355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Пат Бут » Сестры » Текст книги (страница 21)
Сестры
  • Текст добавлен: 17 сентября 2016, 20:56

Текст книги "Сестры"


Автор книги: Пат Бут



сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

21

У Роберта Фоли бывали трудные дни в жизни, но этот был самым худшим.

На столе перед ним лежали четыре фотографии. То, что было изображено на них, не укладывалось у него в голове.

По другую сторону стола, одетая, как и подобает по такому случаю, в черное с головы до ног платье от Дживанши, сидела самая раскупаемая писательница Америки.

– Я потратила целую вечность, чтобы отобрать лучшие, – в обычном своем непринужденном стиле проговорила Джули. – Мне кажется, я принесла достаточно выразительные снимки. Интересно, что будут говорить, увидев их? «Я не силен в фотографии, но знаю, что мне нравится».

Лицо Роберта Фоли сползло, как снежная лавина в Альпах. Несмотря на то, что он сидел, все тело скрутило судорогой, раздавило непомерным грузом изображенного на фотографиях. Не ощущая прохлады, создаваемой кондиционером, он весь покрылся потом.

Джули приближалась к вратам нирваны.

– Вам нравится мороженое? – спросила она с ненавистью ядовитой змеи.

Роберт Фоли сжал кулак так, что побелели костяшки пальцев, и со всего размаха ударил им по столу.

– Заткнись! Заткнись!

– Я только спросила, – удовлетворенно проговорила Джули Беннет.

– Где ты это взяла? – прошептал он.

– У подружки Джейн.

Ложь была правдой. Фотографии подтверждали это.

Роберт Фоли пытался понять. На одной фотографии Джейн предавалась любви с девушкой, на другой – напарница удовлетворяла Джейн самым невообразимым способом. Это не какие-нибудь поцелуи молодых подружек. Тут был самый страстный, умопомрачительный, испепеляющий секс, такая жесткая порнография, что впору резать алмазы. Джейн? Его Джейн? Нежная, любимая, смешливая, чувственная, прекрасная Джейн? Он отказывался верить.

– Это не Джейн, – произнес он со всей убежденностью психопата в момент исповеди.

– О, неужели не она? А я-то глупая. Надо же, как похожа на нее. А эта, другая девочка, так похожа на Люси Мастерсон, у которой она работала. Хорошо, что это так, потому что я собираюсь распространить кое-какие фотографии. Мне они кажутся просто замечательными, и если это не Джейн, тогда еще лучше.

– Нет!

Джули Беннет старалась запечатлеть в памяти каждое мгновение, каждый нюанс этой сцены. Этот идиот оказался прямее отрезка, соединяющего две точки. Она знала, что ему не совладать с собой, увидев счастливые снимки подлинно голубой любви. Он прекратит свои отношения с Джейн быстрее, чем Город соленых слез закроет филиал на Плато отступления.

– Почему ты показываешь мне… эти грязные снимки?

– О, я решила, что ты имеешь право знать. Мы, американцы, просто помешаны на этом, верно? Ответственный выбор, свобода информации, все – достояние гласности и на обозрении общественности?

Потому что ты не отрывался от ее глаз вчера вечером, подумала она, обхаживал и ублажал ее, как подросток посетившую его принцессу. Потому что она смотрела на тебя так, словно Солнечная система сияла на твоем морщинистом лбу, потому что она крепко держалась за твой пиджак и терлась своей мочалкой о твой болтающийся конец, черт бы тебя побрал, кусок ты старого дерьма. Потому что я хочу причинить ей боль. Боль и беспокойство, сердечную боль и унижение, заставить заплатить за всю отчаянную жизнь, которой я жила до сих пор.

Голос Роберта был тихим, отрешенным:

– Что ты собираешься с ними делать?

Джули отнеслась к вопросу так, словно его задал художественный редактор журнала «Космо», интересуясь, в каком месте журнала расположить фотографии.

– Да, хороший вопрос. Они немного фривольны для публикации на страницах «Хастлера», верно? А по-настоящему сальные журнальчики не пользуются большим спросом, так? А фотографии прекрасны. Интересно, подписала бы Джейн сигнальный экземпляр? Может быть, они заслуживают частного распространения. Что-то вроде ограниченного тиража для тех, кто определяет общественное мнение в городе, – Рон, Барбара, Пит Ривкин, принимавший тебя вчера, Дон Галвин в Эй-би-эс, нормальный парень с широкими взглядами. Пит, несомненно, имеет «право знать», не так ли? Может быть, некоторые из них он вставит в рекламные клипы «Ночей в Беверли-Хиллз».

Остался лишь один вопрос, который так любят задавать американцы.

– Почему? – прошептал он.

– Честное слово, доктор Фоли, я считала, что врачи знают ответы на подобные вопросы. Каждый раз, открывая журнал или включая телевизор, я натыкаюсь на замечательного «ученого», объясняющего мне, почему я поступаю так или иначе. Они редко соглашаются друг с другом, но, видимо, это не играет существенной роли. Что же, посмотрим. Может быть, это следствие неудачных родов, или моего «комплекса неполноценности», или проблемы с массовым бессознанием, если кое-кто хочет взять на себя немножко ответственности. Считаю, что в наши дни поступок Электры не моден, Фрейд подвергается критике, но, мне кажется, следует предусмотреть возможность, что все это связано с моим желанием переспать с собственным отцом…

Слова застряли у нее в горле, в ушах зашумело. Она ощутила, как кровь заструилась по всему ее телу. Сердце бешено заколотилось, позвоночник стал как желе. Внезапно ситуация перестала казаться смешной.

Сквозь наплывающий туман на нее проницательно смотрели глаза врача. Комната поплыла перед глазами.

В переговорном устройстве что-то трещало, однако в голосе Джейн совершенно отчетливо ощущался энтузиазм и радость предстоящей встречи.

– Потрясающе. Ты освободился очень рано. Заходи скорее.

Лицо Роберта Фоли напоминало маску смерти, когда от прикосновения к невидимой кнопке огромные ворота распахнулись.

Ужас и потрясение – это гиперболическое клише газетных заголовков наилучшим образом отражало его внутреннее состояние. Что-то должно было отступить: образ нежной красавицы, страстно смотревшей на него или объект вожделения лесбиянки. В сознании не было места для двух одновременно, разумеется, в его сознании – в этой чистой пустой гробнице холодной благотворительности и неземной добродетели.

Но было и другое чувство, которое невозможно было изгнать из сердца, то, что сопровождает познание любви, – ревность. Он целиком отдал себя Джейн. Он позволил ей изъять себя у Всевышнего, сошел с пьедестала, высокое и лишенное удобств положение, которое отделяло его от необходимости испытывать те же чувства, что и массы народа. И теперь ему отплатили.

Девушка, которую он избрал объектом своей любви, любила еще кого-то по имени Люси Мастерсон. Но существовала еще одна вероятность. А что, если она вовсе не любила Люси Мастерсон? Что, если на фотографиях изображена не любовь, а вожделение, или еще того хуже – способ заработать деньги?

Гнев кипел внутри. Как она смела? Как смела она любить его, когда занималась подобными делами с женщиной? Что еще скрывается под ковром ее прошлого? Что связывает ее с Джули – книжной королевой с ядовитым языком и отвратительными угрозами. Где она угодила в лапы дьяволу? Неужели Джули тоже гомосексуалка, стремящаяся отомстить неверной любовнице, или же одержимая ревностью соперница?

Джули ничего ему не сказала. Менее часа назад она выползла из его кабинета, выглядя так, словно ее вот-вот хватит сердечный приступ. Резкую перемену в настроении вызвал его простой вопрос «почему»? Но то было тогда, а теперь через секунду он встретится лицом к лицу с Джейн.

Он прошел мимо акации, через мощеный двор, его сердце восставало против того, что заставлял сделать разум. Случившееся скорее было трагедией Джейн, а не его. Если Джули Беннет сделает то, что обещает, карьера Джейн, вознесшейся на космическую высоту, вдребезги разлетится. Тогда ей потребуется спокойное понимание со стороны любимого человека. Но то, как он чувствовал себя в этот момент, почти не оставляло никакой надежды на подобный исход.

Резная дубовая дверь была открыта, и он ворвался в просторную прихожую. Джейн бросилась по кафельным плитам навстречу, протягивая руки и не замечая грозы, отражавшейся на его лице. Он грубо оттолкнул ее и уловил непонимание, вспыхнувшее в глазах.

Он держал их в руках. Все четыре. Жгущие и ужасные, с запечатленным на них посланием.

Роберт Фоли швырнул их ей, жестоко, бессердечно, желая причинить боль, боль, которую она причинила ему.

Джейн взглянула вниз. На ненависть. На злобу.

– О Господи! – воскликнула она.

– Почему ты мне ничего не сказала, Джейн? Я имел право знать. Клянусь перед Богом, я имел право знать.

В голове эхом звучали слова Джули Беннет.

Джейн отвернулась, качая головой, словно желая избавиться от опутавшей ее паутины кошмара.

Она взглянула на него, на его потрясенное, возмущенное лицо. Казалось, она сейчас заговорит. Она открыла рот. Отрицать очевидное? Оправдывать то, что невозможно оправдать? Объяснять необъяснимое?

Но он не дал ей возможности говорить. Ему не нужны ее слова. Он желал высказаться сам. Роберт Фоли весь дрожал от праведного возмущения.

– Как смела ты так поступить со мной, Джейн? Как могла ты скрывать свое порочное прошлое? Плохо, что ты воспользовалась моими друзьями, чтобы сделать себе карьеру, но как могла ты делать вид, что любишь меня, когда… когда прятала этот отвратительный секрет? Я поверил тебе – вот чем ты мне отплатила. Что еще предстоит мне узнать? Какие еще маленькие коварные сюрпризы ты мне приготовила?..

Его глаза сверкали яростью.

Ее тоже.

– Почему бы тебе не трахнуть самого себя, Роберт Фоли, – сказала она.

– Что?

– Я сказала, почему бы тебе не трахнуть самого себя, мистер Чистюля. Ты должен знать, как это делается. Я научила тебя этому.

Роберт Фоли отступил на шаг, на лице появилась неожиданная реакция.

– Джейн, – воскликнул он, сам не понимая, что хотел этим сказать. Нет, эту сцену нужно переписать как-то по-другому. В его сценарии первая роль отводилась гневу. Затем предполагалось, что она начнет просить прощения. И наконец, согласно замыслу, сценарий предписывал полное отпущение грехов.

– Не называй меня Джейн, ты, напыщенный, гордый дурак. Как смеешь ты врываться в мой дом, переполненный гордыней и предубеждением, читать мне наставления, понятия не имея, что все это означает? Тебе причинили беспокойство, Роберт Фоли? Ты считал себя олицетворением добродетели в этом испорченном мире, и все должны относиться к тебе, как ко второму пришествию? Что ж, на носу сенсация. Ты попал в переделку. Убирайся к черту из моего дома и проваливай из моей жизни.

– О, дорогая, – проговорил Роберт Фоли, пятясь в сторону двери.

Весь его гнев теперь исчез, то, что осталось внутри, было далеко не из приятных чувств.

Пришло ослепляющее понимание, что Джейн была абсолютно права.

Джейн ворвалась в студию, словно ракета с инфракрасным наведением в поисках мишени.

Вот и она – королева джунглей плоти, – стоит к ней роскошным задом, склонившись над неразлучной камерой.

У Джейн практически не было времени сориентироваться. Дверь была широко распахнута, она пригнулась и, подстегиваемая поднявшейся волной адреналина, устремилась к своей цели.

Люси полуобернулась на шум, когда кто-то крикнул:

– Эй! Чем могу помочь вам, леди?

Но она не успела среагировать: нога Джейн в теннисной туфле взметнулась вверх и, описав дугу, со всего маха врезалась в правую ягодицу Люси Мастерсон.

Одну-две миллисекунды казалось, что Люси, покачнувшись от удара, сможет удержать равновесие. Но похоже, что стойка лампы и отогнутый край красной бумаги, постеленной в ярде от обнаженной фигуры натурщика, придерживались другого мнения. Люси нелепо изогнулась, пытаясь избежать столкновения с препятствием, и рухнула вниз.

Центрфорвард для журнала «Бой», плоть которого, теряя эрекцию, начала обвисать, с ужасом смотрел, как лицо Люси Мастерсон приближается к его паху. Его попытка уклониться в сторону была слишком медленной. Бах, трах – и наше вам с кисточкой, сэр, – Люси вонзилась в него. Издав вопль удивления и боли, размахивая руками и извиваясь, он тоже рухнул на пол.

Джейн, выпрямившись, стояла, готовая дать отпор. За двадцать минут езды от дома до студии Люси гнев ее достиг апогея. Слезы ярости почти ослепили ее, когда она пронеслась мимо отеля «Беверли-Хиллз» и свернула с радиального направления прямо к Доэни. Люси Мастерсон дважды разрушила ее судьбу. Она отвратила от нее возлюбленного и поставила ее карьеру на самый край отвесного утеса. Гроза надвигалась.

Джейн ощутила, как нога горела сверху донизу. Следствие удара. Она разрядила в него переполнявшие ее эмоции с большей эффективностью, чем это могли бы сделать длительные сеансы аутотренинга и внутренней релаксации. Люси Мастерсон лежала там, где упала, с выражением крайнего изумления на лице. Ее изумили неизвестно откуда нанесенный удар в зад и саднящая боль в ягодице. Но еще более другое – самая замечательная вещь из всего вообразимого лежала прямо перед ней, у самых ее губ.

Джейн взглянула на нее, и внезапно чувство юмора заполнило вакуум, оставленный излившейся в удар яростью. Лицо ее сделалось мягче и расплылось в улыбке.

– Надо же, Люси, я и не знала, что эта штука – предмет твоего обожания.

Она засмеялась.

Люси тоже, видимо, не знала. Она лежала так несколько дольше, чем нужно.

– Интересно, что девушка должна делать с этим приспособлением? Курить?

Достопримечательная часть фотомодели уменьшалась в размерах с поразительной быстротой, так быстро, что и Джейн, и Люси стало интересно, не исчезнет ли она полностью, втянувшись внутрь тела. Затем натурщик заворочался, кое-как поднялся на ноги, проворчав: «Ну и дела», тряхнул длинными белокурыми кудрями и бросился в раздевалку, словно тушканчик в норку.

Джейн подошла к Люси, продолжая смеяться, и протянула ей руку, помогая встать с пола. Что-то было в этой девчонке. Она была уникальна. Джейн не могла подходить к ней со стандартами этого мира.

Люси позволила Джейн поднять себя с пола. На лице у нее играла скованная улыбка, когда она потирала болевшее место.

– Похоже, я свое получила, – сказала она.

– Ты продала те фотографии, Люси?

Обвинение вновь явно прозвучало в голосе Джейн.

Потрясение, изобразившееся на лице Люси, было неподдельным.

– Нет, ничего подобного. Неужели они всплыли? Кто-то выкрал их из моей комнаты, и я почти наверняка знаю, кто это сделал.

– Кто-то передал их моему другу. Отличная шутка, не так ли? Кто их украл?

– Джули Беннет. Уверена на девяносто процентов. В тот день она пригласила меня на ленч и некоторое время оставалась одна в моей квартире. Когда я вернулась позже, их уже не было.

Джули. Джули. Все время Джули. Сердце Джейн снова забилось. Конечно, это правда. Джули, которая не остановится ни перед чем, чтобы уничтожить ее. О Боже! Где они появятся теперь? У Ривкина? В косметических компаниях? В телесети?

– Похоже, мне конец, – просто сказала Джейн. – Ты меня уничтожила. Что, черт тебя подери, ты наделала, Люси? Господи, я была без сознания.

Люси широко развела руки:

– Послушай, дорогая, что я могу сказать? Я была под кайфом, обалдевшая, вне себя, увлечена тобой по уши. По-настоящему втрескалась в тебя, понимаешь? Главное преступление в том, что ты такая красивая. А я хотела верить, что ты действительно без комплексов. Джули так сказала, и что-то мне подсказывало, будто ты лишь делаешь вид, что до тебя трудно добраться. Извини, мне действительно жаль, что так вышло, но чем тут поможешь? – Она вздохнула: – Теперь ты стала знаменитостью. Эти снимки сработают подобно динамиту. На кой черт они нужны Джули? Разглядывать тебя тоже? Может быть, она хочет отвадить от тебя твоего друга и этим ограничится. Тебе нужно увидеть ее и все выяснить.

– Я не могу с ней разговаривать, Люси. Она хочет меня убить. Не оставляет попыток. Не знаю почему. Она, как помешанная, стремится раздавить меня. Одержима. Все, что я делаю, все, что у меня есть, она жаждет разрушить.

– Но как можно? Я хочу сказать, законно ли это? А полиция не сможет помочь?

– Думаю, нет. Это же не шантаж. Она не требует денег.

– Да, конечно, она просто распространяет изящные фотографии.

Лицо Люси вдруг просветлело.

– А знаешь, ее можно привлечь за нарушение авторского права.

Джейн попыталась улыбнуться, но ничего не получилось.

– Да, тебе хорошо смеяться, но что скажут клиенты «Эсте Лаудер», узнав, как их звезда отдыхает после тяжелого съемочного дня?

– Ты всегда можешь попробовать рекламировать мороженое.

Джейн шутя сделала движение ногой в сторону другой половины задницы Люси.

– Послушай, дорогая, если ты когда-нибудь еще раз посмеешь…

– Ни в коем разе, дорогая. Никогда в жизни. Я на диете.

– Что! Люси!

Они опять были подругами. Вот так всегда: Джейн приехала к ней с твердым намерением убить, а теперь смеется. Достаточно только взглянуть на Люси, чтобы понять почему.

Джейн угрюмо сидела за стойкой бара «Боди экспресс» и размышляла, что, черт подери, теперь делать. Ей все утро звонили из офиса Ривкина. Телефонная служба была в отчаянии, потому что она не отвечала на звонки. Сначала они были срочными, затем чрезвычайно срочными, затем какой-то идиот пробормотал бессмертные слова: «Дело жизни и смерти». Затем появятся курьеры, раз они не могут прорваться через телефонный барьер. Почувствовав, что это неизбежно, Джейн решила бежать.

Совершенно ясно, что означала вся эта кутерьма. Охота началась. Ривкин видел фотографии, и Джейн, похоже, войдет в историю Голливуда как самая недолговременная звезда. Она лишится всего. Во всех контрактах предусмотрены условия, оговаривающие моральные соображения, и если Джейн позволит себе какие-либо отклонения от общепризнанных норм поведения, вызывающие неодобрение спонсоров или работодателей, все контракты превратятся в туалетную бумагу. Снимки, несомненно, произведут именно такой эффект. Через день-другой она станет парией. Может оказаться даже хуже: она станет мишенью для шуток, грязных шуток.

Ей необходимо выбраться из этого тупика, нужно некоторое время, чтобы прийти в себя. Она не знала лучшего лекарства, чем провести часа полтора в суматохе «Боди экспресса». Сумасшедшая активность, громкая музыка и групповая боль заставляли ее забыть о многих невзгодах.

Ей оставалось побыть еще около четверти часа, и Джейн задумчиво потягивала кофе. Парень за стойкой выглядел так, словно кто-то ввел ему в мозг формальдегид. Голова неподвижна, глаза, не мигая, уставились на Джейн, наблюдая за ее сосредоточенным размышлением. Перед ней стоял типичный лос-анджелесский представитель – официант-актер-мученик, и он явно настраивал себя на озвучивание своей роли.

– Ты сейчас работаешь?

Он не узнал ее. Отлично. Ее редко не узнавали.

Джейн улыбнулась вымученной улыбкой, пробившейся через мрачные мысли.

– Сейчас нет.

Или никогда больше в этом городе.

– Почему ты решил, что я актриса?

В Голливуде слово «работа» в фразе «ты сейчас работаешь?» означает одно – съемки и профессию актрисы.

– Я хочу сказать, что действительно здорово смотришься. Действительно. Ты, должно быть, актриса, модель или что-нибудь в этом роде.

Лицо его осветилось, когда он позволил ей увидеть южнокалифорнийские зубы. Белокурость волос на девяносто процентов обеспечивалась перекисью водорода с минимальным участием солнечных лучей в процессе окраски.

При разговоре не подчеркивал слово «действительно».

Джейн рассмеялась. Он довольно сообразительный.

– Что же, спасибо, сэр.

Она почувствовала, как краска выступила на щеках. В Лос-Анджелесе комплимент был своего рода искусством. Великолепные волосы, чистые глаза, необузданный рот. То же самое происходило с улыбками, их повсюду дарили и получали обратно: на автомойках, у витрин магазинов, на шоссе, в кинозалах, в Беверли-центре и в «Тауре рекордс». Улыбки были взаимным поглаживанием, наиболее безопасным способом, которым жители Лос-Анджелеса пробовали воздействие своей сексапильности, свободной от различных микроорганизмов, которыми чреваты случайные связи, и не столь обременительной, как секс по телефону. Однако каким-то непостижимым образом этот парень говорил именно то, что ей необходимо было сейчас услышать.

Она никогда не замечала его прежде. У него была осиная талия, плечи серфингиста, сформированные скорее плаванием, чем занятиями в гимнастическом зале. Белая рубаха, милостью Всевышнего начисто лишенная каких-либо товарных знаков. Белые хлопчатобумажные брюки и швейцарские часы довершали его портрет. Он выглядел очень здоровым, очень, очень чистым. Достаточно пригодным, в самом деле, чтобы скушать.

– Я видел тебя здесь и раньше. Несколько раз.

Улыбка играла на кончиках губ, изгибавшихся в форме серфа.

– Я тебя знаю. Я наблюдал за тобой. Несколько дней назад.

Джейн просто смотрела на него. Выражение ее лица и улыбка говорили ему выразительнее всяких слов. Продолжай, продолжай ухаживание, парень. Разговор замечательно отвлекал от всего, что вдруг пошло вкривь и вкось в ее сказочно прекрасном мире. Боль понемногу уходила прочь, словно холод от прикосновения солнечных лучей, выбравшихся из-за огромного облака.

– Ты действительно потрясающе выглядишь. Ты достала меня. Понимаешь?

Внезапно она почувствовала себя почти голой. На ней было платье из трико Дансе Франсе, которое выпускалось лишь пробными сериями. Оно прилегало к телу, словно вторая кожа, розоватая и совершенная. Джейн пошевелилась на своем пластиковом стуле и заметила, что светлоголовый с телом ангела напряженно мечтал о частях ее тела, пришедших в движение.

Настала ее очередь.

– Здесь, мне кажется, очень многие привлекают тебя.

Джейн игриво усмехнулась, показав пальцем в сторону большого окна, сквозь которое были видны занятия в классе для начинающих гимнасток, – упругие тела вертелись в калейдоскопе красок, покрываясь потом.

Он улыбнулся в ответ, встал немного выпрямившись и дал ей возможность увидеть это.

Джейн почувствовала, как глаза сами скользнули вниз. Его эрекция была отчетливо видна через хлопчатобумажные брюки: гордая, вызывающая, жаждущая, уверенная в произведенном эффекте.

Все тело Джейн покрылось потом, вдруг сразу пересохли губы. Язык против ее воли высунулся и покрыл слюной высохшие места, прежде чем спрятаться обратно, устыдившись проявления потери контроля над собой. Лучше было бы сглотнуть слюну, но глотательное движение по загадочной причине не получалось. Она попыталась отвести глаза в сторону. Но куда? На его лицо, чтобы увидеть на нем выражение триумфа? Посмотреть на часы или на внезапно ставшими интересными ноги, или тыльные стороны ладоней? В брюках что-то копошилось, и Джейн отлично понимала, что именно она была причиной того движения. Ее возбуждение могло сделать эту вещь еще более крупной. Внезапно у нее ожили соски.

Она отвела взгляд в сторону, на его лицо, на глаза, вспыхнувшие огнем желания. На верхней губе парня выступили бисерные капельки пота, губы приоткрылись, чтобы воздух мог быстрее заполнять и покидать учащенно дышавшие легкие. Он был такой загорелый, пышущий здоровьем, молодой и не сложный, как посылка желания, прекрасно упакованная, словно утонченный подарок, который она с удовольствием развернет, чтобы добраться до предмета, который ей так сильно захотелось получить.

Несколько минут назад они были совершенно посторонними людьми: двое подростков, они слонялись по миру Лос-Анджелеса, хорошие, чистые, ищущие возможности посмеяться и приятно провести время, как все хорошие ребята. Теперь они были почти любовниками и вели беседу друг с другом языком крови, наполняющей ту часть его тела, которую, как он видел по ее глазам, она хотела; и через ее груди, так красноречиво вздымавшиеся в такт учащенному дыханию.

Сказать нужно было так много, но не было слов. Медленно он опустил руку вниз и прикоснулся к себе, приложив ладонь к выступающим контурам, натянув ткань вокруг напряженной плоти, показывая ей его контуры, всю его силу и обещая множество вещей, которые он мог бы сделать для нее.

Голос его перешел в шепот, когда он проговорил:

– Ты его хочешь?

Мозг Джейн встал как вкопанный. Когда он заработал вновь, то уже больше не принадлежал ей. Смогут ли ее губы двигаться? Сможет ли она передать ему послание?

– Да, – прошептала в ответ она.

По телу Джейн пробежала дрожь. Груди набухли и выпрямились, растянув неподходящий материал, соски устремились ему навстречу, в то время как все ее тело, подобно хору, пело в унисон охватившему ее отчаянному желанию. Его тело будет твердым и упругим, а его пот – чистым и приятным на вкус. Он протолкнется внутрь и заполнит ее. В напряженности настоящего момента она потеряет прошлое и забудет будущее, а он будет реветь и стонать и проистекать в самые ее недра, наполняя ее своим сладким соком, охлаждая огонь пылающей в ней страсти жидкостью своей мощи.

Он отвел глаза в сторону, грудь его высоко вздымалась.

– Пошли со мной.

Голос звучал напряженно.

Она быстро последовала за ним.

В туалетной комнате висела тишина и прохлада, царили опасность и восхитительная противозаконность импульсного действия.

Джейн нервно огляделась вокруг, и ей пришлось по душе зашевелившееся чувство вины, сплетенное с вожделением. В том, что предстояло, не было никакой любви. Просто она воспользуется замечательным телом, новой отличной игрушкой, чтобы поиграть, и отдаст свое, чтобы также поиграли с ним.

Он приблизился к ней. Повел к двери с надписью «мужской». Закрыл дверь позади них. Дыхание, казалось, пыталось убежать и вновь войти во внезапно ставшие негостеприимными тела. Оба знали, что нужно делать. Никаких интимных поцелуев, никаких поглаживаний, нежных деклараций о внимании и уважении, потому что их ждал бой. Ведомая вне времени война между двумя молодыми воинами, жаждущими физической победы. Они будут растирать, толочь и биться во имя радости, и каждый станет победителем, каждый получит высшую награду.

Не отрывая от нее глаз, он опустил руку вниз. Джейн почувствовала, когда это оказалось у него в руке, по унесшемуся в пространство взору, по содроганию сильных плеч и по легкому стону, сорвавшемуся с его губ.

В тесном пространстве она опустилась перед ним на колени, его спина уперлась в дверь, ее зад коснулся холодного фарфора. Огромный и живой орган толкнул ее в щеку. Горячий и влажный от обуявшей страсти, он прикоснулся к ее губам, и тогда его величественный запах ударил ей в ноздри.

На вкус он оказался удивительно хорош. Сначала она слегка прикоснулась к нему, язык тихонько коснулся кончика его головки. Затем, с голодной отвагой, она начала пожирать его, хищно, смачно, отбросив в сторону всякую скромность и манерность. Длинными медленными движениями она слизывала с него влагу – без стыда, без извинений. Опускаясь вниз к темному основанию, потом обратно вверх к сияющей поверхности, снова вниз к терпкому источнику диких запахов. Затем, изучив его, она открыла рот и ввела его внутрь. Зубы стали ей помощниками. Она опять начала его исследовать. Гордо выступающая головка – ее пленница. Затем весь он напряженно вытянулся в длину во влажной нежности ее рта, достав до края горла, проталкиваясь дальше, глубже, решив проникнуть в нее.

Парень взял голову Джейн в руки и вонзил свое копье в рот, который так же, как и он, только этого и жаждал. Восхитительное соитие. Джейн наслаждалась, как он твердо втискивался в нее, безжалостно, в поисках собственного удовольствия, не заботясь о ее чувствах, словно ее рот существовал исключительно для удовлетворения его страсти, его желания, только для него. Сильные руки не выпускали ее, в то время как бедра и ягодицы ударяли ей в голову, а белокурые заросли то приближались, то удалялись.

Джейн обхватила его руками – руки ее дрожали, когда она, взявшись за ягодицы и бедра, сильные мускулы которых то напрягались, то расслаблялись, пыталась притянуть его к себе, не давая удаляться от себя.

Она приготовилась. Мощные руки все сильнее сдавливали голову, стержень таранивший ее рот, становился все более нетерпеливым. Она подняла глаза, чтобы видеть, как он приближается к концу путешествия. Голова запрокинута назад, губы разомкнуты, золотистые волосы взмокли от пота и от готовности к последнему мгновению. Как тебя зовут, прекрасный мастер? Есть ли у тебя имя, у тебя, кто проделывает все это с моими губами, ртом, горлом? Ты, который скоро разрядит все скопившееся желание, потребность и страсть, в рот незнакомки. Она закрыла глаза и постаралась представить себе то, что может лишь прочувствовать, но не сможет увидеть.

Низкий рокочущий стон зародился в глубине его горла. Скоро ее заполнит его вязкая сладость. Затем он застыл, и оба они знали, что означала эта остановка. То был конец перед началом.

Джейн удерживала его между губами так, что лишь небольшая часть находилась внутри. Перед ним, словно ковровая дорожка, расстилался язык – настороженно, страстно ожидая белокурого незнакомца, которому она по капризу судьбы отдала свое тело.

Она почувствовала, как по его телу пробежала дрожь, и затем оно низверглось на нее – великолепный пенящийся фонтан, наполнявший, насиловавший ее в любовной ванне, доставлявшей ей удовольствие, орошая ее восхитительными каплями сладострастия.

Он склонился над ней, изойдясь в оргазме. Он забыл о ней, его интересовал лишь рот, доставивший наслаждение, с готовностью принявший самый интимный изо всех мыслимых подарков. Поток продолжал изливаться, обильнее, чем можно было представить.

Наконец он вышел из нее. Джейн улыбнулась с признательностью страсти. Вытянув руку, она прикоснулась к органу, только что доставившему ей наслаждение – держа его в руках и удивляясь совершенному им действу. Теперь она узнала его. Нет, не по имени, не его семью или религию, а по чуду, очутившемуся у нее во рту, которое скоро распространится повсюду.

Теперь настала ее очередь. Пришло ее время.

Она внимательно следила за ним, прикасаясь к своему собственному телу. Ее руки мягко скользнули по грудям снизу вверх и начали освобождать их от плотно прилегавшей ткани, которая прикрывала, но не сковывала их. Обнаженная по пояс, она дозволила ему созерцать их, глаза его наполнились блаженством от вида чудесных сосков, геометрии ее тела. Вытянув руку, он хотел к ним прикоснуться и наклонил голову, чтобы высказать свое желание. Но Джейн отвела его руку в сторону. Она хотела, чтобы он смотрел до тех пор, пока глаза его не растают, разум не помутится, а сам он станет готов проделать еще раз то, что он только что проделал.

Он наблюдал, как она снимала розовое трико, опуская его вниз, минуя глубокую впадинку пупка, минуя плавный изгиб низа живота, к мягкому, пушистому полю влажного желания, его впечатляющая симметрия обрамляла розовое совершенство губ любви. Она оставила трико в покое чуть ниже источника любви, на верхней части ее гладких округлых бедер. Там, скомканное и пропитанное потом, оно застыло, словно восхитительная полоса, оттеняющая белокурый рай, нависший над ним.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю