Текст книги "Повелители камней"

Автор книги: Патриция Маллен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 11

Это случилось сразу после зимнего солнцестояния. Дикий единорог, выгнанный зимним голодом со своего обычного пастбища около Клюквенных болот, сломал низкую каменную стену у реки и уничтожил большой запас зерна. Следующей ночью он вернулся и сильно побил копытами гвардейца, который пытался прогнать его из амбара.

В течение всей той долгой осени Брэндон помнил о совете Фаллона. Он с сомнением относился ко всем людям Морбихана, как к тем, кто поддерживал Телерхайда, так и к тем, кто выступал против него. Хоть это ему претило, Брэндон искал тонкие способы проверить каждого, кто стоял перед ним, задавая вопросы, скрывающие двойной смысл. Он ни с кем не делился своими мрачными подозрениями, даже с красавицей Гвенбар, родившей ему сына всего через несколько дней после Прощания. Брэндон назвал его Телерхайдом. Тел-младший, так стали звать ребенка.

Посетители хлынули в ворота Кровелла. Приходили Другие, жаждущие увидеть новорожденного и получить совет Брэндона. Приезжали лорды – те, что хотели поглядеть на нового повелителя Кровелла и понять, что же будет теперь, когда Телерхайда нет. Брэндон следовал политике своего отца, ничего не предпринимая такого, что повредило бы торговле с Моером, но твердо противодействуя тем, кто требовал для людей права заселять Гаркинский лес. Когда он приветствовал гостей, он искал в их глазах и словах конец нити, ведущей к убийце отца.

Некоторые лорды пытались убедить Брэндона, что Телерхайд умер от руки одного из давних недругов людей – троллей. Они ссылались на каменный наконечник и время года, в которое, как говорили, тролли бродят далеко от Троллевых гор. Одним из этих людей был Нед. Он часто наведывался в Кровелл и призывал идти отрядом в горы, чтобы очистить их от паразитов.

Шли месяцы. Метели укрыли поля и предгорья вокруг Кровелла легким снежным покрывалом. Запертый в замке зимней стужей, Брэндон стал еще более угрюмым и неприступным. Отсутствие сведений злило его.

– Тролли тут ни при чем, готов поклясться, – повторял он Ньялу, грея руки у очага. От зимнего сквозняка колыхались гобелены на стенах. – Никто из Других его бы пальцем не тронул, даже тролль. Это был один из нас, людей. Или фанатик Новой Веры. Но кто?

Ньял колебался. Иногда он не сомневался, что прав его брат, иногда верил, что убийцы – тролли. Слишком часто его мысли были заняты Синой и крестьянскими делами. Он пытался убежать от тяжелой тучи траура, нависшей над Кровеллом, отвлечься от мрачных мыслей в трудах. На ферме готовились к отелу скота.

Вторжение дикого единорога мобилизовало всех. Крестьяне и гвардейцы оставили дома и разложили в полях костры, чтобы отпугивать дерзкого зверя. Люди собирались большими группами и были рады тому, что их тревожит всего лишь возможность нападения дикого животного, а не мрачные замыслы убийцы. Ньял повел часть мужчин восстанавливать разрушенную каменную стену, а Брэндон остался один в большом зале. Он стоял у окна и смотрел на костры. Казалось, даже он избавился от мрачной апатии. Его терпение иссякло.

Той же ночью пикси понесли приглашения во все концы Морбихана. Царственные Другие, северные лорды, Фаллон и эйкон Глис приглашались на охоту на единорога. Ответы пришли быстро. Эйкон отказался, но послал своего лейтенанта Тирла. Королева эльфов отправила делегацию своих мужей. Великаны отказались и прислали послание протеста. Фаллон, солидарный с ними, отправил вместо себя Сину. Она официально вручила Брэндону протест великанов против охоты вообще (и охоты на единорогов в частности), в котором с огромным тактом была изложена ненависть великанов к охоте.

Несмотря на утрату зерна, Ньял сумел распорядиться запасами так, чтобы стол был накрыт роскошно. Завтракали до зари, свет факелов освещал лица гостей, поглощающих пироги с мясом и наваристый охотничий суп. Королевские эльфийские мужья собрались у ножки стола и завели бодрую охотничью песню. Снефид гномов стучал в такт кружкой. Брэндон непринужденно ходил среди гостей, время от времени останавливаясь, чтобы прошептать несколько слов кому-нибудь на ухо. Он улыбался, но там, где он проходил, от веселья не оставалось и следа.

Ньял сидел с Синой около очага, сжав под столом ее руки. Сина засмеялась над чем-то из сказанного юношей и наклонила голову к его голове. В конце концов их лбы соприкоснулись. Он что-то прошептал, а она снова засмеялась. Брэндон подошел к Ньялу сбоку.

– Извините, миледи, – сказал он. – Мне на минуту нужен мой брат.

– Конечно. – Сина улыбнулась Брэндону, но под столом крепко сжала руку Ньяла, удерживая его.

– Ньял! – резко сказал Брэндон и отвернулся.

– Иду! – Ньял нехотя высвободил руку.

Маленькая комната, примыкавшая к большому залу, была освещена дрожащим пламенем факела. Брэндон нетерпеливо остановился в дверях, Руф Наб и Тим уже ждали братьев.

– Ньял! – повторил Брэндон.

– Да иду, иду! – Ньял был зол. Хотя Сина приехала в Кровелл еще позавчера, ему никак не удавалось остаться с ней наедине больше чем на несколько минут.

Брэндон закрыл дверь и повернулся. Его лицо осунулось, глаза стали темными и мрачными.

– Сегодня мы поймаем человека, который убил отца. Мне нужен каждый из вас, чтобы подкараулить его, – сказал он. – Руф. я хочу, чтобы ты следил за лордом Ландесом.

– Не говори мне, что ты подозреваешь его! – возроптал Ньял. – Он мой будущий тесть!

– Я подозреваю всех, – ответил Брэндон. – Не доверяй никому, Ньял! Ты должен следить за Тирлом. Отец никогда бы не повернулся спиной к приспешникам эйкона, но я уверен, Тирл знает ту руку, которую мы ищем. Следи, с кем он разговаривает и кого избегает. Тим, ты займешься городскими лордами: Адлером, Бенаре и их компанией. Мы охотимся за куда более крупной дичью, чем единорог. Убийца отца сейчас в этом доме, я уверен. Как хозяин, я поеду впереди. Ньял, держись на расстоянии, но прикрывай меня со спины. Руф, когда охота начнется, вы с Тимом займете места по обе стороны от Ньяла. Подпускайте ко мне любого, но следите в оба. – Глаза Брэндона были холодными и бесстрастными, какими были всю зиму. – Я пустил слух, что знаю убийцу и назову его имя после охоты. Убийца нападет на меня.

– Это небезопасно, – проворчал Руф Наб. – Мне не нравится, что ты делаешь себя мишенью.

– Для ловушки нужна приманка. Смотрите в оба, и к ночи этот человек будет у нас в руках.

У Ньяла не осталось времени вернуться к Сине: затрубили охотничьи рога, и охотники собрались во дворе.

День Сина провела в доме, играя с Телом-младшим и болтая с Гвенбар. В воздухе повисли тяжесть и уныние. Гвенбар казалась бледной и рассеянной. Даже Тел-младший капризничал – хныкал и плакал, пока няня не унесла его спать.

– Ты чародейка? – спросила Гвенбар Сину.

– Пока нет.

– Но ты знаешь целительство? Может, ты задержалась бы на несколько дней и понаблюдала за Брэндоном: он нездоров. С тех пор как убили его отца, он как помешанный. Не ест, мало спит,

– А что говорит ваша Целительница?

– Она тупица! – сварливо ответила Гвенбар, и на ее хорошенькое лицо легла тень беспокойства. – Она дает ему зелья, от которых он только слабеет. Он больше не пойдет к ней.

– Я сделаю, что смогу, – пообещала Сина. Она сама не спала прошлой ночью. Несмотря на радость снова видеть Ньяла, девушка чувствовала непонятный страх.

Было уже темно, когда охотники наконец въехали в ворота Кровелла. Раненые собаки лежали поперек седел. Охотники перепачкались и устали, но их буквально распирало от рассказов. Единорог выбежал из леса, чуть не растоптав нескольких пикси. Собак спустили слишком рано, и, когда те затравили единорога в предгорьях на дальнем берегу Тьмы, всадники были оттуда в несколько милях – они преодолевали брод. Единорог оторвался от собак и устало побежал назад, в Гаркинский лес, из которого его выгнала зимняя бескормица.

В конюшне стоял такой холод, что даже вода в корыте подернулась льдом. Сина завернулась в тяжелый коричневый шерстяной плащ и пошла за Ньялом. Тим подвесил факел повыше, и Сина занялась собаками. Она накладывала травяные мази на их раны, как учил ее Фаллои. Самая тяжелая рана была у старого охотничьего пса, одного из любимцев Телерхайда. Он скулил от боли, но утих, когда Ньял прошептал ему что-то. Сина зашивала глубокую рану, в которой виднелись ребра. Закончив работу, девушка погладила седую голову собаки.

– Хороший пес, – сказала она ласково. Пес лизнул ее руку. В свете лампы его похожие на волчьи глаза были большими и кроткими.

– Будь проклят этот единорог! – выругался Ньял.

– Единорог только защищался, – сказала Сина, смывая собачью кровь с рук. – Великаны ездят на единорогах, и они у них всегда смирные. Они стоят на привязи, а великанские дети играют возле их ног.

– Этот единорог чуть не до смерти забил одного из наших людей. А мы должны позволить Телу-младшему играть у его ног?

Тон Ньяла удивил девушку.

– Всякий, подвергшийся нападению, окажет сопротивление, Ньял. Ты не можешь винить единорога за то, что он такой, какой есть!

– Я знаю. Прости, Сина. – Юноша протянул к ней руку, и она обняла его, не желая, чтобы что-то жестокое или злое разъединило их.

Они вздрогнули, услышав чье-то покашливание. В дверях стоял Тим.

– Прошу прощения, сэр, но время ужинать. Вас будут ждать.

Сина поспешила к себе в спальню переодеться. Трудно быть нарядной, когда учишься у чародея, особенно когда приходится жить в логове великана, но она привезла с собой свое последнее хорошее платье. Оно было соткано эльфами из прекрасной шерсти, и Сина любила его, потому что оно было выкрашено одуванчиком в темно-бордовый Цвет, почти такой же, как поле на гербе Кровелла. Сверху она набросила свой небесно-голубой плащ. Ньял отдал девушке полированное бронзовое зеркало, и она, хмурясь, смотрела в него, расчесывая свои длинные черные волосы деревянным гребнем. Темно-зеленые глаза, смотревшие на нее из зеркала, были тревожными.

– Я не позволю этому дому сделать меня печальной! – проговорила Сина. И засмеялась, ибо ей показалось нелепым, чтобы какое-то место, а особенно дом, где она была так счастлива, могло иметь над ней такую власть.

За ужином она почти не видела Ньяла. Он сидел рядом с Брэндоном за длинным столом. Шел непринужденный разговор. Подали восхитительно приготовленное мясо. Высокий легкий хлеб, которым славился Кровелл, запивали галлонами яблочной водки из плодов, выращенных в местных садах. Гости веселели на глазах, но Ньял и Руф Наб оставались трезвыми. Брэндон холодно улыбался, наблюдая, как все наслаждаются едой. Сам он пил только воду из серебряного кувшина.

Поздно ночью Сине приснился сон. Фаллон спрашивал ее о чем-то, а она не могла ответить. Ее разбудил стук. Девушка накинула голубой плащ и в темноте пошла к двери. При свете факела она узнала Тима.

– Брэндон заболел, миледи. Ньял просит вас прийти побыстрее.

Не до конца проснувшаяся Сина пошла за Тимом по коридорам наверх. Несколько гостей стояли у двери в комнату Брэндона. Ее отец тревожно улыбнулся ей, стоявший рядом с ним Адлер низко поклонился, когда девушка проходила мимо.

Нед встретил ее в дверях.

– Ему стало плохо вскоре после ужина, – прошептал он. – Он не знает, где находится.

Брэндон лежал на своей кровати. Гвенбар стояла на коленях на полу возле него, держа его руку обеими руками, ее золотые волосы растрепались. Ньял утешал ее, гладил по плечу.

Сина встала на колени возле кровати.

– Брэндон, – спросила она, – что случилось?

Брэндон взглянул на Сину. Несмотря на то что Нед держал над Брэндоном горящий факел, его зрачки были большими и неподвижными. Тени лежали вокруг глаз лиловыми кругами. Он с трудом, учащенно дышал.

– Брэндон, – повторила девушка. – Это Сина. Что случилось?

– Сина, – прошептал он. – Где Ньял?

– Здесь.

– Гвен?

– Тоже здесь.

– Я не чувствую своих рук, – прошептал он. – Я словно уплываю.

– Ты лежишь на кровати. И Гвенбар держит тебя за руку – сожми его руку крепко, Гвенбар. Чувствуешь?

– Ньял… убийца отца… Нед… – В горле у Брэндона захрипело, и тело сотрясла сильная судорога.

– Брэндон! – в тревоге закричал Ньял.

Гвенбар заплакала.

Сина потребовала горячей воды для приготовления настоя. Ее руки тряслись, когда она перебирала небольшой запас трав, который привезла с собой. Наконец она выхватила мешочек с шалфеем. Ее пальцы долго возились с узлом

А Брэндон лежал без сознания. Когда настой был наконец приготовлен, он не смог проглотить ни капли. Дверь в комнату Брэндона была закрыта, и некоторые из гостей провели ночь по другую ее сторону в тесном коридорчике. Сина боролась за жизнь Брэндона. Она укутывала его холодные руки и ноги одеялами, наполняла воздух дымом от горящих крапивных стеблей, пыталась разбудить больного. Но пальцы Брэндона становились все холоднее, а дыхание – все реже. Брэндон умер, когда на ярком зимнем небе зажглась заря.

Глава 12

Однажды весенним вечером лесной эльф по имени Слипфит сидел неподвижно возле рощи вековых дубов в чаще Гаркинского леса. Его большие уши напряженно ловили каждый звук, глаза неотрывно следили сквозь струи дождя и сумрак за человеком, стоящим под самым большим дубом. Человек стоял, запрокинув голову, будто ждал, что дерево заговорит.

Одинокий лесной кочевник, Слипфит много лет обретался в этих краях и даже в сгущавшейся полутьме сразу узнал Фаллона – Мастера Превращений. Говорили, если застать чародея за работой, исполнится самое заветное желание. Суеверие, конечно, но этот эльф, как, впрочем, большинство эльфов, был очень суеверен.

Фаллон прорицал. Вернее, пытался прорицать. У всех чародеев и волшебниц есть свой особый Дар, но у каждого из них бывают трудности с каким-нибудь из колдовских искусств. Превращение – Дар Фаллона – приходило к нему естественно, как дыхание. Но вот с пророчеством дело обстояло совсем по-другому. С тех пор как Китра открыла в себе Дар Пророчества, оно стало священной обязанностью Хранителей Магии. Но для Фаллона пророчество оказалось самым тягостным, самым мучительным трудом.

Ему нужно было хоть мельком увидеть ткань времени. Нити настоящего грозили бедой, и звание Мастера Чародея требовало от Фаллона употребить все свои магические силы для защиты Пяти Племен. А с недавних пор в душе Фаллона поселилось острое беспокойство. Хотя зима выдалась на редкость мягкая, жители Морбихана не могли не заметить, что весна не наступает слишком долго.

Солнце прошло уже половину пути к летнему солнцестоянию, а зубчатые горы, возвышающиеся над лесом, все еще были покрыты снегом. В предгорьях холодные, сердитые бури, спускавшиеся с вершин, встречались с теплыми ветрами с побережья и вместе терзали землю. То замерзая, то оттаивая, реки вздулись и затопили берега. Почки на деревьях набухли, но ледяной ветер тут же заморозил их. На залитых дождями лугах гнили ростки молодой травы. Ручьи превратились в реки, дороги – в потоки грязи. Все мало-мальски разумные люди и Другие предпочитали посиживать дома и берегли оставшиеся запасы сухих дров.

После смерти Брэндона Фаллон неделю постился, но видение так и не пришло. Теперь же он проголодал трое суток и двое суток не спал. Он ужасно не любил истязать свое тело, но не знал иного способа вызвать видения. И вот, избрав последнее средство, он отдал себя во власть непрекращающихся бурь.

Фаллон стоял под исполинским дубом, закрыв глаза и обратив взор внутрь себя. Было жутко холодно. Время от времени крупка мокрого снега обжигала кожу. Сумерки сгустились, сырой ветер пронесся по дубовой роще. Эльф задрожал и спрятался в дуплистом дереве. Фаллон изо всех сил боролся с желанием уступить своему Дару, выйти из замерзшего, голодного, изнуренного старческого тела и превратиться в кого-нибудь теплого и пушистого. «В волка», – пришла к нему непрошеная мысль. «В волка с густым мехом и полным брюхом. А потом мы бы прижались друг к другу – я-волк и я, – и я бы согрелся».

Яростный порыв ветра пронесся по возвышению, на котором стоял старик. Сквозь завывания ветра Фаллон услышал громкий треск. Сук соседнего дерева рухнул к его ногам, кончики веток хлестнули по лицу. Чародей выругался, но другой порыв ветра ударил по нему, сдул его бороду вбок. Он впился взглядом в темное небо:

– Китра! Дай мне знак!

Но дрожь, сотрясавшая худые плечи чародея, быль вызвана холодом, а не той энергией стихий, которую он призывал. Его слезы смешались с дождем, и ветер сдул их со щек.

– Создатели! Дайте же мне увидеть' – Фаллон едва слышал собственный голос за ревом ветра Он закрыл глаза. Изнеможение накатило на него ледяной волной, но с ним наконец пришло что-то еще. Фаллон вздрогнул так, что чуть не упал, и отдался во власть видения.

В поднимающемся легком тумане мелькнула река, с неудержимостью катившая свои пенистые воды по перекатам. Человек в полном облачении Мастера Чародея ждал на берегу. Внезапный страх пронизал Фал-лона. Но когда он попытался очнуться, он почувствовал, как его захватило и понесло вверх. Земля превратилась в крошечное пятнышко, а затем вновь с головокружительной быстротой понеслась ему навстречу.

Пламя полыхнуло на фоне серого неба. Снефид гномов опустился на колено, склонил голову. Рядом стояли Руф Наб с бродячим эльфом. Фаллон мельком увидел лица северных лордов и мейги, королевы эльфов. Там же был Финн Дарга и с ним – несколько пикси, а сзади исподлобья смотрел Ур Логга. Сина – бледная, с ввалившимися глазами – держала факел. Слеза скатилась по ее щеке, когда она взглянула на неподвижную фигуру, объятую пламенем. Она произнесла слова, которых Фаллон не расслышал из-за треска пламени, и бросила свой факел в костер. Мастер Чародей – вот кто лежал недвижимый на погребальном костре.

А затем – громче рева реки, громче треска костра – донеслись до Фаллона другие звуки. Он услышал шум далекой битвы: пронзительные крики пикси и эльфов вперемешку с басовым ревом людей и лязгом стали.

Но только он попытался всмотреться, как звуки битвы притихли, а яркое видение потускнело и погасло.

– Гром и молния! – с досадой проговорил Фаллон и рухнул как подкошенный.

Бродячий эльф услышал восклицание. Поглубже натянув свою выцветшую фетровую шляпу, он выглянул из дупла. В полумраке Слипфит с трудом разглядел чародея, лежащего под деревом. Эльф выскочил из своего укрытия, чтобы помочь упавшему человеку, и тут его глаза уловили какое-то движение. Легкая белая дымка вокруг чародея рассеялась. Слипфит с опаской подошел ближе – любопытство пересилило обычную эльфийскую осторожность. Дымка внезапно сгустилась. Обомлев от ужаса, Слипфит понял, что смотрит на огромного серого волка с глазами такой голубизны, что они светились даже в темноте. Эльф попятился, задохнулся, ухватился за рукоятку кинжала.

Не замечая перепуганного эльфа, волк отряхнулся и лег рядом с чародеем, прикрыв его своей шерстью. Эльф едва осмеливался дышать. Волк долго укрывал человека от ветра, потом внезапно замерцал свет, и волк исчез. Фаллон встал, подышал на руки и поплотнее запахнул свой рваный плащ. Из дубовой рощи он направился прямо к тому месту, где скрывался эльф.

– Нет! – воскликнул испуганный Другой, но в дупле он сидел как в ловушке.

Услышав возглас, колдун остановился и огляделся.

– Здравствуй! – сказал он наконец, всмотревшись в дупло. – Что ты здесь делаешь?

– Нет! Отойди! Оставь меня! – Эльф размахивал ножом, пытаясь казаться грозным и страшным.

– Кто ты? Ты голоден? Хочешь, пойдем со мной вниз, погреешься?

– Отойди! – Эльф взмахнул ножом, а когда чародей отступил, он выпрыгнул из дупла и стал, пятясь, протискиваться в заросли, грозно выставив перед собой оружие. – Не поймаешь ты меня, гнусный пожиратель эльфов!

– Подожди! – громогласно повелел чародей, и эльф остановился, потрясенный исходящей от старика силой. – Да я тебя знаю. – Фаллон шагнул ближе и посмотрел эльфу в глаза. – Слипфит? У меня только что было видение, и ты присутствовал в нем. Ты не помнишь меня? Я Фаллон. Мы познакомились в Гаркине.

– Фаллон-волк… – пробормотал Слипфит.

– Да, Мастер Превращений. Где тебя носило? Ты нужен своей семье.

– Убирайся! – крикнул эльф, вдруг разъярившись. – Убирайся! Оставь меня!

– Ну ладно. – Фаллон снова задрожал от холода. – Еще увидимся, – сказал он и, спотыкаясь, пошел к кургану великанов.

Какое-то время Слипфит дрожал, то ли от холода, то ли от испуга – он и сам не знал. Никогда еще ему не было так одиноко. Впервые с тех пор как он много лет назад покинул дворец мейги, ему отчаянно расхотелось быть бродячим эльфом, одиноким, скитающимся по Гаркинскому лесу. Ему вдруг захотелось, чтобы у него были друзья и теплый дом.

Фаллон быстро шагал по лесу, ежась от ветра и от собственных леденящих мыслей. Когда он впервые задумал стать Мастером Чародеем – как давно это было! – он пришел к своей наставнице за пророчеством. Глядя на пламя очага сквозь огромный, с человеческую голову, кристалл кварца, она сказала:

– Ты будешь испытан трижды. В первый раз тебе придется победить свою собственную природу. Во второй – победить любовь. В третий – победить смерть.

Поначалу пророчество разочаровало его, но до сих пор оно сбывалось. Изучение Магии потребовало от Фаллона огромной борьбы со своим характером. Чтобы отправиться с Телерхайдом на Гаркинскую битву, он отказался от любви, хотя и не без грусти. Бросить вызов смерти еще предстояло, но уже до убийства Телерхайда он почувствовал, что это последнее испытание неумолимо приближается. Если бы ему пришлось просто умереть, как всем людям, что ж, он бы не стыдился: ведь справиться с двумя из трех великих испытаний уже почетно. Смерти Фаллон не боялся, потому, что был стар, и потому, что Хранителю Магии часто бывает дано предвидеть собственную смерть. Будь Морбихан сильным, а Пять Племен – свободными, он бы ушел из жизни без угрызений совести. Но чутье чародея подсказывало ему, что не все ладно в Морбихане.

Фаллон содрогнулся, на этот раз не от холода, а от тревоги. Это болезнь, подумал он, стараясь забыть о пронизывающем ветре. Зло гуляет на свободе, страну трясет как в лихорадке. Но вот как лечить? Скорее бы пришел Дар к Сине, подумал Фаллон с тоской. Морбихану долго не выстоять без Магии.

Чародей сражался с ветром, пробираясь к высокому бугру. Эта заросшая древними дубами часть Гаркинского леса была холмистой, кое-где попадались скалистые уступы. Затерявшийся среди обычных холмов земляной бугор отличался только тем, что огромные дубы на нем были чуть ниже. Хорошо заметная тропинка обрывалась у подножия этого необычного холма. Для невнимательного глаза она просто исчезала, но стоило присмотреться, и перед вами открывался вход: два огромных валуна, а сверху – массивная каменная перемычка. Вход был высотой в два человеческих роста и такой ширины, что в него легко входили рядом два единорога. Урский Курган – так назывался этот холм – дом великанов Гаркинского леса.

Глубоко под землей, почти в самой середине кургана, Сина занималась вычислениями. Она сидела возле очага, рассеянно теребя прядь своих темных волос. Бывало, Фаллон так же задумчиво пощипывал бороду.

Кругом в таких же каменных комнатах с высокими потолками было тихо: великанская община спала. Да почти все в лесу спали. Но сны – союзники Сины в те времена, когда жизнь казалась более приятной, – измучили ее. Ночь за ночью девушке снился Ньял, бешено скачущий на своем гнедом коне, и она просыпалась в страхе. Она исхудала, осунулась, побледнела за долгую зиму и затянувшуюся весну, проведенные под землей в общине великанов. Но в эту ночь щеки Сины раскраснелись, глаза в свете очага сверкали зеленым блеском.

Ее камень для заметок был слишком мал, чтобы вместить множество символов, испещривших гладкий каменный пол. Кусочком древесного угля Сина записала на нем только результат, после того как вычла, морща от напряжения лоб, дату летнего солнцестояния из фаз луны. Легкий, но острый трепет волнения охватил ее. Итог на камне для заметок означал, что скоро настанет полное лунное затмение. Сина старательно пересчитала все еще раз, дважды проверяя каждую формулу. Предсказание упрямо явилось снова.

Сина встала и потянулась. Усталость давала себя знать. Дрова в очаге за ночь догорели, и теперь девушка расшевеливала угли, пристально вглядываясь в них. Древние мудрецы вроде Китры видели в пламени будущее, но светящиеся угли ничего не сказали Сине. Она отвернулась, чтобы еще раз взглянуть на дело своих рук. Сина любила свое искусство, которое позволяло ей, забравшейся глубоко в толщу земли, предсказывать, что случится в небесах. Но теперь, когда работа была закончена, Сина чувствовала себя опустошенной. Одиночество охватило ее, и она снова подумала о Ньяле, тоже одиноком в холодных, одетых трауром коридорах Кровелла. Кутаясь в изношенный шерстяной плащ, девушка подвинулась ближе к огню и задремала, положив голову на руки.

Даже сквозь сон она услышала приход Фаллона: волна силы и энергии вторглась в сны Сины и разбудила ее. Чародей стоял посреди комнаты, изучая записи на полу. Он промок насквозь, длинные седые волосы висели мокрыми сосульками. Сколько раз Сина латала его плащ, а подол опять волочился лохмотьями по полу, стирая драгоценные формулы по мере того, как колдун переходил с места на место.

– Мастер Фаллон, – вздрогнула спросонья Сина.

Он махнул на нее рукой, чуть не обрызгав.

– Прости, Сина, я не хотел тебя будить. Вижу, ты славно потрудилась.

– Да, Мастер. – Девушка встала и плотнее завернулась в плащ. – У вас есть какие-нибудь новости о Ньяле?

– Ни слова. Да ты не волнуйся, у него все в порядке.

Сина сдержала зевоту и с беспокойством посмотрела на чародея.

– Вы опять выходили в бурю, – сказала она.

Фаллон хмыкнул, и то было не согласие, не отрицание, а лишь признательность за заботу.

– Что это? – спросил он, продолжая просматривать расчеты ученицы.

– Попытка предсказать затмение, – ответила Сина.

– А-а-а. – Губы чародея заметно двигались, когда он проверял ее вычисления. Когда он дошел до конца записей, плащ начисто вымыл за ним пол.

Через какое-то время Фаллон снова сказал:

– Гм. Неплохо. Очень неплохо. – Он повернулся к Сине. – У тебя талант к вычислениям. Я не учил тебя всему этому.

Сина зарделась от похвалы.

– Не учили, Мастер. Но на днях вы разговаривали с Ур Логгой, помните? И я подумала… ну, я подумала, что надо попробовать.

– Очень хорошо, – повторил Фаллон. – Хотя легче предсказывать затмения по древнему обычаю – в каменном круге. Но приятно сознавать, что и при затянувшейся непогоде можно предсказать, что случится в небесах. Ты все сделала правильно. Что у тебя получилось?

– Через два дня после Движения Камня наступит лунное затмение.

– Вот как? – С минуту чародей разглядывал ученицу, думая о чем-то своем, затем повернулся к огню. Сина вдруг заметила, что он дрожит.

– Мастер, скорее снимайте мокрую одежду!

Фаллон сбросил плащ, и Сина с удивлением увидела, что грудь учителя обнажена. Она взяла чайник, гревшийся возле очага, и налила горячей воды в кружку, бросив туда щепотку ивовой коры. Укутав чародея своим одеялом, девушка подождала, пока Фаллон не перестал дрожать, затем подала ему настой.

– Вы не должны выходить так легко одетым. Простудитесь и не ровен час умрете, – побранила Сина учителя.

– Всякое бывает, – согласился Фаллон, прихлебывая ивовый чай. – Но работы много. А знаки такие странные… Я не понимаю их. – Он молчал несколько минут, и Сина тихо сидела рядом с ним, глядя в огонь. – Как же я забыл! – воскликнул вдруг Фаллон. – У меня кое-что есть для тебя.

Он снял с шеи мешочек из мягкой кожи и протянул его Сине. Она осторожно взяла мешочек, оказавшийся странно тяжелым, развязала. Внутри лежало кольцо Целителя.

– Ты давно должна была получить его. Я попросил снефида отлить кольцо, – сказал Фаллон. – Вчера утром пикси наконец-то доставили его.

Кольцо было тяжелым, блестящим и состояло из семи звеньев, замкнутых в цепь. На каждом звене стоял свой знак, соответствующий одному из Семи Принципов Закона.

– Мастер! Спасибо! – Сина надела кольцо на средний палец левой руки и вытянула руку перед собой, любуясь тем, как сверкает кольцо в свете очага. Неожиданно лицо ее омрачилось. – Я не уверена, что заслуживаю его, – сказала она тихо.

– Ты получила право носить его с тех пор, как вылечила Ньяла. У великанов ты обучилась мастерству повитухи, так что теперь ты знаешь еще больше. – Фаллон нахмурился, видя, что Сина не слушает его. – Ты снова думаешь о Брэндоне? Перестань. Он был первым больным, которого ты не спасла, но, боюсь, не последним. Целители могут заниматься, так сказать, починкой тела, но не в их власти одолеть смерть. – Собственные слова напомнили Фаллону о пророчестве, и он умолк, не понимая, как же это можно сделать.

Послышалось смущенное ворчание. Ур Логга высился в дверях, его руки были измазаны грязью, а с волосатых плеч и головы стекала вода.

– Ваше величество! – поздоровался Фаллон и почтительно склонил голову. – Только не говорите мне, что вы выходили в лес в такую погоду!

– Еще одна течь, – пожаловался великан. – Пока мы ее заделали, но не знаю, долго ли продержится заплата.

Сина подала великану таз с чистой водой и полотенце.

– Благодарю вас, леди Сина. – Великан сел у очага и вымыл руки.

– Есть какие-нибудь вести из Кровелла, ваше величество?

– Ниоткуда нет никаких вестей, – проворчал великан, качая косматой головой. – Пикси – и те никуда не идут, сидят в шатрах и ждут, когда прекратятся дожди. У нас вот-вот кончатся дрова, Мастер Фаллон. Долго ли нам ждать весну?

– Надеюсь, недолго, – ответил чародей, – но я не гадалка. – Великан продолжал пристально смотреть на него, вопросительно подняв большие брови. – Я ничего такого не видел, нет, – добавил Фаллон, с деланным интересом рассматривая свою чашку.

– Вы видели Последние Дни, – мягко упрекнул великан.

– Ничего подобного! – запротестовал Фаллон. – Я видел кое-какие беспорядки, это верно, но я не ясновидец.

– Это Дракун, – прошептал великан. – Я видел это во сне.

– Дракун? – переспросила Сина.

– Это из великанских мифов, – объяснил Фаллон. – Они верят, что Китра напророчила гибель Морбихана.

– Когда Китра жила в Гаркинском лесу, ей было дано увидеть Последние Дни, и она назвала их Дракуном, – пояснил Ур Логга. – Гибели нашего мира будут предшествовать определенные знаки.

Фаллон молчал. Сина спросила:

– Какие?

– Сначала – смерть героя, – ответил Ур Логга. – Потом – возвышение предателя.

Глаза Сины расширились, вспыхнули ярко-зеленым огнем.

– Вы думаете, убийство Телерхайда было таким знаком?

– Чушь! – резко возразил Фаллон. – Каждый из нас когда-нибудь умрет.

– Третье знамение – безобразия с погодой, – упрямо продолжал великан. – Нынешняя весна совсем не похожа на весну. Скорее она похожа на осень.