Текст книги "Призванные луной"

Автор книги: Патриция Бриггз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Он не возражал, как сделал бы Сэмюэль, против того, чтобы вела я. Я никогда не видела, чтобы Чарльз управлял машиной; он предпочитал ездить верхом или бегать волком. Пересаживаясь на пассажирское место, он оглянулся на закутанное в брезент тело. И без всяких комментариев пристегнулся ремнем.

Когда мы вернулись в мотель, я потянула дверь офиса. В конторе находился Карл с молодой рыжеволосой девушкой, должно быть, пропавшей Марли, хотя я не могла узнать в ней знакомую мне шестилетку.

– Мерседес нужна комната, – произнес Чарльз. Карл ни о чем не спрашивал, просто протянул мне ключ.

– По ту сторону дороги, самый дальний от номера один.

Я посмотрела на число «18» на ключе.

– Разве ты не в курсе, что теперь нельзя помечать ключи?

– У нас не бывает воровства, – с улыбкой ответил Карл. – К тому же, ты работала здесь года два и знаешь: один и тот ж ключ подходит ко всем номерам, кроме первого.

Я подбросила ключ в воздух.

– И то верно.

Чарльз открыл передо мной дверь.

– Если заберешь багаж и дашь мне ключи от твоей машины, я позабочусь о теле.

Должно быть, я выглядела удивленной.

– Не волнуйся, – сухо проговорил он. – Я попрошу вести Карла.

– У меня нет багажа. – Я достала ключи и протянула ему, но схватила его за руку, прежде чем он ее отдернул. – Мак был хорошим парнем, – сказала я, не знаю почему.

Чарльз ни к кому не притрагивается небрежно или случайно. Мне всегда казалось, что он меня презирает, хотя со мной он обращался так же отчужденно вежливо, как со всеми. Но теперь он положил свободную руку мне на голову и на мгновение прижал ее к своему плечу.

– Я о нем позабочусь, – пообещал он, тут же отступая.

– Его звали Алан Маккензи Фрейзер. Он кивнул.

– Я присмотрю, чтобы с ним обошлись достойно.

– Спасибо. – Я повернулась и пошла в свой номер, чтобы не заплакать при нем.

Глава шестая

На ночном столике лежала аккуратная стопка журналов «Нэйшнл джиогрэфик» и одинокий пейпербек. Как я помнила, все это первоначально раздобыли, чтобы компенсировать отсутствие телевизоров. Когда я здесь убирала комнаты, так высоко в горах не было приема. Теперь на крыше мотеля стоит тарелка, а в номере – небольшой телевизор, который можно смотреть либо с кровати, либо со стула из кухни.

Мне не интересны повторы старых фильмов и мыльные оперы, поэтому я стала лениво перелистывать журналы. Они казались знакомыми. Может, та самая стопка, которая лежала здесь, когда я в последний раз приводила в порядок этот номер: самый свежий за май 1976 года, так что это вполне вероятно. А может, просто журналы, много лет пролежав в приемных, становятся похожими друг на друга.

Я подумала, не лежит ли сейчас Джесси где-нибудь в больнице. Мысль метнулась к моргу, но я тут же призвала ее к порядку. Паника ничему не поможет. Я делаю все, что могу.

Взяв книгу, я села на кровать. Обложка выглядела малообещающе – рисунок амбара в стиле Висконсина, но я все равно раскрыла книгу. И закрыла, не прочитав и первого предложения. Не могла вынести одиночество и ничегонеделание.

Вышла из комнаты. Стало холодней, чем раньше, а я все еще в футболке, поэтому к первому номеру я побежала.

Адам лежал на кровати на боку в волчьей форме, морда его была замотана. Над ним стоял Сэмюэль лишь в старых джинсах и пластиковых перчатках. То, что я не задержалась на нем взглядом, свидетельствовало о том, как меня беспокоил Адам. Сидевший у стены Чарльз ничего не сказал.

– Закрой дверь! – рявкнул Сэмюэль, не поднимая головы. – Черт побери, Мерси, нужно было обработать рану, прежде чем бросать его в машину и ехать – ты должна знать, как быстро у нас срастаются кости. Теперь придется ломать ему ногу.

Раньше Сэмюэль никогда не кричал на меня. Из всех знакомых мне вервольфов он меньше всего склонен к насилию.

– Я не умею вправлять кости, – ответила я, обхватывая себя руками. Но он прав. Я знала, что вервольфы излечиваются невероятно быстро – просто не подумала, как это связано со сломанными костями. Я представления не имела, что у него с ногой. Это было глупо. Все-таки следовало позвонить Даррилу.

– Долго ли нужно учиться, чтобы вправлять ногу? – продолжал Сэмюэль, не сделав никакой паузы. – Надо было только потянуть за нее. – Он мягко прощупывал ногу Адама. – В его стае должен быть кто-нибудь с медицинской подготовкой. Надо было позвать на помощь, если самой мозгов не хватило. – Обратившись к Адаму, он произнес: – Приготовься.

Со своего места у двери я не видела, что он делает, но кость явно хрустнула; Адам дернулся и издал звук, который я не хотела бы услышать снова.

– Я боялась, что кто-то в стае связан с нападавшими, – прошептала я. – Адам был без сознания. Я не могла его спросить. И в стае нет никого достаточно сильного, чтобы сдержать волка Адама.

Сэмюэль взглянул на меня и выругался.

– Если можешь только хныкать, убирайся отсюда! Несмотря на свое состояние, Адам заворчал, повернул голову и посмотрел на Сэмюэля.

– Прости, – сказала я и вышла, плотно закрыв за собой дверь.

Двадцать минут я таращилась на первую страницу книги, прежде чем кто-то постучал в дверь. Нос сообщил мне, что это Сэмюэль, поэтому я не стала отвечать.

– Мерси?

Голос его звучал мягко, точно как я его помнила, с легким кельтским акцентом.

«Уеду рано утром и сразу же отправлюсь искать Джесси, – решила я, глядя на дверь. – Кто-нибудь сможет отвезти Адама, когда он будет готов к пути. Если выеду, как собираюсь – смогу больше не видеться с Сэмюэлем».

– Мерси, я знаю, ты меня слышишь.

Я молчала, не хотела с ним разговаривать. Он прав. Я оказалась бесполезной: шесть часов везла израненного Адама из-за случайного замечания Даррила, которое, возможно, вообще ничего не значило. Конечно, как я и сказала Сэмюэлю ранее, стае все равно пришлось бы везти Адама в Монтану или по крайней мере просить прислать доминанта, пока Адам не в состоянии контролировать себя, но его сломанная нога была бы вправлена. Даррил и стая могли бы начать поиски Джесси, а Адам благополучно поправлялся бы, не будь я так глупа. Я привыкла быть компетентной в моем мире двигателей и запасных частей автомобилей. Будь Адам машиной, я бы знала, как с ним поступить. Но в Осиновом Ручье я всегда была недостаточно хороша – по-видимому, некоторые вещи никогда не меняются.

– Послушай, Мерси, прости. Если ты не умеешь оказывать первую помощь и не доверяла его стае, то ничего не могла сделать.

Голос его был сладким, как патока; но мать научила меня, что следует верить первому, что исходит из уст мужчины: именно это правда. Если у мужчины есть время подумать, он меняет сказанное на более социально приемлемое, на что-то такое, что тебе понравится и поможет ему легче достичь своего. Я знала, чего он хочет, чего он всегда от меня хотел, даже если, занятый ранами Адама, сам Сэмюэль об этом забыл.

– Адам вырвал из меня кусок, за то что я был груб с тобой, – уговаривающим тоном продолжал Сэмюэль. – Он прав. Я вышел из себя, потому что не люблю причинять без необходимости боль, и сорвал зло на тебе. Могу я войти, чтобы мы поговорили не через дверь?

Я устало потерла лицо. Мне больше не шестнадцать, чтобы убегать от трудностей, каким бы привлекательным ни казался выбор. Приходилось неохотно признать, что и мне надо кое-что ему сказать.

– Хорошо, – произнес он. – Хорошо, Мерси. Увидимся утром.

Он уже собрался было уйти, когда я открыла дверь.

– Заходи. – Я дрожала на ветру, пробиравшем меня сквозь футболку. – Но поторопись. Здесь ужасно холодно.

Он повернулся и принялся отряхивать снег с ног, прежде чем вошел в мой номер. Здесь он снял пальто и бросил на стул у двери, и я увидела, что он где-то раздобыл футболку. У вервольфов повсюду в городе припасена одежда на случай, если кому-нибудь понадобится быстро одеться: в основном вещи унисекс, вроде джинсов, футболок и свитеров. Футболка была ему немного мала и облегала, как вторая кожа. Если бы у него была хоть унция жира или меньше мышц, это выглядело бы глупо, но он сложен, как стриптизер.

Тело у него великолепное, но не знаю, кто бы назвал его красивым. У него определенно нет обворожительной внешности Адама. Глаза Сэма посажены глубоко, нос слишком длинный, рот чересчур широкий. Внешность в человеческой форме гораздо менее поразительна, чем в волчьей: светлые серо-голубые глаза и каштановые волосы, немного выцветшие на солнце.

Я не могла судить о нем объективно: это Сэм, который был моим другом, защитником и возлюбленным.

Я отвела взгляд от его лица и опустила глаза, чтобы он не мог прочесть в них гнев – да и другие кипевшие во мне чувства, пока я не взяла их по контроль. Если он что-то понял неверно, это не моя вина. И я не позволю ему с собой спорить.

– Не думал, что ты захочешь поговорить со мной, – произнес он с тенью прежней легкой улыбки в голосе.

– Я тоже, – мрачно сказала я своей обуви – не могла заставить себя посмотреть на него. – Но я должна извиниться.

– Нет, – осторожно ответил он. Очевидно, он слишком умен, чтобы поверить в мою покорность. – Тебе не за что извиняться. Мне не следовало щелкать тебя по носу.

– Все в порядке. Вероятно, ты прав. Я нашла Мака мертвым, а Адама – почти мертвым и запаниковала. – Подойдя к кровати, я села на нее, потому что это было самое удаленное от Сэма место в номере. И только тут решилась снова взглянуть на него. – Мое извинение запоздало на многие годы. Мне следовало поговорить с тобой перед отъездом. Я должна была предупредить, что решила уехать в Портленд.

«Боялась, что сделаю какую-нибудь глупость: застрелю тебя или – еще хуже – заплачу, но этого тебе знать не обязательно».

Легкая улыбка исчезла с лица Сэма, осталась только нейтральная осторожность, настороженность, словно он ожидал ловушки.

– Отец сказал мне, что уговорил тебя уехать к матери, вместо того чтобы бежать со мной.

– И долго ли ты меня ждал? После того как Бран застал нас обнимающимися и целующимися в лесу и объявил мне, что отсылает меня в Портленд, Сэмюэль решил, что мы с ним убежим. Мне надлежало незаметно ускользнуть и встретиться с ним в лесу в миле от дома. Но Маррок все знал – он такой. Он мне объяснил, почему Сэмюэль хочет сделать меня своей подругой – и это были совсем не те причины, о которых я помышляла.

Поэтому пока Сэмюэль меня ждал, Чарльз вез меня в Либби, где на следующее утро я должна была сесть в автобус до Портленда.

Не отвечая, Сэмюэль отвел взгляд.

По-своему Сэмюэль самый благородный из всех, кого я знаю, и это делало его предательство особенно болезненным: теперь я увидела, что он никогда не любил меня. Он пообещал, что будет ждать меня, и я была уверена, что даже после того, как он понял, что я не приду, не уходил очень долго.

– Так я и думала, – тихо сказала я.

«Черт побери, он не должен на меня так действовать!» Я поймала себя на том, что вдыхаю глубже, чтобы уловить его запах.

– Я должна была дать знать тебе, что изменила свое решение. – Я ногтями цеплялась за обрывки прошлого. – Прости, что уехала, не сказав тебе ни слова. Это было неправильно и нехорошо.

– Отец мне признался, что велел тебе так поступить. – Голос Сэма звучал отчужденно, он отвернулся от меня и смотрел на влажное пятно у своих ботинок.

– Я не из его стаи! – выпалила я. – Мне всегда давали это понять совершенно отчетливо. Это значит, что тогда я не обязана была подчиняться Брану. Мне не следовало его слушаться, и я знала это. Прости. Не за то, что уехала – это было верное решение, – но за то, что не сказала тебе. Я струсила.

– Отец рассказал мне, о чем беседовал с тобой. – Начал Сэм достаточно спокойно, по мере продолжения в его голосе появились признаки гнева. – Но ты и так должна была все сознавать. Я ничего от тебя не скрывал.

Ни его голос, ни поза не были оборонительными; он действительно не понимал, что сделал со мной – каким бы очевидным мне это ни казалось. Но его сила в том, что он волк доминант. Эта сила подняла меня на ноги, и я только на полпути к нему сообразила, что делаю.

– Послушай, Сэмюэль. – Я резко затормозила, чтобы не коснуться его. – Я устала. День был тяжелый. Не хочу ссориться с тобой из-за прошлого.

– Хорошо. – Теперь голос его звучал спокойно, и Сэмюэль слегка кивнул, словно самому себе. – Поговорим завтра. – Он надел пальто и пошел к выходу, но потом повернулся. – Едва не забыл. Чарльз и Карл увезли тело…

– Мака, – резко сказала я.

– Мака, – мягко повторил он. (Жаль, что он это сделал: от его сочувствия у меня слезы навернулись на глаза.) – Мака отвезли в нашу больницу и пригнали фургон назад. Чарльз отдал ключи мне. Он вернул бы их сам, но ты слишком быстро ушла. Я ему сообщил, что пойду извиняться, и он передал их мне.

– Он закрыл фургон? – спросила я. – У меня там пистолет и ружье, заряженные против вервольфов… – Упоминание об оружии воскресило в памяти кое-что странное. – Да, возле Адама, когда забирала его, я обнаружила шприц с транквилизатором.

– Фургон заперт, – ответил Сэм. – Чарльз отнес шприц в лабораторию; он заявил, что от него пахнет серебром и Адамом. Теперь, зная, при каких обстоятельствах ты его нашла, я попрошу изучить его внимательней.

– Мака использовали в экспериментах, исследовали какой-то наркотик, действующий на вервольфов.

Сэмюэль кинул.

– Помню, ты уже говорила нам об этом.

Он протянул мне ключи, и я взяла их, стараясь не притронуться к его руке. Он улыбнулся, как будто я сделала что-то забавное, и я поняла, что была недостаточно бдительна. Если бы я ничего к нему не испытывала, меня бы не беспокоило прикосновение к его руке. Живя с людьми, я забываю, как трудно что-нибудь утаить от вервольфа. – Спокойной ночи, Мерси, – произнес он и ушел. Комната после его ухода опустела. «Мне лучше завтра уехать», – подумала я, слушая, как снег скрипит под его ногами.

Я в третий раз перечитывала одну и ту же страницу, когда в дверь снова постучали.

– Я принес обед, – послышался приятный мужской голос.

Я отложила книгу и открыла дверь.

Светловолосый молодой человек с непримечательным лицом держал поднос с двумя завернутыми в полиэтилен сэндвичами и парой пластиковых чашек с горячим шоколадом, а также темно-синюю зимнюю куртку. «Может, это и еда, – подумала я, – но если Бран решил выглядеть как стандартный доставщик, то, вероятно, не без причины. Он любит быть незаметным».

Он слегка улыбнулся, когда я не уступила ему дорогу.

– Чарльз рассказал мне, что с Адамом все будет нормально, а Сэмюэль свалял дурака.

– Сэмюэль извинился, – заметила я, впуская его в номер.

На крошечной кухоньке – плита на две горелки, небольшой холодильник и крытый пластиком стол с двумя стульями. Бросив куртку на кровать, Бран поставил поднос на стол и разложил его содержимое так, что с каждой стороны оказались сэндвич и чашка.

– Чарльз сообщил мне, что у тебя нет пальто, поэтому я принес это. И решил, что ты не прочь что-нибудь съесть. Потом можем обсудить, что делать с твоим Альфой и его исчезнувшей дочерью.

Он сел на стул и жестом пригласил меня сесть на другой. Я села и поняла, что целый день ничего не ела – не была голодна. И сейчас не хотела.

Верный своему слову, Бран молчал, пока ел, а я клевала по чуть-чуть. У сэндвичей был привкус холодильника, но какао оказалось горячим, с ароматом зефира и ванили.

Бран ел быстрее меня, но терпеливо ждал, пока я закончу. Сэндвичи относились к категории тех огромных «сабвеев», после которых вы остаетесь сытыми целую неделю.[13]13
  Сабвей – огромный бутерброд с самой разной начинкой, которую кладут здесь же по вашему выбору. Сеть ресторанов, где их продают, называется так же. – Прим. Перев.


[Закрыть] Я съела часть, а остальное завернула в полиэтилен. Бран съел все: вервольфам нужно много пищи.

Моя приемная мать говаривала: «Никогда не держи вервольфа голодным, иначе он присоединит тебя к своему ленчу». И после этого всегда трепала мужа по голове, даже если он был в форме человека.

Не знаю, почему я тогда об этом подумала и почему от этой мысли у меня на глаза навернулись слезы. Мои приемные родители уже почти семнадцать лет как мертвы. Мать умерла, пытаясь стать вервольфом. Как-то раз она сказала, что стареет с каждым годом, а он – нет. Женщин, призванных луной, очень мало, потому что они обычно не переживают перемену. Месяц спустя мой приемный отец умер от тоски по матери. Мне тогда было четырнадцать.

Я отпила какао и ждала, когда Бран заговорит.

Он тяжело вздохнул и откинулся на стуле, держа его в равновесии на двух ножках; его собственные ноги повисли в воздухе.

– Люди так не делают, – заметила я. Он приподнял бровь.

– Что не делают?

– Не балансируют так. Только подростки, выделываясь перед девочками.

Он резко поставил стул на все четыре ножки.

– Спасибо.

Бран старается казаться как можно более похожим на человек, но все равно его благодарность прозвучала чуть резковато. Я торопливо глотнула какао, чтобы он не заметил моей улыбки.

Он оперся локтями о стол и сложил руки.

– Что собираешься делать, Мерси?

– О чем ты?

– Адам – в безопасности и выздоравливает. Мы узнаем, кто убил твоего друга. А каковы твои действия?

Бран может испугать. Он психический – по крайней мере он сам так это называет, если его спросить. А значит это, что он с любым вервольфом может общаться мысленно, мозг с мозгом. Именно поэтому Чарльз мог в лесу говорить за него. Бран использует это свое качество наряду с другими, чтобы держать под контролем североамериканские стаи. Он утверждает, что может заставить других слышать свои мысли, но в обратную сторону это не действует.

В стае шепчутся, что у него есть и другие способности, но какие именно, никто не представляет. Чаще всего утверждают, что он действительно умеет читать мысли. Он всегда точно знает, кто повинен в той или иной неприятности, случающейся в его городе.

Моя приемная мать, обычно смеясь, заявляла, что именно эта репутация делает его непогрешимым: ему стоит только войти в комнату и определить, кто смотрит на него самыми виноватыми глазами. Может, она и права, но когда как-то раз я попыталась выглядеть невинной, это не сработало.

– Уеду завтра утром.

«Очень рано, – подумала я. – Чтобы снова не разговаривать с Сэмюэлем – и начать и искать Джесси». Бран покачал головой и нахмурился.

– Днем.

Я почувствовала, как от удивления поднялись мои брови.

– Что ж, – осторожно произнесла я, – если ты знаешь, что я собираюсь делать, почему бы прямо мне не сказать об этом, а не спрашивать?

Он слегка улыбнулся.

– Если подождешь до середины дня, Адам будет способен ехать с тобой, а Сэмюэль что-нибудь разузнает о том, как твой молодой человек… Алан Маккензи умер. Сэм сегодня всю ночь проведет в лаборатории за вскрытием и изучением шприца. – Бран наклонился ко мне. – Это не твоя вина, Мерси.

Я пролила какао на футболку.

– Дерь… – Я прикусила язык. (Бран не одобряет бранные слова.) – Ты можешь читать мысли.

– Я знаю, как работает твой ум, – ответил Бран с легкой улыбкой, которая совсем не была самоуверенной. Сразу взяв бумажное полотенце, он смочил его над раковиной и протянул мне, а я тем временем отлепила футболку от тела: какао все еще горячее, хотя и не обжигающее.

И пока я промокала футболку и кожу у раковины, он продолжал:

– Если только ты не слишком изменилась – а это вряд ли возможно, – когда кому-нибудь больно, ты считаешь это своей виной. Мне Адам рассказал все, что знает, и никакого отношения к тебе это не имеет.

– Ха… ты точно телепат. Он в волчьей форме и говорить не может. – С футболкой я сделала все возможное, но пожалела, что у меня нет смены.

Бран усмехнулся.

– Уже может. Иногда перемена помогает нам быстрее выздоравливать. Обычно мы из человека становимся волком, но перемена в противоположную сторону тоже действует. Сэмюэль ему не очень понравился. – Улыбка Брана стала шире. – Прежде всего Адам выругался. Заявил, что Сэм любитель, а не профессионал. Что Альфа не имеет дел с теми, кто не умеет обращаться с ранами. И добавил, что у тебя иногда больше мужества, чем ума. – Бран указал чашкой на меня. – Кстати, я с ним согласен – именно поэтому я попросил Адама присмотреть за тобой, когда ты оказалась на его территории.

«Вот как, – подумала я, стараясь не выглядеть слишком ошеломленной. – Значит, Адаму было приказано опекать меня? Мне казалось, что наши странные взаимоотношения основаны на чем-то другом». Знание того, что Бран велел следить за мной, меняло окраску всех наших разговоров.

– Не люблю лгать, – сказал Бран, и я поняла, что не сумела скрыть реакцию на его откровения, – даже умолчанием. С самой жестокой правдой можно иметь дело, можно победить ее, но ложь уничтожает душу. – Он выглядел так, словно говорит на основании личного опыта. – Эта нелюбовь заставляет меня вмешиваться, когда следовало бы отойти в сторону. – Бран помолчал, как будто ждал ответа, но я понятия не имела, к чему он ведет. Он сел и сделал глоток какао. – Были такие, кто считал, что от тебя нужно скрыть правду о смерти Брайана.

Брайан – это мой приемный отец.

Я вспомнила, как проснулась однажды после Рождества, услышав на кухне низкий голос Брана. Когда я вышла из своей комнаты, Бран сообщил мне, что полиция нашла тело Брайана в реке Кутеней.

Вервольфу трудно совершить самоубийство. Даже серебряная пуля не в состоянии помешать самоизлечению. Эффективно отсечение головы, но его трудно достичь при суициде. Хорошо действует утопление. Вервольфы очень мускулисты и плотно сложены; даже если они хотят плыть, им это трудно, потому что, как у шимпанзе, у них слишком много мышц и слишком мало жира, чтобы держаться на поверхности.

– Кое-кто в стае хотел представить все как несчастный случай. – Голос Брана звучал задумчиво. – Мне говорили, что четырнадцать лет – слишком мало, чтобы воспринять мысль о самоубийстве, особенно сразу после смерти подруги Брайана.

– Ее звали Эвелин, – напомнила я. У Брана есть тенденция не обращать внимания на окружающих людей, словно их не существует. Сэмюэль однажды сказал мне, что это происходит потому, что люди очень хрупки и Бран видел слишком много их смертей. Я подумала, что если я в четырнадцать лет смогла справиться со смертью Эвелин, то Бран тем более.

Он бросил на меня подавляющий взгляд. Когда я не опустила глаза, как требует протокол, он скривил губы и спрятал их за чашкой.

– Действительно, Эвелин. – Он вздохнул. – Когда ты решила жить одна, а не возвращаться к одной матери, я с этим согласился: ты доказала свое мужество и имела право на выбор. – Он осмотрел комнату. – Помнишь наш последний разговор?

Я кивнула и наконец села. Даже если он сегодня не настаивает на соблюдении протокола, как-то неловко стоять, когда он сидит.

– Тебе было шестнадцать, – произнес он. – Ты была слишком молода для него – слишком молода, чтобы понять, что ему действительно от тебя нужно.

Когда Бран застал нас с Сэмом целующимися в лесу, он отослал меня домой, потом пришел на следующее утро и сообщил, что он уже переговорил с моей настоящей матерью и она в конце недели ждет меня. Он меня отправляет, и я должна собрать все, что хочу взять с собой.

Да, я собралась, но не для того, чтобы ехать в Портленд; собралась, чтоб бежать с Сэмюэлем. Он обещал, что мы поженимся. Мне не приходило в голову, что в шестнадцать лет невозможно выйти замуж без разрешения родителей. Несомненно, Сэмюэль нашел бы решение и в этом случае. Мы хотели перебраться в большой город и жить вне всякой стаи.

Я любила Сэмюэля, любила с тех пор, как умер мой приемный отец и Сэмюэль принял на себя роль моего опекуна. Брайан был мне дорог, но Сэмюэль оказался гораздо более эффективным защитником. Даже женщины перестали меня преследовать, когда за моей спиной встал Сэмюэль. Он был забавен и очарователен. Вервольфы не часто бывают веселыми и беспечными, но у Сэмюэля эти качества были в изобилии. Под его крылом я научилась радоваться – весьма соблазнительное ощущение.

– Ты заявил, что Сэмюэль меня не любит, – сказала я Брану, чувствуя себя так, словно рот у меня набит опилками. (Не знаю, как он узнал о планах Сэмюэля.) – Что ему просто нужна самка, которая выносила бы ему детей.

Беременность от вервольфов в половине случаев заканчивается выкидышем. До нормального срока женщины способны выносить только тех детей, которые станут полностью людьми. У женщин вервольфов выкидыш происходит в первое же полнолуние. Но волки и койоты могут скрещиваться и давать жизнеспособное потомство, почему бы тогда не смогли мы с Сэмюэлем? Он считал, что некоторые наши дети могут быть людьми, может, даже ходячими, как я, но некоторые родятся вервольфами – и все они будут жить.

До тех пор, как Бран не объяснил мне все это, я не осознавала, почему и Ли, и все женщины так враждебно ко мне относятся. – Мне не следовало говорить тебе это, – произнес Бран.

– Пытаешься извиниться? – спросила я. Я не понимала, что он хочет мне сказать Мне было шестнадцать. Сэмюэль мог казаться молодым, но, насколько помню, он всегда был вполне взрослым. Сколько? Пятьдесят лет? Шестьдесят?

Когда я любила его, меня это не тревожило. Он никогда не вел себя так, будто он старше меня. Вервольфы обычно не распространяются о своем о прошлом, как это делают люди. Большую часть того, что мне было известно о Бране, я узнала от приемной матери Эвелин. Но она была человеком.

– Я была молода и глупа, – заявила я. – Мне нужно было слышать то, о чем он вел речь. Так что если ищешь прощения, оно тебе не нужно. Спасибо.

Он наклонил голову. В человеческой форме глаза у него теплого зеленоватого цвета, как освещенный солнцем дубовый лист.

– Я не прошу прощения. Не у тебя. Я объясняю. – Тут Бран улыбнулся, и сразу стало заметнее обычно слабое сходство с ним Сэмюэля. – А Сэмюэль немного старше шестидесяти. – Веселость, как и гнев, возвращали в речь Брана следы старого его родины – Уэллса. – Сэмюэль – мой первенец.

Я удивленно смотрела на него. У Сэмюэля нет ничего общего со старшими волками. Он водит машину, у него есть стереосистема и компьютер. Он на самом деле любит окружающих, даже людей, и, когда необходимо, именно его Бран использует для переговоров с полицией и властями.

– Чарльз родился через несколько лет после того, как ты приехал сюда с Томпсоном, – сказала я Брану, как будто он сам этого не знал. – Это было когда… в 1812?

Учась в колледже, я много читала о Дэвиде Томпсоне, привлеченная его связью с Браном. Валлиец по рождению, картограф и торговец мехами, он вел дневники, но ни разу не упомянул Брана. Читая, я гадала, не было ли тогда у Брана другого имени, или Томпсон знал, кто такой Бран, и потому не упоминал о нем в дневниках, которые были в основном адресованы его нанимателям: в них было очень мало личного.

– Я пришел с Томпсоном в 1809 году, – уточнил Бран. – Чарльз родился весной, я думаю, 1813. К тому-времени я оставил Томпсона и «Северо-Западную компанию», а сэлиши считают время не по христианскому календарю. Сэмюэль родился от моей первой жены, когда я еще был человеком.

Я никогда не слышала, чтобы он так много рассказывал о своем прошлом.

– Когда это было? – спросила я, ободренная его необычной откровенностью.

– Очень давно. – Он отбросил этот вопрос, пожав плечами. – Поговорив с тобой тем вечером, я оказал плохую услугу своему сыну. Я решил, что слишком усердствую с правдой, и Сообщил тебе только часть ее.

– Да?

– Я сказал то, что считал необходимым в то время. Но в свете последующих событий я лучше понял сына и хочу, чтобы ты тоже его поняла.

Меня всегда бесило, когда он начинал говорить загадочно. Я стала резко возражать, но заметила, что он опустил глаза. Я привыкла жить среди людей, для которых язык телодвижений менее значителен, чем язык слов, и потому едва не пропустила главное. Альфы – особенно этот Альфа – никогда не отводят взгляд, когда на них кто-нибудь смотрит. Это показывает, как он себя чувствует от того, что ему предстоит сделать.

Поэтому я сбавила тон и просто попросила:

– Расскажи.

– Сэмюэль стар. Почти так же стар, как я. Первая его жена умерла от холеры, вторая – от старости, третья – во время родов. У его жен было восемнадцать выкидышей; дюжина детей умерла во время родов и только восемь дожили до трех лет. Один умер от старости, четверо – от эпидемии, трое погибли, не пройдя перемену. У него нет живых детей, и только один, родившийся раньше Чарльза, достиг зрелого возраста. – Бран помолчал и поднял на меня взгляд. – Возможно, это даст тебе понять, как много для него значило, что в тебе он нашел партнершу, которая могла рожать ему детей неуязвимых перед судьбой, таких, которые могли бы стать вервольфами, как Чарльз. У меня было достаточно времени, чтобы обдумать наш разговор, и я понял, что еще тогда должен был тебе сказать все это. Ты не первая принимаешь Сэмюэля за молодого волка. – Он слегка улыбнулся. – В те дни, когда Сэмюэль еще был человеком, шестнадцатилетние девушки часто выходили за мужчин, гораздо старше себя. Иногда представления мира о добре и зле меняются для нас слишком быстро.

Изменилось ли что-нибудь, если бы я понимала степень потребности Сэмюэля? Страстная, тоскующая по любви девочка-подросток, столкнувшаяся с холодными фактами? Разглядела бы я за числами ту боль, которую причинили все эти смерти?

Вряд ли я пересмотрела бы свое решение. Я и сегодня не вышла бы за того, кто меня не любит; но, наверно, я стала бы лучше думать о нем. Оставила бы письмо или позвонила бы, добравшись до дома матери. Может быть, я даже набралась бы храбрости, чтобы попрощаться с ним, не будь так обижена.

Я отказалась размышлять о том, как рассказ Брана повлиял на мое теперешнее отношение к Сэмюэлю. В любом случае это неважно. Завтра я возвращаюсь домой.

– Всегда существовали такие вещи, которые я не мог тебе объяснить. – Бран улыбался, но улыбка его была невеселой. – Я упустил из виду, что знаю не все. Два месяца спустя после твоего отъезда Сэмюэль исчез.

– Он рассердился из-за твоего вмешательства? Бран покачал головой.

– Вначале может быть. Но мы все обсудили с ним в день твоего отъезда. Он был бы более сердит, если бы не чувство вины за то, что воспользовался положением ребенка. – Он потрепал меня по руке. – Он знал, что делает, и понимал, что ты почувствуешь, что бы ни говорил себе и тебе. Не заставляй его ощущать себя жертвой.

«Никаких проблем».

– Не буду. Но если он не злился на тебя, то почему исчез?

– Ты многое понимаешь в нас, потому что выросла среди нас, – медленно произнес Бран. – Но иногда даже я кое-что упускаю. Сэмюэль видел в тебе ответ на свою душевную боль, но не на сердечную. Но это не все, что испытывал к тебе Сэмюэль, – сомневаюсь, что он сам это осознавал.

– Что ты имеешь в виду?

– Он чах после твоего ухода, – сказал Бран, и старомодное слово показалось странным в устах такого молодого человека, каким он выглядел. – Он похудел, не мог спать. Первый месяц он почти все время проводил в облике волка.

– Но что, по-твоему, с ним было? – осторожно спросила я.