Текст книги "Мечты сбываются"
Автор книги: Патриция Мэтьюз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
Глава 12
Хоуп встала, как всегда, рано и, решив, что Чарити может еще поспать, потихоньку прошла мимо комнат матери и Котти, спустилась по лестнице и вышла вдохнуть свежий весенний утренний воздух. Ей нравилось, встав чуть свет, пойти на Рыночную площадь, где к этому времени уже царила суматоха, и, смешавшись с толпой, бродить никем не узнанной. Спозаранку туда стекался народ, чтобы выменять, продать или купить что-либо.
Рынок ломился от свежих овощей и продуктов с близлежащих ферм, но не меньше продавали и всяких экзотических фруктов, доставленных на судах из заморских стран. Задержавшись у одного из прилавков, Хоуп купила душистый золотистый банан и побрела дальше в толпе покупателей, с наслаждением вдыхая ароматы свежих фруктов, овощей, весенних цветов и крепкий, дурманящий запах привозных плодов. За прилавками на крючьях висело свежайшее мясо, а шум толпы перекрывали пронзительные крики сидевших в клетках какаду.
Попав в ту часть рынка, где торговали одеждой, пошитой местными портнихами, Хоуп шла от прилавка к прилавку, останавливалась время от времени, разглядывала платья, шали и дамские чепцы. Почти всю одежду, которую носили девочки, Фейс покупала по своему вкусу, и Чарити постоянно жаловалась, что мать неизменно выбирает серовато-коричневые тона.
Постояв немного у стойки с платьями, Хоуп нехотя отошла от нее. И тут ее взгляд привлек высокий помост, стоявший на краю Рыночной площади. Любой из толпы мог увидеть тех, кого подвергали наказанию. Сегодня на помосте таких было двое. Их связали по рукам и ногам и привязали к деревянным столбам, а на шеи повесили таблички: «Пьяница и дебошир» и «Любитель соседских огородов». Кое-кто из прохожих останавливался, чтобы посмеяться и подразнить правонарушителей.
Это зрелище заставило Хоуп содрогнуться от отвращения, и она поспешила покинуть Рыночную площадь. Возвращаться в «Корону» ей не хотелось, и она в конце концов решила прогуляться к Госпитальной пристани. Ей всегда доставляло удовольствие смотреть на вновь прибывшие корабли и представлять себе незнакомые и далекие порты, в которые они заходили во время своего долгого плавания.
Джон всегда вставал с восходом – все члены племени вставали с первыми лучами солнца. Он знал о привычке Хоуп ускользать по утрам из дома и, боясь, что с ней может что-нибудь случиться, взял себе за правило следовать за ней, держась, однако, на достаточном расстоянии, чтобы она его не заметила. Площадь не таила в себе особой опасности, так как всегда была многолюдна, но Хоуп частенько предпринимала рискованные прогулки в более мрачные закоулки Скал или в портовые районы, где в основном обитали бандиты. До сих пор ничего плохого не случалось, но неприятностей всегда следовало ожидать, и Джон предпочитал находиться рядом, чтобы при необходимости помочь.
В это утро Джон, как обычно, проводил Хоуп до Рыночной площади, но там она неожиданно затерялась среди толпы. По опыту зная, что его появление на площади может вызвать недовольство, Джон остался на углу Саффолк-лейн и улицы Сержанта Мейджора, откуда ему были видны оба входа на рынок, а также помост и двое арестованных мужчин, которым Джон очень сочувствовал, удивляясь изощренной жестокости белых.
Джон неоднократно был свидетелем того, как людей пороли, пока у них со спины не начинала слезать кожа. Конечно, в племени тоже наказывали, но там приговор бывал краток и суров: изгнание из племени на определенное время или насовсем или, за тягчайшую провинность, быстрая смерть. Поселенцы же, наоборот, превращали наказания в зверские пытки. Правда, бывали случаи, когда за такие преступления, как убийство, вешали, но, по мнению Джона, наказания за менее тяжкие провинности были гораздо страшнее.
Джон задумчиво покачал головой. Придя в Сидней, он дал себе слово, что будет стараться стать настоящим англичанином, однако чем дольше он здесь жил, тем больше сомневался, что когда-нибудь полностью постигнет образ мыслей белых людей или совсем забудет свои туземные корни.
Внезапно Джон осознал, что Хоуп задержалась на Рыночной площади необычно долго, и забеспокоился, не прозевал ли он ее и не вышла ли она с другой стороны. Вглядываясь в толпу, он обошел площадь, даже хотел зайти на рынок, но затем решил, что Хоуп, должно быть, пошла к причалам. Он знал, что ее любимым местом была Госпитальная пристань, и через мгновение уже направлялся туда.
Приближаясь к выдававшемуся в залив узкому причалу, Джон увидел женскую фигурку. Она стояла у самого края пристани и смотрела на покачивавшиеся на якорях суда. Даже с такого расстояния нельзя было не узнать коричневое платье Хоуп и ее гордую осанку. Увидев, что сзади к ней подходит мужчина в морской форме, Джон заторопился, но еще прежде, чем он добежал до Хоуп, мужчина заговорил с ней, а когда она повернулась, чтобы уйти, моряк схватил ее за локоть. Заметив кусок доски, валявшийся на краю причала, Джон на ходу схватил его и побежал к Хоуп. Понимая, чем рискует, если ударит белого человека, Джон ни секунды не сомневался, что сделает это. Моряк крепко схватил руку Хоуп и пытался прижать девушку к себе, смеясь над ее попытками вырваться. Добежав до цели, Джон ударил моряка доской по плечу с такой силой, что тот выпустил Хоуп.
– Какого черта?.. – Моряк в бешенстве обернулся. – Черномазый?! Как ты посмел ударить белого?!
– Не смейте обижать госпожу Хоуп, сэр. – Джон снова угрожающе поднял доску.
– Не тебе, чернокожему, указывать мне, что делать. Эй, милочка?..
Злобно глядя на Хоуп, моряк шагнул к ней, снова схватил, да так, что его ногти впились ей в шею, оставляя глубокие кровавые царапины. Хоуп вскрикнула и попыталась освободиться, а Джон, вне себя от ярости, поднял свое импровизированное оружие, замахнулся и со всей силы опустил его на голову моряку, так что доска сломалась, а противник, отрывисто охнув, рухнул на причал.
– Пойдем, Джон. – Взглянув сначала на поверженного насильника, Хоуп быстро схватила мальчика за руку. – Нам нужно уйти отсюда как можно скорее! – Она потащила его за собой, но на мгновение остановилась и посмотрела ему прямо в лицо. – Спасибо, что ты пришел мне на помощь, но надеюсь, ты понимаешь, какой опасности подвергаешься.
Джон отбросил в сторону обломки доски, и они с Хоуп заторопились покинуть место происшествия. Когда они дошли до начала причала, Хоуп на ходу оглянулась – моряк все еще лежал там, где упал. А что, если он умер? Если это так и если Джона найдут, его могут повесить!
Они снова пошли быстрее, и Хоуп еще раз огляделась, чтобы убедиться, что вокруг никого нет и свидетелей происшествия не обнаружится. Оказавшись на шумной, многолюдной улице, Хоуп замедлила шаг, прикрыла платочком еще кровоточащие царапины на шее и вместе с Джоном направилась к «Короне».
По дороге Хоуп молилась, чтобы ей удалось проскользнуть к себе в комнату незамеченной, но мольбы оказались напрасны – войдя во двор таверны, она тут же увидела Фейс и Котти, разговаривавших у двери черного хода.
– Хоуп! – воскликнула Фейс. – Ради Бога, где ты пропадала? Я беспокоилась… – Она замолчала, заметив необычное состояние дочери. – Что с тобой стряслось, девочка?
– Все в порядке, мама. – Хоуп постаралась проскользнуть мимо них в таверну, но Фейс преградила ей дорогу и отвела руку Хоуп от шеи.
– Да ты в крови!
Хоуп не оставалось ничего другого, как рассказать им о происшествии.
– Хоуп, – Фейс от страха за дочь стала еще бледнее, чем обычно, – что на тебя нашло? Тебя могли изнасиловать!
– Средь бела дня, мама?
– В Скалах может случиться все что угодно, – сдержанно заметил Котти, – ведь моряки – народ грубый. Обычно леди туда не заглядывают, тем более в одиночку. Тот человек, вероятно, принял тебя за проститутку и решил, что ты просто хочешь привлечь его внимание. Очень неосмотрительно с твоей стороны, Хоуп!
– Джон, – обернулась Фейс к мальчику, – мы у тебя в долгу. Если бы не ты, страшно подумать, что могло случиться с этой глупой девчонкой.
– Это моя обязанность, госпожа Фейс, – ответил Джон.
– Я прослежу, чтобы такое не повторилось. – Котти, злясь, расхаживал по двору. – Я оповещу кого следует, что если еще какой-нибудь наглец посмеет приставать к кому-либо из вас, он за это поплатится. А мое слово, могу сказать без ложной скромности, имеет в Скалах определенный вес…
– Перестань, Котти! – сердито оборвала его Фейс. – Но ты, Хоуп, будешь строго наказана, если еще когда-нибудь сделаешь что-либо подобное.
Но Хоуп не слышала слов матери: ее внимание было сосредоточено на расхаживавшем по двору Котти. Казалось, он всем своим существом переживал грозившую ей опасность. Никогда в жизни она не видела его таким обеспокоенным. Хоуп чувствовала себя виноватой, но в то же время радовалась, что он так за нее встревожился.
– Что с тобой, мама? – закричала вдруг Чарити.
Котти и Хоуп обернулись – лицо Фейс побелело как мел, она приложила руку к сердцу, застонала и пошатнулась, но Котти успел подхватить ее и бережно опустил на землю.
– Фейс, что с вами?
По телу Фейс пробежала дрожь, она издала какой-то странный хрип и обмякла у него на руках.
– Джон, – на лице Котти отразился ужас, – быстро беги за доктором Дженкинсом! Скорее! – Джона сразу будто ветром сдуло. Котти поднял Фейс. – Я отнесу ее наверх, в ее в комнату, а ты, Хоуп, принеси холодной воды и салфетку.
Часом позже все они – Котти, Хоуп, Чарити и Джон – собрались в коридоре перед спальней Фейс. Котти нервно ходил взад-вперед, а Хоуп не отрываясь в отчаянии смотрела на закрытую дверь, стараясь осмыслить случившееся. Она знала, что здоровье матери оставляет желать лучшего – долгие годы работы за ткацким станком от восхода до заката сделали свое страшное дело, – но тем не менее Хоуп не помнила, чтобы Фейс когда-нибудь хотя бы на один день позволяла себе заболеть.
Открылась дверь, и на пороге появился доктор Дженкинс, суровый мужчина лет сорока.
– Она поправится, доктор? – первая спросила Хоуп.
– Не стану вселять в вас ложную надежду, – угрюмо ответил доктор Дженкинс. – Ваша мать серьезно больна.
– Что с ней, доктор? – вступил в разговор Котти.
– У нее очень слабое сердце, по-настоящему слабое, и весь ее организм не слишком крепок. Я мало чем могу помочь ей.
– Вы хотите сказать, что она умирает? – сдерживая подступившее к горлу рыдание, спросила Хоуп.
– Я давным-давно взял себе за правило никогда не делать прогнозов. Точно могу сказать лишь то, что если с ней случится еще один удар, то шансов выжить у нее не останется.
– Но вы можете хоть чем-то помочь?
– Боюсь, что нет, дорогая, – сказал доктор Дженкинс. – Годы тяжелого труда, скудное питание и недостаток отдыха подорвали ее силы. Все, что мы можем сейчас сделать, – это обеспечить ей полный покой и молиться Всевышнему…
Джон стоял, прислонившись к стене, смотрел, слушал и физически ощущал тяжкий груз вины. В своем сне он видел Фейс Блэксток в гробу, но означает ли это, что она умрет сейчас? Мог бы он предотвратить ее болезнь, если бы рассказал кому-нибудь о своем видении? Джон не имел представления о лекарствах белых людей, но средства, которыми пользовались люди его племени, чаще всего не помогали против серьезных болезней – а госпожа Блэксток, без сомнения, была очень серьезно больна. Если бы он сразу предупредил кого-нибудь, можно ли было что-то предпринять, чтобы предотвратить случившееся? А поверили бы ему? Джон чувствовал себя ужасно несчастным.
Доктор рассказал Хоуп и Котти, как ухаживать за Фейс, и Котти пошел провожать его вниз, а Джон последовал за ними.
– Котти? – окликнул его Джон, как только за доктором закрылась дверь. – Можно с тобой поговорить?
– Конечно, Джон. – Котти с удивлением взглянул на мальчика. – Ты выглядишь совсем расстроенным. Я понимаю, ты любишь Фейс, мы все ее любим. Но любой из нас когда-то должен умереть. Очень горько, что с Фейс это может случиться раньше времени.
– Возможно, я мог не дать ей умереть.
– Бог мой, как ты мог это сделать? – Котти в ужасе посмотрел на мальчика.
Джон глубоко вздохнул и запинаясь поведал Котти о своем видении. Котти, нахмурившись, внимательно слушал его рассказ.
– Эти твои видения… Мне кажется, я что-то слышал о способности туземцев предвидеть будущее. А раньше с тобой такое бывало?
– Много раз.
– И многое из событий, увиденных тобой в видении, потом происходило на самом деле?
– О да! Но это не были важные события. Я никогда не видел, чтобы кто-то умирал, как госпожа Блэксток.
– Джон, тебе не за что себя упрекать. Даже если твое видение истинно, ты ни в коей мере не виноват в том, что случилось с Фейс.
– А если бы я рассказал о нем?
– Это ничего не изменило бы, – покачал головой Котти, – а только встревожило бы девочек и саму Фейс. Из-за этого удар мог бы случиться еще раньше. – Он положил руку Джону на плечо и стиснул его. – Уверен, Фейс сказала бы тебе то же самое.
Еще через неделю, в один из серых, ветреных и дождливых дней, которыми так богата местная весна, собравшись на небольшом кладбище на самой окраине города, они слушали, как священник читает молитву над гробом Фейс.
Хоуп стояла рядом с Котти, опустив голову и спрятав лицо под черной вуалью. Мысли у нее были мрачные, горе истощило ее волю и силы. Она почти не слушала священника, да если б и захотела, вряд ли услышала бы: порывистый ветер сдувал слова с его губ и относил в сторону.
Через несколько дней после первого удара Фейс немного оправилась, и Хоуп надеялась, что она выздоровеет. Но два дня назад, когда утром Хоуп пришла узнать, что принести матери на завтрак, она нашла ее без сознания на полу. Фейс была одета и, очевидно, собиралась спуститься вниз. На крик Хоуп прибежал Котти, тотчас послал за доктором Дженкинсом, но было слишком поздно – Фейс уже была мертва.
Всхлипывания стоявшей рядом Чарити вернули Хоуп к действительности. Сестра вцепилась ей в руку, и ее тело сотрясалось от рыданий. Хоуп обняла девочку и окинула взглядом присутствовавших на похоронах. Отдать последнюю дань уважения пришли все работники «Короны», большинству которых Фейс так или иначе помогала, и даже несколько состоятельных постоянных посетителей таверны. Хоуп почувствовала признательность ко всем этим людям. Пусть ее мать и прибыла на эту землю презираемой всеми арестанткой, но покидает ее уважаемым человеком.
Если бы Котти не купил для Фейс «билет на свободу», ее похоронили бы на кладбище для осужденных, но теперь этого не случится. Хоуп искоса взглянула на Котти – с застывшим лицом он не отрываясь смотрел на гроб. Хоуп знала, как сильно Котти любил Фейс, и ее сердце потянулось к нему.
Что теперь будет с ними? Котти был всегда добр к ним, но, возможно, теперь, когда Фейс покинула их, он решит, что больше не обязан о них заботиться? Еще не было времени поговорить и даже как следует подумать об этом, но этот вопрос надо будет обсудить не откладывая.
Джон стоял в стороне от остальных, не обращая внимания на струйки воды, стекавшие с его волос. Несмотря на заверения Котти, его до сих пор угнетало чувство вины. Он думал, что, поделись он вовремя тем, что узнал, госпожа Фейс была бы жива, и сейчас, во время этого странного похоронного обряда белых людей, Джон продолжал мучиться угрызениями совести. Он посмотрел на Хоуп и больше не сводил с нее глаз. В отличие от младшей сестры, все время вытиравшей слезы, Хоуп стояла с совершенно сухими глазами и окаменевшим лицом.
Вот и все. Священник произнес последние слова, и могильщики начали опускать гроб в могилу. Хоуп стояла не шевелясь, глядя прямо перед собой, словно не понимала, что церемония окончена.
– Хоуп, – Котти коснулся ее руки, – все кончено, пора идти.
– Да… – Она сделала шаг вперед, бессмысленно оглядываясь по сторонам.
Котти предложил ей руку, и она уже собралась опереться на нее, но потом замерла.
– Вы с Чарити идите, я догоню вас, – произнесла она глухим голосом и повернулась к могиле.
Слезы прорвались, когда она увидела, как двое мужчин засыпают яму землей. Казалось, будто до этого момента там, в глубине души, откуда приходит боль утраты, она не осознавала смерть матери. Джон стоял и смотрел, как вздрагивали ее плечи и как по ее лицу текли слезы, смешиваясь с дождевой водой. Он ощущал боль Хоуп как свою собственную, ему хотелось подойти и утешить ее, но он знал, что не осмелится на это. Когда же она наконец отошла от могилы и присоединилась к Котти и Чарити, Джон последовал за ними.
– Советую вам пойти переодеться в сухую одежду, – сказал девочкам Котти, когда они добрались до «Короны», – а потом мы снова встретимся. Нам нужно поговорить.
Чарити вопросительно взглянула на Хоуп, но та отрицательно качнула головой и увела сестру. Сейчас это произойдет. Котти скажет им, что их ожидает, и чем скорее это будет сказано, тем скорее они узнают, на что им рассчитывать.
Когда они спустились вниз, Котти уже ждал их с чайником горячего ароматного чая и тарелкой с хлебом и мясом. Хоуп есть не хотелось, и, несмотря на то что она сегодня еще не завтракала, она взяла только большую кружку горячего, щедро подслащенного чая. Чарити же, наоборот, накинулась на еду. Котти тем временем обдумывал, как лучше начать разговор.
– Я уже сказал, что нам нужно поговорить, – кашлянув, начал он, чувствуя, что неловкое молчание слишком затянулось.
– О чем, Котти? – Чарити аккуратно отряхнула крошки с губ. – Ты такой серьезный!
– Видишь ли, это действительно серьезное дело! – ответил он довольно резко. – Оно касается вашего будущего.
– Не понимаю, – недоуменно призналась Чарити.
– После смерти вашей матери все изменилось.
– Изменилось? – встревожилась Чарити. – Но мы же останемся жить здесь, разве нет?
Котти перевел взгляд на Хоуп, но она молчала.
– Надеюсь, так и будет, но это зависит от ряда обстоятельств. Вы сами хотите остаться жить здесь?
– Конечно, Котти! – воскликнула Чарити. – Где же еще нам жить?
– Хоуп? – Котти не отводил от девушки глаз.
– Это тебе решать, – ответила она со всей холодностью, на какую была способна, – ведь «Корона» принадлежит тебе.
– Но я хочу узнать твое мнение. Вы – моя семья, и решение должно устраивать вас обеих. Понимаешь, Чарити, – снова обратился он к младшей сестре, – мы должны считаться с тем, что подумают люди о двух молодых девушках, живущих у неженатого мужчины, который не доводится им родственником.
– Кого заботит, что думают другие? – впервые высказалась Хоуп, ужаснувшись собственным словам.
– Меня-то не заботит, – горько усмехнулся Котти, откинувшись на спинку стула, – но вам следовало бы побеспокоиться о своей репутации.
– Почему то, что мы останемся здесь, должно повредить нашей репутации? – удивленно спросила Чарити.
– Помолчи, глупышка! – сердито оборвала ее Хоуп, и Чарити, надувшись, замолчала.
– Не обращай внимания, – мягко успокоил ее Котти, – ты все поймешь, когда станешь старше. – Он снова взглянул на Хоуп. – Я много и серьезно думал над этим и нашел только один выход.
– Какой? – с подозрением спросила Хоуп.
– Я пойду в магистрат и оформлю опеку над тобой и Чарити до вашего совершеннолетия. – Он посмотрел прямо на нее, явно гордясь своей сообразительностью.
У Хоуп упало сердце. Котти – их опекун! Это звучит так, словно она еще ребенок. Ей хотелось высказать вслух свое возмущение, но она заставила себя промолчать.
– Таким образом, – продолжал Котти, – вы сможете жить здесь, не вызывая никаких пересудов, и никто не станет думать о нас ничего плохого…
Часть третья
Июль 1807 года
Мне снится, что по узкому мосту
Меж темнотой и светом я иду.
Под деревом погибшие давно
Поют о прошлом – прошлое темно, —
О будущем – глаза мне слепит свет.
(Из записок Джона Майерса, приблизительно 1807 год)
Глава 13
Был субботний вечер, в баре «Короны» бурлила жизнь, и в расположенной на втором этаже столовой было полным-полно народа. Хоуп выполняла в таверне обязанности кассира, за прилавком бара работали два бармена, а три девушки-официантки обслуживали посетителей за столиками. В отсутствие Котти на Хоуп также ложилась обязанность следить за порядком в таверне. А в последнее время Котти часто отлучался из «Короны», так как стал владельцем еще одной таверны в Скалах. «Постоялый двор Блэксток» – так в честь Фейс он назвал свое новое приобретение.
К двадцати одному году Хоуп уже полностью сформировалась и превратилась в настоящую красавицу с округлыми, соблазнительными формами. Немало молодых людей Сиднея искали знакомства с нею.
– Хоуп, я тебя не понимаю, – не раз говорил ей Котти, слыша о многочисленных предложениях руки и сердца. – Самые завидные женихи Сиднея сватаются к тебе, а ты отвергаешь их. Большинство девушек твоего возраста уже давно повыходили замуж.
– Всему свое время, – отвечала она, – я еще не нашла человека, который пришелся бы мне по сердцу.
– Ты чересчур разборчива, моя дорогая. Лучше не тяни слишком долго, не то так и останешься старой девой.
На самом же деле причина, по которой она не могла никого выбрать, была проста – Хоуп все еще была влюблена в Котти. Несмотря на полную безнадежность своего чувства, она не могла полюбить никого другого. У нее в душе все еще теплился огонек надежды, что Котти в конце концов заметит ее любовь и ответит ей взаимностью. Много раз она порывалась открыться ему, но всегда в последний момент ей не хватало храбрости. Жить с ним под одной крышей, видеть его каждый день, быть так близко от него – все это заставляло Хоуп жестоко страдать, однако она понимала, что не видеть его, несомненно, было бы еще мучительнее. В один прекрасный день у него откроются глаза и он поймет, что все его женщины просто пустоголовые потаскушки, немногим лучше проституток, которых в Скалах как сельдей в бочке.
Оторвавшись от своих мыслей, Хоуп взглянула на лестницу и увидела, что в зал спускается ее нарядно одетая младшая сестра. В свои восемнадцать лет Чарити уже вполне расцвела. Не такая изящная, как Хоуп, но более непосредственная и кокетливая, она по-своему была тоже очень хороша и привлекала, пожалуй, даже больше поклонников, чем ее старшая сестра. Чарити любила поиграть с мужчинами, обратить на себя их внимание, влюбить в себя, а потом оставить ни с чем. Хоуп считала, что сестра поступает легкомысленно и жестоко, и пыталась втолковать ей это, но Чарити, по-видимому, нисколько не задумывалась над тем, что причиняет кому-то боль. У этой девушки отсутствовало чувство сострадания к людям, она осталась такой же капризной и своенравной, какой была в детстве. Хоуп изо всех сил старалась заменить сестре мать и стать ей добрым советчиком, но Котти словно нарочно при каждом удобном случае подрывал ее авторитет. Когда дело касалось Чарити, Котти, обычно уравновешенный и разумный, казалось, терял здравый смысл. Ему доставляло огромное наслаждение потворствовать ее капризам, и Чарити, зная эту его слабость, с успехом ею пользовалась.
Одно время Хоуп боялась, что Котти влюблен в Чарити, но потом поняла, что у них совершенно другие отношения. Котти смотрел на Чарити как на свою младшую сестренку или даже дочь, которой нужно потакать и которую нужно нянчить и баловать, да и Чарити явно не питала к Котти никаких романтических чувств.
Несколько раз Хоуп предлагала сестре работать в «Короне», хотя бы по вечерам, когда там не хватало рабочих рук, но Чарити это не прельщало, а Котти даже слышать об этом не хотел.
– Таверна не место для такой молоденькой и нежной девушки, как Чарити, – возражал он. – Фейс никогда этого не одобрила бы. Быть может, когда Чарити станет старше, она сможет присматривать за кухней и следить за порядком, если ты будешь занята другими делами.
Тем не менее у него не нашлось никаких возражений против того, чтобы в таверне работала Хоуп. Напротив, он с энтузиазмом принял ее предложение и сказал, что очень рад: ему все равно нужен кто-то, на кого он мог бы положиться в свое отсутствие. Сперва Хоуп работала официанткой, а потом окончательно занялась кассой, и по прошествии двух лет на ее попечении фактически оказались и таверна, и кухня. Котти не скупился на похвалы, и Хоуп, естественно, гордилась возложенной на нее ответственностью, но она чувствовала бы себя намного счастливее, если бы он подарил ей свою любовь… Подошедшая сестра вторглась в ее размышления.
От Хоуп не укрылось, что большинство присутствовавших в зале мужчин провожали Чарити взглядами, что красивый молодой человек за ближайшим столиком откровенно пожирал ее глазами и что Чарити не оставила это без внимания и одарила его дерзкой улыбкой.
– Чарити, – с упреком шепнула Хоуп, – прекрати кокетничать с этим молодым человеком!
– Ах, не понимаю, о чем ты, дорогая сестренка! – возразила Чарити – воплощение самой невинности.
– Я видела, как ты ему улыбнулась.
– Подумаешь! Это просто из вежливости, ведь он наш постоянный клиент, и Котти не понравилось бы, если бы я была нелюбезна с посетителями.
– Котти определенно не понравилось бы, что ты снова появляешься здесь, в зале, особенно в то время, когда его самого здесь нет.
– Не могу же я все время сидеть наверху, в своей комнате! – надула губки Чарити. – Так недолго и с ума сойти! Сама-то ты все время здесь, внизу.
– Конечно, глупышка, я же работаю. Но уж если ты хочешь побыть здесь, пройди ко мне за прилавок.
Чарити с явной неохотой обошла стойку, и Хоуп, жестом указав ей на табурет рядом с собой, нагнулась и, достав из-под прилавка шаль, протянула ее сестре.
– Возьми, накинь на плечи, а то у тебя вид не лучше, чем у какой-нибудь припортовой девки. – Она выразительно посмотрела на глубокое декольте, заманчиво приоткрывавшее выпуклость пышной груди.
– Но так модно!
– Меня не заботит, насколько модно твое платье. На светском вечере оно, быть может, и к месту, но абсолютно не подходит для сборища грубых мужиков. Так что, Чарити, набрось на плечи шаль или отправляйся обратно наверх!
– О, слушаюсь! – обиделась Чарити, но шаль на плечи накинула.
– Тысяча извинений, леди, разрешите представиться?
Хоуп резко повернулась к смуглому красивому мужчине, с восхищением смотревшему на Чарити пронизывающими бездонно-черными глазами. Орлиный нос делил его вытянутое лицо на две несколько несимметричные части, придавая ему этим какую-то мрачную привлекательность. На губах красавца играла улыбка, которую Хоуп не могла назвать иначе как высокомерной.
– Сэр? – холодно отозвалась она.
– Простите, если я покажусь вам бестактным. – Он слегка поклонился. – Чарльз Бонни, недавно прибыл в Сидней в качестве помощника губернатора капитана Уильяма Блая.
– Хоуп Блэксток.
Бонни еще раз поклонился, не сводя глаз с Чарити, и Хоуп почувствовала обиду. Она не считала себя неотразимо красивой и вовсе не стремилась привлечь его внимание – в нем было что-то немного отталкивающее, – но все же…
– А кто ваша очаровательная напарница? – продолжил беседу Бонни.
– Это моя сестра Чарити. – Элементарная вежливость требовала, чтобы Хоуп представила сестру, но она тут же поспешно добавила: – Ей всего восемнадцать.
– И поверьте моему слову: это чудесно! Без сомнения, чудесно!
Прежде чем Хоуп поняла, что происходит, Чарити придвинулась к стойке и протянула мужчине руку, при этом шаль соскользнула с ее плеч, открыв то, что скрывалось под нею. Взяв ее ручку, Бонни поднес ее к губам, и, нужно сказать, сделал это весьма галантно, несмотря на мешающий ему прилавок. Подхватив шаль, Хоуп быстрым движением снова накрыла обнажившуюся грудь Чарити, а Бонни, выпустив руку девушки, впервые за весь разговор взглянул прямо на Хоуп. В его черных холодных глазах промелькнула откровенная насмешка. Они ясно говорили: «Если я захочу, она будет моей, и ты не сможешь этому помешать».
В этот момент парадная дверь отворилась, и Хоуп с облегчением вздохнула, увидев вошедшего Котти. Как всегда, по привычке Котти прежде всего посмотрел туда, где стояла за стойкой Хоуп, и, заметив, что она слегка кивнула ему, быстро прошел через зал, не обращая внимания на сыпавшиеся со всех сторон приветствия. За последние несколько лет Котти нажил себе в Скалах немало врагов, завидовавших его успехам в бизнесе, однако большинство завсегдатаев «Короны» уважали и ценили его.
– Хоуп, дорогая, как дела? – спросил он, подойдя к бару.
При звуке его голоса Чарльз Бонни повернул голову и окинул Котти оценивающим взглядом.
– Не припомню, чтобы я имел удовольствие быть знакомым с вами, сэр, – спокойно обратился к нему Котти. – Я Котти Старк, владелец «Короны».
– Да, я впервые в вашем заведении. Чарльз Бонни, помощник губернатора Блая, – представился Бонни, чуть склонив голову.
– Понимаю. С тех пор как капитан Блай прибыл в Новый Южный Уэльс, я не был в губернаторском дворце.
– Губернатор был очень занят официальными делами, но вскоре собирается устроить грандиозный бал. Я прослежу, сэр, чтобы вам прислали приглашение, при условии… – он с хитрой улыбкой взглянул на Чарити, – при условии, что очаровательные мисс Блэксток прибудут вместе с вами.
– Это мне решать, – холодно ответил Котти, – я их опекун.
– О сэр, честное слово, вы счастливый человек! – искренне отозвался Бонни.
– Я тоже так думаю.
– Тогда я тем более надеюсь, что вы сочтете возможным принять приглашение. Всего наилучшего, леди.
Бонни слегка поклонился и пошел к выходу. Котти, нахмурившись, смотрел ему вслед, чувствуя какую-то неприязнь к этому человеку. Что именно ему не понравилось, Котти не мог четко сформулировать. Возможно, все дело в выражении надменности и превосходства, так как, похоже, Бонни был о себе очень высокого мнения.
– Котти, мы пойдем на бал к губернатору? – возбужденно затараторила Чарити.
– Посмотрим.
– Мне не нравится этот человек, – безапелляционно заявила Хоуп.
– Фу, ты просто завидуешь, потому что он обращал внимание только на меня!
– Не будь смешной, Чарити! – Хоуп строго взглянула на сестру. – С какой стати меня это должно волновать?
– Я иногда думаю, – Чарити ехидно улыбнулась, – что тебя вообще не интересует противоположный пол!
– Успокойтесь обе! – не выдержал Котти. – Не забывайте, что вы леди!
– Что ты в этом понимаешь, Котти Старк? – вскинула голову Чарити. – Знаешь, те леди, с которыми я тебя вижу, часто совсем не леди!
– А почему ты вообще оказалась здесь, Чарити? – в свою очередь, набросился на нее Котти. – Я же запретил тебе появляться в баре в часы его работы.
– Я уже достаточно взрослая и могу сама решать, что мне делать! – огрызнулась Чарити.
– А я говорю: не можешь. Пока что я еще твой опекун.
– Котти… – тут же сменив тон, замурлыкала Чарити, – я же не могу все время сидеть одна наверху. Что плохого, если я побуду здесь вместе с Хоуп и дежурным барменом?
– Все-таки тебе лучше не приходить сюда. – Котти быстро взглянул на Хоуп: – Ты знаешь мое мнение на сей счет, Хоуп.
