Текст книги "Заводная"
Автор книги: Паоло Бачигалупи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)
С неожиданно хитрым выражением лица японец берет чашку, делает глоток, обдумывает вопрос, допивает чай и говорит:
– На это я могу вам ответить.
Внезапно Ясимото кидает чашку прямо в Хироко. Канья вскрикивает. Рука пружинщицы молниеносно взмывает вверх и ловит брошенный предмет. Сама девушка удивлена не меньше Каньи.
Японец поправляет складки кимоно.
– У всех Новых людей превосходная реакция. Поэтому вы неправильно ставите свой вопрос. Как они пользуются своими врожденными физическими способностями – зависит от воспитания, а не от самих этих свойств. Хироко с самого начала учили вести себя подобающе и блюсти приличия. – Ясимото взглядом предлагает обратить внимание на кожу девушки. – Ей специально сделали гладкую, будто фарфоровую кожу с мелкими порами, однако это означает, что она легко перегревается. С военными моделями такого не произойдет – те способны выплескивать большую энергию без вреда для себя, а вот бедняжка Хироко от таких же усилий очень быстро бы умерла. Все пружинщики очень быстры, это заложено в их генах. – Его голос делается серьезнее. – Удивительно только, что одной удалось превозмочь свое воспитание. Плохая новость. Новые люди нам служат, и такого не должно было произойти.
– То есть и Хироко способна на такое? Может убить восьмерых вооруженных человек?
Девушка вздрагивает и смотрит на Ясимото широко раскрытыми глазами. Он кивает и что-то успокаивающе говорит.
– Хай. – Хироко забывает перевести, но потом находит нужные слова. – Да, такое возможно, однако для подобного поступка потребовалась бы невероятно веская причина. Дисциплина, порядок, послушание – вот главные ценности Новых людей. У нас даже есть поговорка: «Новые люди – больше японцы, чем сами японцы». – Ясимото кладет руку девушке на плечо. – Сделать из Хироко убийцу – тут нужны совершенно невероятные обстоятельства, – говорит он и прибавляет убежденно: – Та, кого вы ищете, слишком далеко отклонилась от отведенной роли. Ее следует уничтожить до того, как она натворит еще бед. Тут мы окажем поддержку… Вам поможет Хироко.
Скрыть свое отвращение Канья уже не в силах.
– Капитан Канья улыбается! Глазам своим не верю.
Крепкий ветер гонит ялик через широкое устье Чао-Прайи. На носу сидит пхи Джайди, брызги пролетают сквозь него, хотя Канья всякий раз думает, что теперь-то призрака окатит водой. Капитан действительно улыбается, нарочно не скрывая радости.
– Сегодня я сделала доброе дело.
– Я слышал и тебя, и их. Аккарат с Наронгом были весьма впечатлены.
– То есть вы были и со мной, и с ними одновременно?
– Похоже, я могу попасть куда захочу.
– Только не в следующую жизнь.
– У меня тут еще дела.
– Мне надоедать, – беззлобно огрызается Канья. Мягкий свет заходящего солнца, раскинувшийся впереди город, волны, стучащие в борт быстрой лодки, – и на душе хорошо от того, что разговор прошел благополучно. Еще во время беседы с Наронгом она слышала, как отзывают людей; потом были сообщения по радио о переговорах со сторонниками Двенадцатого декабря, и постепенно начали давать отбой. Если бы не согласие японцев взять на себя вину за пружинщицу-ренегата, все было бы иначе. Но компенсации выплачены, Прача оправдан предоставленными японцами документами, и дела идут на лад.
Канья даже немного горда собой – тяжелая работа на двоих хозяев наконец принесла свои плоды. Она думает, что, возможно, это ее камма – во благо Крунг Тхепа быть мостом над пропастью между генералом Прачой и министром Аккаратом. Разве мог кто-то другой преодолеть стены гордыни, выстроенные вокруг себя этими людьми, а еще больше – их окружением?
Джайди глядит на нее с ухмылкой:
– А представь, чего достигло бы королевство, если бы мы не боролись вечно друг с другом.
– Чего угодно! – в порыве воодушевления отвечает она.
Джайди хохочет.
– Тебе еще пружинщицу ловить!
Канья невольно оглядывается на свою помощницу. Хироко, подобрав ноги, увлеченно рассматривает быстро приближающийся город, проплывающие мимо парусники, ялики и пружинные лодки патрульных. Будто почувствовав что-то, она поднимает голову. Канья смотрит ей прямо в глаза.
– За что вы ненавидите Новых людей?
– Ну-ка, прочти ей лекцию о теории ниш в природе, – подзадоривает Джайди.
Канья отводит взгляд на плавучие фабрики и затонувший Тонбури. На фоне кроваво-красного неба встает пранг Ват Аруна.
– Почему вы ненавидите таких, как я?
– А тебя покрошат в компост, когда Ясимото-сан уедет обратно в Японию?
Хироко опускает глаза. Канье немного неловко за то, что задела чувства девушки, но она тут же гонит прочь эту мысль. Перед ней всего лишь пружинщица, обезьянка, копирующая человека, результат опасного эксперимента, который не прекратили вовремя. Рваные, дерганые движения выдают в ней существо, сконструированное генетиками. Это умное создание. И, если вынудить, опасное. Канья правит лодкой, смотрит вперед, но искоса поглядывает и на пружинщицу, хорошо осознавая, что в ней, как и в той, другой, скрыта та же дикая сила. Любой пружинщик может быть смертельно опасен.
– Мы не все – как та, кого вы ищете, – говорит Хироко.
Канья вновь оборачивается.
– Но все вы противоестественны. Вас вырастили в пробирках. В природе для таких нет ниши. У вас ни души, ни каммы. Да еще одна пружинщица… – у нее перехватывает дыхание от воспоминания о страшном убийстве, – уничтожила защитника нашей королевы. Для меня вы все одинаковые.
– Тогда отправьте меня обратно в «Мисимото», – холодно предлагает Хироко.
– Нет. Еще пригодишься. По крайней мере ты – хорошее доказательство того, что все пружинщики опасны и что та, другая, – не военная модель. Вот тут от тебя будет польза.
– Мы не опасны, – настаивает девушка.
– Господин Ясимото говорит, ты поможешь найти убийцу. Если так, то сгодишься для дела, а нет – отправлю в компост с навозом, который собирают в городе за день. Твой хозяин уверяет, что от тебя будет польза, хотя я и сомневаюсь.
Хироко опускает голову и смотрит на свою далекую фабрику.
– Думаю, ты ее обидела, – говорит Джайди.
– Чувств у них не больше, чем души. То есть нет совсем. – Канья налегает на румпель, направляя ялик к докам. Дел еще невпроворот.
– Она будет искать себе нового хозяина, – вдруг говорит Хироко.
– То есть? – удивленно оборачивается Канья.
– Сначала она лишилась своего японского владельца, а теперь потеряла и того, на кого работала в баре.
– Точнее сказать, убила.
– Какая разница. Раз хозяина нет, будет искать нового.
– Откуда ты знаешь?
– Это заложено в наших генах, – холодно отвечает пружинщица. – Мы хотим повиноваться и служить кому-то. Нам это необходимо, как вода – рыбе. Ясимото-сан все верно говорит: мы – больше японцы, чем сами японцы. Мы не можем не занимать свое место в иерархии. Она должна найти себе хозяина.
– А если она не такая? Если не будет искать?
– Будет. У нее нет выбора.
– Как и у тебя.
– Да, как и у меня.
Ей показалось, или в этих темных глазах сейчас действительно сверкнули ярость и отчаяние? Проступил признак очеловечивания того, кто человеком быть не может и никогда не станет? Вот так загадка.
Скоро причаливать. Канья переключается на управление, смотрит, есть ли рядом суда, которые станут соперничать с ней за место у причала, и, хмурясь, замечает:
– Странные баржи. Не знаю таких.
– Хорошо разбираетесь в кораблях?
– Поначалу работала в доках – облавы, досмотр грузов… Да и платили неплохо. – Она разглядывает незнакомые суда. – Большегрузные. На таких не только рис можно возить. Никогда не видела…
Ее сердце начинает гулко стучать. Машины, эти огромные мрачные звери, неумолимо идут вперед.
– В чем дело?
– Они на пружинной тяге.
– Ну и что?
Канья разворачивает парус. Ветер с речной дельты подхватывает и уносит суденышко с пути надвигающейся баржи.
– Военные. Это все военные корабли.
38
С мешком на голове дышать почти невозможно. Совершенно темно, от жары и страха пот заливает лицо. Зачем им замотали головы и вывели из квартиры – неизвестно. К тому моменту Карлайл уже пришел в себя, но едва попробовал возмутиться жестоким обращением, один из «пантер» в кровь разбил ему ухо прикладом винтовки, и пленники молча дали надеть на себя мешки. Через час их пинками подняли с пола, отвели вниз к тарахтящей, дымной, судя по всему, военной машине и затолкали в кузов.
Сломанный палец безвольно обвис; если чуть повернуть связанные за спиной руки – боль невыносимая. Андерсон следит за дыханием и не дает разыграться страхам и фантазиям. От пыльной ткани мешка першит в горле, но стоит кашлянуть, и в ребра будто втыкают острые спицы, поэтому дышит он неглубоко.
Интересно, их хотят казнить для острастки другим?
Голоса Аккарата давно не слышно. Не слышно вообще ничего. Он хочет шепнуть Карлайлу, узнать, рядом ли тот, но получать удар от охранника, если, конечно, в этом помещении за ними тоже присматривают, совсем не интересно.
Андерсон потерял след Карлайла еще когда их вынули из кузова и затащили в какое-то здание. Потом был лифт – вроде бы спускались, как будто в бункер, но для бункера в комнате, куда его впихнули, слишком жарко – пекло невероятное. Мешковина страшно колючая. Помимо прочего ужасно хочется почесать нос в том месте, где его щекочет намокшая от пота ткань. Андерсон мотает головой, пытаясь отлепить материал от лица. Сейчас бы глоток свежего воздуха…
Щелчок в замке. Шаги. Он замирает. Прямо над головой неразборчиво разговаривают. Внезапно его хватают и ставят на ноги – цепляют прямо за ребра, и Андерсон охает от боли. Куда-то ведут – то повороты, то остановки. Руки чувствуют сквозняк, прохладное движение чуть более свежего воздуха; видимо, вентиляция – нос улавливает легкий запах моря. Кругом ходят люди, говорят по-тайски. Похоже, это коридор – голоса ближе, совсем рядом и снова далеко. Он спотыкается, его тычком поднимают и ведут дальше.
Наконец остановка. Тут воздух свежее – работает вытяжка. Постукивают педали-подножки, тонко поскрипывают маховики – все напоминает какой-то вычислительный центр. Андерсона ставят прямо. Он думает, здесь ли его казнят и дадут ли в последний раз увидеть солнце.
Пружинщица. Чертова пружинщица. Как спрыгнула с балкона и нырнула в темноту!.. Это не было похоже на самоубийство. Чем дальше, тем яснее, что лицо девушки в тот момент выражало абсолютную уверенность. Неужели действительно убила защитника королевы? Но если Эмико – убийца, то почему кого-то боялась? Непонятно. Да и какая теперь разница, раз все кончено. Боже, как же щекотно носу.
Он чихает, кашляет от попавшей в горло пыли и складывается пополам – ребра пронзает боль.
С головы срывают мешок.
Андерсон моргает от резкого света, с наслаждением вдыхает свежий воздух и медленно распрямляется.
Большая комната, полная мужчин и женщин в военной форме, компьютеры с ножным приводом, цилиндры с пружинами, даже диодный экран с видами города во всю стену – словно снова попал в вычислительный центр «Агрогена».
А еще – окна. Он ошибся – лифт вез не вниз, а вверх, высоко вверх. Сориентировавшись, Андерсон понимает, что это место должно быть в одной из башен времен Экспансии – из окон открывается вид на город, залитый тускло-алой глазурью заходящего солнца.
Карлайл тоже здесь, ошеломленно смотрит по сторонам.
– Бог мой, как же от вас воняет, – хитро усмехаясь, замечает Аккарат. Говорят, у тайцев есть тринадцать видов улыбки; Андерсон пробует понять, какую именно видит сейчас. – Вас надо вымыть.
Андерсон уже открывает рот, но тут накатывает кашель. Он дышит через зубы, пытаясь утихомирить легкие, однако ничего не выходит, только наручники все сильнее впиваются в запястья, а ребра разрывает от боли. Карлайл молчит. У него на лбу кровь – следы то ли драки с охранниками, то ли пыток.
– Дайте ему воды, – командует министр.
Андерсона прислоняют к стене, тычками заставляют сесть, не задев на этот раз сломанный палец. Охранник подносит к губам пленника чашку, тот глотает прохладную воду, не к месту испытывая признательность, пересиливает кашель и, взглянув на министра, говорит:
– Спасибо.
– Да, хорошо. Итак, у нас проблема. Твоя история подтвердилась, а вот пружинщица – она, похоже, беглянка, которая вышла из-под контроля. – Аккарат садится рядом. – Удача отвернулась от нас ото всех. Военные говорят, каким бы хорошим ни был план боя, на деле битва идет по-задуманному лишь первые пять минут, потом все зависит от того, благосклонны ли к генералу судьба и духи. И вот – неудача. Все мы должны подлаживаться под обстоятельства – и я, конечно, – поскольку неприятных обстоятельств возникло немало. – Он кивает на Карлайла. – Вы, естественно, возмущены таким отношением к себе. Я бы мог принести извинения, но вряд ли одних слов будет достаточно.
Андерсон, стараясь не выдавать волнения и глядя Аккарату прямо в глаза, говорит:
– Сделаете с нами что-нибудь – поплатитесь.
– Конечно, «Агроген» нас накажет. Серьезная угроза. С другой стороны, они вечно нами недовольны.
– Развяжите меня, и всё забудем.
– Развязать, то есть довериться? Боюсь, это было бы неразумно.
– Устраивать революции – жесткий бизнес, я понимаю. Поэтому зла держать не стану, – как можно убедительнее говорит Андерсон. – Все хорошо, что хорошо кончается. Мы хотим того же, чего и раньше. Всегда можно начать с начала.
Аккарат задумчиво склоняет голову набок. «Возьмет да ткнет сейчас ножом», – думает Андерсон, но на лице министра вдруг возникает улыбка.
– А вы – крепкий орешек.
– Просто деловой человек – у нас по-прежнему общие интересы. Пользы моя смерть никому не принесет, а это маленькое недоразумение можно забыть.
Немного подумав, министр велит охраннику принести нож. Пленник замирает, но лезвие скользит между запястий.
Андерсон пробует пошевелить свободными теперь руками. В одеревеневшие, гудящие кисти устремляется кровь, потом их словно начинают пронзать иглами.
– Ай!..
– Кровообращение скоро будет в норме. Радуйтесь, что мы обошлись с вами мягко. – Аккарат замечает, как тот прижимает к груди сломанный палец, сочувственно, будто извиняясь, улыбается, велит привести врача, а сам переходит к Карлайлу.
– Где мы? – спрашивает Андерсон.
– В запасном командном центре. Когда стало ясно, что в деле замешаны белые кители, я для безопасности перевел штаб сюда. – Министр показывает на большие цилиндры с пружинами. – Их из подвала накручивают мегадонты. Никто не должен знать об этом пункте.
– Понятия не имел, что у вас есть нечто подобное.
– Мы же партнеры, а не любовники. Я своих секретов всем подряд не рассказываю.
– Пружинщицу поймали?
– Это дело времени. Ее портреты на каждом углу, город не даст ей долго гулять на свободе. Одно дело – подкупить пару кителей, а поднять руку на королевскую власть – совсем иная история.
Андерсон вспоминает, как Эмико, сжавшись в комок, дрожала от страха.
– Все равно не могу поверить, что пружинщица на такое способна.
– У нас есть свидетельства очевидцев и японцев, которые ее создали. Пружинщица – убийца. Найдем, казним по старинке – и дело сделано. А японцы за свою преступную небрежность еще заплатят нам феноменальные компенсации. – Вдруг улыбнувшись, Аккарат прибавляет: – В этом мы с кителями совершенно единодушны.
Кто-то из военных отзывает министра в сторону.
Карлайла освобождают от наручников, он вытаскивает изо рта кляп и говорит:
– Значит, снова дружим?
Андерсон, разглядывая суетящихся вокруг людей, пожимает плечами:
– Насколько вообще можно дружить во время революции.
– Жив?
– Ребра сломаны, – говорит он, ощупывая грудь, потом кивает на кисть, к которой врач прилаживает шину: – Чертов палец. Челюсть вроде цела. Сам-то как?
– Получше тебя. Похоже, плечо вывихнули. Все-таки не я им подсунул бешеную пружинщицу.
Андерсон, морщась, кашляет.
– Да, тут тебе повезло.
Один из военных с треском заводит пружину радиотелефона. Аккарат поднимает трубку и произносит по-тайски:
– Слушаю.
Андерсон мало что понимает, а вот глаза Карлайла постепенно делаются все шире.
– Про радиостанции говорят.
– Что? – Андерсон, кряхтя, встает и отталкивает доктора, который все еще заматывает руку. Тут же перед ним вырастают охранники, теснят от министра, отпихивают к стене. Он вытягивает шею и окликает: – Уже начинаете? Что – прямо сейчас?
Аккарат поднимает глаза, спокойно заканчивает разговор, протягивает трубку связисту, тот присаживается на пол у аппарата и ждет следующего звонка. Маховик замедляет ход.
– Покушение на Сомдета Чаопрайю вызвало большое недовольство белыми кителями. Возле министерства – демонстрации, пришел даже профсоюз мегадонтов. Люди рассержены их карательными мерами. Думаю, пора брать дело в свои руки.
– Но ведь еще не все деньги розданы кому надо, не подошли ваши соединения с северо-востока, мои ударные команды прибудут не раньше чем через неделю.
Аккарат, улыбнувшись, пожимает плечами.
– Когда идет революция – порядка не жди, подворачивается возможность – пользуйся. Тем не менее вы, думаю, будете приятно удивлены. – Он отходит к телефону, начинает отдавать приказы; набирая обороты, жужжит маховик.
Андерсон разглядывает спину человека, который при Сомдете Чаопрайе был лишь услужливой тенью, а теперь, став главным, уверенно раздает указания. Снова звонит телефон.
– Безумие какое-то, – бормочет Карлайл. – Мы-то как – все еще участвуем?
– Трудно сказать.
Аккарат оборачивается, хочет что-то сказать бывшим пленникам, но замолкает, склонив голову. Потом благоговейно произносит:
– Прислушайтесь.
По городу прокатывается гром. Вдали за окнами командного центра что-то коротко вспыхивает – будто молния.
На лице Аккарата играет улыбка.
– Началось.
39
Запыхавшаяся Канья вбегает к себе в кабинет, видит ждущего ее Паи и спрашивает:
– Где отряд?
– Недавно было построение у общежития холостяков. Мы вернулись, когда узнали, что тут…
– Они еще там?
– Кто-то – наверное. Говорят, Аккарат и Прача все – таки устроят переговоры.
– Не устроят! Созывай всех. – Она лихорадочно собирает по кабинету обоймы к пружинному пистолету. – Выводи на построение с оружием. У нас мало времени.
Паи удивленно глядит на Хироко.
– Это пружинщица?
– Насчет нее не беспокойся. Знаешь, где сейчас Прача?
– Говорят, осмотрел периметр и вроде хотел выйти к профсоюзу мегадонтов…
– Выводи отряд на построение, ждать больше нельзя.
– Вы с ума…
От взрыва дрожит земля. Снаружи слышен треск падающих деревьев. Паи ошеломленно вскакивает и подбегает к окну. Воет пневмосирена.
– Торговля. Они уже здесь, – говорит Канья и хватает пистолет. Хироко стоит неподвижно, по-собачьи склонив голову набок, вслушивается, потом, словно что-то почувствовав, поднимает глаза – целая серия взрывов сотрясает все здание, с потолка падают куски штукатурки.
Канья выбегает в коридор, куда из соседних кабинетов выскакивают те немногие кители, что работают в вечернюю смену, еще ждут назначения в патруль или в оцепление в доки и на якорные площадки, и спешит наружу в сопровождении Хироко и Паи.
Воздух пропитан тягучим жасминовым ароматом, дымом и еще одним острым запахом, которого Канья не ощущала с тех самых пор, как над Меконгом по старинному Мосту тайско-лаосской дружбы на бой с повстанцами во Вьетнам проехали отряды военных.
Пробив внешнюю стену, в комплекс въезжает танк.
Железное чудовище на гусеницах – в два с лишним человеческих роста, защитного окраса, чадящее горячим дымом, – палит из главного орудия. Из ствола вылетает огонь, танк чуть отбрасывает назад. Башня со скрежетом поворачивается, выискивая новую цель. Канью обдает градом кирпичей и мрамора, она бежит в укрытие.
За танком в пролом входят боевые мегадонты: тускло блестят бивни, на спинах сидят люди в черном. Немногочисленные белые кители, вышедшие на защиту территории, проступают в сумерках бледными призрачными пятнами – легкие мишени. С мегадонтов доносится визг мощных пружин, лезвия вспарывают воздух и наполняют его бетонным крошевом. Канье разрезает щеку, а через секунду она уже лежит под Хироко и слышит, как острые диски с хрустом бьют в стену прямо у нее за спиной.
Снова взрыв. В голове шум, в ушах словно вата. Канья осознает, что подвывает и дрожит от страха.
Танк въезжает в центр внутреннего двора, делает разворот. В пролом шагают все новые мегадонты, их ноги скрыты потоком вбегающих ударных отрядов. Издали не разобрать, кто из генералов предал Прачу. Из окон верхних этажей отстреливаются из ручного оружия, слышны крики – защитники министерства умирают один за другим. Канья достает пистолет, выбирает цель – рядом падает сраженный диском человек из отдела документов – и, осторожно держа рукоять, стреляет. Попала или нет – непонятно; стреляет снова и видит, что ее мишень сбита с ног. Волна солдат наступает, словно небольшое цунами.
– А как же твои парни? – возникает возле нее Джайди. – Вот так просто дашь себя убить и забудешь о тех, кто на тебя рассчитывает?
Канья снова стреляет; ей почти ничего не видно – слезы застилают глаза. По внутреннему двору, прикрываемые огнем, перебегают отряды нападающих.
– Пожалуйста, капитан Канья, – просит Хироко. – Надо уходить.
– Беги! – подгоняет Джайди. – Драться поздно.
Кругом свистят диски. Канья снимает палец с курка, перекатывается, потом, пригнувшись к земле, ныряет в дверной проем – внутри немногим безопаснее, чем снаружи, – и бежит к выходу на противоположном краю здания, не зная, успеет ли до того, как рухнут стены. Рвутся снаряды, все строение дрожит.
Вслед за Хироко и Паи она перепрыгивает через окровавленные тела. В памяти всплывают страшные сцены из детства: сквозь деревни по последним мощеным дорогам страны, а потом и прямо по рисовым полям с грохотом и оглушительным ревом узкими колоннами катят работающие на угле танки, вспахивают гусеницами землю, мчат к Меконгу, чтобы встать на пути внезапного вьетнамского вторжения, и оставляют за собой клубы черного смога. И вот эти железные чудовища здесь.
Канья выбегает наружу и оказывается посреди огненной бури: горят деревья, кругом дым, как от напалма. Проломив дальние ворота, въезжает еще один танк – стремительно, быстрее любого мегадонта. Капитан не успевает следить за их перемещениями – эти машины словно тигры, скользящие по джунглям. Кители стреляют из пистолетов, но лезвия не могут повредить броню – на настоящей войне они бессильны. Трещат оружейные пружины, вспыхивают огни выстрелов, кругом свистят и рикошетят серебристые диски. Защитники министерства бегут в укрытие, однако деться им некуда. На белых кителях расцветают алые пятна, людей разрывает на части взрывами. Подъезжают все новые и новые танки.
– Кто они? – вопит Паи.
Канья только и может, что бессильно пожать плечами. Целое море вооруженных людей обтекает пылающие деревья и заливает министерство природы. Поток все новых солдат не иссякает.
– Должно быть, войска с северо-востока. Это все Аккарат. Прачу предали.
Она жестом показывает на небольшой подъем, силуэты уцелевших деревьев – туда, где, возможно, еще стоит храм Пхра Себа и где можно укрыться. Паи смотрит непонимающе, потом соображает, и они мчат в темноту. Перед ними в дыму и пламени падают пальмы, свистит шрапнель, летят зеленые бомбы кокосов. Воздух наполнен воплями мужчин и женщин, которых разрывает на части умелая машина войны.
– Куда теперь? – кричит Паи.
Канья не знает. Укрываясь от града острых щепок, она ныряет за горящий ствол поваленной пальмы.
Рядом с довольным видом падает Джайди – он даже не вспотел, – выглядывает наружу, потом смотрит на Канью.
– Ну, капитан, и на чьей стороне теперь будешь сражаться?
