Текст книги "Роковые поцелуи"
Автор книги: Патриция Кемден
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
Улыбка мадам Дюпейре стала сползать с ее лица, и Ахилл заметил ее быстрый извиняющийся взгляд в сторону Элеоноры.
Элеонора ободряюще улыбнулась.
– Все в порядке, тетушка. Я несчетное число раз ужинала с моими тремя вспыльчивыми братьями. Месье Д'Ажене, право, будет трудно сравняться с ними. Ахилл галантно поклонился Элеоноре:
– Я постараюсь сделать невозможное, мадам графиня. Женевьева потрясенно воскликнула:
– Элеонора!
Ахилл улыбнулся пожилой женщине:
– Мне доставит удовольствие быть кавалером мадам Баттяни на этот вечер.
Мадам Дюпейре нервно вцепилась в рукав мужа:
– Ох, не на весь, месье Д'Ажене! Я хочу сказать… только на ужин…
– Пойдем, пойдем, Жен, – поторопил ее Дюпейре. – У нас есть и другие гости, и потом, скоро пригласят к ужину. – Он наклонился ниже и прошептал ей в ухо что-то о «быть законодателем моды». Она на мгновение очаровательно смутилась, затем кивнула и позволила мужу увести себя.
Боле слегка кашлянул.
– Месье…
– Помоги мне сменить куртку, Боле. Я уверен, мадам Баттяни простит меня за те несколько мгновений, что я предстану перед ней в одной рубашке.
Элеонора слегка присела и сказала:
– Конечно, месье. Говорят, что одежда делает человека. Сейчас я посмотрю как.
Боле потребовалось несколько секунд, чтобы водрузить сухую куртку на плечи Ахилла. Управляющий разгладил угольно-серый бархат и удалился.
– Я… – начала Элеонора, но у нее не было ни единой мысли, что сказать человеку, который прошлой ночью был… был… Она хотела спросить, что он такое сказал Дюпейре, заставившее того быть таким внимательным к тетушке Женевьеве, но она, казалось, не могла вымолвить ни слова.
Ахилл поднял руку, как бы желая остановить Элеонору, хотя она уже давно замолчала.
– Нет необходимости вести со мной светские разговоры, мадам Баттяни, – сказал он и кивнул проходящей паре. – Я устал.
– Да, хорошо, месье, – ответила Элеонора, пораженная его дружелюбностью. – Я буду рада следовать вашим желаниям.
– Конечно, будете, мадам, – заметил Ахилл.
В этот момент двери в зал распахнулись и метрдотель вошел со всей пышностью и великолепием королевского достоинства. Он поклонился маркизу и маркизе Дюпейре и величественно пригласил их проследовать через открытую дверь.
Это был сигнал к началу приема с ужином. Ахилл предложил Элеоноре свою руку, и после секундного колебания она согласилась. Они начали медленно продвигаться к комнате, где были накрыты столы. Мужчины проворно сновали среди огромных кринолиновых юбок, каждая из которых требовала больше пространства, чем его имелось, в то время как женщины отклонялись и изгибались, стараясь избежать повреждения своих нарядов.
У скопления диванов и кресел в центре комнаты Элеонора увидела, как сестра маркиза жеманно подталкивает одного дворянина, который оказался слишком близко к ней, чтобы тот помог ей подняться, нарочито выпячивая свой слегка выдающийся вперед колокол. Элеонора почувствовала приступ дергающей за душу зависти. Может иметь ребенка…
Справа от Элеоноры раздалось издевательское фырканье, и она повернулась, чтобы увидеть одну из солидных матрон, которой тетя представляла ее.
– Осмелюсь сказать, что она не будет такой же жеманной, когда придет время родов, – заметила мадам де ла Шейляр. – Знаете, у меня было пятнадцать.
Она наклонила голову в сторону Элеоноры и понизила голос, отчего ее стало трудно услышать в окружающем шуме.
– И я знала всех их отцов и кто отец каждого из них. Что лучше, чем можно сказать о некоторых присутствующих здесь «леди».
– Пятнадцать, – заметила Элеонора. – Они, наверное, доставили вам много счастья. – Ахилл, находившийся с другой стороны от нее, казалось, совсем не обращал внимания на множество суетящихся людей вокруг него. Она почувствовала себя неловко, находясь с ним в паре, боясь, что кто-нибудь прокомментирует это, хотя знала, что во время рассаживания пары, семейные и любовные, обычно разбиваются.
– Счастья! – засмеялась матрона. – Ха! Дети являются погибелью для материнского существования. Они всегда ухитряются разочаровать. – Она печально покачала головой. – У меня осталось только восемь. Пять девочек мы отправили в Клер.
– Это должно быть источником вашей гордости, – сказала Элеонора, потом добавила, когда увидела недоумение мадам де ла Шейляр: – Что, ваши дочери такие набожные и решили стать монахинями.
– Набожные? Какое это вообще имеет значение? Их содержание в монастыре – даже если они доживут до девяноста – пустяк по сравнению с приданым для них. Хотя одна, впрочем, у меня действительно набожная, но мы ее оставили. У вас есть дети, мадам?
Пальцы Элеоноры инстинктивно впились в руку Ахилла.
– Дети? – Он не смотрел на нее, хотя вроде бы позволял толпе приблизить себя к ней. Он был ее якорем в бурлящем окружающем море. – Нет, нет, мой муж и я не имели детей.
– Как долго вы были замужем? – спросила матрона, оценивая сбоку фигуру Элеоноры.
Рука Ахилла, слегка накрывавшая ее руку, грела теплом.
– Почти четыре года.
Женщина сочувственно покачала головой:
– Ах… Ну это, по крайней мере, все объясняет.
– Прошу прощения, мадам, но объясняет что? – спросила Элеонора. Наконец-то они пересекли порог и попали в столовую, хотя она и старалась скрыть свое облегчение.
– Конечно, то, почему ваше приданое так велико. Пятьсот тысяч луидоров! Я почти упала с кресла, услышав об этом. Мужчина обычно женится на дочери откупщика, чтобы получить такую сумму.
– Пятьсот! Нет, оно… – Элеонора замолчала, осознав, что все вокруг нее затаили дыхание. Как они все могли не помогать, а подслушивать? «Приданое – это ничто! – хотелось закричать ей. Разве вы не понимаете? Я никогда не выйду снова замуж. Моя семья никогда не даст той суммы, с которой откупщик выдает свою дочь замуж».
После этого течение толпы увлекло мадам де ла Шейляр в сторону. Облегченно переведя дыхание, Элеонора обвела глазами комнату, чтобы увидеть лакея, который проводил бы ее к месту. Справа впереди один терпеливо ждал, глядя на Ахилла, и она поняла, что граф ведет ее в нужном направлении.
И она позволила ему это сделать.
Все произошло так естественно, так удобно. Она посмотрела на Ахилла. Среди большого количества людей его лицо выделялось замкнутостью, которая делала его недоступным, но она видела это лицо затененным печатью желания, видела его улыбающимся, слышала смех Ахилла, чувствовала обольщение этих темных глаз и прикосновения этих искусных рук… и была рядом с ним, когда он находился так соблазнительно близко.
Смутившись от своих собственных мыслей, Элеонора решила увеличить расстояние между ними, но любое движение, кроме как по направлению к лакею, было бы замечено.
Поток людей на мгновение снова приблизил мадам де ла Шейляр. Женщина хихикнула.
– Ох, дорогая, о чем думала Женевьева?
– Прошу прощения? – спросила Элеонора.
Матрона посмотрела на нее и кивнула в сторону.
– Там, за вашим столом, разве не видите? Это мадам де Тове! – Ее глаза сверкнули в предвкушении. – О-ох, хотела бы я знать, что она будет делать, когда обнаружит, что сидит за одним столом с Д'Ажене?
Элеонора не могла смотреть на изящную блондинку, просто сидевшую за круглым столом, к которому направлялись она и Д'Ажене. Еще одна прежняя любовница? Сначала мадам де Рашан, теперь… Если нет еще более «ранних». В животе у нее все сжалось. Она попыталась выдернуть руку из руки Д'Ажене, но его ладонь сразу же сжалась.
Она сглотнула, не уверенная, чем был комок в горле – страданием или просто гордостью, но ей хотелось, чтобы его вообще не было.
– Мадам де ла Шейляр, – сказала Элеонора, как раз когда матрона уходила. Пожилая женщина задержалась, ее брови удивленно поднялись. Элеонора наклонилась к ней. – Кто?.. Это…
Мадам де ла Шейляр посмотрела с пониманием.
– Не беспокойтесь, мадам, – успокаивающе произнесла она, – вам не придется цапаться с прежними любовницами. – Она на секунду задумалась. – Если подумать, я полагаю, что ни одна из бывших его, ах, пассий не осмелится на такое. Во всяком случае, не с ним.
– Но что?.. – начала Элеонора, но женщина, приглашенная жестом лакея, направилась к своему столу, прежде чем Элеоноре удалось задержать ее.
Ахилл, находившийся рядом, поднял ее руку и грациозно посадил на стул. Он наклонился к ней, почти к самому уху, словно осведомляясь о ее самочувствии. Но Элеонора услышала только то, что он в действительности сказал.
– Но что, мадам графиня? – тихонько спросил он, влажно дыша ей в ухо. – Маленькое недоразумение, ничего больше. Брат мадам де Тове имел удовольствие быть проколотым на дуэли шпагой графа Д'Ажене.
Элеонора едва не вскрикнула. Он выпрямился, а она посмотрела на него.
– Вы убили ее брата? – шепнула она одним дыханием.
Он убрал руку, и ее якорь в движущейся толпе исчез, она поняла, что его забрали у нее в тот момент, когда он выдохнул ей в ухо сказанные слова. Хотя ошеломленными глазами она видела, как Ахилл незаметным жестом пригласил пожилого аббата сесть за соседний стол. Старый прелат выглядел удивленным, пока его взгляд не упал на мадам де Тове. Без всякой суеты мужчины заняли места.
Аббат поклонился Элеоноре и сел рядом с нею, но ее глаза смотрели на мадам де Тове. Ахилл убил ее брата. У Элеоноры похолодели руки при мысли об Эндресе, Габриэле или Кристофе, лежащем мертвым на жесткой земле дуэльного поля. Никогда не услышать снова беззаботный смех Кристофа, не увидеть легкой поддразнивающей улыбки Габриэля, не посмотреть в темно-карие глаза Эндреса, озаренные удовольствием созерцания своей любимой малышки-дочери.
– Прошу прощения, мадам, – галантно сказал аббат. Элеонора заставила свое внимание снова переключиться на стол.
– За что, монсеньор? – Ее губы образовали подобие улыбки. – Это ведь мои мысли блуждали.
– Ваши мысли или ваши глаза, мадам графиня? – Он подарил ей сердечную улыбку. – Я отбираю вас у такого красивого кавалера, как месье Д'Ажене, и ваше невнимание – всего лишь плата за это.
– Нет, это не так, – ответила Элеонора, отрицательно качая головой.
Аббат хихикнул.
– Не беспокойтесь, я не обижаюсь. Я слышал, как леди жаловались, что он игнорирует их, но они, как я заметил, предпочитали смотреть на него и, держу пари, продолжали надеяться получить ответный взгляд.
– Не все леди, монсеньор, – заметила Элеонора. – Он… трудный человек.
Выразительные брови аббата поднялись.
– Вы назвали его трудным. Гм-м-м. Совершенно верно, я бы сказал, до тех пор, пока он не придет в бешенство. Но, разумеется, вы ничего об этом от меня не слышали.
– Нет, конечно, нет. – Элеонора скользнула взглядом через стол на мадам де Тове. «За какое преступление пострадал брат мадам? Взбесил Ахилла?» Слуга налил игл вина, и аббат с улыбкой поблагодарил. Он поднял бокал в тосте к Элеоноре.
– За прекрасную и проницательную молодую женщину. – Он опорожнил половину бокала, потом осторожно почмокал. – Отличное вино. Отличное. Подвалам Дюпейре, я бы сказал, нет равных на востоке Франции.
Он хихикнул, и Элеонора услышала его тихое бормотание, слово «трудный», потом аббат хихикнул снова. Он допил оставшееся вино одним огромным глотком и подал слуге знак рукой, чтобы тот налил еще.
Он засмеялся сам себе, и его плечи затряслись.
– Трудный. Да, правда, правда. Я полагаю, большинство назвало бы его покрепче. Ха! Но, конечно, не прямо в лицо. Он убил, я не знаю скольких, включая, разумеется, бесчестного брата мадам де Тове. В Париже считали, сколько он убил, но, как я слышал, он уже перекрыл все их пари. А потом случилось это событие с семьей Рашанов… – Тень печали легла на его веселое лицо.
Затем он снова рассмеялся.
– Трудный! Я удивлен, что вы смогли это разглядеть за такое непродолжительное знакомство.
– Вы смеетесь надо мной, монсеньор, я полагаю, – сказала Элеонора и начала накалывать вилкой палтус, который ей как раз подали.
Аббат ел, смакуя.
– Нет, моя дорогая. Не думаю, что смеюсь. Вы совершенно правы насчет него. Граф Д'Ажене является трудным человеком. Тот факт, что вы не назвали его другими словами, какими его называли, заставляет меня быть высокого мнения о вас. Но не ошибитесь. Он к тому же опасный человек. Таковы все люди, подкрепляющие свое слово собственной жизнью.
– Звучит так, словно вы восхищаетесь им.
Аббат замер, не донеся вилку до рта. Казалось, он изучает палтус, потом он со вздохом положил вилку обратно на тарелку.
– Мадам Баттяни, мы говорим о человеке, которого вы знаете только как кавалера, сопроводившего вас на ужин. – Элеонора тоже отложила свою вилку, но аббат этого как бы и не заметил. – Вне всякого сомнения, вы слышали сплетни о нем.
– Некоторые, – удалось выдавить ей.
Он кивнул, словно ответ соответствовал его ожиданиям.
– Иногда я думаю, что во Франции нет женщины, которая бы не знала о нем. Но сплетни не скажут вам о том, что спрятано под характером и манерами, а это огромное благородство и огромная честь.
– Честь и благородство! – выдохнула Элеонора. – А как насчет брата мадам де Тове? Насколько честным было это?
Аббат поднял свой бокал в сторону мадам де Тове, которая тихо сидела за соседним столом, затем снова повернулся к Элеоноре.
– Это была дуэль, мадам. Д'Ажене не мог сделать ничего другого в ответ на подстрекательства негодяя в его адрес. Очень честно, уверяю вас. Хотя не совсем законно.
Он сжал губы, внимательно посмотрел на Элеонору и произнес:
– Вы удивляете меня своим вопросом. Я понимаю, что вы венгерка и иностранка, но ваша тетя говорила мне, что большую часть своей жизни вы провели в Вене. Вряд ли в этом месте дуэли не известны.
Элеонора неуютно поежилась на стуле.
– Разумеется, известны, хотя количество подстрекательств не так многочисленно, как у Д'Ажене. «И как насчет тех убийств в Париже? – подумала Элеонора. – Кто спровоцировал его на такую крайность?» – Не судите, да не судимы будете, – процитировал нараспев аббат и набросился на очередное блюдо. – Я знал его отца, – сказал он между отправляемыми в рот порциями пищи, – и я знал его самого ребенком. Каким он был мальчиком! Константин, его отец, бывало, ходил таким гордым, что у него такой сын. «Сын, достойный Карла Великого!» – хвастался он. Но когда Константин… умер… казалось, будто светлое ушло из Д'Ажене. Теперь его захватила тьма, и я боюсь, что она отделит его навсегда от его благородства и чести, какими он был наделен в юности.
Элеонора поняла, что ей требуется протереть затянувшиеся пеленой глаза.
– Трудно… трудно представить, что граф всего лишь мужчина.
– Он недолго был ребенком. Его мать свидетельница тому. – Аббат выпил большой глоток вина, хотя у Элеоноры создалось впечатление, что он вряд ли распробовал его. – Следует сказать, что официально я должен порицать месье Д'Ажене. Его неуважение становится, в конце концов, на грань богохульства. Но у него ранимая душа, и, возможно, однажды он поймет, что надо молить о прощении. Боюсь, что это единственное, что может спасти его.
«Нет, монсеньор, даже это не спасет его», – сказала про себя Элеонора, отпивая глоток вина. Как только он окажется в Вене, ее семья, ее братья увидят это. Дрожащей рукой она опустила бокал на стол; мысль о судьбе Д'Ажене, против ожидания, не успокоила ее.
Пожилой человек наклонился к ней и положил ей на руку свою ладонь.
– Не говорите янсенисту или иезуиту о моих словах, – шепнул он, – но иногда я думаю, что каждый должен искать Провидение своим собственным путем. Или, может быть, Провидение ищет нас.
«Не Провидение найдет дьявола, которым является граф Д'Ажене. А справедливость». Но слова гулко отдались в голове Элеоноры. Она подумала не о беснующемся дьяволе, а о его умных, удивительно светящихся темных глазах, о его нежных невысказанных мыслях.
Элеонора резко оборвала мешающие мысли. Как она могла забыть, кто он есть! Представь Кристофа, раненого, потерпевшего поражение, стоящего на коленях перед Д'Ажене, чтобы отдать ему свою шпагу, согласно требованиям жестких правил дуэльной чести, с его дальнейшей судьбой – лишить жизни или простить, – зависящей от прихоти победителя.
Ее рука начала дрожать, когда картина дуэльного поля становилась все более и более реальной. Она почти чувствовала режущую острую траву, колющую через вырезы в туфлях, запах крови на ветру, увидела, как ее братья падают один за другим от шпаги дьявола.
– Нет! – крикнула она, но слово вырвалось глухим шепотом. Она не могла позволить случиться такому. Она не могла…
– С вами все в порядке, мадам? – спросил аббат, участливо похлопывая Элеонору по руке. – Может, еще глоток вина?
– Прошу прощения, монсеньор. Я… я чувствую себя хорошо. Да. Спасибо. – Она подняла свои глаза к его понимающим серым глазам. – Монсеньор, мне надо задать вам, э-э… профессиональный вопрос.
– Отвечу, если смогу, дитя мое.
– Что… что больший грех, монсеньор, – быть верным клятве семьи, клятве шпаги, священной клятве, как если бы она была произнесена на крови и короне Святого Стефана, и принести страдания другим или нарушить клятву, но никто при этом не пострадает. Или желать, чтобы дьявол был рядом со мной, желать его рук на своем теле, его губ, его смеха…
Аббат поколебался, потом убрал руку.
– Это трудный вопрос, мадам Баттяни.
Элеоноре удалось не изменить выражения лица, хотя ее губы дрожали.
– Я окажусь проклятой, так ведь? Независимо от того, что я выберу, я окажусь проклятой.
Глава 8
На следующее утро служанке Элеоноры пришлось потратить дополнительное время, чтобы скрыть следы бессонницы под глазами своей хозяйки. Элеонора уже слышала гончих, готовых к охоте. Их лай действовал ей на нервы. Она отмахнулась от коробочки с мушками, которую ей протянула служанка.
– Нет, – обойдусь без этого, – сказала Элеонора. – Сделай как можно проще. – Служанка одобрительно хихикнула, а Элеоноре не хотелось ничего, кроме сладкого забвения сном, где не будет темноглазых соблазнителей, заставляющих ее тело гореть от самого чудесного томления…
Она была сбита с толку. Это оказалось слишком легко. Да, должно было быть труднее привлечь его внимание, обольстить его, но он с самого начала был там, ожидая ее падения.
Как оказалось, она сама попалась в сети дьявола. И теперь была проклята.
Элеонора резко встала.
– Я должна идти. Я слышу охотничьи рожки, – сказала она и покраснела, когда запоздало протрубил рожок, открывая ее ложь. Элеонора взяла хлыст и начала искать свой любимый веер, когда вспомнила, что он по-прежнему у Д'Ажене.
– Мартина, – обратилась она к служанке, – кто входил в мою… – Она запнулась и покачала головой. – Пустяки.
Служанка присела в реверансе.
– Прошу прощения, мадам, но никто мне пока не платит за то, чтобы я смотрела, кто входит и выходит из ваших комнат, поэтому я не знаю. – Девушка с отвращением округлила глаза. – За исключением мадам де Рашан, но если она думает, что я упускаю свою возможность с управителем винных погребов за его гроши, то она сильно ошибается.
Она снова присела.
– Вы извините меня, мадам? – Элеонора кивнула, и девушка с важным видом пошла к двери для слуг. – Этот управитель винных погребов скоро узнает, во сколько ему обойдется моя добродетель. Главный конюх дал сорок су, и он может заплатить столько же. – Дверь резко захлопнулась.
Элеонора тяжело опустилась на табурет у туалетного столика. Что же это происходит? Сорок су. Или это за час? Она подумала, какие ставки у аристократов – платит ли герцог больше, чем маркиз, а виконт больше, чем барон? Потом она подумала, а платят ли они вообще.
Она почти позавидовала служанке. Никаких навязчивых сновидений, никакого настойчивого голода, никакого дьявола, желающего…
Сигнал к охоте раздался снова. Элеонора выглянула наружу, было свежее яркое утро. Упоминание служанки о мадам де Рашан заставило Элеонору вспомнить злобный план женщины уничтожить Ахилла. Она почти позавидовала ей, с какой легкостью та получила lettre de cachet.
Было бы так легко и просто дать им возможность его арестовать и быстро вывезти из поместья. Так легко принять решение, не омраченное его страстью и неожиданной добротой.
Именно поэтому она не предупредила его об опасности? И поэтому она решила не говорить ему утром о ней? Это не искупило бы грехов ее собственной падшей души. Элеонора встала, думая о своем потерянном веере, и ударила хлыстом по юбкам амазонки. Она посмотрела на высокий шкаф в углу и решилась. Даже если она не скажет ему, то ей самой не помешает быть готовой.
Элеонора быстро подошла к шкафу и, порывшись, достала один из маленьких пистолетов, который ее брат Кристоф тайком заказал для нее. Для Элеоноры было делом нескольких минут зарядить пистолет и положить его в карман. Она покинула комнату беззаботной походкой, самой беспечной с тех пор, как она приехала в замок Дюпейре.
Хаос поглотил Элеонору со всей своей явной силой. Собаки выли, мужчины ругались, дрожащие женские голоса жаловались на слишком резвых лошадей.
– Надеюсь, вам никто не мешал спать, мадам, – тихо произнес голос Д'Ажене позади нее. – Нет, не оглядывайтесь. Никого не касается, что я обращаюсь к вам.
– Спасибо, я спала, как ставший притчей во языцех безгрешный голландец, – тихо ответила Элеонора, натягивая перчатки. – А вы?
– Я спал крепким сном не слишком безгрешного француза.
– Рада слышать это, месье, – произнесла Элеонора, улыбаясь и махая рукой тетушке Женевьеве, старавшейся не дать болтающим женщинам, не едущим на охоту, напугать лошадей. – Я бы сожалела, если бы ваши грехи помешали вашему отдыху.
– Грехи никогда не мешают, мадам. – Ахилл пошел рядом, словно случайно проходил мимо. – И, говоря о грехах, – тихонько добавил он, – я решил, что действительно хочу вас на позолоте и атласе. – Он кивнул ей, как малознакомой, и пошел к своему конюху, который стоял, держа его гнедого.
Глаза Элеоноры сузились, когда она увидела, как гибкий мускулистый Ахилл седлает резвого коня. Вдруг стало легко обратиться к своему долгу. «А я хочу тебя в цепях, Д'Ажене».
Элеонора покинула террасу и влилась в хаос. Несколько других гостей-мужчин, женатых, как она вспоминала запреты, нашептанные тетушкой Женевьевой, когда они представлялись, кланялись и просили ее скакать на их лошадях. Им доставит удовольствие, уверяли они ее, и они почтут за честь, если такая красавица сядет на животное, достойное ее.
В их вкрадчивых словах, разлетающихся, словно семена одуванчика над невспаханным полем, чувствовался двойной и тройной подтекст. Она поняла некоторые из них, о других догадалась, а один или два пропустила мимо. Она успокоилась внутренне и мысленно ругала их, самодовольно улыбающихся, хотя благодарно кивала в ответ на приятные предложения и вежливо их отклоняла. Мимо спешил конюх, и Элеонора наказала ему, чтобы ей привели лошадь – стоящую, запомни! – и остановилась в ожидании. Большинство собравшихся на охоту уже собрались внизу у вытянувшихся в линию тополей, и она побоялась, что пропустит первый гон.
Еще один француз, сплетник Виньи, поклонился и предложил ей свои бесконечные услуги. «Почему сын дьявола не оказался одним из них?» – подумала Элеонора.
Она почувствовала руку на своем плече. Прикосновение было легким, но слишком долгим.
– Не хмурьтесь так, моя дорогая, – сказала мадам де Рашан.
С жеманной улыбкой она прогнала Виньи и, как только он ушел, повернулась к Элеоноре.
– Не обращайте на него внимания. Он ничтожное маленькое животное, естественное зло, которое терпят, потому что он иногда может оказаться полезным.
Элеонора почувствовала, что ее снова изучают.
– Он показался мне самым забавным, – отметила она.
Маркиза рассеянно отмахнулась, словно отгоняя муху. Ее глаза сощурились.
– Вы хорошо спали? – спросила она. Элеонора почувствовала, как сжались ее зубы. – Вы ведь не были в постели с одним из этих грязных мерзавцев, так ведь? Как подумаю об их руках на…
– Мадам! – резко сказала Элеонора и сбросила руку маркизы.
Ла Рашан отвернулась, ее губы сжались в тонкую жесткую линию.
– Я убедила герцога де Касьяна, что удовольствия деревенской жизни вдали от Парижа могут оказаться более приятными, чем он ожидает. «Красоты сельской местности, – сказала я ему, – могут быть очень привлекательными».
– И какое это имеет отношение ко мне?
Улыбка маркизы сказала Элеоноре, что женщина слишком довольна собой.
– Не стройте из себя дитя со мной, графиня. В отличие от вашей тети меня не собьешь с толку красивым лицом и фигурой.
– Де Касьян ищет новую жену, – продолжила она. – Последняя умерла в результате несчастного случая, оставив его ни с чем, кроме дочерей на выданье. Ему нужен наследник. И вы, моя прелестная зеленоглазая иностранка, выглядите достаточно крепкой, чтобы родить ему его.
– Вы слишком много на себя берете, мадам, – ответила Элеонора, борясь с румянцем, выступившим от боли при упоминании о детях. Вместо этого она дала волю злости. Неужели вся Франция сошла с ума? – Я не хочу больше выходить замуж.
– Не делайте каких-нибудь глупых выходок, – предостерегла маркиза. – Я заверила вашу тетю, что слухи по поводу Касьяна всего лишь грязная завистливая ложь, но вам бы следовало поиметь их в виду и не отказывать ему.
Конюх подвел гарцующего черного мерина к месту седлания лошадей и подал знак Элеоноре.
– Зачем вам это нужно? – прошипела Элеонора маркизе. – У нас нет ничего общего.
Мадам де Рашан потрепала Элеонору по щеке, прежде чем та успела отстраниться.
– Не хмурьтесь так, моя дорогая графиня. Женщина всегда должна помнить о своем лице. – Она весело улыбнулась Элеоноре. – И просто подумайте, что, когда вы выйдете замуж, мы станем соседями. От де Касьяна наш особняк отделен только садом. – И, небрежно махнув рукой, она ушла.
Элеонора подошла к ожидавшей ее лошади, подумав, как было бы замечательно свернуть шею этой женщине. «Святой Стефан, прости меня за то, что замышляю убийство в своем сердце». Ей захотелось домой. Ей захотелось вернуться к благоразумию. Даже проповеди ее матери и споры братьев были лучше, чем это!
Элеонора взобралась на мерина и направила его между завывавшими гончими. В окружавшей ее суматохе она увидела почти незаметные движения пальцев любовников, воздушные поцелуи, и Дюпейре вынужден был спустить рвущихся, фыркающих собак, морды которых были искажены жаждой крови. Прощание было фальшивым – скука, заученные жесты, томные позы, – здесь было все, что она ожидала от гостей замка Дюпейре.
И в центре всего этого находился граф Д'Ажене, островок невозмутимой изысканности, отделенной от громогласной толпы.
Незаметно на своей лошади подъехала мадам де Рашан.
– Дюпейре говорит, что вы умелая наездница, – сказала она, щурясь от утреннего солнца.
– Мой дядя очень любезен.
Маркиза издала неприличествующее леди фырканье.
– Он сказал это в порыве раздражения, что говорит об истинности. Я бы хотела предупредить вас. Опытные наездницы имеют привычку скакать там, где им захочется, но сегодня вам следует быть умницей и оставаться со всеми, графиня.
– Конечно, мадам маркиза, – ответила Элеонора, хотя в сердце поднималась тревога. – А почему?
– Вы впервые поедете с нами, французами. Вы можете… потеряться. – Взгляд ее сощурившихся глаз замер на Д'Ажене, а рот изогнулся в злой торжествующей улыбке. – Я особенно рекомендовала бы вам находиться подальше от старого оврага угольщика, расположенного к югу от готических развалин, построенных Дюпейре в прошлом году. Неосмотрительность чаще заводит в подобные запрещенные места, нежели риск.
– Я буду иметь в виду ваш… совет. – Элеонора устремила мерина вперед, прокладывая себе дорогу среди гарцующих и танцующих на месте лошадей.
«Итак, – тихо пробормотала она, – ее предупредили, так ведь?» Элеонора оказалась в передней линии рядом со своим дядей. Дюпейре увидел ее и, перестав выкрикивать приказания, неодобрительно проворчал что-то в ее адрес, но не попросил удалиться, вероятно понимая, что Элеонора не замедлит их движения.
Элеонора, небрежно поправляя юбки, оглянулась. Справа от нее скакал граф Д'Ажене, сразу же за ним маркиз де Рашан.
«Предупреди Д'Ажене, – кричал ее внутренний голос. – Нет, пусть сын дьявола попадет в ловушку. Пусть будет укрощен! Тогда он последует за мной».
Элеонора почувствовала тревогу, оставляя даже такого человека, как граф, среди волков. Под рукой, укрытый несколькими слоями верхних и нижних юбок, находился придающий уверенность пистолет. Его-то, по крайней мере, она могла принимать в расчет.
Проиграл рожок, и собак спустили. Почти все как одна, ведущие лошади скакнули вперед, в их числе и мерин Элеоноры. Опьянение охватило ее, когда она позволила себе быть захваченной великолепной будоражащей кровь скачкой.
Осознание других всадников растворилось, словно во сне. Элеонору не волновали ни лай собак, ни олень, которого они искали, – она была вся в скачке. Инстинкты многих поколений мадьярских наездников проснулись в ее крови. Энергия лошади была ее собственной; триумф мускулов и сухожилий, нарастающий и звенящий в каждом шаге галопа, был ее триумфом. И в этом не могло быть сомнений. Никакой неопределенности, никакой тревоги. Она была своей в этом мире единства человека и животного.
Элеонора скакала и скакала, позабыв об окружающих. Мимолетный взгляд ослепил ее, и она моргнула, нарушив чары, вернувшись к какофонии лая, крика и ругани, ворвавшейся в уши.
Ее дядя разразился бранью в адрес старшего егеря. Собаки потеряли след. Охотящиеся сбавили темп. Впереди на зеркальной поверхности небольшого озерка отражалось солнце. Старший егерь повел всех по западному берегу, очевидно, надеясь, что там, в кустарнике, собаки снова возьмут след. На дальнем берегу у крутого обрыва виднелись причудливые развалины готических башен Дюпейре.
Элеонора внимательно рассмотрела их, в ней зародились сомнения. Она перевела взгляд на юг. Изреженный лес рос прямо на берегу озера. Он выглядел как ухоженный сад с подлеском, и в нем не было никакой дикой, ужасной угрозы Черного леса, который она ярко помнила из своего путешествия. Там Д'Ажене вряд ли будет застигнут врасплох.
«Предупреди его!» Маркиза сказала, что овраг угольщика находится к югу. Элеонора нахмурилась, зная по своей родине, как скоро лес становится густым, темным и таинственным.
«Предупреди его!» Элеонора оглянулась. Тучный де Рашан тяжело дышал от напряжения, в то время как впереди его покачивалась гибкая фигура Д'Ажене, нетронутого такой случайностью, как вдохновенная скачка. Она улыбнулась при мысли, что Д'Ажене мог направляться куда угодно помимо воли Рашана.
Это была бы успокаивающая мысль, если бы Д'Ажене тоже не изучал лес к югу.
– Предупреди его! – в третий раз закричал ей голос.
– Зачем? Почему я должна предупреждать его. Я буду выглядеть дурой. У него нет причины двигаться на юг.
– Ах, – ответил голос, – ты так его хорошо понимаешь, что знаешь мотивы его поступков?
