Текст книги "Сестры"
Автор книги: Пат Бут
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)
С трудом она пыталась совладать с собой. Она заметила взгляд Барбары Синатры. Затем Леонарда Файерстоуна. Затем Даниэля Гэлвина. Понемногу шторм отступил. Она быстро допила шампанское и взяла еще один бокал с подноса у проходившего мимо официанта. Ее мозг больше не разрывался; он начал работать над тем, что предстояло сделать.
– Ли, ты сказала, что Ивэн Кестлер здесь? Мне хотелось бы встретиться с ним. Кто знает, вдруг он поможет мне достать хотя бы одну из картин этого Бингэма, на котором все, кажется, помешались.
– Да, он где-то здесь. Мне кажется, я видела его несколько минут назад внизу, на лужайке.
Лужайка в Санниленде оказалась полем для гольфа. Частные площадки для гольфа не были редкостью, но в пустыне, где каждая капля воды – огромная ценность, травяное поле площадки было чем-то вроде роскоши. Ивэн никогда не удалялся от роскошной жизни.
Джулия грациозно улыбнулась хозяйке.
– Прошу простить. Пойду поищу его. Пока, лорд Бисестер. Приятно было познакомиться.
Ивэн был там, где и ожидалось, – среди группы людей, которые не относили себя к ценителям искусства и разбрелись по изумрудной траве. Джули украдкой подобралась к нему сзади.
– Привет, Ивэн, – сказала она.
Он резко обернулся. В тоне ее голоса, в английском акценте, прозвучало что-то зловещее.
– А, Джули Беннет, – ответил он равнодушно, стараясь тем временем поточнее вспомнить, в каком состоянии остались дела между ними. Джули могла бы просветить его на этот счет. Он надул ее, увел ее парня, превратил его в звезду и попутно заработал кучу денег. Что касалось ее, то она не испытывала к нему никаких добрых чувств, ее план, однако, требовал скрывать это от него.
– Приятно снова видеть тебя здесь, в пустыне, Ивэн. С нашей последней встречи произошло так много перемен.
– Да, наш общий друг добился оглушительного успеха, как тебе, должно быть, уже известно.
Он был такой аккуратненький, как маленький игрушечный солдатик, красиво и ярко раскрашенный там, где надо. От него исходил запах, как от толстого журнала, набравшего слишком много рекламных объявлений парфюмерной продукции.
– Да, в самом деле. Он добился. Я считала, Ивэн, что выходцы из Англии являются специалистами по замалчиванию.
Она игриво улыбнулась, он устало ответил тем же.
– Да, в итоге я не смогла распознать талант, находившийся прямо перед моим носом. В этом-то все и дело, не так ли, Ивэн?
– У всех у нас бывают дни, когда неважно обстоят дела с обонянием.
– Меня это выводит из себя, я хочу все расставить по местам, как надо.
– Как надо?
– Да, я хочу купить несколько работ Бингэма.
– А, понимаю.
Улыбка Ивэна стала теперь настоящей. Это он мог отлично понять. Она не хотела отстать от остальных. Ей это обойдется в копеечку, но что значат деньги в сравнении с гордостью, когда вы заставляете Креза выглядеть каким-то ничтожеством, способным играть лишь в дешевых автоматах Лас-Вегаса.
Ивэн перешел на деловой тон, его тонкие брови взлетели вверх, когда он постарался придать глазам выражение искренности и честности.
– Разумеется, моя дорогая Джули, если кто и заслуживает обладать картинами Бингэма, так это ты. На этот счет нет никаких сомнений. Как жаль, что вы разошлись с ним. Мне следовало бы подумать и оставить одну для тебя, но ты же знаешь, как обстоят дела. Он полон гордости, и довольно… Нет, проблема в поставках, я боюсь. Вся экспозиция была распродана. И я надеюсь на его новые работы. Насколько тебе известно, этот процесс невозможно ускорить.
Он застенчиво посмотрел на нее. Клюнет ли она на эту удочку?
– Брось, Ивэн. Не дурачь меня. Я не первый год в бизнесе. Запомни, я Джули Беннет. Что у тебя в задней комнате?
– О, да. Тихо. Задняя комната. Ну, не очень много, боюсь, и значительная часть уже обещана. Понимаешь, старые клиенты.
Джули уловила ноту упрека. Следовало бы воспользоваться мною прежде, богатая писака, говорил Ивэн. Следовало бы учуять, что у меня королевская поступь.
– За сколько ты продашь?
Ивэн весь напрягся. Дело развивалось быстро. Он собирался продать пару, ну от силы три.
– Сто тысяч долларов, но только для коллекционеров, а не для перекупщиков.
– Послушай, дорогой, я в жизни никогда ничего не продавала, кроме пары пустых картин через «Кристи» и книг. Около пятнадцати миллионов в твердых обложках в среднем по семнадцать долларов и около сорока миллионов в мягких по пять долларов за штуку. Это, конечно, только в Америке.
Джули считала, что иногда необходимо говорить такое. Людям следует напоминать, насколько она богата.
Мозг Ивэна Кестлера, привыкший к операциям с цифрами, быстро произвел вычисления. Получив итог, он улыбнулся. Ничего он не уважал на свете так, как суммы, выражавшиеся количеством цифр в телефонных номерах, особенно если при этом учитывался еще и междугородный код.
– Тебе нужно больше, нежели одна?
– Да.
– Что ж, откровенно говоря, одна или две картины найдутся.
Он обворожительно рассмеялся, как мальчишка, застигнутый врасплох, когда чересчур очевидно пытался солгать.
– Я беру их все, Ивэн. Все до одной.
– Что?
Не веря своим ушам, он уставился на нее.
– То, что слышал, Ивэн. Я сказала, все до одной.
Он поднял вверх обе руки.
– Нет, Джули. Нет, нет. Никоим образом. У нас сорок картин, и нужно удовлетворить запросы других клиентов.
– Я беру все сорок по сто тысяч долларов за каждую.
– Ах! – снова проговорил Ивэн. – Ах.
Четыре миллиона долларов. Такая сделка делает более чем реальной покупку картин у герцогини Альбы. Их ему предложили несколько дней назад – замечательный Гойя, восхитительный Веласкес. Пришлось отклонить предложение из-за недостатка средств. Но четыре миллиона позволят ему совершить сделку десятилетия – что еще может быть столь удачным, как «открытие» Билли Бингэма.
– Если согласен, могу выписать чек прямо сейчас. Сию минуту, в обмен на твою расписку в получении чека и письменное обещание выслать мне сорок картин Бингэма сразу же, как только сможешь передать их моему агенту.
Всю свою жизнь Ивэн Кестлер довольно быстро обделывал свои дела. Но так быстро он действовал впервые. Его маленькая рука выстрелила вперед и схватила руку Джули Беннет.
– Идет. Договорились, – сказал он.
Вместе они прошли в большую комнату, где присутствовавшие наслаждались десертом.
Когда самая раскупаемая писательница выписывала чек Ивэну Кестлеру, используя вместо стола плавные контуры бронзовой скульптуры Жана Арпа, созданной в 1960 году, никто не попытался возразить, хотя каждому хотелось узнать – что же такое она покупает?
– Ты уверена, что все будет в порядке там, у двери? Похоже, что здесь потребуется паспорт.
Люси Мастерсон с подозрением смотрела из лимузина на недружественный уличный ландшафт западного Лос-Анджелеса.
– Не беспокойся. Том Круизе сегодня утром звонил Хелене. Вахтеру передано мое имя. Даже если он не найдет его, думаю, мы сможем пройти. Один-два человека в этом городе, надеюсь, узнают меня, Люси.
В этом был скрыт мягкий упрек. Существовал миф: чтобы попасть в ночной клуб Хелены Каллинианиотис, нужно было лично знать ее. Однако существовали исключения, доказывавшие справедливость правила. Внешность Джейн «сегодня» была настолько популярной, что она могла бы влететь в дверь на облаке всеобщих поздравлений, демонстрируя, что в этом городе дружба была явлением мгновенным.
Закат врезался в воды Серебряного озера. Они продолжали держать курс на запад. Джейн вытянула ноги под переднее сиденье и глубоко вдохнула ночной воздух дымных пригородов Лос-Анджелеса. Прежде ей не доводилось бывать в ночном клубе Хелены, имевшем репутацию одного из самых элитарных, посещение которого доказывало всему миру, что теперь она действительно принадлежала к обладателям зеленых карточек голливудской команды высшего ранга. По пятницам у Хелены присутствовавшие делились на две категории: тех – кто глядел, и тех – на кого глядели; не вызывало сомнения, что Джейн относилась ко второй категории.
– Как, черт возьми, ей удалось достичь того, что все буквально давятся, чтобы пробиться сюда? Она же не была исполнительницей танца живота или чего-то в этом роде?
– Думаю, что Никольсон могла бы создать ночной клуб хоть на моей заднице.
– Наверняка. Маленький зальчик для маленькой кучки людей с большими претензиями. Он может быть забит до отказа, если появятся разини и зеваки!
Люси рассмеялась.
– Да, что-то подобное было у Лоу Адлера, где они все торчали (комната над Рокси, которую называли «Над Рокси»). Отличная, надо признаться, была дыра. У многих были декоративные спичечные коробки с надписью «Красивая жизнь – лучшая месть». Меня такая жизнь, как у них, не привлекала. Тараканы и те жили лучше.
– Что и говорить, долгое время у них не было даже лицензии на торговлю спиртным.
– Лучше бы им перехватить некоторых из друзей Хелены – любителей покататься на попутном, и потому бесплатном, транспорте. Интересно, будет ли там эта Деми Мур. Да, она мне приглянулась.
– Тебе придется отбить ее у Эстебез.
– Для разнообразия рассчитываю на тебя, дорогуша. Теперь, когда ты свободна, можно немного и повеселиться.
Джейн вздохнула. Это правда. Она свободна и иногда раздумывала над тем, что же такое свобода. Там, где в ее сердце был Роберт, теперь зияла дыра. Она не пыталась связаться с ним, он – также. Порой она сожалела о том, что его болезненная реакция на фотографии вызвала у нее такую ярость, однако ночи бесконечных раздумий и рационалистических построений как-то размыли суть и содержание самого факта, и теперь она довольно смутно представляла, что же, в сущности, произошло, почему это произошло и что было неправильно.
Для такого человека, как он, подобные фотографии оказались величайшим потрясением. Но где же его великое сострадание, его добродетель, способность прощать и понимать, которая, как ей казалось, составляла суть его личности? Он ворвался в дом и обращался с ней так, словно ее вина была бесспорно доказана. Видя его предвзятость, она не стала доказывать свою невиновность, а затем отказалась от него. Теперь, как уже случалось тысячу раз за последнее время, она вновь задавала себе один и тот же вопрос: «Правильно ли она поступила?» Она могла бы написать ему письмо и объяснить происшедшее, приложив еще одно – от Люси, с ее объяснениями. Но гордость не позволяла, а с течением времени такой шаг становился все более и более невозможным. Иногда в голову приходила мысль, что такой человек, как Роберт Фоли, не для нее. Он был педантом и жеманным, как женщина; он заблудился в викторианском морализме, и его эгоистическая погоня за совершенством, в котором, к сожалению, не хватало человеколюбия, всепоглощающая тяга к истекающей кровью человеческой толпе, как ей казалось, лишала его способности понять слабость и несовершенство одной простой смертной души. Она молода, необузданна, только что оседлала тигра, именуемого успехом, и такой человек не мог совладать со всем этим. Ей не нужен отец-опекун, неустанно читающий мораль и не способный предаваться радостям, возлюбивший бедность и боль, которые ей ни к чему. Ей нужны молодость, развлечения, жизнь, легкомыслие… и твердое, мускулистое тело Роберта Фоли, вдавливающее ее в горячие простыни посреди тишины каньона. В этом-то все и дело: разум говорил одно, а сердце – другое.
– Здесь?
– Думаю, да.
Снаружи ничто не говорило, что здесь размещался самый престижный ночной клуб в Лос-Анджелесе. Оштукатуренная, белого цвета будка без объявлений возвышалась среди невыразительных витрин магазинов. Автостоянку тем не менее нельзя было назвать мечтой отшельника, поскольку она была забита лимузинами, плотными шоферами, мускулистыми помощниками и очередью из машин. Время от времени кто-то отделялся от группы и направлялся проверить, пройдет ли он тест у входной двери. Кивок головой открывал доступ к молоку и меду Канаана. Отрицательное покачивание головы – и бесцеремонное выкидывание в страну отбросов.
– Подожди нас здесь, Луи. О'кей?
– О'кей, мисс Каммин. Я встану вон там, под фонарем.
Около двери отчаявшийся, вспотевший человек в ковбойских ботинках пытался объяснить вышибале, стоявшему при входе, что он некто, кого должны знать в этом заведении.
– Послушай, ты видел Транси с Билли Хартом? Я написал сценарий для этого фильма. Билл сегодня здесь? Он приводил меня сюда. Может быть, мне следует зайти и позвать его. Верно?
– Сегодня мистера Харта не было.
Лицо человека просветлело от этого известия.
– Что ж, очень плохо, потому что он действительно мой близкий друг. Мы прошли с ним длинный путь. Он сказал, что мне нужно приехать и поговорить с Хеленой. Она здесь?
Низкий, прокуренный голос Хелены тяжело прорезался в ночном воздухе:
– Послушай, дорогой мой. Если я не знаю тебя, тогда тебя не пропустят. Все предельно просто. А я говорю – я тебя не знаю.
– Но Билл…
– Его здесь нет. Что ж, если ты хочешь прийти с мистером Хартом, тогда он сможет представить тебя мне, я буду знать тебя, и после этого ты сможешь посещать наш клуб. Поэтому давай, прогуляйся под дождичком, о'кей?
Девушка, висевшая на руке писателя, начала отстраняться от него.
Не попасть в ночной клуб Хелены, где каждый танец был шагом вверх по лестнице карьеры, равносильно провалу с заглавной буквы. Лос-Анджелес не жаловал проигравших. Вот почему перед входом в ночной клуб Хелены существовало поле повышенной нервозности.
Джейн не пришлось даже говорить.
– О, мисс Каммин, – проговорил вышибала с подобающим выражением. – Мистер Круизе звонил нам в отношении вас, ваше посещение – честь для нашего клуба. Хелена, это мисс Каммин.
– Привет, Джейн. Проходи. Том сказал, ты заедешь. Рада, что ты появилась. Надеюсь, ты выдержишь давку. Нет уже сил справляться.
Хелена была скорее приятной на вид, чем красивой: немного потасканного вида, намекавшего на поздние ночные веселья в заводных компаниях.
Джейн и Люси с трудом протиснулись в зал клуба, отделанный по последнему слову дизайна, с сочно-розовыми стенами и полотнами серой ткани, свисавшей с потолка. Они миновали переполненный бар и вышли на огромную танцевальную площадку, устроенную посредине ресторанного зала, в котором около тридцати столов были отделены от танцующих прозрачными экранами.
Толпа раздалась, освобождая им проход, с обеих сторон послышался шепот; Джейн узнали.
Она ощутила рост адреналина в крови. Вот почему известные мира сего обожают посещать подобные места. Одно дело общаться с лидерами кинобизнеса, читать контракты, просматривать хорошие отзывы в прессе, но совсем другие чувства возникали здесь, где по-настоящему ощущалось, что такое слава, чувствовалось ее прикосновение, угадывались зависть в устремленных на тебя взглядах, благодарность, если часть этой славы падала на них.
– Ты видишь, кто это? – спросила Люси.
Джейн видела. За столом, в нескольких футах впереди, сидел Билли Бингэм.
Их глаза встретились, он вскочил на ноги.
– Джейн!
У нее не было времени разбираться в своих ощущениях. Когда она открыла рот, заговорил ее разум.
– Привет, Билли. Ты вроде бы собирался спасти меня от испорченного города. Но вместо того чтобы сразиться с драконом, решил, видимо, покорить мир художников.
Она была рада его видеть, но не чувствовалось радостной искры, вспыхивавшей прежде, просто желание разыграть шуточную месть.
Билли выглядел расстроенным, выбитым из седла таким приемом, его обычная холодность разлетелась в клочья. Внешне он казался прежним: те же джинсы, рубаха, ботинки от Декстера – но более чистым, каким-то отполированным.
Заговорив, он даже начал заикаться:
– Д-Джейн. Боже, ты выглядишь потрясающе. Поз-поздравляю с успехом.
– Да, в конце концов Лос-Анджелес смилостивился надо мной. Хорошо, что я не стала рассчитывать на тебя. Иначе я бы до сих пор торчала в Мармоне, а на тебе висел бы огромный долг на сумму по меньшей мере восьми картин.
Она улыбнулась, снимая его с крюка раскаяния, но его расстроенное лицо говорило, что он не прочь повисеть на нем еще некоторое время.
– Извини… я просто был должен… понимаешь… – он развел руками.
– Послушай, забудь, я просто пошутила. Мы оба поступили как надо. Ты помнишь большую, испорченную Люси? Да, ты был прав относительно нее. Все, что ей было нужно, – это мое тело.
Боже, неужели она уже могла шутить на эту тему? Иногда она сама себя удивляла.
Билли поднял руку, приветствуя Люси. Многое изменилось. Но кое-какие чувства остались прежними. Он продолжал недолюбливать эту крашеную блондинку. И все еще хотел Джейн.
Девушка, находившаяся рядом с ним, ерзала на месте, глаза ее вылезали из орбит. Билли повернулся к ней.
– О, познакомьтесь, это Кэти. Она готовит пресс-релизы для Колумбии.
Девушка немного расслабилась. По крайней мере ее представили. Джейн могла оказаться соперницей, но она была известной.
– Мне нравится твой фильм, – проговорила она.
– Спасибо.
Улыбка Джейн скользнула по ней, как луч рыскающего прожектора.
– Итак, ты вернулся в город или просто заехал?
Билли опустил глаза:
– Да, я вернулся. У меня студия в Венисе. В Нью-Йорке слишком холодно и грязно.
Он хохотнул.
– Замечательно. Как-нибудь нужно приехать и посмотреть.
– Да, конечно, Джейн. Приезжай. Как насчет ленча завтра?
В его голосе прозвучало желание.
Не выйдет, Билли Бингэм. Молодой, амбициозный, переменчивый Билли. Однажды ты бросил меня. Больше такое не повторится.
– Нет, завтра я не могу. И ни в один другой день ближайшие две недели. Слишком много дел в студии. Позвони мне как-нибудь.
Она не назвала своего номера телефона, и Билли знал, что ее номер не указан в телефонном справочнике. В «Беверли-Хиллз» телефонная книга была толщиной с часы Пьяже. Секунду он раздумывал, спросить номер самому или не стоит. Но что-то в ее глазах отсоветовало ему рисковать.
Парень, подскочивший к ним, не представлял собой выдающееся зрелище, но он был великий и обещал стать еще более великим. У этого самоуверенного хлыща уже начала появляться лысина, щеки покрывала небритая щетина.
– Привет, Брюс!
В голосе Джейн звучал восторг. «Ночи» давно превзошли «Лунный свет», но Брюс Уиллис не возражал, потому что он был великим. Его включили в Три-Стар, подписанный Мотауном, и у него был недавно возобновленный пятимиллионный контракт с Сеаграмом.
«Ты должна потанцевать со мной, девушка мечты. Задам тебе перцу», – казалось, говорила его кривая ухмылка.
То было приглашение, от которого никто не отказался бы.
Билли Бингэм опустился в кресло. Перед ним пережаренная рыба-меч беспокойно соседствовала с бокалом «Перриера». Он же следил, как Джейн скользила по танцевальной площадке.
Люси устроилась в пустом кресле и ободряюще улыбнулась Кэти.
– У тебя отличное платье, – сказала она.
– Спасибо. Не запомнила, как тебя зовут.
– Люси Мастерсон. Я делаю отличные фотографии прекрасных девушек, таких, как ты.
– Люси занимается порнофотографией, – сказал Билли Бингэм.
– Давно видел Джули Беннет? – нанесла ответный удар Люси.
Она повернулась к Кэти.
– Билли, бывало, «работал» на Джули Беннет, до того как стал известным.
– О, неужели, Билли? Ты никогда не рассказывал мне. Что ты для нее делал? Я считала, что она писательница.
– Был личным помощником, не так ли, Билли?
Намек был абсолютно прозрачным. Он был ее катамитом, под этим замечательным словом греки подразумевали «мальчика, используемого для противоестественных целей».
Лицо Билли потемнело.
– Интрига закручивается, – осторожно проговорила Кэти. – Какие же персональные услуги ты оказывал Джули Беннет?
– Может быть, ты лучше спросишь об этом у ее сестры? Она танцует с Брюсом Уиллисом вон там.
Гудящий ночной клуб внезапно стал безмолвным.
– Что ты сказал? – У Люси Мастерсон отвисла челюсть от изумления.
– То, что слышала, – проговорил Билли Бингэм.
Часть пятая
ЗАВТРА БУДЕТ НОВЫЙ ДЕНЬ
– А теперь тебе не все равно? – прошептала Скарлетт.
Ретт Батлер не ответил. Он подхватил ее, оторвав от земли, мощные руки так стиснули трепещущее тело, что у нее перехватило дыхание.
– Я всегда любил тебя, Скарлетт, – сказал он.
Джули Беннет. «Завтра будет новый день»
23
Сидя в ванной, Джули Беннет могла видеть горы. В Южной Калифорнии очень важно было иметь ванную с видом. В остальной части Америки спальни, и особенно ванные комнаты, считались сугубо частными местами, где происходили восхитительные интимные действа. В редких домах на океанском побережье в таких местах, как Палм-Бич, окна спален выходили на море. Если была возможность смотреть наружу, значит, существовала вероятность, что некий Подглядывающий Том сможет заглянуть внутрь, а в стране, отводившей сексу более важное место, нежели чистоте и благочестию, ничего хуже этого не существовало. Но Джули Беннет как-никак была урожденной англичанкой. А англичане не придерживались подобных табу. Там секс имел довольно низкий рейтинг – несомненно, ниже садоводства, наблюдения за жизнью королевской семьи и собак. Если кто-нибудь хотел забраться на гору, чтобы увидеть ее обнаженной, то подобная инициатива и усилия заслуживали награды.
Подобно океану, гора никогда не была одинаковой – она менялась день ото дня, от минуты к минуте. Игра света как бы создавала новые формы, цвета перемешивались, разделялись и соединялись в новой комбинации в этом вечно движущемся калейдоскопе.
Джули лежала на спине, окруженная пузырьками, ожидая, когда водяные струи вновь вспенят воду, и смотрела в большое окно, расположенное сбоку от ванны из розового мрамора. Со всех сторон ванну окружала полка в два фута шириной, чтобы все необходимое находилось на расстоянии вытянутой руки: огромные кувшины с банными маслами «Опиум», «Алоэ», зеленый хвойный экстракт, поставляемый от Пенхалигона из Лондона; большая мочалка от Фортнума; стаффордское блюдо, наполненное кусками мыла различных сортов – «Диор», «Флорис», «Роджер Галет»; кипа хрустящих полотенец из Белого дома на Бонд-стрит с вышитыми на них инициалами ДБ.
Справа, достаточно далеко, чтобы не облить водой, но в пределах досягаемости, лежал блок дистанционного управления звуковой и телесистемами. Пресытившись видом горы, она могла выбрать любой из ста каналов спутниковой связи и посмотреть программу на встроенном в стену двадцатидюймовом экране монитора или включить восьмиканальную стереосистему, звучание которой можно было слушать в любой из комнат огромного дома.
Таймер отмерил заданный интервал, и жесткие струи воды, бившие из многочисленных отверстий, начали покалывать и пощипывать расслабленное тело Джули. Вокруг шеи плясали пузырьки «Опиума», выстреливая восхитительным ароматом, отвлекавшим внимание от других ощущений. Подобные ванны чрезмерно расслабляли, поэтому бокал бледно-розового шампанского «Пол Роджер» 1976-го не вносил диссонанса – разве что вино нагрелось. Проклятье! Джули презрительно скривила губы и, не раздумывая, вылила содержимое бокала в ванну. Около пятнадцати долларов. Может быть, больше. Она протянула руку к серебряной корзинке со льдом и наполнила еще один бокал. Двенадцать. Ей следовало бы сидеть и писать, а не потягивать шампанское, слушать Моцарта и планировать уничтожение замечательной карьеры.
Взяв белый радиотелефон, она набрала междугородный код 212. Это дело не отнимет много времени.
– Говорит Джули Беннет. Вы уверены, что все прибыло? Вы их пересчитали и проверили? Сорок работ Бингэма. Вы уверены? Хорошо! Я позвоню.
Положив телефон, она взяла свою адресную книжку. Быстро вытерев руки полотенцем, открыла ее на букве К, снова взяла трубку и набрала другой номер в Нью-Йорке.
– Я хочу поговорить с Генри Бисестером, будьте добры. Говорит Джули Беннет.
Не было смысла называть его титул. Любая девушка в «Кристи» наверняка подумала бы, что «граф» – это имя. Было три часа дня по восточному времени. Англичане, принадлежавшие высшему классу, вероятно, заканчивали свой жидкий ленч и готовились к уходу с работы.
– Мисс Беннет! Как приятно! Чем могу помочь?
Джули расслышала снисхождение в голосе. Эти Генри Бисестеры никогда не оправятся от потери семейных состояний и ужасной необходимости работать. Все они выбрали себе наиболее достойные профессии из всех, какие можно найти для джентльмена, – в частности, спокойный, бархатистый мир художественного аукциона, но в итоге оставались торгашами, выискивающими картины для продажи. Они с удовольствием допустят способность назвать кастрата кастратом – существенной особенностью людей этой категории, но никогда полностью не смирятся с подобным положением вещей. Отсюда и проистекает их покровительственный тон. Джули Беннет могла бы, как говорится, миллион раз купить Бисестера со всеми потрохами и заставить его здорово поработать на фирму, но в свободное от работы время и в выходные дни ей никогда не быть ему равной, и это ей неплохо было бы усвоить.
– Как прошел уик-энд?
– Замечательно. Фрэнсис собирается уехать из Нью-Йорка, а у старого Анненберга прекрасный погребок, который он не запирает для друзей.
Человек, подобный Бисестеру, готов отправиться куда угодно ради хорошей охоты и бутылочки «Кларета-61». У Анненбергов главным притягательным фактором было вино. Ни один англичанин, принадлежавший к высшему обществу, конечно же, не надорвется на поле для гольфа – гольф считался игрой, созданной исключительно для людей более низкого положения.
– Ты говорил, что занимаешься реализацией современной живописи в «Кристи»?
– Да. Современной. Если точнее, работами периода после тысяча девятьсот сорок пятого года. Французскими импрессионистами занимаются другие.
– Мог бы ты продать картины Билли Бингэма?
– А почему бы, собственно, и нет. Правда, до сих пор мы его не продавали. Его только что открыли. Впрочем… да – на его работы должен быть спрос. Да, мы бы продали картины Билли Бингэма.
Похоже, эта мысль пришлась ему по вкусу. Она заслуживала упоминания в нескольких строках информационного бюллетеня.
– Ты купила одну на презентации, а затем, придя домой, пожалела? Если так, то уверен, лучший выход – отправить ее обратно Ивэну Кестлеру и попросить его подобрать еще что-нибудь.
Желание Бисестера продать не ослепило его настолько, чтобы отказать в благоразумном совете такому клиенту, как Джули Беннет. Может быть, для Джули Беннет такой дилер, как Ивэн Кестлер, сделает исключение и возвратит деньги.
– Нет. Я хочу сделать это через фирму «Кристи».
– Хорошо, подвози как-нибудь, взгляну и прикину, сколько можно выручить.
– Понимаешь, речь идет не об одной картине. У меня их сорок.
Джули взяла бокал с шампанским. Дельце становилось довольно веселым.
– О нет, дорогая мисс Беннет. Это опрометчиво.
Голос патриция вдруг стал внезапно подозрительным:
– Как, ради всего святого, удалось достать сорок картин Билли Бингэма? За них довольно крепко держатся.
– У Кестлера. Я купила всю его заднюю комнату. Можешь проверить у него, если есть желание. Я даже настаиваю на этом. Сегодня утром картины передали мне. К вечеру, если хочешь, они будут у тебя.
Фамильным девизом пятнадцатого графа Бисестера было «никогда не удивляться». Однако сейчас он не мог найти слов.
– Но зачем покупать сорок картин, а затем продавать все сорок?.. Я не вполне понимаю, какой в этом смысл.
– Я говорю совершенно серьезно. Все предельно просто. У меня есть сорок Бингэмов, и я прошу тебя продать их на аукционе. Ты ведь этим занимаешься, верно? У вас ведь аукционная фирма, не так ли?
Неужели Бисестер и «Кристи» опасаются взяться за эту сделку? Где же хваленая английская флегматичность?
Бисестер внутренне собрался, уловив скрытый упрек.
– Да, разумеется, мы могли бы продать их для тебя. Тут нет никаких вопросов. Но это же неразумно, тем более продавать все сразу. Подобная продажа тотчас собьет цену и вытолкнет товар с рынка. Тогда за них и гроша ломаного не выручить.
– Да, верно. Они пойдут почти задаром.
– Но ты, вероятно, заплатила за них немало денег. Полагаю, по меньшей мере пятьдесят тысяч долларов за каждую, исходя из того, что я слышал о сегодняшних ценах.
– На самом деле по сто тысяч.
– Ну, тем более. Я считаю, если вывалить все сразу, не выручить и части затраченного. Если по каким-то причинам у тебя нет желания обращаться к Кестлеру, то картины следует продавать очень осторожно, в течение длительного времени, и моли Бога, чтобы рынок смог их поглотить и чтобы художник остался в моде.
Бисестер полностью пришел в себя. Он ошибся, переоценив разум этой женщины. Совершенно очевидно, что, несмотря на свою коллекцию, она не научилась бизнесу картинами. Какой-нибудь делец здорово повеселится, выпустив из нее всю кровь.
Он продолжал:
– Попытаюсь объяснить, мисс Беннет, что в отношении новых художников, каким является Бингэм, цена искусственна. Дилер способен поддерживать цену на солидном уровне, только тщательно контролируя спрос и предложение. Если это удастся, он сможет поднять цены, создавая художнику имя. Если же сразу вывалить всю эту кучу картин на рынок, цена резко упадет, и те, кто купил картины по пятьдесят тысяч, запаникуют, они тоже постараются сбыть свои картины. Это как с банком. Пропадает доверие – пропадает все.
Бисестер подумал, что ему удалось изложить положение вещей весьма доходчиво.
– Я отлично знаю всю эту чепуху, – сказала Джули Беннет, подставляя свою роскошную кормовую часть под струю пикантно расположенного крана. – Ты берешься продать их или мне обратиться в «Сотби»?
Упоминание о ненавистном конкуренте мгновенно привело в порядок разум Бисестера.
– Хорошо, мы можем. Мы можем продать их для тебя.
Он помолчал.
– Но ты потеряешь деньги, уничтожишь художника и, может быть, его дилера тоже.
По крайней мере, она не сможет сказать, что ее не предупредили.
– Именно это я и хочу сделать, – просто сказала Джули.
В баре «Карлиль» восхитительный «Перриер» в бокале Ивэна Кестлера отдавал каким-то угрожающим привкусом. Хотя для этого, казалось, не было никаких причин. В конце концов, его солнце сияло высоко в небе: репутация, банковский счет и все, что имело значение в этом мире, также были на высоте и нежились в теплых лучах. Действительно, он не мог припомнить времени, когда дела обстояли бы лучше. Не похоже, чтобы англичанин разыгрывал спектакль, но слова Бисестера прозвучали, как слова человека в плаще из романа Ле Карре – плащи, кинжалы и нашептываемые угрозы. Бар «Карлиль» мало подходил на роль места для обмена секретами, но ему предстоит услышать, как было сказано, нечто секретное. Боже, думал Ивэн, эти секреты… Ему совершенно не хотелось получать грустные известия в день рождения.
Раскрасневшийся Бисестер появился точно в назначенное время. Сев, заказал сухой мартини и выложил на стойку бара номер «Файнэншл таймс». Цвет бумаги соответствовал цвету его щек.
– Привет, Ивэн.
Ивэн молча смотрел на него. И удивительное дело – неприятно скрутило живот. Что же, черт возьми, Бисестер хотел сказать ему?
