Текст книги "Роковые поцелуи"
Автор книги: Патриция Кемден
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)
– Вы знаете, что это значит?
– Значит? – эхом отозвалась она. Слабая улыбка тронула ее губы, и он представил эту улыбку на ее лице после долгого, медленного крещендо, завершившегося экстазом. – Пастораль? – спросила она. Нежный смех вырвался у нее из груди, как будто она хлебнула слишком много вина. – Только не говорите, что это скачущие нимфы.
– Это не нимфа, мадам графиня. Эти три ноты означают смертную женщину, ждущую прикосновения ее возлюбленного.
– А какие ноты изображают мужчину, месье граф?
Он взял большой терцаккорд, не спуская глаз с ее лица.
– Смертный мужчина. Удовлетворенный.
Элеонора опустила глаза и провела кончиком пальца по краю клавикордов.
– В музыке – как в жизни. Женщина ждет, мужчина удовлетворен. – Она выпрямилась. – Лучше уж нимфы, – сказала она и, погрузив пальцы в розовые лепестки, разбросала их по клавиатуре. – Они, по крайней мере, время от времени могут наслаждаться сами собою. Она присела перед ним в глубоком реверансе.
– Я чрезвычайно благодарна вам за урок музыки. Доброго вам вечера, месье граф.
Он кивнул, провожая ее взглядом до двери. Когда она была уже на пороге, он сыграл малый терцаккорд и вслед за ним – большой.
– Доброго вечера, мадам… – Дверь захлопнулась. – Нимфа…
Ахилл уставился на клавиатуру, не отнимая рук от клавишей, усыпанных розовыми лепестками. Она способна свести с ума. Отнюдь не скромная нимфа. Нет… Он улыбнулся. Ничего общего. Его пальцы взяли малый терцаккорд. Ты сама Артемида, не правда ли, моя графиня? Неуловимая богиня охоты – пока ей на пути не попался Орион-охотник. Берегитесь охоты, мадам Баттяни. В отличие от Ориона, я не проиграю.
«Еще один вечер за картами», – Элеонора подавила стон и, изобразив улыбку, вслед за тетушкой Женевьевой направилась через Зеленый салон. Столы уже были подготовлены к игре. Ее тетушка, вероятно, опьяненная последними выигрышами, решила, что не стоит тратить время на танцы, когда его можно провести с куда большей пользой.
– О, дорогая, – сказала Женевьева, внезапно остановившись и повернувшись к Элеоноре. – Как это ни прискорбно, но я должна представить тебя гостям, прибывшим вчера вечером. Она подвела Элеонору к группе из трех человек, стоявшей у дальнего стола и частично скрытой растущим в кадке апельсиновым деревом. С одним из них, любителем посплетничать, виконтом Виньи, она уже была знакома, и Женевьева представила ее остальным – маркизу и маркизе Рашан.
Маркиз оказался тем человеком, с кем Д'Ажене накануне вечером играл в карты и который назвал графа убийцей. Мужчина лет тридцати пяти. Его одежда была ему явно мала. Он сощурил глаза и окинул Элеонору взглядом, каким проголодавшийся смотрит на фаршированного фазана. Элеонора обменялась с ним банальными любезностями, он пожал плечами и извинился.
Его жена, Жоэлль, маркиза де Рашан, наградила ее вежливой, немного отсутствующей улыбкой.
– Как мило, мадам Дюпейре, – сказала она пожилой женщине. – Очень мило. Жаль, что мы сейчас не при дворе. Я знаю одного отчаянного месье, который готов отвалить кругленький кусок за такое приобретение, как мадам Баттяни. Даже несмотря на то, что она иностранка.
Женевьева почувствовала себя неловко.
– Кругленький? – переспросила она и виновато взглянула на Элеонору. Французские придворные и их жены прославились на всю Европу своей жадностью. Жизнь при Парижском дворе была настолько разорительной, что они научились извлекать выгоду буквально из всего. Сватовство, как слышала Элеонора, было одним из самых доходных занятий, как и оказание всякого рода услуг фаворитке короля.
– Кругленький, – повторила мадам де Рашан с отсутствующим видом, скользя взглядом по толпе за спиной у Женевьевы и Элеоноры. Виньи хихикнул, и Жоэлль метнула в него злобный взгляд.
Подошел слуга и отвел Женевьеву в сторону, чтобы что-то уладить с нею. Жоэлль проводила ее взглядом и зашипела на Виньи.
– Где Д'Ажене? Надеюсь, не удрал после вчерашней жалкой игры с моим мужем? Я не собираюсь тащиться из-за него еще три мили, даже если дело касается самого короля.
Виньи улыбнулся.
– Скорее, фаворитки короля. Она ведь до сих пор не простила Д'Ажене за то, что он отверг ее? – Под нетерпеливым взглядом мадам де Рашан он продолжил: – О нет, он не удрал, смею вас заверить, мадам. Но он вряд ли будет танцевать на столе, чтобы его можно было легко заметить. – С хитрой улыбкой виконт поклонился Элеоноре. – Простите меня за грубость, мадам Баттяни, но маркиза разыскивает свою… мм… пассию.
Жоэлль ударила Виньи веером.
– Графиня не ребенок, Виньи. – Она пристально посмотрела на Элеонору. – Мы с графом Д'Ажене были любовниками, мадам. Я приехала сюда, чтобы поговорить с ним о… об одном срочном деле.
Жизнь научила Элеонору скрывать свои чувства, поэтому шок от услышанного не нарушил ее внешнего спокойствия. Краем глаза она заметила, как на выразительном лице Виньи мелькнуло скептическое выражение, прежде чем оно приняло обычный вежливо-учтивый вид.
– Если в доме Рашанов ожидают наследника, – сказал Виньи, как можно безразличнее скользнув взглядов по тонкой талии маркизы, – то я, вероятно, должен заметить, что граф Д'Ажене покинул замок де Жемо – место вашей последней встречи – более семи месяцев назад.
– Наследник! Боже, что за глупость. – Маркиза передернула плечами и снова ударила Виньи веером по руке. – Не будьте ослом, Виньи. Я знаю, когда он покинул Жемо. Как по-вашему, почему я здесь, глупец?
– Чтобы возместить убытки мужа, я полагаю?
– Возместить? Зачем? Чтобы он опять все растратил? – спросила маркиза не очень убедительно. – Не сомневаюсь, что вы уже слышали о прошедшей ночи.
Виньи отвесил ей поклон.
– Удача улыбнулась месье Д'Ажене.
– Я бы сказала, она улыбается ему слишком часто. Хотя все может измениться. – Маркиза наклонилась к Элеоноре и сжала ей руку. – Так или иначе.
Элеонора вежливо улыбнулась. Маркиза, казалось, была разочарована. Она убрала руку.
– Так или иначе, – повторила она и оглядела собирающихся гостей. В порыве раздражения она извинилась и отошла.
Виньи послал Элеоноре сочувствующий взгляд.
– Мадам де Рашан слишком озабочена.
– Судя по тому, сколько тратит ее муж, ей есть о чем беспокоиться.
Старый сплетник смерил Элеонору оценивающим взглядом и понимающе улыбнулся.
– Возможно. Хотя говорят, что интересы Жоэлль… изменились.
В гуле толпы произошла едва уловимая перемена, словно в нотах изменился ключ, и Элеонора инстинктивно посмотрела на вход. В дверях стоял граф Д'Ажене, одетый в пурпурный бархат, отделанный черным. «Как крепкое вино в темноте ночи», – подумала она.
Виньи помахал рукой, привлекая внимание графа. «Нет, – подумала Элеонора, – не хочу, чтобы меня видели с ним в столь людном месте». Не много можно было сделать на глазах у любопытной толпы. Она собралась было уйти, но Виньи задержал ее, взяв за руку.
– Ни за что не поверю, что вы были официально представлены графу Д'Ажене, – произнес он с озорным огоньком в глазах.
– Я… – Элеонора отвела взгляд от приближающегося графа, как и подобает женщине, официально не представленной мужчине.
– А вот и он, – сказал Виньи, кланяясь графу Д'Ажене. – Мадам, хотя это обязанность вашей тети, боюсь, она о ней забыла, так что позвольте мне? Это месье Д'Ажене, известный… почитаемый герой последней войны. Месье, это мадам Баттяни, очаровательная гостья из Венгрии, хотя мне кажется, что она живет в Вене, как и многие ее соотечественники.
Граф поклонился ей с полнейшим безразличием.
– Мадам, – сказал он равнодушно.
– Месье, – ответила она в тон ему и присела в безликом реверансе, какой адресовала бы любому. Виньи был явно разочарован.
– Взгляните-ка! Все уже рассаживаются, – сказал он и указал на ближайший незанятый стол. – Полагаю, игра не на жизнь, а на смерть?
Д'Ажене смерил его взглядом, полным высочайшего презрения.
Элеонора раскрыла веер и сказала:
– Я не люблю вист. Даже в три руки.
– Может, ломбер?
Элеонора собралась было отказаться, но Д'Ажене опередил ее.
– Короткая игра, – сказал он, быстро кивнув Элеоноре, и снова повернулся к Виньи. – Если мадам желает.
Виньи с готовностью пододвинул ей стул. Она снисходительно поблагодарила Д'Ажене и села.
– Это все-таки интереснее, чем смотреть, как играют другие.
Взяв на себя роль хозяина, Виньи распорядился, чтобы принесли вина и колоду карт. Элеонора и граф сидели беком друг к другу и держались холодно-вежливо. Никто бы и не догадался, что она касалась губами его пальцев и осыпала его руки розовыми лепестками.
Слуга принес карты на серебряном подносе. Взяв колоду, Виньи бросил на нее недовольный взгляд и накинулся на слугу:
– Это не те карты. Мы просили испанские, болван! – Виконт встал и поклонился. – Извините, я на минуту, – сказал он.
Ахилл сделал глоток вина и уставился на люстру, висевшую над соседним столом.
– Как продвигаются поиски мужа? – спросил он, не меняя позы.
– Моя тетя слишком болтлива, – заметила Элеонора, холодно улыбнувшись. На ее лице не отразилось и тени смущения. – Я не преследую цель найти мужа. Муж – это источник неприятностей, а брак – не что иное, как епитимья, налагаемая на учениц за еще не совершенные грехи.
– А что вы скажете о грехах Матери Евы?
– За них, вне всякого сомнения, уплачено сполна. А что вы скажете о грехах Адама? Ему бы не составило труда отказаться от яблока и спасти всех нас от очень многих бед.
– Ах, искуситель против искушенных, – задумчиво проговорил граф. В его голосе послышались чарующие нотки, хотя она знала, что никто бы не заметил их из-за его явного внешнего безразличия. – Соблазнитель или соблазненный – кто виноват?
– Тот, кто проигрывает. Тот, кто слаб.
– А вы жестоки. Жертва уже есть соблазнитель. Разве она слаба?
– Она? Женщины редко бывают соблазнительницами.
– Очень редко, чтобы быть совсем точными… но все же бывают.
Вернулся Виньи, и граф перевел разговор на банальности, снова превратившись в скучающего гостя. Ей хотелось, чтобы их… игра… оставалась между ними, но почему и ему хотелось того же? Разумеется, это не было с его стороны заботой о том, чтобы она не стала объектом грязных сплетен.
Ему бы ничего не стоило рассказать обо всем Виньи, но он этого не сделал. Он ясно дал понять, что они друг другу чужие и впредь останутся таковыми.
«Какое благородное решение, – подумала она саркастически. – Сын дьявола ни за что не стал бы действовать так… так хитро и коварно».
– Ваш ход, – сказал граф Д'Ажене голосом, полным небрежной усталости. Так могут говорить лишь французы.
Она сделала ход и проиграла.
На губах у Д'Ажене заиграла тонкая улыбка.
– Похоже, вы недооценили своего противника.
Она встретилась с ним взглядом.
– Должно быть, так. Еще одну?
Глава 4
На следующее утро Ахилл встал рано. Он выскользнул из-под шелковых простыней и подставил свое стройное тело под длинные лучи солнца. В воздухе чувствовалось какое-то томление, словно кто-то раздавил палочку корицы.
Он выкупался в воде, ароматизированной сандалом, облачился в черный халат и уселся с чашкой густого, сладкого кофе за томик своего любимого трубадура, Бернара де Вентадура.
Старая поэзия была ниточкой, связывающей его с отцом. Они вдвоем часами могли сидеть у окна в библиотеке, читая древние манускрипты. Отец с улыбкой наблюдал, как его сын, запираясь, одолевает архаичные французские тексты. Труды трубадуров были мало известны, но Ахилл хранил манускрипты, переписанные еще сведущими в искусстве монахами и переплетенные в великолепную кожу. Эти манускрипты, а также несколько более поздних книг, написанных Вольтером и Монтескью, он всегда возил с собой.
Когда-то книги доставляли ему радость. Но в последние годы, после того, что случилось в Париже, после всего, что он сделал, книги стали его убежищем, где он мог укрыться от голоса собственной совести. Раньше ему казалось, что книги – его единственное средство спасения, но с недавних пор он стал ощущать, что в кромешном мраке забрезжили первые лучи. Надежда на спасение оказалась не такой призрачной, как он думал.
«О, прекрасная и желанная любовь», – начал читать он, и в памяти возник образ экзотической темноволосой красавицы. В этот момент кто-то поскребся в дверь.
Спросив разрешения, в комнату вошел Боле. Поклонившись Ахиллу, управляющий закатил глаза и доложил:
– Месье Дюпейре.
Ахилл поморщился. Обязанности гостя не доставляли ему удовольствия. Отложив книгу и прогнав видение, он кивнул.
Спустя мгновение дверь распахнулась, и в комнату, сыпя проклятиями, проковылял, опираясь на палку, маркиз Дюпейре.
Он хлопнул по спине поспешившего на помощь Боле.
– Оставь меня, проклятый болван. – Слуга безропотно подчинился. Дюпейре упал на стул напротив графа.
– Следует выслать жен в деревню.
– Это и так деревня, – резонно заметил граф.
– Значит, в другую деревню. – Дюпейре фыркнул и грохнул кулаком по столу. – Чертова дура. Разрешила этой нахлебнице, своей племяннице, взять моего лучшего гунтера, Тоньерра! – Он поерзал на стуле, бросив гневный взгляд на графа. – И поэтому, Д'Ажене, мне пришлось отложить охоту. Утро обещало прекрасный день. В такой день! – Он вздохнул. – Упрямая старая… Никогда не женитесь, Д'Ажене. Никогда, никогда, никогда! – Он снова ударил по столу. – Тоньерр! Можно ли поверить? Если она загонит его… почему той драгоценной племяннице с кошачьими глазами приспичило выбрать именно это утро?.. Однако я предупредил! «Ни одна из моих лошадей, – сказал я ей, – ни одна из них не выходит из конюшни раньше девяти!» Дюпейре встал, тяжело опершись на палку.
– Приятно было поговорить, Д'Ажене. Не знаю, почему эта глупая женщина жалуется, что вы сущий дьявол. Это не так уж плохо для мужчины. – Его взгляд помрачнел, и он заковылял к двери. – Неженатого мужчины. Чертова дура… – Он согнул колено, чтобы пнуть тяжелый стул, но остановился на полпути и выругался. – Я уже сделал эту глупость. Черт возьми, я, кажется, сломал палец… – Под его бормотание дверь закрылась.
Ахилл отпил кофе и посмотрел в окно. Переведя взгляд на часы, он увидел, что уже было двадцать минут девятого. Он позвонил своему камердинеру. Тот вошел и поклонился.
– Я еду на охоту, как и было запланировано, – сказал ему граф.
Спустя полчаса Ахилл шел через салон с золочеными зеркалами, направляясь к конюшням, когда вслед за ним неожиданно бросилась женщина.
– Месье! – позвала она. Это была мадам де Рашан. Ахилла подмывало не ответить ей. Они были одни. Он посмотрел на стеклянные двери, ведущие на террасу, почти ожидая увидеть там венгерскую графиню. Он вспомнил огонек возбуждения, вспыхнувший в ее зеленых глазах, когда он упомянул о прогулке верхом. Он собирался зажечь от него свое собственное пламя.
– Д'Ажене! Д'Ажене, вы еще будете меня благодарить! – Голос маркизы дрожал от возмущения.
Он повернулся и слегка поклонился.
– Неужели, мадам?
– Вы, черноглазый… – Ее глаза сузились от гнева и обиды. Она круто развернулась, взметнув широкими юбками. – От вас больше семи месяцев ничего не было слышно. Вы даже не пытались увидеться со мной. Стало быть, наша встреча с вами в Жемо для вас ничего не значит?
– Час, проведенный в кустах? – У Ахилла свело в животе от воспоминаний, но он лишь поднял бровь. – Или вы думаете, что я стану утруждать себя тем, что последую за женщиной за одно только обещание ее постели? После встреч в кустах мало что остается. – Неожиданно он вспомнил запах дамасских роз и вкус апельсина. – Хотя иногда…
– Я говорила мадам де Шатору, что вы не будете меня слушать, – сердито сказала Рашан. – Но фаворитка короля хочет дать вам последний шанс. Однако она далеко не глупа, Д'Ажене. Она знает, что вы думаете только о себе.
Кому-то гневное лицо леди Рашан, обрамленное высокой напудренной прической, могло показаться хорошеньким. Он же считал его заурядным, прекрасно отражающим ее сущность.
– В настоящий момент я думаю о том, чтобы покататься верхом, мадам. – Он кивнул и повернулся, чтобы уйти.
– Подумайте об этом, месье: фаворитке короля угодно, чтобы вы вернулись в Париж. Она вас простила. Подумайте о власти, которая ждет вас. О… возможностях для ваших дьявольских развлечений. Вы увидите, что ла Шатору умеет забывать. Даже ваши грехи, Д'Ажене.
– Зато я не забыл их. – Он слегка улыбнулся. – И не собираюсь.
Маркиза была явно рассержена.
– Можно ли вам угодить? И сами-то вы знаете, что удовлетворило бы вас? Как может такой эгоист, как вы, отказываться от денег, власти, влиятельности? Об этом мечтает каждый.
– Я не каждый, мадам. – Он смотрел ей в лицо, но она избегала его взгляда. – Как же плохо вы меня знаете. – Он потер большим пальцем ладонь, затянутую в черную замшевую перчатку для верховой езды. – Как мало все знают обо мне. И о моих грехах. Мой эгоизм особого рода. Ему не нужны милости фаворитки короля… – его голос зазвенел, как остро заточенный стальной клинок, – или ее сводни.
Ла Рашан чуть не задохнулась от обиды.
– Вы зашли слишком далеко! – завизжала она и, схватив фарфоровую статуэтку, метнула ее в Д'Ажене.
Он даже не пошевелился. Статуэтка пролетела мимо и врезалась в стену позади него.
– Ла Шатору, должно быть, предложила вам немалую сумму, – сказал он спокойно. – Десять, двадцать тысяч луидоров? Или вашему мужу пожалуют доходное место при дворе? При определенной сноровке на подкупах и взятках там можно без труда сделать пятьдесят или сто тысяч.
Мадам де Рашан зло рассмеялась.
– Почти двести. – Прищурившись, она посмотрела ему в глаза. – Ла Шатору не простит вас дважды, Д'Ажене. Если вы откажете ей в этот раз, никто не знает, что тогда произойдет. Всем нам будет лучше, если вы вернетесь в Париж. Да, Рашану необходимо это место, но вы… вы один, Д'Ажене. Вы что, не понимаете? И пока вы не вернетесь в Париж, вы всегда будете один. Ла Шатору позаботится об этом.
– На днях я уезжаю, – сказал Д'Ажене. Мадам де Рашан облегченно вздохнула, и на ее лице появилась торжествующая улыбка. – Чтобы присоединиться к нашей армии в Баварии.
– Нет! Позвольте мне сказать ей, что вы вернетесь.
– Можете передать ей, что я приму лишь приглашение короля, а не его шлюхи.
– Дурак! – закричала ла Рашан. Она оттолкнула со своего пути стул, и ее каблуки громко застучали по мраморному полу. – Думайте о том, что делаете…
– Это вы думайте в следующий раз, прежде чем браться пособничать шлюхе.
– Ублюдок! Рашан говорил, что вы ни за что не согласитесь.
Перед глазами Ахилла возникла красная пульсирующая пелена, превратившаяся в жгучую багровую точку. Он двинулся на мадам де Рашан.
– Д'Ажене, нет! – воскликнула она, загораживаясь стулом и отступая. – Я хотела сказать…
Он схватил стул и отшвырнул его в сторону. Раздался оглушительный звон стекла, эхом отозвавшийся от стен. Сверкающие осколки зеркала заиграли сотнями бликов в лучах утреннего солнца.
Маркиза с криком выбежала из комнаты.
– Вы заплатите за это!
Через мгновение красное свечение исчезло и к графу вернулось спокойствие.
– Я согласна, – раздался чей-то голос. В комнату вошла графиня Баттяни, небрежно приподняв подол платья над рассыпавшимся стеклом. – От этого зеркала всегда слепило глаза.
Он ждал, сложив руки на груди. Как долго она была здесь? И будет ли на этот раз играть в невинность. Стекло хрустело под ее ботинками, когда она направлялась к дверям террасы. Проходя мимо, она чуть заметно кивнула графу.
– В конце концов, месье, почему непременно нужно освещать все темные углы?
Д'Ажене поклонился, показав, что понял ее насмешливый вопрос.
– В самом деле, почему, мадам? Иногда свет очень отвлекает.
– Значит, вас легко отвлечь? Жаль. Хотя, возможно, это объясняет, почему кое-кто в Париже так суетится, стремясь стать вашим покровителем.
– «Суетится», мадам?
– «Суетится», месье. Как крысы в темном углу. – Она вышла на залитую утренним солнцем террасу.
Ахилл проводил ее взглядом. Он улыбнулся и пошел следом. Что ж, в конце концов, это Дюпейре отменил свою охоту, а не он.
Увидев рядом с гунтером Дюпейре гнедого жеребца Ахилла, Элеонора немного растерялась.
– Нет, мне жаль, но ты все перепутал, – сказала она конюху, седлавшему ее коня. – Я поеду одна.
Конюх опешил, но Ахилл предупредил его протесты.
– Это безрассудство – ехать одной, – возразил он. – Что вы будете делать, если ваш конь наступит на кроличью нору и сломает ногу.
– Пойду пешком.
– А если вы сломаете ногу?
– Тогда я поползу, месье. Я хочу поехать одна.
Граф опустил глаза, чтобы она не заметила, что ее слова задели его.
– Почему, мадам? Наверное, у вас свидание?
С помощью конюха она забралась в седло и повернулась к Ахиллу, стараясь не дать своему раздражению выплеснуться наружу. Потемневшие от гнева глаза скользнули по его лицу.
– Вы обижаете меня, месье. Не судите о других по себе. – Она развернула коня и поскакала на восток.
Ахилл выругался про себя.
– Эй, грум, – сказал он стальным голосом, не спуская глаз с удаляющейся фигуры графини. – Даю луидор, если ты оседлаешь Широна прежде, чем она исчезнет из виду.
Глаза конюха расширились при обещании такого богатства, и он бросился выполнять приказание. Ахилл уже сидел верхом, когда на вершине небольшого холма поднялось легкое облачко пыли, вырвавшееся из-под копыт скачущего коня графини. Он бросил конюху золотой, потом еще один.
– Ты никогда не седлал моего коня и не видел, куда я уехал. – Конюх понимающе улыбнулся и кивнул, крепко зажав в кулаке монеты.
Ахилл пришпорил Широна и пустил его галопом туда, где за освещенным солнцем холмом скрылась Элеонора. Конь мчался во весь опор, грязь после прошедшего дождя летела у него из-под копыт. Кровь стучала в ушах Ахилла. Его дыхание стало глубоким и частым. Ему не хватало лишь шпаги, чтобы испытать восторг от кавалерийской атаки.
Во весь опор он перемахнул через вершину холма. Далеко впереди едва различимой точкой скакал Тоньерр. Неумелый наездник, маркиз Дюпейре, похоже, и не подозревал о силе и скорости, таившихся в его скакуне. Но сейчас, казалось, Тоньерр наслаждался полетом, радостно повинуясь слившемуся с ним опытному всаднику.
Ахилл пригнулся к шее своего коня, заставляя его скакать еще быстрее. Все его чувства обострились, ввергая его в восторженное состояние полузабытья, когда ветер развевает ненапудренные волосы, когда движения рук в перчатках, сжимающих поводья, молниеносны и точны, когда мускулы всего тела то растягиваются, то сжимаются, а внутри нарастает ни с чем не сравнимое ощущение могущества, готовое вот-вот вырваться наружу. Запахи лошадиного пота и свежей земли пьянили сильнее самого крепкого вина.
Он следовал за графиней, мчась через плоскую равнину и снова взбираясь на высокий холм. Слева дорога огибала опушку темно-зеленого леса. Коричневые стволы деревьев проносились мимо, словно он смотрел на них через забрызганное потоками дождя стекло.
Дорога начала петлять. Снова и снова графиня исчезала, чтобы через мгновение появиться опять. Знала ли она, что он преследует ее? Или ей было все равно?
Ахилл достиг вершины холма и начал спуск, когда вдруг заметил, что потерял ее из виду. Он резко натянул поводья. У него было острое зрение, но ничто не двигалось по крутой дороге, ведущей к реке, что протекала через долину.
Край долины обрамлял крутой откос. На юге раскинулось открытое пространство с редко разбросанными деревьями. К северу деревья становились толще, а откос поднимался все выше, заканчиваясь мысом, выдававшимся над речной долиной.
Какое-то движение привлекло его взгляд. Там графиня въехала в лес, направляясь к мысу. Тяжело дыша, он наблюдал за ней, невольно сжав правую руку в кулак. Конь протестующе поднял голову, почувствовав, как неожиданно натянулись поводья. Ахилл опустил взгляд. Его тело инстинктивно приготовилось к атаке. Он пришпорил коня и поскакал через лес к мысу.
Элеонора раскинула руки, подставив их лучам солнца, и улыбнулась. Мыс был покрыт мягкой травой, кое-где из земли торчали плоские гладкие валуны. В одном из них, лежавшем под сенью величественного платана, остались лужицы дождевой воды, и ее великолепный конь шумно пил у нее за спиной.
Ее улыбка стала шире, когда она подумала о том, что обскакала дьявола-графа. Она почувствовала легкое удовлетворение, которое тут же покинуло ее. Она должна была обскакать его. Ей нужно было побыть одной и подумать.
Граф Д'Ажене. Призрачный демон, живший в ее воображении, слился с образом графа Д'Ажене, человека из плоти и крови, и это ее беспокоило. Было легко бороться с призраком, бесплотным злым духом, которого ее послали одолеть, но человек…
Тогда, в беседке, вместо того чтобы домогаться Элеоноры, он просто дразнил ее. И потом, в музыкальной комнате, он, казалось, искренне наслаждался игрой, хотя каждое его слово таило в себе намек. Ее по-прежнему мучила мысль о том, что, когда он играл в карты, его безразличие могло быть вызвано его желанием уберечь ее от сплетен.
«Нет», – оборвала она себя и покачала головой, отгоняя прочь сомнения. Да, он умнее большинства других, утонченнее, но в нем течет дьявольская кровь, его ярость в зеркальной комнате доказала это. И ей следует помнить о тех, кого он убил. Король Франции может простить ему дуэли, но она-то знала, что Д'Ажене убивал просто потому, что это было у него в крови.
Ее конь заржал. Прогулка верхом помогла ей развеять сомнения, которые посеял в ней граф, и обдумать свою стратегию. Ей нельзя было спешить. Ей следовало подумать обо всем еще раз. У нее из головы не выходила подслушанная фраза. «Или вы думаете, что я стану утруждать себя только тем, что последую за женщиной за одно только обещание ее постели?» – так он сказал мадам де Рашан.
«Обычная мужская похвальба», – подумала она и тут же отмахнулась от этой мысли. Теперь она понимала, что Д'Ажене не из тех, кто бросает слова на ветер. Как же она была глупа, думая, что несколько томных улыбок, взгляд искоса здесь, надутые губки там, – вот! – он, как щенок, побежит за ней, куда бы она ни позвала.
Но что заставит его последовать за ней? Она обняла себя. Его прикосновения в беседке уже заставили ее… почувствовать себя… неловко. Что, если ей придется пойти еще дальше, чтобы узнать его получше, чтобы понять, что может заставить его… «утруждать себя»?
Эта мысль возродила в памяти другой образ – образ ее мужа с его грубыми ласками. Она прогнала его прочь, словно захлопнула ставни перед надвигающейся страшной бурей, и подумала о своем долге перед семьей. Воспоминание о ней согрело ее, как огонь маяка, и она расправила плечи, полная решимости вернуться в замок и выполнить свою задачу. Она сделает все, что ей придется сделать.
Она повернулась к коню и неожиданно в тени деревьев увидела наблюдающего за ней графа Д'Ажене.
Ей потребовалось лишь мгновение, чтобы прийти в себя.
– Месье граф, – начала она, упершись руками в бока, – если женщина говорит, что хочет побыть одна…
– То обычно это означает обратное.
Элеонора склонила голову набок, изучая элегантную фигуру графа, держащего под уздцы своего коня, и улыбнулась.
– Иногда, месье. Но не всегда, – сказала она весело. – Сначала ей хотелось отчитать его за то, что он следил за ней, но она сдержалась. В такой чудесный день грешно было ругаться.
Он подвел своего коня к одной из лужиц и взглянул на нее из тени.
– А как насчет сегодня?
Она рассмеялась.
– Если бы не этот замечательный скакун, я бы ответила вам такой бранью, что даже дервиши попрятались бы от ужаса.
– Или крысы забились бы в темный угол?
– В очень темный угол.
– Но у вас был замечательный скакун, – сказал он и вышел на свет. Она наблюдала, как он снимает перчатки. Его длинные темные волосы расплелись, и прямые тяжелые пряди упали ему на плечи.
На его чувственных губах играла легкая улыбка. Темные глаза на резко очерченном лице говорили о наслаждениях – еще не испытанных и уже надоевших.
Ее восторг от поездки и решение заманить его в ловушку улетучивалось, как аромат цветка в слишком жаркий день. Ее телом овладело незнакомое ощущение, и ей это не понравилось.
– Замечательный скакун? – эхом отозвалась она и обняла себя снова, на этот раз чтобы согреть свое внезапно похолодевшее тело. – Ах, да, да. – Она отвернулась и посмотрела на расстилавшуюся за рекой долину. – Мой дядя был так добр, что разрешил мне взять, по всей видимости, призового скакуна.
Д'Ажене приблизился к ней сзади.
– Да, добр, – согласился он.
Элеонора стояла, скрестив руки на груди и положив ладони себе на плечи. Граф погладил ее пальцы легким, трепетным движением.
Она отступила в сторону и опустила руки.
– Какая прекрасная долина, – сказала она, поведя рукой в сторону реки.
– Правда?
Она вздрогнула и взглянула на графа, не спускавшего с нее глаз.
– Конечно, – ответила она и снова посмотрела вдаль. Д'Ажене сел перед ней на валун в нескольких шагах от обрыва.
– Что делает ее красивой? – спросил он, все так же пристально глядя на нее.
Удивившись, она ответила:
– Деревья, река…
– Подойдите сюда.
– Я достаточно хорошо вижу отсюда.
– Нет, мадам, это не так. Ваши собственные слова выдают вас. – Его тон был дразнящим, вызывающим.
Элеонора вспомнила письма матери. Там было много советов о том, как держать себя с мужчиной, который будет восторгаться красотой ее глаз, и ни слова о том, как быть, если он говорит, что эти глаза ничего не видят. Она представила, каким равнодушным станет взгляд этих глаз, если она потеряет мужество и сбежит.
Она подошла к краю обрыва и вытянула шею, вглядываясь вдаль. Она была привычна к высоте – но не к нему.
– Я вижу дорогу, ведущую к реке, – начала она и с надеждой посмотрела на графа.
Он встал, слишком грациозно для мужчины, подвел ее к валуну и сел лицом к ней.
– Мадам Баттяни, – сказал он тихим чарующим голосом, – мне доводилось видеть ландшафты с деревьями, рекой и дорогой, по которой Вергилий мог вести Данте в ад.
Ахилл закрыл свои глаза ее ладонями, и она почувствовала тепло его кожи. Сейчас ей не могли помочь никакие письма, а все ее инстинкты вдруг покинули ее.
– Скажите, что вы видите. – Он медленно гладил ее пальцы, прижимая их к своему лицу. Незнакомая искра вспыхнула и пробежала по ней, как капля смолы, выступившая на горящем дереве и падающая в пламя.
– Мы играем в детскую игру, месье? – спросила она, неприятно пораженная ощущением, струящимся под самой кожей.
Она почувствовала, как дрогнули в улыбке мышцы его лица.
– Нет, не в детскую, мадам. – Она попыталась убрать руки, но его мягкие пальцы неожиданно крепко сжались. – Что вы видите?
«Какое подвижное, какое выразительное у него лицо», – подумала она. Что за правда о нем скрывалась под кончиками ее пальцев? Она заставила себя отвести от него взгляд. Ей не нужна была правда, ей нужно было лишь…
– Я вижу мыс, а на нем глупого мужчину, сидящего на валуне перед еще более глупой женщиной. По-настоящему красива здесь лишь долина с текущей по ней рекой.
