Текст книги "Не заплывайте за горизонт или Материалы к жизнеописанию одного компромиста"

Автор книги: П. Шуваев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Двое ответили почти одновременно.

– А ты что, не видишь, что ли?

– Она должна подняться над землей, великий царь...

– Помолчи, мальчик, – приказал царь; в голосе его не было злобы.

Злобы не было в его голосе, но мастер сразу же признал за ним право приказывать, повелевать, затыкать глотки и отрезать языки.

– Я долго размышлял, великий царь, – смиренно сказал он, – и мне кажется, что этот... аппарат поднимется на высоту, быть может, сотен локтей.

– Забавная игрушка, мастер. Но неужели ты надеешься бежать с острова? Согласен, придумал ты неплохо...

– Это я придумал!

– Помолчи, пожалуйста, – сказал мастер.

Да, парень был прав: только он один и мог выдумать такое. Мастер знал это, но ему не было стыдно, ибо настоящий мастер должен делать прекрасные вещи, вызывающие восхищение. А это – это не было прекрасно.

– Тебе не уйти с острова живым, мастер.

– Эх, и воображала же ты, великий царь!

– Помолчи, мальчик. Ты нанес мне оскорбление, и я прощаю тебя лишь потому, что ты глуп и молод. Ты же знаешь мой флот, мастер...

Он кивнул: он отлично знал, что такое флот, подвластный великому царю, парусный флот, стремящийся по волнам со скоростью ветра.

– Это его работа, царь! И ты боишься...

– Замолчи!

– Не кричи на мальчика, мастер, – сказал великий царь. – Мальчик молод и глуп, а дерзить он, должно быть, научился от тебя.

Взгляд царя был страшен, и мастер понял, что расплата за дерзость будет не менее страшной. Спутник его стоял, поигрывая веревкой.

– Ты знаешь свои дела, мастер, и я тоже их знаю. Поэтому ты и боишься меня.

– Да, великий царь, – сказал он, – я знаю свои дела. Я нашел, как куском простого полотна поймать ветер, и твой флот с тех пор не знает поражений.

Он боится меня, я боюсь его, и весь мир боится длинных узких кораблей с белыми крыльями на мачтах. Крылья... С этого-то все и началось.

– Дальше!

– Я построил тебе дворец, великолепием своим далеко превзошедший все, что когда-либо существовало.

– Дальше!

– Я построил Лабиринт, из которого никто еще не вышел живым.

– Верно, – улыбнулся царь, – ты сам едва там не остался. Дальше!

– Он принес тебе инструменты, которые стоят дороже любого царства!

– Помолчи, мальчик, – сказал царь с той же улыбкой. – Помолчи и послушай. Что ты сделал, мастер, перед постройкой Лабиринта?

Царь по-прежнему улыбался, но улыбка была какая-то перекореженная. Он ужасен, как разъяренный лев, подумал почему-то мастер.

– Молчи! Он не смеет тебя допрашивать: ты ему в отцы годишься!

– В отцы он годится тебе, мальчик... Так ты ведь у нас не ваятель, мастер, ты у нас математик, зодчий, а еще этот... Ну, как оно называется? А, да, техник, технолог... Хитрец-искусник, не так ли?

Мастер молчал: он понял, давно уже понял, о чем будет речь, но он не видел за собой вины. Царица может приказывать тому, кто готов покорно служить царю.

– И все-таки однажды ты изваял! Ведь верно, мастер?

– Он никогда не был скульптором!

– Был, мальчик.

Царь теперь еще больше напоминал разъяренного льва, и мастеру показалось даже, что он видит длинный хвост, со свистом рассекающий воздух и царственно обвивающийся вокруг царственных чресел – или это свистела веревка?

– Он был скульптором, и он изваял, – длинная, хорошо рассчитанная пауза. Корову он изваял, мальчик, деревянную корову. Впрочем, ваятель из него никакой, и обмануть он сумел только быка...

– Это правда?

Он кивнул: как говорят, на то была воля богов, а ведь нельзя не подчиниться воле богов! Или воле царицы, или воле царя.

– Да, – сказал он, – это правда.

Хвост в последний раз рассек воздух – или кусок веревки? Сколько было витков, подумал почему-то мастер. Ему казалось важным знать это.

– Значит, это правда. Старый отче, старый искусник, не дай мне сбиться с пути, вразуми меня... Руби канаты!!!

Тень ушла куда-то вбок, и мастер понял, что уродливый пузырь, надутый невесть чем, поднялся на высоту, быть может, сотен локтей. Оттуда его уже не могло быть слышно, и он ответил великому царю – ответил чужими словами. Это были не его слова, но он все-таки сказал их, потому что в руке его был нож, которым можно рубить канаты.

– А самая главная правда, о великий царь, в том, что деревянная корова единственное, что я сделал для тебя. Во всем мире суда ходят под парусами, во всем мире знают, что такое топор и бурав, но корова принадлежит тебе и только тебе. И последний подарок – от него, – мастер показал вверх. – Это называется "пила", и это тоже не принадлежит тебе.

И в то мгновение, когда царь зажмурился, ослепленный чужими словами и блеском металлического полотна, мастер перерезал веревки.

– Летю-ю-у!

Великий царь не принял дара: он метался внизу, орал что-то неслышное и воздевал руки к небесам.

– Хорошо! – услышал мастер. – Теперь лишь бы ветер не переменился. И, главное, не забирайся слишком высоко, ваятель!

Мастера порадовали эти слова, хотя он и не понял их: что плохого может с ним случиться на высоте? Но, значит, парень не хочет с ним расставаться, с ваятелем...

Они были уже далеко от берега, и ветер был попутный, когда длинная стрела с ярким оперением пробила летевшую низко над водой белесоватую грушу. Объятая пламенем, упала она на сверкающую воду, нестерпимо яркую под прямыми лучами величественного, высоко стоящего солнца.

– Ну как?

– Пародия-то? – Толик не знал, что сказать, поэтому решил тянуть время. Знаешь, по-моему, это не слишком пародийно.

– Тебе хотелось бы, чтоб я обыгрывал каждое твое слово? Много чести. Да, между прочим, почему у тебя луна, к тому же иссиня-алая?

– Потому что безумная, наверное, – виновато улыбнулся Толик.

Он совершенно не помнил, откуда взял такой редкостный цвет (если Сашка не мистифицирует и он вообще что-то подобное сочинял).

– Да? – сказал Сашка. – Ты посмотри!

Он прилип к оконному стеклу. Толик выглянул – над городом стояла иссиня-алая луна, и была она безумна, и такая луна не могла не предвещать страшных и загадочных чудес.

– А у тебя почему солнце? – спросил Толик, наглядевшись. – Из противоречия?

– Отчасти. А еще потому, что Юпитер метнул молнию не самолично, а доверил это хорошо обученному офицеру береговой охраны. Может, зря я это все приплел, ну да ладно...

Ага, титан поклялся водами Стикса, а нарушить клятву ему помешало титаническое самоуважение. А вот то странно, что и у Сашки он получился в убийстве не замешан.

– Потому что был бы тогда не Дедал, а не знаю кто... Фон Браун.

– Ну и что? – не понял Толик. – И это достойно осмысления. В искусстве нет запретных тем.

И тут же стало ему как-то малость неудобно: во-первых, Толик, хоть и был воспитанным человеком, все же не привык говорить лозунгами, во-вторых же, пожалуй, ни он, ни Сашка не имели касательства к искусству. Но Сашка, против ожидания, не засмеялся и не возмутился, а всего лишь брезгливо поморщился.

– А чего тут осмысливать? Тут отстреливать надо!

И стало почему-то Толику неуютно. Настолько неуютно, что захотелось перевести разговор на материи более шутейные.

– А вот чего мы не отобразили, – сказал он, – так это великое и вечное: Дедал прячет Ниобу в троянского коня.

– Да, – сказал Сашка, – ты домой возвращаться не думаешь? А то, полагаю, твоя Юнона давно уже ревмя ревет и прискорбственно сожалеет, что тебя выгнала.

– Жалела бы – позвонила бы, – с неохотой вернулся к реальности Толик. – И не выгоняла она меня, я сам ушел.

– Гордый, – хохотнул Сашка. – Нашел, знаешь ли, чем гордиться. А позвонить она может. Так мол и так, сбежал мальчик, двадцати шести лет, нежный, кудрявый, красивый... Звать Толиком.

– В самом деле, у тебя она меня может найти. Надо бы квартиру снять...

– Г. Помпей Диоген сдает квартиру по случаю покупки собственного дома. Нет уж, вот тебе раскладушка, устраивайся, а на квартире ты попросту разоришься, при твоей зарплате.

Когда Толик уже лежал на раскладушке и с унылой сосредоточенностью копался в своей семейной жизни, Сашка спросил:

– Будет звонить – ты здесь?

– Здесь, – вздохнул Толик. – Каждый должен сам разбираться со своей Юноной.

– И со своей коровой. Ладно, не мычи. Спим?

– Ага!

Против ожидания, хотя и не засыпалось Толику, а думал он не о Людочке, не о себе и даже не о квартирном вопросе, – нет, вертелся в голове праведно покорствующий Гелиос, бессмертный, волею Юпитера пожизненно прикованный к конвейеру, тоже мне титан. Искушают эти титаны, цирроз печени зарабатывают, а все равно ведь ничегошеньки от них не зависит, и от Юпитера ничего не зависит, а всем на свете правит рок. Каждый должен сам бороться со своим роком, со своей Юноной и со своей коровой, а также и со своим Юпитером, он сердится, значит, неправ.

С утра Толик долго лежал и вспоминал, что, собственно, ему снилось. Был какой-то сумбур вполне в духе вчерашнего: Зевес рождался из головы Афины, Минос подписывал, не читая, какие-то тексты (а среди них очень кстати оказался бы Фестский диск, решил Толик и проснулся окончательно).

Сашки видно не было, а Толик, как и положено ему по субботам, спал непозволительно долго. Раз уж проснулся, решил он, вставать надо, а не вспоминать сны, коли толковать их не умею. Душ принять, что ли...

Пока он возился в душе, ему все время слышались какие-то звуки – то ли дверь открывали, то ли телефон звонил. Неужто Людочка?

– Иди завтракать, – сказал Сашка.

Вот кто, оказывается, шумел!

– Юнона звонила.

Этого еще не хватало, подумал Толик.

– Спросила, можно ли тебя к телефону. Ну, я сказал, что нельзя, а мотивами она не поинтересовалась. Грустно ей, по-моему.

– Сашк, какие такие мотивы?

Сашка ухмыльнулся.

– Ты представь себе... Напряги фантазию: голый мокрый индивид, весь в мыле, шлепает к телефону. Смешно ведь разговаривать по телефону в таком виде!

Толик был, вообще говоря, с Сашкой полностью согласен, и разговаривать с Людочкой ему сейчас не хотелось, но получалось, что вновь решение за Толика принимал кто-то другой.

– Так грустно, говоришь?

– Звонить будешь?

– Эх! – сказал Толик.

Подошел к аппарату, набрал номер.

– Алло, – сказала Людочка.

VI. ИЗ ДЛАНИ ДАВИДОВОЙ КАМНИ

Внутренний монолог, переходящий в машинопись

Что будет делать бедная дева, взросшая среди родных снегов Сибири, в юрте

отца своего, в вашем холодном, ледяном, бездушном, самолюбивом свете?

Ф.М. Достоевский, "Бедные люди"

Здравствуйте, здравствуйте, поздороваться, посуетиться в прихожей, хотя нет ни смысла, ни желания суетиться, пусть себе супруг, ибо законный, исчезнуть в комнату, теша себя надеждою, что сделал это незаметно и не совершил какой-нибудь бестактности, а поди упомни, что тактично, что нет. Постоять перед столом, глядя на него так, словно лежит там нечто тайное и постыдное, что надо незамедлительно убрать подальше от благовоспитанных дам – она, кажется, считает себя благовоспитанной, – упрятать на полку "Доктора Фаустуса". И, наконец, с унылой ответственностью двинуться на кухню, дабы суетиться уже там – а чего ради?

Чай сегодня будет индийский, джентльмены (надо бы, понятно, "леди и джентльмены", но покажите мне леди), листовой бы дарджилинг, нету его, и бог с ним, Шива, Вишну, Брама, Брахмапутра. Кама-сутра, карма-сутра, дхарма-сутра, абхидхамма-сутра. Сутта-питака. Можно бы грузинский заварить так, что они ничего не заподозрят, ну да пусть будет, как решено! И да будет так, и вот, хорошо весьма, очень даже хорошо получится, будь китайцы в каком-то там веке около нашей эры пооборотистее, глядишь, и в Европе вокруг чая расцвела бы очаровательнейшая мифология. Полновесные сестерции с профилями дегенерирующих цезарей уплывают за Великую стену, большей частью и не доплывают даже, рассеиваются черт-те где по курганам. Vivat Imperator, а если уж совсем по существу – vivat victor! Так, а где же мы будем пить этот чай, телиц поить и беспорочных овечек, а также юных ослов?

Ну да, конечно, ей обязательно надо зайти и посмотреть, а чего она на кухне не видывала, то есть все понятно, в мусорном ведре я, естественно, прячу женщину-вамп, дабы соблазнять бедного отрока, какая, должно быть, гадость разнузданный холостяцкий разврат несколько впопыхах и с перепугу, фи, что эти негодные самцы в нем находят, на месте отрока я бы давно уже ударился в. Ну что, может, все-таки в комнату пойдем? Взять чайник, чашки, табуретку принести, уют создать, в некотором роде, наливать пора, а то перестоится и будет дерьмо, то есть моча, то есть лучше это не пить, если перестоится, ну чего ждать-то, садитесь, вам крепкий?

Хватит, ладно, Толь, кипятком разбавь, тебе покрепче, это уже на чай похоже, настоящее, истинное, остервенелая погоня за реальновечными ценностями, недурно, напиток забвения, ой, мамочка, ой, сейчас я во что-то перевоплощусь, и дай бог во что-нибудь хорошее! Чайная церемония, гейши, самураи, харакири, мы тузы, камикадзе, из длани Давидовой камни, откуда бы это, белокурый Дэвид, самопожертвенно сокрушивший возомнившего о себе черномазого многопушечного Голиафа, оружие возмездия, околеем же доблестно, братия, во славу, во имя и за дело белой расы. За дело, верно, в холодильнике лежит, нет, что вы, что вы, не надо, я сам, я же хозяин, вот если бы это я к вам в гости пришел. В хижину дяди Толи, вчера жрали торт, кое-что осталось, надо бы края ножичком подравнять, микротом бы сюда, микротомный нож – страшное оружие, сказала она, а если бы еще его из дамасской стали. Вчерашний, но есть его и в самом деле можно, и останутся вскорости от козлика рожки да ножки, можно бы ей и козлика, бугая то есть нашего жареного предложить, да уж ладно, вам, дорогуша, вообще, на мой взгляд, есть противопоказано: косметика с челюстей облезет. Курить тоже, но вы ведь и не курите? Можно, спасибо, пока не хочется, но право есть право, гарантируется право на то, гарантируется право на се, гарантируется право первой ночи конституционная монархия? Однако Его Величество, в силу присущей ему государственной мудрости, разумеется, что вы, что вы, не стоит благодарности, это же совершенно естественно.

Бедный, однако, отрок, за что его так, за прописку, конечно, вот до чего комплексы доводят, может, не стоило в это дело лезть, планы разрабатывать, интриги плести, но интрига сплетена, план разработан, эрго. Будем считать, что я действую из соображений чисто эстетических, внося попутно посильнопостылый вклад в нормализацию сексуальной жизни, ибо, дамы и господа, вы посмотрите на это, ну может ли с ним быть сексуальная жизнь, разве только половая, а Толик, бедный, небось, жене не изменял, перепуганный какой, а чего ему пугаться, в своем праве, если в отпуске, и к черту вашу брачную ночь, милочка, не хотел бы оказаться на его месте.

Кофе, а вы как? В таком случае, извольте благоволить позволить мне проследовать, дабы посодействовать. Осуществить, пресуществить, пресубординация, презумпция. Презумпция невинности, и чего меня этак занесло? Вам с сахаром? Правильно, пусть полковник Буэндиа пьет кофе без сахара, а я, пожалуй, и вовсе чаем обойдусь. Сельва, пампа, мате, вискача, Виракоча, кайманы, дублоны, флорины, пиастры, пираньи, мы пираньи, пираты, мы вашего бреда солдаты, корсары, флибустьеры, приватиры. Все-таки как еще можно готовить кофе? Все уже испробовано, разве что экстрагировать спиртом, потом ацетоном, потом водой, отогнать растворители и вылить экстракт под тягу, ибо пить боязно. Ну, непорочная телица, Валаамова ослица, сейчас посмотрим, как ты справишься с двумя пиратами, пожалуйста, извините, да-да, разумеется, это с моей стороны совершенно непростительно, нет-нет, ни в коем случае, кто же пьет кофе из чайных чашек? Ну я пью, так мне можно, в этом и состоит холостяцкий разврат, да ты и не видела, потому молчи. Что вы, не беспокойтесь, я сам налью, сейчас-сейчас, пусть только гуща осядет, а вы пока попробуйте заняться доблестным пиратом, если, конечно, он позволит, а Толик, если доблестный, позволит едва ли, чего ей надо, видит же, что нет у нас дамы с вампумом, она нам всю интригу испортит, Юнонушка ревнивофригидная, буренка древесно-древняя, приковать бы ее к стиральной машине да поселить, скажем, на пятнадцатый этаж, знала бы, как портить жизнь свободному гражданину, может, даже двум свободным гражданам, и как он выдерживал? Poor devil, бедный дьявол.

"Мой старый друг, мой верный Дьявол пропел мне песенку одну". Почему на заре, спросила она, я не знал, я до сих пор не знаю. Задолго до рассвета. Мы эстеты, аскеты, так будем же пить до рассвета, чтоб сгорели вопросы, коль скоро ответ под запретом, как в невидимом свете сгорает непойманный тать – черт знает что! "Позвони мне, позвони, что со мною, я не знаю", – так-то оно лучше, а то где же презумпция, господа, да-да, вам с пенкой? И кто же это из нас получается пенкосниматель? Чревоугодник – точно я, грех, конечно ("не горше, но противней всех других"), но что поделать, если одна фигуру бережет, а другой с перепугу не в силах смиренно шевелить мандибулой, с перепугу он и лыко с трудом бы связал, не то что пару слов, и придется мне, помимо чревоугодия, лепить всякие там лингвистические конструкции-констрикции, боаанаконды, доказывая то, что, на мой взгляд, в доказательствах не нуждается, пренеприятнейшее занятие, надо было риторику учить, декламации состязательные и увещательные, но кто же знал, да едва ли ее проймешь красноречием – хоть аттическим, хоть азианским, сколь бы усердно ни заплетал горгиевы фигуры, а поди попробуй переть супротив натуры, ежели видно, что баба – дура. То есть заведомо дура баба, так сидела бы дома хотя бы, ткала бы да пряла, никому бы не мешала, но у нее же права, ну да черта с два, эту жертву эмансипации мы подвергнем дезинформации, аннигиляции и дефенестрации (бедная, однако), ибо стремление к свободе заложено в людской природе. Гомеотелевт, но круг замкнулся, от натуры к природе, супротив чего переть – совершенно верно, и я так думаю.

Разумеется, я с вами полностью согласен, да, видимо, устаете на работе, ну да, ну да, люди не ангелы, вот и сорвались, с кем не бывает, с ангелами точно не бывает, серафимы, херувимы, престолы – ну и название! Все-таки почему у них там архистратигом простой архангел, спросила она. На крутых поворотах истории даже епископы бывают молодыми – как генералы революции, потом, конечно, обрастают жирком, такая трактовка нетеологична. Ангельские чины как идеал иерархии, ибо доподлинно известно: самый глупый серафим многократно умнее самого умного херувима, только вот чем тогда объяснить столь неподобающее поведение весьма, скажем так, многих, низринутых и низвергнутых? "Но помни, – молвил умный Дьявол, – он на заре пошел ко дну". На заре. Тебя, падшего столь высоко, что твой разум назвали грехом гордыни, приковали к пылающим скалам той Колхиды, что холодней и дальше Тартара, сказала она как-то, потому что и в самом деле согрешили они лишь грехом разума, единственно совместимым с ангельской природой. Блаженны нищие духом, а также, разумеется, верблюду существенно легче пролезть сквозь игольное ушко, нежели канату через верблюжье, где это видано, чтобы в священных книгах были опечатки?

Да, Толь, а твое мнение? Бедный, злополучный отрок, воистину невинножертвенный, Авраам, Исаак and Ифигения, ну что может вырасти из свободного человека, наделенного свободной волей, если он только и умеет убого мямлить? Посвященные богу боялись немного, но поскольку убоги, так туда им дорога, заявил некий ацтекский жрец, проверяя на чужих ребрах качество своего каменного ножика. Бред это все, будто бы ацтеки поклонялись кресту, сказала она, они поклонялись свастике, сказано было с большого недосыпа и после скучного зачета, к тому же не свежо. Индейские феллахи, бродяги Дхармы, сансара.

Ну вот, теперь это хоть на что-то похоже, – по совести говоря, это похоже на Николая Шмидта, писавшего заказные письма бабушке в Мариуполь. Ишь как вскинулся! Понятное дело, ежели есть возможность с аргументами и документами в руках изображать оскорбленную невинность, и чего это я так на невинности зациклился? Но, увы, это очень мало напоминает пирата, да-да, разумеется, разумеется, это мы с ним вчера ходили в Политехнический музей, а там, черт тебя побери, не так просто подцепить коварную обольстительницу, эрго не вякай, не рыпайся, не нервируй мужа, он законный, он и так уже низко пал: тыкать супруге в рыло вещественные доказательства, это до чего же надо дойти, чтобы. Разумеется, вы правы, я понимаю, со стороны это должно выглядеть несколько bizarre, как говорят англичане, нахватавшись у французов всяких новомодных словечек с ударением на заду.

О, правильно, вы почти настоящий стратег, тактик, пират, проще сказать: вляпавшись в пренеприятную историю вполне можно, вместо того, чтоб возражать по существу, расхваливать Политехнический, дабы измотать противника и заставить его хоть в чем-то с тобой согласиться. Как это на профессиональном языке называется – лапшу, что ли, на уши вешать? "Мы ухо, мы ухо, мы долгое ухо друг друга". Что сделали эти олухи с таинством брака, стрелять за такое надо, хотя, скорее всего, это я тут в грех впадаю, даже в два, оба смертные ("Блуда и чревоугодия?" спросил Генри: все остальные он, видимо, давно забыл. "Нет, гнева и гордыни", она резвилась). Надо полагать, бедолага Толик просто не может смотреть на ситуацию непредвзято, примо, поскольку, к сожалению, не настолько он пират, чтоб жениться по голому расчету. А жаль, полезно бы ему быть рыцарем первоначального накопления: они смелые, коварные, жестокие, железные, у них нет ни принципов, ни угрызений совести, ни даже просто совести. Ну и, секундо, именно такие вот неполноценные рыцари, будучи засунуты в тупик, кончают плохо. Ибо принципы имеют. И совестью притом угрызаются, отчего никому не легче, да-да, разумеется, я согласен, с нашей стороны было, разумеется, достаточно легкомысленно, учитывая ваше, etc. Признав, что его жена дура и что не о таком безобразии он мечтал в непорочный период полового созревания, он неминуемо должен признать, что и сам он мало чего стоит, ибо каждый должен сам выбирать себе коров, карму и прочее, как не говорил Вишну. Или Шива, поди пойми, может, как раз я смотрю на вещи предвзято, вполне нормальная, может быть, дамочка, в меру красива, в меру умна, в меру фригидна, благородная сдержанность, экономия, умеренность и аккуратность – не так уж плохо, в конце концов. Оккам вот тоже, сущности экономил, и молодец, разумеется, все само собой разумеется, ну что вы, что вы, etc.

Бранил Платона и Декарта, зато читал Ролана Барта, какая же прелесть эти левые интеллектуалы парижского образца, телица заведомо не читала, Толика надо будет спросить. Платон-то ладно, платонический идеалист, диалектический педераст, от него не осталось ничего, кроме мудрости, но бранить Декарта – нет, месье, в сложившейся ситуации я просто вынужден пощекотать вам селезенку, потому что аналитическая геометрия... Не быть мне хипстером: предпочитаю Сартра Хайдеггеру, ибо последнего не читал, а также, ну да, разумеется, это ваше право, никто и не думает покушаться на ваши права, никому на свете они даром не нужны, а вот как насчет обязанностей супружеских и прочих, нет-нет, ни в коем случае, разумеется, за это я отвечаю, да-да, я лично, сброшена личина, приличия и отличия отсутствуют в наличии, а присутствуют звериные инстинкты, потому как и зверям присуще чувство собственности, не на самца, так на территорию, по которой территории самец ходит, прописан потому что. Это не таинство, это разврат и грязь, нечего было в такую грязь соваться, теперь вот заботься о нравственности мальчика двадцати шести лет. "Разврат освободил его, разврат дал ему права гражданства", – всё как в Риме, и юнец, погрязший во всяческом сладострастии, хоть по собственному признанию и достоин ссылки, а ведь сам собой в ссылку не поедет, разумеется, если вы считаете, что в Зоологическом музее к нам будут приставать, мы туда не пойдем, а пойдем в Палеонтологический, закрыт, ну и что?

Ах да, ничего, разумеется, что вы, что вы, но вы, по-моему, еще что-то хотели сказать, да-да, конечно, я слушаю, что вы, что вы, разумеется, ну вот, сейчас у нас будет цирк, коррида-клоунада с гладиаторами, слонами и тиграми, потому как я тоже не ангел, да говори же ты поскорее, сучка подколодная!

Разумеется, я очень благодарен вам за высокое мнение обо мне как самце, ишь ты – сморщилась, съежилась, скукожилась, зарделась, закраснелась и заалелась, а сама ведь спровоцировала, – но я, знаете ли, женатый человек, и на сем дискуссию, полагаю, замнем. Да-да, разумеется, я все понимаю, значиться, вы совершенно правы, елки-палки, все мы люди, все мы, стало быть, человеки, и тем не менее, чтоб тебя разорвало, противно, черт возьми, знаешь, Толь, вы уж тут без меня побеседуйте, а я пойду кофе приготовлю. Кофе заварю, мужичков напою, станут мужики меня покликивати, посмотри на Толика и не женись ради прописки, сказала она, моногамия должна быть моногамной, казалось бы, ослу понятно, а какого мнения на сей счет придерживаются у вас в Патрах, почтенный Лукий? Ого, этого даже я не ожидал, так, стало быть, дело оборачивается, разворачивается и извращается, обиженной себя почитаешь, буренушка стоеросовая, сивка-бурка, сивая кобылка, аж помолодела от злобы, ну ладно, ладно, разумеется, я все понимаю, но есть же ситуации, когда стоит помолчать, мышка моя ушастая, потому как тебя это не касается и явно выше твоего понимания, и опять ей чегой-то не по ндраву, надо же!

А кофе, кажется, на славу будет, прогнозировать, правда, всегда рискованно, но то, что у нас экстраполируется, будет, похоже, и выпить не грех, нечего с ацетоном мудрить, с коньяком куда ни шло, ретроград, retro gradus, vade retro, ну да бог с ним, с сатаной, хотя и трудно представить себе ветхозаветного Господа за чашечкой кофию. Сонм олимпийский, кто там у них покультурнее, ибо Зевес наверняка предпочитает дешевый портвейн, Феб, пожалуй, отстрелявшись, не возражал бы малость принять, Афина опять же. Гнев ее бывает ужасен, старая дева с папироской в зубах, а она правда дева или прикидывается? Ох, и превратит она меня за такие вопросы! Ну вот, дай закурить, сказала она, и принеси кофе. Я не был уверен, что можно: обстановка как-то не располагала. Нам можно, сказала она, в конце концов, у меня в жизни не было такой здоровенной пепельницы, грех не воспользоваться случаем. Была ночь, до рассвета было еще далеко, горели свечи, они стояли вертикально, а самый кончик фитиля загибался под прямым углом, и пока я сидел и смотрел на пламя, эта горизонталь успела сделать несколько оборотов, фитиль был скручен, теперь раскручивается, все понятно, история свечи, мы пили кофе, курили и давили бычки о крышку гроба. Знаешь, сказала она, все-таки здорово, что это я, если бы ты умер, я бы не выдержала. И чего ради я ввязался, ну убедим, ну просидит Толик часть отпуска у меня под крылышком, а я ведь тоже не орел, да и он не Ганимед, – ну и что с того, вернется ведь в родимое гнездо, каникулярный отдыхалец, временные решения – это вообще не решения, надо думать о вечности, был как раз тот час, задолго до рассвета, когда она умерла. Мы всегда любили это время ночи (впрочем, вечера, ночью это называлось раньше), – а теперь вот болтали и думать уныло пытались, болтая, о жизни о вечной, заветной, запретной, что, строгая, ждет нас за гробом, а только попробуй – разило ладаном и формалином, потому как труп разлагаться был намерен, как трупу, собственно, и положено, я думал, навсегда запомню ханжеский этот аромат, а теперь получается, что почти забыл, формалин помню, а ладан нет, распростертые на могиле, ну чего вам надо, стоит, мнется, приятно мне, будто бы, ее видеть, да-да, разумеется, разумеется, я понимаю, я все понимаю, ну да, ну да, с каждым может случиться, все мы где-то коровы, а где-то ослы, хотел крикнуть: "О Цезарь!" – а получилось только "О-о-о!" – помилуй, владычица Изида, а супругами они стали во чреве матери, да-да-да, все в порядке. Разумеется, разумеется, что вы, что вы, как можно, в самом деле, на редкость противно себя чувствуешь, когда перед тобой извиняются, извиваясь, так и тянет нахамить, да-да, разумеется, что вы, что вы, может быть, кофе хотите?

А ты чего там стоишь, заходи давай, садись, а не на что, табуретку принеси, туда-сюда-обратно, ой, не хватило тебе, ну, если не возражаешь, я с тобой поделюсь. И коньяком разбавь, если жена не возражает, да, а вам хочется? Понимаю, понимаю, разумеется, я понимаю, это далеко не "Камю", и пить-то уже расхотелось, не нужна мне бутылка рому, сундук мертвеца – гроб, стало быть, такова вечная се ля ви.

Разумеется, разумеется, в конце концов, мы с вами взрослые люди, разумеется, каждый должен отвечать за свои поступки и за все возможные последствия, даже если не получается прогнозировать. Сколько можно болтать, в конце-то концов, да, не стоило, право же, не стоило, раз настроения нет, какая все-таки гадость этот этиловый спирт, когда его применяют не по назначению. Хрен вас всех разрази, да-да, разумеется, что вы, что вы, никоим образом, в высшей степени и даже еще более того, совершенно верно, Толь, я думаю, что в данном случае, равно как и во всех прочих случаях, что-то я не то говорю, возьмет ведь и не так поймет, как надо, а так, как я имел в виду, а зачем ей знать, что я имею в виду? Правильно, правильно, да-да, разумеется, нет, уж повертьте мне, Толик сюда дорогу не найдет, звонить мне будет, очень мне это надо, всего доброго, до свидания, до свидания, счастливо.

Уф-ф-ф! О-о-ох! Ур-р-ра! А также виват, банзай и глория, как хорошо-то, ладно, посуду отрок вымоет, нечего ему, не будь он мужчиной и свободнорожденным, до чего же мерзкая штука эти человеческие отношения, как бы это бы без них бы, это, правда, тоже грех, ну да ладно. Ибо большой грех есть большой грех, а малый грех есть малый грех (пример повреждения в уме, которое ведет в рай), сказала она, и дай малость передохнуть, отрок. Мой сэнсэй похож немного на пророка и на бога, на святого, на святошу и на всех блаженных тоже! Детская песенка, но что-то я совсем на божественном замкнулся, чего бы это поземнее, черт побери меня, ей-богу! "Однажды Бог, восстав от сна, курил сигару у окна", а милая история Толику приснилась насчет рождения Юпитера, даже не ожидал, что он еще может, хотя чего там, нормальный Толик, при такой жене кто не растеряется, это ведь любого тигра пошибче. Нормальный парень, и нормальные сны ему порой снятся, потому что сны-то он заведомо смотрит без корысти.

Да, почему, собственно, мне это понравилось? Не все ли равно, кто там кого от кого и в какой последовательности породил? Ну, допустим, не так уж все равно, приятно с придворного стиля соскользнуть на бурлеск и гротеск, но это так, между прочим. Далее, естественно предположить, что в любом сообществе относительно разумных существ, коль скоро оно не имеет готовой технологической базы, должны в первую очередь быть индивидуумы, занятые делом (созданием, стало быть, оной базы), а уже потом совокупительные администраторы (может быть, те же индивидуумы перейдут от продуктивной деятельности к репродуктивной, но ведь не сразу же!) Так и запишем.