Текст книги "Роковые поцелуи"
Автор книги: Патриция Кемден
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
– Отлично, – тихо проговорил Ахилл, когда карета начала замедлять ход. – Помни, никакого страха, никакой слабости – и будь несносной, насколько сможешь.
– Другими словами, быть похожей на тебя, – прошептала в ответ Элеонора. В глубине темных глаз Ахилла вспыхнул свет. Приближающийся стук копыт не дал услышать его остроумной реплики, но она знала, что ответ лишь отложен, но не забыт.
– Не пропускайте их! – вновь закричал всадник. Лошадь негромко заржала, когда ее пришпорили.
– Halt mahen, – скомандовал другой, грубый и более резкий голос.
Элеонора ощутила, как дрогнула карета, когда Эрве соскочил со своего места. Она услышала обрывки горячего немецко-французского спора между двумя людьми, не понимающими ни единого слова в речи собеседника, но каждый из которых более чем понимал, что хотел сказать другой.
Воцарилось грозное молчание, за которым последовал вежливый стук в дверцу. Ахилл открыл ее, затем слегка отодвинул уголок кожаной занавески. Эрве усердно и скромно поклонился, и у Элеоноры вдруг зародилось подозрение, что они раньше разыгрывали эти роли. Достаточно странно, но эта мысль помогла ей расслабиться. Если они уцелели однажды, значит, это может повториться.
– Покорнейше прошу прощения, месье. Знаю, что побеспокоил вас, остановив лошадей, – произнес кучер, бросая взгляд через плечо на старшего офицера, – но этот… «танцор» хотел бы поговорить с вами.
– Ну а я не хотел бы разговаривать с ним, – сказал Ахилл с притворной манерной медлительностью, которой мог бы позавидовать принц крови. – Он разговаривает невнятно.
– Он говорит по-немецки, – ответил кучер.
– Вырази ему мою признательность и трогай. – Ахилл опустил кожаную занавеску.
Элеонора прыснула со смеху, забавляясь, и была уверена, что достаточно громко, чтобы ее услышали снаружи. Она расставила руки в молчаливом вопросе: «И что теперь?»
Им было слышно, как снаружи гремят уздечки и лошади вокруг перебирают копытами под седоками. Ахилл наклонился к Элеоноре и произнес вполголоса:
– Сомневаюсь, что они позволят нам сразу же уехать.
– Было бы лучше постараться, – ответила она почти так же еле слышно.
Ахилл нахмурился.
– Наверное. Но эти люди не принадлежат к городской охране. Это солдаты епископа.
– Майор тоже из них.
– Да-а, – сказал Ахилл и сел, в его глазах горел понимающий огонек. Элеонора почувствовала, как он освобождается от их мгновения близости. – Уже дважды я недооценил противника.
– Про?..
– Мою мать.
Раздался резкий стук в дверцу.
– Ммм? – ухитрился ответить Ахилл, поднимая откидной борт.
Майор поклонился, в руках он держал лист бумаги.
– Вы – граф Д'Ажене, так, – скорее утверждал, чем спрашивал, он, запинаясь, по-французски. – Этот крест – средиземноморский сокол, так ведь, ja? Средиземноморский, значит, крест рода Д'Ажене, ja?
Ахилл нетерпеливо посмотрел на майора, выражая чисто французское недовольство.
– Ja, – было все, что он ответил. Майор стал пунцовым.
– Вы пойдете с нами. Придержим сокола.
Позади него старший офицер открыл маленькую дверцу для ног, и потом, перекрестившись, появился священник. Майор обернулся посмотреть, кто это был.
– Монсеньор, – закричал он и бросился к священнику.
Дикое рычание раздалось из горла Ахилла, и его глаза превратились в черные точки ненависти. Элеонора не была уверена, понимал ли он, что делает. Она дотронулась до коленей Ахилла. Он дернулся, но успокоился.
– Иезуит, – сказал он тихим голосом, каким люди обычно отзываются о предателе и убийце. Как говорили, иезуиты были и тем, и другим.
В манеры Ахилла вернулась томность. Элеонора знала, что для этого требовалось сверхусилие. У него был опыт дуэлей чести, где он глядел сопернику прямо в лицо, но если бы дуэлянтом был иезуит, смерть настигла бы его еще до того, как прозвучал вызов.
Священник кивнул майору, потом подошел к карете. Элеонора подвязала кожаную занавеску, чтобы полностью открыть окно, боясь, что Ахилл заставил бы иезуита разговаривать с ним через барьер, словно на исповеди.
Мужчина склонил голову в приличествующем духовному лицу признании титула Ахилла.
– Тысяча извинений, монсеньор, – сказал иезуит на плавном и свободном французском. – Я отец Эдуард. – Не глядя на священника, Ахилл нахмурился и потянул свои кружевные манжеты, словно приведение их в порядок имело огромную важность.
Священник без запинки продолжил:
– Боюсь, что майор Фрейтаг, самый усердный офицер, поверьте мне, неправильно понял приказ епископа. Вы гость его превосходительства, месье. Герой прошлой войны. Пожалуйста, пожалуйста, прошу вас, нам оказано достаточно чести. Когда все мчатся на север, мы вдвойне польщены тем, что вы выбрали для визита наш маленький аванпост на границе с врагом. – Он закончил свою речь с самой искренней улыбкой, какую когда-либо видела Элеонора. Она почувствовала дрожь.
Элеонора не видела выхода. Ахилл сидел и дергал свои манжеты, когда, без сомнения, ему хотелось выдернуть шпагу из ножен и наброситься на этого человека.
– Невозможно! – спокойно вставила Элеонора. Иезуит уставился на нее. – Мы, конечно, благодарны его превосходительству, – добавила она беззаботно, – но вы сами видите, что вопрос совершенно не уместен.
– Мадам… Д'Ажене? – спросил священник, ища подтверждения у Ахилла. Но тот в ответ не отреагировал ни словом, ни жестом. – Мадам, я не вижу…
– Не видите? Как можно не видеть? – спросила Элеонора, ее голос взвился от возмущения. Она бросила на Ахилла взгляд раздраженной жены. – Разумеется, мы не можем остаться. У меня нет одежды.
– Его превосходительство никогда не обратит внимания…
– День за днем, – бросила Элеонора, глядя на Ахилла и не замечая умиротворяющих слов священника, – лига за лигой, я еду без единого приличного платья. Он настоял на том, чтобы нанять самых дохлых сопляков в качестве посыльных. Я говорила ему, что из этого получится.
Ахилл округлил глаза:
– Ты неутомима в мелочах, моя лилия среди шипов.
– Мадам, я…
– И я была права, – сказала ликующе Элеонора. – Маленькие дохлятины – маленькие трусы – заартачились перед крошечным ручейком. И бац! Все было потеряно.
– Хотел бы сказать, моя любимая, что Рона не самая маленькая река, – вставил Ахилл, изучая потолок кареты. – И мы потеряли всего две кареты. Остальные, конечно же, можно отремонтировать.
– Но все намокло! Ты знаешь, что может случиться с муаром?
Ахилл скользнул взглядом по телу Элеоноры:
– Розовым муаром? Священник фыркнул.
– Месье, мадам, – утомленно сказал он. – Я дам указания сержанту сопровождать вашего кучера до дома гостей его превосходительства. Я абсолютно уверен, что вам придется по душе гостеприимность его превосходительства в течение нескольких дней, а потом вы продолжите свой путь.
Он повернулся, чопорно вышел из кареты и направился к сержанту.
– Полагать, что я буду нянькой и потакать этим экстравагантным мелким… – Его голос перестал быть слышим.
Ахилл освободил одну завязку занавески, и Элеонора расслабила плечи. Кучер стукнул в окошко один раз, и Ахилл открыл его. Слов не было, лишь взгляд и кивок, после чего окошко закрылось. Карета тронулась.
– Возможно, в доме для гостей кто-нибудь поймет свою ошибку, – предположила Элеонора, подтягивая юбки. – Во всяком случае, мы старались.
– Старались – и достигли отличного результата, о ты, прекраснейшая из женщин.
– Прекрати нести этот вздор. Никто тебя уже не слышит, – оборвала Ахилла Элеонора, чувствуя укол издевательских слов. – И чего же мы достигли? Нас практически арестовали.
– По правде говоря, Элеонора, нас арестовали.
– Что? Разве они сажают нас в тюрьму? Почему ты так спокоен?
– Готов биться об заклад, нас сажают в очень мягкую тюрьму. Для отца Эдуарда существует слишком много способов упустить нас, если он достаточно смел. Он не может просто позволить нам уйти – это было бы пренебрежение к требованиям моей матери. И он не будет рисковать, заковывая нас в кандалы, пока моя мать не отдаст специальное распоряжение сделать так. Это может оскорбить ее. Кто знает, сколько высокопоставленных друзей настоятельницы сочтут необходимым отплатить за подобные действия? Хотя, конечно, поскольку он иезуит, он постарается обернуть ситуацию с выгодой для себя. – Ахилл откинулся на сиденье и скрестил руки за головой. – Все так же, в любое время, иезут готов потерять покой в надежде вкусить самого сладкого вина.
Элеонора редко видела Ахилла таким откровенным.
– Прелестная улыбка, Элеонора, – тихо проговорил Ахилл, и она покраснела, понимая, что он смотрит на нее. – Если бы отец Эдуард видел тебя сейчас, он бы стал сомневаться в правильности монашеских обетов, а не в нас.
– Он священник, – запротестовала Элеонора. – И может сомневаться только в нашей искренности.
– Он мужчина, – ответил Ахилл.
Некоторое время в карете был слышен только гулко переливающийся перестук колес. Улицы города были узки, и, к удивлению Элеоноры, Эрве управлял каретой с медленной осторожностью, двигаясь между рядами близко стоящих домов.
– Ты беспокоишься о будущем? Я пошлю Эрве договориться о лодке, чтобы спуститься вниз по реке, – уверил Элеонору Ахилл. – Священник ослеплен своей собственной мелкой ненавистью. Он видит то, что хочет видеть. Ты сыграла свою роль очень искусно. Если бы ты продолжала игру так же великолепно, как ты ее начала, эта интрига быстро наскучила бы ему. Поэтому мы можем продолжать наше путешествие.
– Однако, мадам жена, – провокационно добавил Ахилл, – отец Эдуард так легко не отделается от подобной экстравагантности, как это произошло с миссис Фре-мо. Я не стану оставаться в этих конюшнях ни в эту ночь, ни в последующие.
Элеонора почувствовала приступ паники, потом достаточно оправилась, чтобы подарить Ахиллу лукавую улыбку.
– Конечно, не станете. Вы будете спать в одной спальне, а я в другой. Любое респектабельное заведение имеет отдельные спальни для мужей и жен.
– Это уютное местечко, – сообщил им на правильном, но с сильно выраженным акцентом французском молодой помощник управляющего, когда вел их через щедро украшенный позолотой зал. Брат Кельн был одет в длинную рясу Ордена цистерцианцев, хотя он не дал окончательного монашеского обета, так как на его голове отсутствовала тонзура. – Оно было построено для последней жены племянника последнего епископа.
– А сейчас? – спросила Элеонора, когда они поднимались по лестнице мимо швейцарских гвардейцев, стоявших через равные интервалы с пиками наизготовку.
Лицо брата Кельна преисполнилось вежливости.
– Сейчас оно время от времени используется для… особых гостей его превосходительства.
Элеонора вежливо пожала руку Ахилла, хотя ее пальцы невидимо держали его. На стенах резвились обнаженные нимфы и сатиры, заполнившие все стенные панели, что напомнило Элеоноре ее спальню в замке Дюпейре. Но те были частными картинами в частных комнатах, а эти – беззастенчиво выставленными напоказ. Элеонора решила не интересоваться подробнее, что означает слово «особый» в отношении гостей епископа.
– Его превосходительство любит карты, – закончил, запинаясь, брат Кельн.
– Я уверен, оно абсолютно респектабельно, – заметил Ахилл как бы между прочим, хотя Элеонора поймала быстрый взгляд, который он бросил на нее, взгляд через опущенные ресницы.
– Мне сразу же потребуется горячая ванна, в моих комнатах, – сказала Элеонора, а потом слегка капризно добавила: – И проверьте, чтобы она была горячей. Не тепловатой, заметьте, а горячей.
– Как пожелаете, мадам, – ответил помощник управляющего и, застыв на секунду, поклонился им обоим.
Элеонора самодовольно улыбнулась Ахиллу. Глядя на нее, Ахилл добавил:
– И мы хотим поужинать в наших комнатах сразу же, как мадам примет ванну.
Помощник управляющего снова поклонился им обоим:
– Как пожелаете, месье.
Ахилл победно поднял одну бровь, а Элеонора картинно надулась.
Брат Кельн подвел их к паре сдвоенных дверей и остановился. Он театрально распахнул их и отшатнулся назад, будучи сконфуженным, когда его приветствовал писк множества вьюрков из клетки в углу.
– Ах, племянник последнего епископа был в Риме и привез их оттуда… э-э… на память.
Комната была огромной, размером почти с танцевальный зал. Комната мерцала – нет, пульсировала – величественным пурпуром и золотом. Колонны с каннелюрами очерчивали стены, вдоль которых помещалось по меньшей мере два десятка статуй. Римские атлеты, сенаторы, солдаты… а вместо нимф статуя самой Венеры.
Элеонора, ошеломленная, так бы и осталась стоять на пороге, если бы ее не держал Ахилл, который потащил ее за собой в комнату.
– Veni, vidi… – начал Ахилл. – Пришел, увидел…
– Emi, – закончила Элеонора, – принес. Он, вероятно, принес сюда целиком Римский дворец.
Полы под ногами были покрыты модным шахматным узором богатых ковров. Комнату с тремя каминами заполняли огромные шкафы, столы и римские изогнутые кресла с большими подушками. И в ее дальнем конце, словно алтарь языческому богу, стояла золоченая кровать в форме дворца.
Элеонора сначала посмотрела на помощника управляющего, стоявшего в дверях, казавшихся маленькими по сравнению с обрамлявшими их двумя статуями из красного мрамора, потом на Ахилла. Она дотронулась тыльной стороной ладони до лба и слабо произнесла:
– Я чувствую непреодолимое желание найти жертвенного козла.
Ахилл изучал крошечных вьюрков в клетке.
– Или учить птиц читать будущее. – Он посмотрел на Элеонору. – Хотя я уверен, что здесь нет больше тайн, которые можно было бы узнать.
Элеонора оставила без внимания угрызения своей совести и стала обходить комнату. Она жила достаточно обеспеченно, но такая экстравагантность…
– После всего этого сомневаюсь, что отец Эдуард не назвал бы вас странным, если бы вы предпочли конюшни.
– Но я, разумеется, предпочел бы. – Ахилл посмотрел на помощника управляющего. – И что стало с племянником последнего епископа?
– Его избрали кардиналом.
– Конечно. Мне следовало бы догадаться. – Вьюрки запищали в знак согласия. – Уберите это, – сказал Ахилл, указывая на клетку.
Брат Кельн откашлялся, поклонился и произнес, перекрывая крик птиц:
– Сию минуту, месье. А вам, мадам, приготовлю ванну. Элеонора рассеянно кивнула, поглощенная изучением декоративной греческой амфоры, стоящей посередине мраморного стола.
– Ахилл, а что делают эти люди?
Он не ответил, но она вдруг почувствовала твердую руку на своем локте, тянущую ее прочь.
– Ахилл, а что?.. – начала Элеонора снова, глядя через плечо на амфору.
– Сию минуту, я уберу это, – передразнил Ахилл брата Кельна.
Молодой человек быстро подбежал.
– Ja, mein herr! Я хочу сказать, да, да, месье. Прямо сейчас унесу. Прошу прощения, месье, домом немного пользовались. – Под взглядом Ахилла он умчался прочь.
Элеонора выдернула локоть из руки Ахилла и подошла к другому краю стола, амфора оказалась между ними.
– Ну, и что все это значит?
Ахилл смотрел на нее испытующим взглядом.
– Конечно, вам нет необходимости знать, что так случается в жизни.
Элеонора посмотрела на греческую вазу и покраснела.
– После того как предмет известен, – продолжал Ахилл, – знание не может быть переделано.
Элеонора подняла взор, чтобы встретиться с глазами Ахилла.
– Сделанное не может быть переделано, независимо от того, как бы горячи ни были молитвы.
Ахилл с сомнением приподнял изящную бровь.
– А ты горячо молишься, Элеонора? – тихо спросил Ахилл. Он сделал шаг, чтобы обойти вокруг стола, и Элеонора отступила в противоположном направлении. – Ты молишься, чтобы никогда не расстаться со своими горами, своей цитаделью орлов? Или чтобы никогда не приезжать во Францию, в замок Дюпейре, на тот балкон, куда ты вышла охладить свое разгоряченное тело?
– Я сожалею всего о нескольких моментах, – ответила Элеонора, держась для равновесия пальцами за край стола. – Мгновениях, которые случились после райской ночи у камина в моей комнате. Несколько мгновений, за которыми последовало такое счастье, я бы переделала.
– Но их нельзя переделать, так ведь, Элеонора? – Ахилл снова начал обходить стол, Элеонора попыталась сохранить расстояние между ними.
– Почему ты последовал за мной? – закричала она. – Почему не остался в своем замке?
– Замок больше мне не принадлежит. Я всего лишь его арендатор, – ответил Ахилл. – Что еще мне остается, если не сопровождать даму до Вены?
– Остаться! Ты по-прежнему граф Д'Ажене.
Ахилл прыгнул вперед и схватил Элеонору.
– Я, Элеонора? Я?
Его напряженное лицо оказалось рядом с нею.
– Твоя мать сказала… – начала неуверенно Элеонора.
– Моей матери нельзя верить, даже когда она говорит правду. Я поеду с тобой в Вену.
– Нет, – взмолилась Элеонора. – Нет, пожалуйста.
Царапанье в дверь помешало им. Элеонора удивленно посмотрела, и Ахилл отпустил ее.
– Что происходит между нами, иезуита это не касается. Передышка, Элеонора, пока мы не покинем это место. Потом – что будет, то будет…
– Судьба? – прошептала она и кивнула: – Тогда передышка.
Ахилл сначала ничего не ответил, лишь его темные глаза смотрели на нее. Когда он заговорил, его голос, против ожидания, оказался неуверенным, как будто ему дали то, что может представлять опасность.
– Тогда передышка.
Глава 19
Царапанье повторилось вновь и вновь.
– Войдите, – отозвался Ахилл.
Брат Кельн открыл дверь, поклонился и жестом пригласил слугу. Кривоногий лакей чопорно вошел в комнату, переломился в поясе, кланяясь неопределенно – то ли Ахиллу, то ли Элеоноре, – затем схватил амфору за обе ручки и понес ее из комнаты, держа прямо перед собой.
– Нижайше прошу прощения, мадам, – сказал помощник управляющего, когда лакей вышел, – но возникла некоторая проблема с ванной.
– Проблема? – спросила Элеонора обычным голосом, но, вспомнив свою роль, резко добавила: – Какая проблема может быть с ванной?
– Проблема собственно не с ванной, мадам. Проблема в том, чтобы… э-э… найти ее.
С притворным гневом Элеонора повернулась к помощнику управляющего спиной, стараясь, чтобы тот не заметил ее не слишком успешную попытку подавить смех. Как можно потерять штуковину размером с лошадь?
Ахилл прошел и сел у холодного камина в одно из кресел с изогнутой спинкой.
– Сейчас, сейчас, моя голубка, – сказал он, ухитряясь сохранить полное безразличие путем изучения своих ногтей, – не волнуйся. Ты знаешь, как это отражается на цвете твоего лица.
– Что будет с моим лицом, – ничто по сравнению с тем, что я собираюсь сделать, мой дикий олень, если не приму ванну, – ответила Элеонора с вкрадчивой сладостью. Ахилл соответствующе кашлянул.
– Пожалуйста, не надо, мадам, – запищал брат Кельн. – Здесь всего сорок минут. Я уверен, что ванна скоро будет найдена.
Элеонора обвела его сузившимися глазами.
– У вас действительно она есть, а?
– Конечно! Конечно! Повариха помнит, когда ее привозили. Она сказала, что хозяйка кладовой упала в обморок в свежее сливочное масло, когда она влетела.
– Влетела?
– Она в форме лебедя, мадам.
– Моя дражайшая Леда, – Ахилл бросил шепотом Элеоноре. Элеонора ответила взглядом.
– Прошу прощения, месье? – спросил брат Кельн.
– Мое… сердце моего сердца любит лебедей. Элеонора обняла себя и отвернулась, ее раздражение на мгновение стало настоящим. Почему он не может нежно и ласково относиться к цветам и птицам?
– И любит ужинать вовремя, – заметила она. – Принесите горячую воду и таз прямо сейчас. Я приму ванну позже.
– Да, мадам. Вы хотите… э-э… лебедей на ужин?
– О Боже! Нет! Подойдет все, что есть у вас в кладовой.
– Все, кроме сливочного масла, – вставил Ахилл.
– Как пожелаете, месье.
Молодой помощник управляющего признательно поклонился и ушел. Воцарилось молчание на секунду, другую… потом Ахилл разразился смехом.
– Мой дикий олень? – переспросил он. – Не часто меня называют самцом в присутствии цистерианского послушника.
Элеонора пожала плечами.
– Я не смогла придумать никакого подходящего зверя, по крайней мере, ни одного, какого бы я могла упомянуть перед ним. И что значит «сердце моего сердца»? – с интересом спросила она. – Не часто меня так называют… – Она отбросила эту мысль, почувствовав себя неуютно оттого, что фальшивая нежность так жалит. Неуютно, что она уязвляет во всем.
За царапаньем в дверь последовали лакеи, несущие два стола из красного мрамора с отверстиями, вырезанными в крышках, поддерживаемых бродячим зверинцем мифических сфинксов и химер. Другие лакеи тащили два огромных сверкающих кувшина, которые они установили в отверстиях в пирамиде, а третья партия торжественно внесла высокие с узкими горлышками кувшины из лазурита и золота, более подходящие для миропомазания императора, нежели для умывания.
Элеонора и Ахилл наблюдали за процессией, не говоря ни единого слова. Молчание продолжалось, когда слуги ушли. В комнате двигались лишь два свежевыстиранных льняных полотенца, раскачивавшихся на краях столов, где важный лакей повесил их, и пар, поднимавшийся из кувшинов.
– Они забыли ширму, – произнесла Элеонора, стараясь скрыть вдруг появившуюся нервозность. – Сквозняки…
– Окна закрыты, а занавески опущены, – заметил более чем невинно Ахилл.
– Д-да, вижу. – Элеонора не могла придумать аргументов, чтобы не выглядеть глупой ученицей. Неохотно она подошла к столу из красного мрамора и налила горячую воду в золотой таз. Запах роз охватил ее. Она глубоко вздохнула, вспоминая лепестки дамасской розы в беседке и те, которые Ахилл собрал для нее.
Ей нужно было остаться одной. Отделиться каменными и деревянными стенами. Как еще она может избавиться от шелковых уз памяти, забыть его ласки, пламенный жар его поцелуев?
Как еще не замечать его руки, покоящейся на кресле, и не вспоминать его чарующих прикосновений к самым интимным местам ее тела, когда он начал ее околдовывать? С детства в ее ночных кошмарах дьявол приходил за ней, сейчас в ее ночных кошмарах он делал совсем другое.
Элеонора погрузила руку в воду и поднесла ее, теплую и благоухающую, к лицу. Ее мир разбился на сотни кусочков разного размера. Ее жизнь, ее тело и даже ее душа никогда уже не будут такими, как прежде. Прошлое не переделаешь, как вкус апельсина не может быть другим… как Ахилл, которого она однажды узнала, не может быть другим.
Ахилл смотрел на омовение Элеоноры и не мог оторваться. Она так явно намекала на желание уединиться, но что-то глубоко внутри него восставало против и возражало ей. Дворянин ушел бы из комнаты или повернулся бы к даме спиной. Дворянин… но в этом случае он больше не дворянин.
«Я не хочу смотреть на нее», – говорил Ахилл себе. Он не хотел смотреть на воду, просачивающуюся сквозь пальцы, словно слезы богини, или на ее прекрасные руки, стряхивающие капли с бровей и щек, не хотел завистливо разглядывать крохотные завитки волос, ниспадающие сзади на шею.
Элеонора взяла полотенце и с закрытыми глазами и слегка отклоненной назад головой начала, приглаживая кожу, насухо вытирать ее. Ахилл вскочил с кресла, подошел к другому тазу, нетерпеливо налил воду из кувшина и плеснул ее себе в лицо. Он плескал ее снова и снова. Потом схватил полотенце и начал энергично тереть лицо и волосы.
Забывшись на минуту, он опустил край полотенца и увидел Элеонору, наблюдающую за ним с мягкой улыбкой. Она поправила свою незамысловатую прическу и разгладила самые мятые места на платье.
– Можно я? – спросила Элеонора, сложив свое влажное полотенце. Приняв молчание Ахилла за согласие, она смахнула капли воды с плеч его бархатной куртки. Она казалась посвежевшей, отдохнувшей и увлекшейся своей задачей.
Это был интимный момент между мужчиной и женщиной. Что-то всколыхнулось где-то глубоко в Ахилле, глубже, чем в дворянине, готовом прийти в ярость, каким он был, глубже, чем в графе, которым он стал, или шевалье, каким его воспитывали, ниже и ниже, под болью, под воспоминаниями, в маленьком крутящемся шарике чего-то, что захватило его на долгое мгновение и что было так трудно понять.
Это была небольшая картинка в детской памяти, давняя и расплывчатая, не позволяющая разглядеть образы или вещи, состоящая только из давно забытых чувств – удовлетворения, счастья и чего-то такого возвышенного и неуловимого, что даже в это мгновение озарения он не смог бы определить.
Ахилл нежно остановил Элеонору. В ее глазах на секунду, будто падающая звезда, которая едва мерцает перед тем, как сгореть, он заглянул за стену, которую она с такой тщательностью воздвигла между ними. И увиденное потрясло его.
– Я не слишком хороший камердинер, а? – спросила Элеонора с печальным видом, как будто потеряла что-то важное.
– Но очень красивый.
Сильный стук в дверь помешал им.
– Опять? – спросил, рыча, Ахилл. – Иезуитская месть поистине коварна. Войдите.
Дверь распахнулась и с треском ударилась о стену. Плечом к плечу в дверном проеме стояли мужчина и женщина, похожие во всех отношениях: одинаковые рыжие волосы, одинаковые золотистые глаза. Имелось лишь одно различие – она была в юбке, а он – в штанах.
– Дверь для слуг… – начала женщина на немецком.
– Заперта, – закончил мужчина на том же языке. – Мы вынуждены были…
– Ходить вокруг. – Женщина присела в реверансе. – Я служанка, mein herrin.
Мужчина поклонился.
– Я слуга, main sieur.
Они одновременно вошли в комнату. Элеонора сделала грозный шаг вперед и уперлась руками в бока.
– Нас должны были накормить, – резко сказала она на своем прекрасном верхненемецком языке. – Где наш ужин?
Ахилл едва понимал по-немецки, а говорил и того меньше, но он понимал интонации командного голоса. Каким же исключительным хамелеоном была эта женщина, Элеонора.
Слуги посмотрели друг на друга и сделали шаг вперед.
– Вы, должно быть, устали от вашего путешествия, – сказал один.
– Мы поможем вам освежиться. – И они шагнули вперед.
Элеонора подняла руку – они остановились.
– Это уже сделано.
Они выглядели обескураженными, но Элеонора не дала им времени на раздумье.
– Пожалуйста, посмотрите насчет ужина. И где мои сундуки? Их было два в карете. Принесите их немедленно. Багаж монсеньора утерян. Ему нужно будет сменить одежду и некоторое, ах… – К удивлению Ахилла, она слегка запнулась, затем поправилась: – Месье также потребуется ночное белье.
Слуги преобразились, когда Элеонора начала отдавать свои приказания, и теперь они явно лучились от счастья.
– Да, мадам!
– Один момент, мадам.
Мужчина поклонился, затем повернулся так четко, что привел бы в смущение прусскую пехоту Фридриха, и вышел.
Женщина поспешила к ним. Она взяла из рук Ахилла мокрое полотенце, расправила, сложила его, вернула на стойку рядом с тазом Элеоноры. Потом с постели были сброшены покрывала, расставлены стулья вокруг стола…
Ахилл наклонился к Элеоноре и прошептал:
– Итак, моя мадьярская графиня свободно владеет французским, латинским, немецким – и армией. Я поражен. Ты, наверное, читала книгу де Сакса внимательнее, чем я думал.
– Ты забыл итальянский, – шепнула Элеонора в ответ. – От дам, сопровождающих эрцгерцогиню, требовалось умение читать на всех четырех. Именно она говорила мне, что эффективность вызывает эффективность. А я не могла осилить более трех страниц де Сакса.
– Разве? – это было все, что мог сказать Ахилл. Он с удовлетворением заметил, как загорается краска на нежной шее Элеоноры, когда она поняла, что ее обман по поводу продолжительного чтения в карете обнаружен.
В течение следующего часа сундуки были принесены, несколько платьев Элеоноры извлечены и повешены в шкафы. Небольшой саквояж с книгами Ахилла тоже принесли и поставили рядом. Для Ахилла нашли одежду, которую тут же унесли, так как она оказалась слишком мала в плечах и слишком широка в поясе.
С недоуменным выражением лица служанка принесла розовую шелковую ткань. С яростным смущением Элеонора отобрала ее. Та, пожала плечами и вернулась к своей работе.
Элеонора, не видя, что Ахилл наблюдает за ней, разложила халат на роскошном стеганом покрывале из пурпурного бархата и нежно гладила шелк. Она пропускала длинные ленты между пальцами, в ее глазах была задумчивость воспоминаний.
В своем воображении Ахилл видел ее лежащей на этом королевском пурпуре, очаровательно восторженной в блаженстве недавней страсти. Ахилл встряхнулся, но картина не исчезла, словно он долго смотрел на солнце.
Вошел рыжеволосый слуга, неся парикмахерские инструменты, а за ним слуга, тяжело тащивший огромную ширму. После того как дальний угол комнаты был отгорожен, слуга приступил к избавлению Ахилла от темной щетины на подбородке. Элеонора разок заглянула за ширму, но вспыхнула и ушла, как только встретилась взглядом с Ахиллом.
Ужин подали немного погодя. Ахиллу показалось странным, что их не пригласили в столовую – еще одна хитрость? – но когда были внесены блюда, ломившиеся от жареных перепелов и куропаток, он целиком переключился на утоление голода.
Он поклонился, предложил Элеоноре свою руку и сопроводил ее к столу, уставленному бесценным фарфором и позолоченным столовым серебром. Его рука ощущала большую, чем обычно, тяжесть, и он понял, что Элеонора устала. Но Ахилл чувствовал ее едва уловимые усилия собраться, приготовиться снова войти в ту роль, которую она была вынуждена играть.
Он прошептал Элеоноре на ухо:
– От супругов не ждут общения за столом.
– Замечательное правило, – тихо ответила она, и напряжение в ней исчезло.
Они сели в противоположных концах длинного стола. Огромная ваза закрывала Элеонору от Ахилла. Он отодвинул ее.
Они быстро поели. За мясным бульоном с грибами последовали жареная куропатка для него и перепел для нее, и, к их удовольствию, все это запивалось белым вином.
Элеонора ела медленно, утонченно, смакуя каждый кусочек. «Как я мог увидеть в ней механизм?» – удивлялся себе Ахилл. Пальцы Элеоноры сами собой с непередаваемым изяществом сливались с бокалом, ее головка немного наклонялась, приоткрывая кремовую кожу точеной шеи, ее блестевшие губы сжимались при…
– Еще мангольдов с маслом и лимоном, mein sei-ur? – спросил рыжеволосый слуга, когда лакей принес салат.
Ахилл посмотрел на свою тарелку. Он не замечал, что ел. Рукой он отослал лакея.
Когда тарелки опустели, разожгли камин и, в соответствии с церемониальными правилами, принесли горячий шоколад и разлили его в чашки из зелено-белого фарфора. Ахилл прошел к своим книгам и из упрямства достал потрепанный экземпляр антиклерикальных «Философских писем» Вольтера.
Он подождал, пока Элеонора расположится в кресле у камина, потом сел напротив, их разделял столик для горячего шоколада. Слуги ушли, оставив их в одиночестве.
Ахилл подумал о маленьком уютном столике в его комнатах в замке Дюпейре, где он сиживал с кофе и книжкой… и пустым креслом.
Вольтер остался лежать неоткрытым у него на коленях, поскольку слова не казались столь захватывающими, чтобы отвлечься от созерцания отблесков огня в камине на лице Элеоноры, когда она боролась с де Саксом и его армиями.
