Текст книги "Золотой плен"
Автор книги: Патриция Кемден
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
– На этом поле, фламандка, командую я! – прорычал он и придавил ее к косяку.
Деревянный угол впивался ей в спину, но она его даже не замечала. Все ощущения сосредоточились на близости сильного мужского тела.
– От вас пахнет порохом, полковник. Глаза его опасно сверкнули.
– Я разрядил пистолеты. Не хватало, чтоб вы лишились чувств, пытаясь застрелить какого-нибудь бродягу. – Он отступил на шаг; под каблуком хрустнула ветка. Усталости после целого дня пути как не бывало. – Падать без чувств в присутствии разбойников неблагоразумно.
– Негодяй! – Катье мотнула головой, не чувствуя боли от рвущихся волос, что зацепились за шершавый косяк.
Она приподняла юбки и вошла в холодный, пропахший плесенью сарай. Пистолет в чехле все еще свисал с шеи и волочился по обсыпанным мукой половицам. Она отшвырнула его.
– Вы – негодяй! Оттого-то, наверно, я и не падала без чувств в вашем присутствии.
– Все впереди, – откликнулся он от двери.
Катье подняла накидку, собираясь вытряхнуть, но тут до нее дошел смысл его слов. Она круто обернулась к нему, прижимая к груди накидку и стараясь унять внутреннюю дрожь.
Торн взялся обеими руками за притолоку, точно Самсон, подпирающий своды храма. Они смотрели друг на друга; молчание все больше затягивалось. Потом он пошатнулся, ударил кулаками в дверную раму.
– Пойду раздобуду что-нибудь поесть, – глухо проронил он и скрылся.
Катье сжимала и разжимала вцепившиеся в накидку пальцы. Таящееся в его словах обещание туманило ей мозг. Она уже смирилась с путешествием в одном седле, но теперь он посулил новое путешествие, которое Филипп только начал и которое завлечет ее дальше, чем когда-либо.
– Нет, – прошептала она во мрак мельницы. – Ничего не впереди. И никогда этого не будет. – Она отпихнула ногой пучок соломы, притопнула каблуком. – У меня один путь – к спасению сына. А сердце мое останется... – голос изменил ей, она еще сильнее скомкала шерстяную ткань, – останется на месте.
Пока Торн отсутствовал, она как следует вымылась, словно в надежде соскрести тревогу и смятение с души. Прибираясь в помещении, наступила на трухлявую половицу и тут же испуганно отпрянула.
На землю уже спустилась ночь, когда Катье сквозь шум водопада расслышала посторонний звук и оглянулась. Бекет стоял в проеме черной тенью на фоне луны, едва появившейся над холмами.
В глазах необычная настороженность. Он положил перед ней хорошо ощипанного тетерева, снял мундир, расстегнул камзол и, опустившись на колени, начал разводить в очаге огонь. Его пальцы слегка коснулись пола, откуда она тщательно смела плевелы и муку.
– А вы неплохо потрудились, владелица замка.
Он улыбнулся, а может, это ей почудилось в темноте.
Немного спустя Катье уже глядела на огонь, уткнувшись подбородком в колени, а от запаха жарящейся дичи сосало под ложечкой.
– Так бы и съела его целиком, – выдохнула она, пожирая глазами тушку, насаженную на самодельный вертел. Потом чуть наклонилась и потянула носом. – После сыра и черствого хлеба всякая пища покажется райской.
Торн примостился возле каменного углубления перед очагом и поддерживал огонь; на лице его плясали оранжевые блики.
– Вы нетерпеливы! – (Теперь он уж точно улыбнулся.)– Владелицы замка так себя не ведут.
– Ведут, если умирают с голоду.
Он потянулся, подвинул к себе мешок, вытащил нечто похожее на белесый камень и подкатил к ней по полу.
– Вот, подкрепитесь немного. – Он усмехнулся уголками губ.
Катье со смехом подняла кусок говядины и взвесила его на ладони.
– Ее нарочно обрезали в форме булыжника?
– Она и на вкус как булыжник. – Торн отобрал у нее засохшее мясо, его пальцы слегка пощекотали ей ладонь. – Но фуражиры народ запасливый, так как знают, что если вернутся с пустыми руками, то эту пустоту им придется есть. – Он забросил кусок в дальний угол мельницы, и тот, угодив в пролом, шлепнулся в реку.
Она медленно согнула пальцы, пытаясь сохранить на ладони тепло его прикосновения.
Луна сияла высоко в небе. Катье удовлетворенно поглядела на кучу обглоданных костей. Тетерев и впрямь оказался райской пищей – пальчики оближешь. Она снова сидела у огня в своей излюбленной позе – обхватив руками колени. Торн устроился чуть поодаль и тоже смотрел в огонь. Катье силилась прочитать выражение синих глаз, но не сумела.
– Вы давно служите? – Она с опаской покосилась на него: как бы опять чем-нибудь не задеть.
Лицо окаменело, глаза неподвижно уставились в огонь, но голос звучит подчеркнуто спокойно.
– Смотря как считать... Я второй из трех сыновей. К восемнадцатилетию отец купил мне полк. Но я не чувствовал призвания к воинской службе и болтался по Европе, пока война не стала неизбежностью. Лондон, Париж. Потом Вена...
Он пробежался обеими руками по волосам, нетерпеливо сорвал стягивающую их черную ленту. Длинные темные пряди волнами рассыпались по плечам. Наблюдая за ним, Катье вдохнула разогретый воздух, и жар охватил ее нутро.
– Вена, – тихо повторила она. – Лиз говорит, это очень красивый город.
Он бросил на нее взгляд, от которого ей стало неуютно.
– Наверняка ваша сестра чувствовала себя там как дома. В Вене много женщин, подобных ей. – Он сжал кулак. – Очень много.
Шум водопада будто служил завесой от внешнего мира, а внутри Катье почувствовала гнетущую тоску и призналась себе, что это ревность. Много женщин. И кто ее вечно за язык тянет?
– Вы говорили про службу, – шепотом напомнила она. Бекет нахмурился, задумчиво потрогал царапину на виске.
– Вам не исцелить всех ран, владелица замка. Смешно и пытаться.
Его слова задели ее за живое. Какая-то сила подбросила ее с пола.
– Наверно, я смешна, полковник, – проговорила она, судорожно обхватив себя за плечи. – Наверно, я дура, но мне почему-то не все равно, когда человеку больно. Меня так и тянет облегчить эту боль. Наверно, я была дурой, когда подкладывала мужу травы под подушку, чтобы он спал спокойнее. А что толку? Меня же не было с ним рядом в Рамилс! Да, я была дурой, когда полоскала его рубашки в розовой воде, когда топила очаг яблоневым деревом и при нем зажигала только восковые свечи. Я посылала ему в Италию овес для лошадей, а в Баварию молотый перец – там, говорят, мясо несвежее... Но оказалось, мои старания были напрасны, коль скоро не смогли уберечь его от пушечного ядра.
Торн подошел и разжал отчаянную хватку ее рук на плечах.
– Мадам... Простите, я не хотел... Должно быть, вы... очень любили мужа. – Он, казалось, вырывал из себя слова клещами.
– Нет! – Катье оттолкнула его руки. – Нет! Я совсем его не любила! Даже когда родила от него сына, и то не полюбила. Вы верно заметили: смешно было и пытаться.
– Но вы как будто вините себя в его смерти. А что вы могли поделать? Он был солдат и знал, на что идет.
– Как вы, да? А вы когда-нибудь замечали, что кто-то стирает вам рубашки? И если ядро пробьет это мягкое полотно, я снова ничего не смогу поделать, да?
– Катье, перестаньте!
– Почему? Неисцелимые раны?
В висках стучал гнев. На него, на солдата, который не подпускает ее к себе, когда она хочет сделать то единственное, что умеет, – перевязать ему раны и снаружи, и внутри.
– Да что вы знаете об исцелении? – крикнула она. – Вы даже себя не можете исцелить! Или не хотите!
– Мадам... – В голосе Бекета послышалась угроза, но Катье было уже не остановить.
– Я не любила его... Но мне было не все равно, что с ним станется. Он отец моего ребенка, и я о нем заботилась как умела. Вам понятно, что это значит? Вы когда-нибудь думали о чьей-то боли, кроме своей собственной? Вы клеймите грехи вашего Эль-Мюзира и моей сестры... а как насчет ваших грехов?
Бекет шагнул к ней. Это уж слишком! Нет сил видеть ее огонь, ее быстрые, чарующие движения. Что-то натянулось внутри... и лопнуло.
Он схватил Катье в объятия.
– Как насчет моих грехов, мадам? – Он медленно оторвал ее от пола, чтобы глаза были вровень с его глазами. – Так вы хотите исцелить меня? Очистить от грехов? – Он прикусил мочку ее уха. – А ведь я уже предупреждал вас о них.
Бекет поцеловал ее за ухом и почувствовал, как у нее перехватило дыхание. Он не мог ошибиться: ее тело откликается на призыв, и от этого в висках у него что-то стучало все быстрей, все громче.
– Я вижу и понимаю вашу заботу, – пробормотал он. – Но мне нужны не травы под подушкой.
Он провел губами по шее до того места, где она соблазнительно изгибалась к плечу, исчезая под платьем. Ткань мешала ему. Он сорвал ее с плеча и попробовал на вкус нежную кожу.
Она отвернулась от него, закрыла глаза.
– Бекет, я... – начала она шепотом и туг же умолкла.
– У вас все еще есть возможность уйти, освободиться от меня, – сказал он. – Луна светит ярко. Если пойдете вдоль реки, к рассвету достигнете замка. – Он повернул к себе ее лицо. – Маркграф – строгий хозяин, так что едва ли вам грозит встреча с разбойниками. Но если вы останетесь...
Ее обжигал взгляд этих дерзких темно-синих глаз, светящихся из глубины. Рука Бекета скользнула по ее бедру, и она слабо застонала.
, – Я не хочу, чтоб вы заблуждались на мой счет, мадам. Если вы останетесь, то нынче ночью не будет ни солдата, ни владелицы замка. Только мужчина и женщина. – Голос был низкий, ласкающий, слова наполнены невысказанным смыслом, что натянулся меж ними как тетива.
Желание настойчиво и неотвратимо озвучивало каждую его клетку барабанной дробью, как перед битвой.
Он поцеловал се страстным, глубоким поцелуем. Тонкие руки легли ему на плечи, потом поднялись к волосам. Его будто пронзила молния. Трепет ее желания сливался с его грохочущей страстью точно так же, как губы их стремились слиться воедино.
Потом он оторвался, ее тело соскользнуло по нему вниз, пока ноги не коснулись пола.
Он еще призывал на помощь свою волю, свой гнев, понимая, что они не в силах стереть с его языка вкус этих губ. Надо сказать ей, что уходить вовсе не обязательно, что и нынешней ночью она будет с ним в полной безопасности.
Ложь!
– Выбирайте, мадам. Безопасность – или мои грехи.
Глава XI
На мельнице тихо, только река журчит внизу. Они вдвоем – быть может, в последний раз. Катье дотронулась до теплой руки, лежащей у нее на плече.
– Вы жестоки.
– Разве? – проговорил он тягучим, дразнящим голосом и лизнул кожу на ее виске, а потом стер влагу легкими поцелуями. – Однако вы не уходите. – Его губы приникли к ямочке между ее ключицами. – Ваша кожа волшебно красива в лунном свете. – Он перенес губы в то место, где начинала вздыматься ее грудь. – Но мне этого мало. Ваши волосы словно облиты серебром... Но их мне тоже мало... Я знаю каждый изгиб вашей спины, я привык ощущать во время скачки... мягкую соблазнительную округлость вашего бедра... – Он запнулся и обхватил ладонями ее груди под тканью платья, затем руки скользнули на спину и стали ее поглаживать. – Всего этого мало... Выбирайте. Я не из тех, кто довольствуется частью женщины. – Он снова впился ей в губы, втянул в себя ее язык. Пальцы перебирали роскошный шелк волос. Он совсем чуть-чуть отвел губы, желая, чтобы она кожей почувствовала его слова. – Я хочу тебя всю, Катье Ван Стаден. Всю. Целиком.
Пламя поднималось из самого низа ее тела и смешивалось со страхом. Она просунула руку под его расстегнутый камзол и потрогала жесткие бугры мускулов. Его сердце билось под ладонью. Внутри расцвело ощущение правильности и мудрости происходящего, словно она родилась и жида лишь для этой минуты, словно была предназначена только для него.
– На этом поле командуете вы, полковник, – отрывисто бросила она и, повинуясь неосознанному инстинкту, легонько вонзила ногти ему в грудь. – Я остаюсь.
Что-то пугающее полыхнуло в его глазах. Катье тут же попятилась к стене. Он стремительно шагнул к ней, и она очутилась в ловушке между его ног.
В живот ей уперлась стальная вздыбившаяся плоть. Губы прижались к губам с небывалой яростью. Его язык был настойчивее, чем прежде. Деревянные доски больно вдавились в спину, но боль была лишь частью пронизывающих ее токов.
Нетерпеливые пальцы вытаскивали шпильки из волос, разбрасывая их по полу. А губы тем временем спускались по шее.
Он со стоном зарылся в ложбинку грудей.
Потом неистово дернул на себя шнуровку ее корсажа и вытащил сразу из всех петелек. Стянул корсаж до локтей, так что обе руки ее оказались связанными. Восхитительно пышная грудь просилась наружу из корсета, и в один миг он был отброшен в сторону.
Кровь еще пуще заклокотала в его жилах. Он рванул тонкое полотно нижней рубашки, скрывающее от него сладкие сокровища. Наконец грудь была свободна и он обхватил ее, чувствуя, как набухают под пальцами розовые бутоны сосков.
Катье задохнулась, перед глазами сверкали искры, она вся выгнулась ему навстречу. Голова его свесилась, он уткнулся лицом в ее волосы и простонал:
– Да, да, иди ко мне!
Он прижимался к ней бедрами, а руки гладили и пощипывали ее грудь. Она тоже тихонько застонала, склонив к нему голову.
– От одного прикосновения, – хрипло пробормотал он, – от одного прикосновения к тебе я весь горю.
Она поцеловала его грудь сквозь тонкое полотно. Хотела рукой убрать его с дороги, но рукава корсажа все еще стягивали ее локти.
– Я хочу прикоснуться к тебе! – жалобно всхлипнула она.
Он снова сжал ее соски, потом пальцы скользнули по ее рукам и нетерпеливо стянули корсаж. Катье потянулась к его распахнутому камзолу.
– Я хочу прикоснуться, – повторила она, и огромные серые глаза подернулись туманом страсти, когда она увидела, что он сбросил камзол. – Хочу почувствовать твою кожу, как в ту ночь, когда втирала бальзам в твои раны. – Она удивленно поглядела на свою руку, провела большим пальцем по кончикам остальных. – Твоя кожа это помнит? Неужели у нашей кожи есть память? Пальцы колет, как в ту ночь. Я снова ощущаю тепло, скользящее тепло...
Она не стала дожидаться, пока он снимет рубашку, а просунула руки под нее, поглаживая его плоский живот. Он развязал пояс ее юбки, и атласная ткань, шурша, заструилась на пол.
Катье стащила с него рубашку; такого голода она никогда прежде не испытывала. Она припала к нему всем телом, на котором осталась одна нижняя юбка.
Он запрокинул ей голову и поцеловал. Потом приподнял за ягодицы. Она часто задышала, когда ее обнаженные груди потерлись о выпирающие мышцы его груди.
Он опустился на колени, расстелил на полу ее накидку и увлек на нее Катье. Опрокинул на спину и навис над нею, пожирая глазами. Она приподнялась на локте и дотронулась до твердого выступа на его бриджах.
– Я чувствую себя распутной, – прошептала она, – но у меня все дрожит внутри – так хочется к тебе прикоснуться... познать тебя.
Он тут же накрыл ее руку своей и провел ею по всей длине своей набухшей плоти.
– Прикоснись... – услышала она его неровный голос.
Внутри нее все нарастало безумное пульсирующее желание. Не выпуская его глаз, она встала на колени и вырвала у него руку. Пальцы закопошились, расстегивая бриджи. Он, прерывисто дыша, заглядывал ей в глаза. Ее рука скользнула в прорезь шерстяной ткани. Жар опалил се кожу еще до того, как она коснулась его мужского естества. Глаза Бекета напоминали стоячие озера – глубокие, загадочные.
Она обхватила его фаллос. И глаза медленно закрылись. Она нежно поглаживала горячую, как огонь, гладкую, как полированное дерево, кожу.
– Бог мой, Бог мой! – прошептал он и зарылся руками в ее волосы. Бедра начали раскачиваться в такт ее ласкающим движениям. – Что ты со мной делаешь, сильфида? – Голос его был похож на отдаленные раскаты грома.
Он вытащил ее руку из бриджей и помотал головой, пытаясь отогнать головокружение.
Потом снова уложил ее на спину и закинул кверху нижнюю юбку. Легонько укусил за колено, прошелся языком по нежной коже под ним. Его губы покрывали то поцелуями, то укусами внутреннюю поверхность ноги. Пальцы зарылись в шелковистый мех на стыке ее бедер.
– Моя золотая сильфида!
Она содрогнулась и подняла колено, как бы защищаясь от него. Он приник губами к женственной припухлости между ее ног. Катье задохнулась и положила трясущуюся руку ему на голову.
– Нет... Что ты... делаешь? – Голос ее звенел от страсти, в которой чувствовались отголоски детского испуга.
Он поцеловал еще раз и нашел языком источник ее наслаждений.
Катье вскрикнула и вцепилась ему в волосы.
– Бекет... Что ты... Мне больно!
– Больно, сильфида? – шептал он прямо в ее лоно и, успокаивая, поглаживал живот. – Больно?
– Я... не знаю.
Он поцеловал еще крепче, просунув язык в нежную расселину, куда жаждала проникнуть его плоть.
– О Боже! Бекет! О Господи! Что... Что со мной?
Ее пальцы напряглись у него в волосах. Под его рукой неистово вздымался ее живот.
– Бекет! Бекет! Мне страшно... Прошу тебя... Бог мой! – Ее плоть устремилась навстречу его языку. – Что ты... Боже, Боже! О-о-о!
Слова переходили в долгий мучительный стон, по мере того как приближался миг высшего блаженства. Она извивалась и стонала все громче. Подавляемая страсть наконец нашла выход, все тело, вся душа жаждали освобождения.
Он услышал пронзительный крик за секунду до того, как ее тело охватили судороги. Вспышка белого света на мгновение ослепила Бекета, всплеск ее наслаждения отозвался и в его сердце, хотя ему самому было еще далеко до экстаза.
Уже с трудом владея собой, он накрыл ее тело своим, осторожно, самым кончиком проник в ее нутро и резко выдохнул. Господи, какое блаженство!
– Сильфида, нежная сильфида! – бормотал он срывающимся шепотом. Руки его дрожали, он поддерживал свое тело на локтях. Медленно покачивая бедрами, начал ввинчиваться в нее.
– Да, о-о, да! – простонала она.
Катье точно покачивалась на волнах шелкового моря. Она ощущала его натиск и думала, что так может давить только небесный свод. Ее тело трепетало от теплых волн, которые Бекет рассылал по всем ее уголкам.
Как только он вошел в нее, она захлебнулась великолепием этого сладкого вторжения. По его судорожному дыханию она догадалась об отчаянной потребности его тела в освобождении, и губы ее растянулись в улыбке. Она сомкнула руки у него на пояснице, отмечая каждое его покачивание.
Никогда и нигде не может быть такого блаженства, какое он подарил ей. Ее бедра начали отвечать ему, и ощущения сделались еще острее, еще сладостнее. Пальцы Катье заскользили вниз, исследуя, лаская, ладони остановились на впадинах бедер, чтобы еще лучше усвоить его нарастающий ритм.
Сумеет ли она подарить ему такое же блаженство? По дрожи его дыхания она поняла, что Бекет уже близок к нему, и прошептала:
– Целиком.
Он застыл и впился в нее испытующим взглядом. Она приподняла бедра, чтобы глубже вобрать его в себя, и оба разом задохнулись.
– Бог мой! – Одним движением он заполнил ее всю. Стон ее рассыпался срывающимися с губ короткими всхлипами, когда он на всю глубину ушел в ее плоть. Потом отстранился для нового рывка. Блаженство ощущалось все глубже, сильнее, ближе. Она держалась за него так, будто он мог уберечь ее от падения в бездну. Бедра ее вздымались ему навстречу, исполняя свой собственный огненно-страстный танец.
Он с неистовой силой вонзался в ее лоно. Она впилась ногтями в его спину.
– Да, да, да, о-о-о, да!
Волны накатывали, ревели, грохотали у нее в ушах.
– О-о Господи, Бекет! Бекет!..
Она уносилась вместе с ним куда-то ввысь, а он все наращивал ритм.
– Боже правый... Сильфида... Господи Иисусе... Бекет весь передернулся, из груди его вырвался первобытный вопль.
Мир взорвался у нее перед глазами.
Ее разбудили теплые лучи солнца, скользнувшие по лицу. Она улыбнулась, не открывая глаз, не желая выпускать эту блаженную сладость, бурлящую внутри, как мед или вино. Все ее сны были про Бекета. Это должно бы тебя тревожить, удивленно подумала она, а не тревожит ничуть. Но какие, однако, глупые сны! Разве можно парить так высоко над землей или излучать тепло из сердца? Ни одной женщине не дано испытать такого блаженства от прикосновений твердого и бархатно-гладкого тела мужчины...
Но она ощутила это сердечное тепло вместе с мерным стуком, звучавшим, как трепет самого утра. Зевнула, потянулась, как ленивая кошка, и обволакивающее ее тепло сгустилось до очертаний мужского тела.
Бекеш.
Катье широко распахнула глаза. Увидела перед собой точно отлитые из бронзы мышцы его обнаженной груди. Пробуждающееся сознание подсказало ей, что ее груди, тоже обнаженные, прижаты к его боку, а голова покоится у него на плече. Чудо распустилось внутри, точно диковинный цветок необъятной величины. Так это не сон!
Она тихонько вздохнула. Неужели такое счастье может быть взаправдашним? Уже полностью проснувшись, она открыла в голове дверцу воспоминаниям о прошедшей ночи. Вспомнила свои прикосновения к мужественной плоти, возносящие в рай интимные поцелуи, свою собственную покорность желаниям человека, что спит рядом, и сокрушительную силу, с которой он заполнил ее всю.
Вспомнила адский голод, сводивший ее с ума. Закрыла глаза, чтобы задержать эти воспоминания, но они все равно ускользали. Ощущения были неожиданны и новы, однако завладели всем существом с такой легкостью и так стремительно вырвались на поверхность, что Катье поняла: они жили в ней, запрятанные глубоко внутри, как зернышки, ожидающие весеннего тепла, чтобы прорасти.
Медленно и осторожно, боясь разбудить, она отодвинулась от Бекета. Он пошевелился во сне и погладил ее руку.
– Сильфида...
Нежный румянец окрасил ее щеки. Так он называл ее в пылу страсти. Но, несмотря на смущение, она улыбнулась и поднялась навстречу льющемуся в нее свету. Нашла на полу обрывки нижней рубашки, корсет, платье и начала одеваться.
Рубашку уже не зачинить; она засунула ее в мешок Бекета, обернула вокруг голого тела корсет, поверх надела корсаж и стала связывать разорванную шнуровку.
Покосилась на спящего Бекета, припомнив ураган страсти, бушевавший в его глазах, когда он одним рывком выдернул эту шнуровку.
Даже во сне он распространял вокруг себя неудержимую силу. Она вдохнула ее, и на душе стало до странного легко. Она оставила попытки затянуть потуже корсаж и натянула через голову юбку, завязав пояс.
Надо выйти подышать, рассеять туман внутри. Она выскользнула из старой мельницы и покружилась по росистой траве; ноги двигались помимо ее воли. Ахерон, оторвавшись от пучка лежавшей перед ним травы, поднял голову и поглядел на нее огромными черными глазами.
Она приподняла юбки и присела перед ним в глубоком реверансе.
– Милорд жеребец! – проговорила она с тихим смехом.
До сих пор конь проявлял к ней терпеливое равнодушие. Она рискнула подойти поближе и поднести ладонь к его морде.
Он понюхал и снова принялся жевать траву. Улыбаясь, она поскребла черную шкуру промеж широких ноздрей.
– А ты неглупый малый, – проговорила она мягким, воркующим голосом. – Видала я тягловый скот и побольше тебя, но чтоб такой великан ходил под седлом... – Она снова почесала его ногтями. Когда убрала руку, он ткнулся в нее мордой, прося еще. – Ага, нравится! – рассмеялась она и шепотом добавила: – Хозяину твоему тоже нравится.
Голова кружилась, точно весенним днем, когда на деревьях распускается молодая листва, а ноздри то и дело щекочут мимолетные, но острые запахи, подобные аромату дамасской розы. Хотелось удержать эту радость, не дать ей раствориться в унынии.
Ахерон снова ткнулся в ее ладонь.
– Знаю, дружище, тебе приятно, – сказала она. – Но ничто не может длиться вечно. – Она помолчала и снова погладила его морду. – Ничто и никогда.
Бекет проснулся и понял, что он один на мельнице, вернее, не понял, а ощутил той частью сознания, откуда к нам приходят сны. Он потер лицо и пропустил волосы сквозь пальцы.
Жар утоленного желания еще не остыл в крови. Он поглядел на свои руки, что еще недавно сжимали нежное тело Катье, и ощутил его ответную дрожь под своими пальцами. Припоминая подробности, он удивился ее неопытности, что заставляла его все время укрощать, обуздывать свой голод. Эта женщина как будто впервые познала плотскую любовь.
Что ж за дубина был ее муж? Ведь страсть так и пылает у нее внутри, так и манит его. Бекет боялся причинить ей боль, но едва не потерял самообладание, когда она застонала, почувствовав, как он вошел в нее.
Он вскочил гибким движением, на ходу застегивая бриджи. Катье стояла рядом с Ахероном. Внутри что-то отпустило, и он прислонился к косяку, глядя, как утреннее солнце превращает ее волосы в венец, с каким не сравнятся все короны мира.
Она подняла глаза и подарила ему взгляд, исполненный такой нежности и страсти, что у него защемило сердце.
Солнце сверкало утренней новизной. Какое счастье, что жизнь озарена солнцем!– удивленно подумал он. Может быть, со временем счастье съеживается, сохнет, как осенний лист, и каждый день, каждое время года перестает осыпать тебя новыми радостями?
Катье смотрела, как Бекет медленно, бесшумно приближается к ней. Вся душа зазвенела от его приближения. Он подошел к ней сзади, погладил по плечам. Поцеловал ее волосы, потом медленно развернул к себе. Губы приникли к ямочке у нее на шее. Пальцы вытащили обрывки шнуровки, которые ей удалось завязать, и она откинулась на его руке, подставляя другой вновь освобожденную грудь.
Он подхватил ее на руки и понес обратно, в темноту мельницы. Целуя, мягко опустил на скомканную накидку, и его жаркий поцелуй вновь наполнил ее обещанием безграничного блаженства.
Солнце уже приближалось к зениту, когда они наконец двинулись в город. Ахерон бежал резво, но хозяин не погонял, а наоборот, сдерживал отдохнувшее животное. Катье уютно устроилась в объятиях Бекета.
До чего хорошо! – с трепетом думала она. Рука, поддерживающая ее талию, уже не напряжена, а согревает и притягивает ее как можно ближе. А другая уверенно правит конем. Вот так же этой ночью он управлял ее желаниями.
Восхищение его мужской силой все еще горячит кровь. День жаркий, капризный ветерок временами обдувает пылающее лицо, но не может остудить внутреннего зноя. Решив, что все так или иначе уладится, она блаженно задремала на груди Бекета.
Взобравшись по склону холма, он остановил иноходца. Перед ними расстилалась широкая долина реки; поля колосящейся пшеницы обнесены крепкими изгородями. Взнузданные ветром облака гоняются друг за дружкой по небу. Прямо напротив них, точно алмаз на ладони, сверкает замок Геспер-Об.
Невдалеке под сенью леса примостилось здание постоялого двора.
– Неужели так близко? – удивилась Катье. – Хоть бы он был на краю света!
– В Китае? – С чувством необыкновенной легкости внутри Бекет приподнял ее подбородок и нежно поцеловал в губы. – Я сразу бы запер тебя в своей сокровищнице, и солнце ты б видела, только глядясь в зеркало из полированной бронзы. – Рука в перчатке подхватила выбившийся локон и поднесла к губам.
Ему впервые за много лет хотелось смеяться от радости. Он провел пальцами по нижней губе Катье и увидел, как затрепетали ее веки.
– Что ты со мной сделала, сильфида? – снова и снова твердил он, целуя ее.
В поцелуе была благодарность за свет и тепло, которыми она согрела душу, утолила голод без гнева, без ненависти. Но в поцелуе ощущалась не только сладость, но и горечь прощания, ведь скоро он расстанется не только с ней, но и с этой жизнью.
Бекет собирался поднять голову, но Катье удержала ее ладонями. Она ощупывала его лицо, – точно слепая, точно все чувства, вся память сосредоточены у нее в кончиках пальцев. По нежной алебастровой щеке скатилась слеза.
Уткнувшись в ладони, он хрипло проговорил:
– На постоялом дворе я найму экипаж и горничную, чтобы ты могла явиться в замок, как подобает родственнице маркграфа. Мадам... – Он заставил короткое слово звучать тихой лаской.
Она провела его рукой по своей щеке.
– Милорд...
Бекет пустил Ахерона шагом. Весь поглощенный своей сильфидой, остановился у коновязи и, поддерживая за талию, помог ей соскользнуть на каменную подставу. И только выпустив ее из объятий, обратил внимание на необычную тишину вокруг.
Дверь со скрипом распахнулась; на пороге, подбоченясь, стояла Лиз.
– Молодец, сестренка!
– Ч-черт! – прорычал Бекет и выхватил шпагу.
Лиз небрежно махнула рукой. Из-за деревьев, обступивших постоялый двор, высыпали голубые мундиры.
– Не-е-ет! – завопила Катье, – Лиз, останови их!
– Будь проклята твоя кровь! – по-английски процедил Торн, и глаза его превратились в черные ледяные осколки.
Поднимая пыль, он развернул Ахерона. Воздух наполнили крики и проклятия. Жеребец взвился на дыбы перед наступающими французами, передние ноги замелькали в воздухе, и уверенность мигом слетела с бравых вояк. Размахивая шпагами, они в беспорядке отступили.
Катье кинулась к сестре, схватила ее за плечи.
– Прикажи им остановиться! Ради Бога, Лиз! Сестра усмехнулась и оттолкнула ее.
Один из солдат подкрался к полковнику сзади. Катье вскрикнула, предупреждая Торна об опасности. Он обернулся и проткнул француза шпагой. Напружинив задние ноги, конь лягнул ими другого атакующего, и тот повалился наземь с проломленной головой.
Ахерон рвался к спасительному заслону леса. Третий француз прицелился в Бекета из пистолета. Катье коршуном налетела на него, сбила с ног, но выстрел уже прогремел в воздухе.
– Бекет! – Увидев, как он дернулся, Катье бросилась к нему.
Полковник взглянул на нее через плечо. На рукаве мундира медленно расплывалось темное пятно.
Он вложил шпагу в ножны и перехватил поводья правой рукой. Потом отвернулся и пришпорил Ахерона. Конь скрылся в густом кустарнике.
– Поймать эту дуру! – приказала Лиз. Двое грубо схватили Катье за руки.
– Нет, пустите меня! Он ранен! – голосила она, вырываясь.
Ее подтащили к сестре.
– На этих блондинок не стоит силы тратить, – заметил один из державших ее солдат. – Только и умеют, что мяукать.
– Отпустите ее, – сказала Лиз, не отреагировав на его замечание.
Катье с ненавистью посмотрела на сестру.
– Что ты наделала? Зачем ты вообще здесь?
– Чтобы спасти мою маленькую негодницу. Но впредь на меня не рассчитывай. – Лиз глянула ей в глаза, встряхнула за плечи. – Из-за тебя, дуры, мы упустили его. Онцелус будет в ярости.
Катье отшатнулась, ее передернуло от омерзения. Произнося это имя, сестра вся точно подобралась, в глазах сверкнули пугающие искорки.
– Лиз... я...
– Да видела я, видела, как ты целовалась на холме со своим Аполлоном. Рыжий и кривоногий! Ну и Катье! Ну и скромница! Онцелус говорил, что ты солгала, но мне хотелось убедиться собственными глазами. И как я раньше не поняла, что все твои добродетели – сплошное лицемерие! – Лиз кивнула стоящему рядом солдату. – Карету!
Он бегом бросился на постоялый двор.
– Ах ты, глупышка! – Лиз больно стиснула ее руку и потащила за собой к появившемуся из-за угла экипажу. – Нашла кого обманывать – Онцелуса! Так знай, он ни перед чем не остановится, чтобы вернуть свою собственность.
