Текст книги "Лебединая песня"

Автор книги: Овидий Горчаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

В ГЛАВНОЙ СТАВКЕ ГИТЛЕРА

Что же произошло в четверг, 20 июля, в ставке Гитлера?

Этот вопрос разведчики задавали каждому «языку». Все «языки» слышали речь фюрера после покушения, вечером, в 19.00. Слухами полнилась земля Третьего рейха. Из обрывков сведений складывалась более или менее полная картина событий в «Вольфсшанце» в тот роковой день.

…Гитлера разбудили, как всегда, в 10.00, подали завтрак в спальню, принесли составленную Риббентропом сводку сообщений иностранных агентств и печати.

…В 10.15 по берлинскому времени на Растенбургском аэродроме приземлился штабной самолет. Из него вышел высокий и стройный тридцатисемилетний человек в форме полковника генерального штаба вермахта с черной, закрывающей левый глаз повязкой, пестрым набором орденских колодок на груди и пузатым, туго набитым портфелем. Штабная машина повезла его по извилистой бетонке в главную ставку фюрера. В портфеле лежала мина замедленного действия английского производства.

Это был полковник Клаус Филипп Шенк граф фон Штауффенберг, потомок знатного баварского рода дворян-католиков.

Он провел полтора года на Восточном фронте. Зверства эсэсовцев в России сделали его врагом Гитлера. Именно на Восточном фронте после краха в Сталинграде стал он участником заговора против фюрера.

В Тунисе в апреле сорок третьего он подорвался с машиной на американской мине, лишился глаза, правой руки и двух пальцев на левой. Кроме того, у него было ранено колено и ухо. Но он и не думал уходить в отставку. Получил новое назначение в Берлине – на пост начальника штаба общевойскового управления ОКВ. Высокий штабной пост открывал ему двери к Гитлеру.

Еще шире распахнулись перед ним эти двери, когда его назначили начальником штаба резервной армии. Теперь у него появилась цель – научиться тремя уцелевшими пальцами с помощью кусачек ставить на боевой взвод предназначенную для Гитлера адскую машину.

От аэродрома до «Вольфсшанце» – полчаса езды на автомобиле.

«Вольфсшанце» – «Волчье логово». Так сам Гитлер назвал свою ставку в четырнадцати километрах от Растенбурга. Это была затерянная в мрачном краю Мазурских озер, болот и лесов тайная крепость, упрятанный в нелюдимой чащобе в землю, под вековыми соснами, громадный железобетонный череп, крепкий, как линия Зигфрида. В этом черепе еще работал полубезумный мозг, управлявший судьбами Третьего рейха. Мозг Гитлера. Этот череп и хотел взорвать Штауффенберг, чтобы убить Гитлера и спасти Германию.

Штауффенберг молча смотрел в окно. Стоял жаркий и душный день, но в густом старом лесу было прохладно. Вокруг «Вольфсшанце» – три пояса укреплений, три заградительные зоны с зенитками и противотанковыми орудиями вокруг ставки, три кольцеобразных минных поля, «зубы дракона» и надолбы, железобетонные многоэтажные доты с пулеметными амбразурами, ограда из колючей проволоки под током высокого напряжения, контрольно-пропускные пункты с эсэсовцами из дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер». Над «Волчьим логовом», как шатер над цирком, натянут прозрачный тент с летним камуфляжем. Этот тент меняется каждый сезон, чтобы никто с воздуха не мог обнаружить ставку…

Вот и серые железобетонные бункера – наружные башни подземного города. Эсэсовская охрана ненадолго задерживает полковника графа фон Штауффенберга и его верного адъютанта лейтенанта Вернера фон Хефтена. Звонок по телефону. Все в порядке. Полковника можно пропустить. Глаза эсэсовцев скользят по туго набитому портфелю. В нем – доклад для фюрера и двухкилограммовая бомба для того же фюрера, завернутая в тщательно отглаженную сорочку.

У входа в третий, внутренний сектор – сектор № 1, где живет и работает фюрер, полковник расстается с адъютантом.

Дальше он идет один. Правом входа в святая святых «Вольфсшанце» пользуются немногие генералы и фельдмаршалы. Да и то лишь по разовому пропуску. И только после личной встречи с шефом эсэсовской охраны ставки СС-оберфюрером Раттенхубером.

Обер-фгарер незамедлительно пропускает полковника графа фон Штауффенберга. Полковник числится у него в списке офицеров, приглашенных в этот день фюрером и Кейтелем для доклада.

Полковник бывает в ставке чуть не каждую неделю. Иногда даже по нескольку раз в неделю.

Вот оно, «Волчье логово»! Под соснами торчат низкие, как лоб у фюрера, серые железобетонные макушки могучих бункеров. Вход в бункер фюрера открыт и, как всегда, охраняется. Внизу, под землей, помещения не уступают по удобству «фюрер-бункеру» при рейхсканцелярии в Берлине. Как и в берлинском бункера Гитлера, в подземном замке фюрера, в «Волчьем логове», имеются все необходимые помещения и службы – жилые апартаменты, кабинет, приемная и конференц-зал, караульная, ванные и туалеты, столовая и кухня, узел связи, дизельная электростанция…

Капитан фон Меллендорф, адъютант коменданта ставки, приглашает полковника позавтракать в офицерской столовой.

Завтракая, Штауффенберг смотрит на часы. Фюрер никогда не изменяет заведенному порядку – в этот час он беседует со своим адъютантом генералом Шмундтом.

Полковник заходит к начальнику связи ставки генералу Эриху Фелльгибелю.

Этот генерал, один из главных заговорщиков, должен сразу после убийства Гитлера молнировать эпохальное известие в берлинский штаб заговорщиков, а затем прервать всю телефонную, телеграфную и радиосвязь ставки – железобетонного черепа – со всей Германией и подвластными ей территориями и фронтами.

Полковник кратко беседует с генералом Бюле, представителем ОКХ при ОКВ.

К полковнику подходит унтер-офицер и, щелкнув каблуками, докладывает: фельдмаршал Вильгельм Кейтель приглашает господина полковника фон Штауффенберга на предварительное совещание. Штауффенберг входит в бункер Кейтеля, вешает фуражку и пояс с пистолетом в прихожей…

Фельдмаршал Вильгельм Кейтель, начальник Оберкомандо дер вермахт – верховного командования вооруженных сил, правая рука верховного главнокомандующего Адольфа Гитлера, встречает полковника милостивой улыбкой.

Полковник вкратце излагает содержание своего доклада о воинских частях, выделяемых резервной армией в Польше для Восточного фронта. Кейтель просит полковника предельно сократить свой доклад. У фюрера, как всегда, времени в обрез. Штауффенберг согласно кивает.

В 12.30 Кейтель приглашает небольшую группу генералов и офицеров в «Гостевой барак». Совещание переносится туда, ибо день жаркий и в подземном бомбонепроницаемом бункере, где обычно совещается фюрер, идет ремонт.

Полковник выходит вместе со всеми из бункера Кейтеля, но вдруг заявляет, что забыл в прихожей фуражку и ремень. Кейтель хочет послать за фуражкой и ремнем своего адъютанта – лейтенанта фон Иона, но полковник идет сам, властным жестом остановив адъютанта.

Штауффенберг входит в прихожую, открывает портфель, вставляет в английскую пластиковую мину химический взрыватель, тремя пальцами с помощью кусачек раздавливает стеклянный капсюль с кислотой, закрывает портфель. На часах – 12.32. Через десять минут кислота разъест тоненькую металлическую проволочку, боек ударника взорвет гремучую ртуть в капсюле, с грохотом сдетонирует взрывчатка. Торопясь, надевает он единственной рукой ремень…

В эту минуту Кейтель беспокойно озирается:

– Где Штауффенберг? Мы опаздываем к фюреру!

Штауффенберг появляется в дверях в фуражке, подпоясанный ремнем, с портфелем в изувеченной руке. Он с достоинством извиняется за задержку. Кейтель на ходу протягивает руку к портфелю Штауффенберга. Один из штабных офицеров предупредительно подскакивает к полковнику, но тот жестом отказывается от его услуг.

Неожиданное сообщение Кейтеля о переносе совещания из подземного железобетонного бункера в «Гостевой барак» заставляет Штауффенберга призадуматься. В подземном бункере взрыв мины был бы намного сильнее, оттуда никто не выбрался бы живым… Но, подходя к «Гостевому бараку», он с облегчением видит, что прежний легкий деревянный барак облицован железобетонными стенами полуметровой толщины для защиты от осколочных и зажигательных бомб в случае бомбежки.

12.35. Штауффенберг входит в «Гостевой барак».

В передней Штауффенберг говорит фельдфебелю за телефонным коммутатором, что он ожидает срочный телефонный звонок из своего штаба в Берлине с важной информацией для доклада фюреру и, как только ему позвонят, просит немедленно вызвать его из конференц-зала. Ведь даже фельдмаршал не имеет права уйти с совещания без разрешения верховного главнокомандующего или без вызова.

12.36. Штауффенберг входит в конференц-зал, в котором фюрер ежедневно совещается с генеральской элитой. Да, они немного опоздали – совещание уже началось. Гитлер сидит спиной к дверям у стола с картами, поверх которых лежит огромная карта Восточного фронта, и слушает доклад о положении на румынском и львовском участках. Докладывает начальник оперативного отдела ОКБ генерал Адольф Хойзингер. Фюрера окружает около двадцати офицеров СС, армии, ВВС и ВМФ. Все стоят. Сидит только верховный главнокомандующий. Сидят еще два стенографиста.

– Хайль Гитлер! – произносит за Кейтелем и Штауффенберг.

«Да здравствует Гитлер!…» Какая убийственная ирония звучит в приветствии Штауффенберга!

Гитлер сегодня как будто в неплохом настроении, хотя дела на фронте из рук вон плохи. Он небрежно машет рукой, отвечая на салют однорукого полковника с черной наглазной повязкой. Кейтель занимает свое место рядом с фюрером.

– Ваш доклад я выслушаю после доклада генерала Хойзингера, – бросает Гитлер Штауффенбергу.

До взрыва остается шесть минут.

Многих из стоящих у стола генералов и офицеров Штауффенберг знает лично, со многими знаком, дружил, вместе воевал…

Зал невелик – метров пять на десять, с десятком окон. Все они открыты в этот душный июльский день. Это, конечно, ослабит силу взрыва. Стол – метров шесть на полтора – сколочен из массивных дубовых досок и стоит не на ножках, а на двух дубовых опорах.

Гитлер молча играет лупой. Его прогрессирующая близорукость мешает ему читать карту, а соображения престижа не позволяют носить очки. Гитлер, фюрер и рейхсканцлер, верховный главнокомандующий, всесильный диктатор, по выражению Геббельса, «Атлас, несущий весь мир на своих плечах…».

Справа от фюрера – генерал Хойзингер. Слева поблескивает моноклем Кейтель. Позади стоит начальник штаба оперативного руководства ОКВ генерал-полковник Альфред Йодль. Мундиры всех родов войск, генеральские и адмиральские погоны и лампасы, черные мундиры СС, пестрые орденские колодки…

Жаль, дьявольски жаль, что нет ни Гиммлера, ни Геринга. Операция не раз откладывалась из-за их отсутствия. Но и без них здесь собрался почти весь мозговой трест германской военщины. Теперь отсрочки не будет. Час возмездия пробил.

12.37. Штауффенберг становится справа от генерала Кортена, начальника штаба люфтваффе. Он осторожно ставит свой портфель под стол возле лакированных сапог полковника Брандта, прислонив его к внутренней стороне дубовой опоры.

Генерал Хойзингер подробно и сухо говорит о разгроме русскими основных сил группы армий «Центр» восточнее Минска, о вступлении советских войск в пределы Польши, о трудном положении германских войск не только в центральной полосе, но и на севере и юге Восточного фронта.

Его внимательно слушают «обер-бефельсхаберы», обладатели высшей военной власти, авторы и исполнители бесчисленных захватнических планов и операций – «План Барбаросса», «Морской лев», «Черно-бурая лиса», «Операция Аттила», «Котбус», «Зимняя гроза». Цвет германского генералитета, «золотые фазаны»… Сверкают под раззолоченными воротниками генеральских мундиров Рыцарские кресты с дубовыми листьями, мечами и бриллиантами.

Пять минут до взрыва. Портфель стоит в двух метрах от ног Гитлера. Медленно, но верно, с рассчитанной точностью разъедает кислота тоненькую проволочку в «адской машине».

12.38. Полковник фон Штауффенберг шепчет полковнику Брандту, адъютанту Хойзингера:

– Я должен выйти – мне звонят. Я сейчас же вернусь. Присмотрите за моим портфелем – в нем секретные документы.

Штауффенберг, неслышно ступая, выходит. Как было условлено, он направляется в бункер № 88 к генералу Фелльгибелю. Там полковника поджидает его адъютант. Лейтенант Хефтен уже вызвал машину для господина полковника.

12.39. Полковник Брандт нагибается над картой. Его нога упирается в портфель, оставленный Штауффенбергом. Полумашинально полковник Брандт, чтобы освободить себе место, поднимает портфель и одним движением переставляет его за дубовую опору, которая теперь отделяет мину от Гитлера.

Три минуты до взрыва. Кислота почти разъела металлическую проволочку. На этой проволочке висит дамоклов меч, нацеленный в величайшего тирана всех времен и народов. Через три минуты этот меч падет, и тиран будет убит!…

Штауффенберг подходит вместе с генералом Фелльгибелем и своим адъютантом к машине, смотрит на часы, тикающие на его единственной руке.

– Изменчивое положение в Восточной Пруссии, – продолжает Хойзингер свой доклад, – не могло бы быть более угрожающим, мой фюрер. Русские подходят и…

– Там они не пройдут! – кричит Гитлер. – За это отвечают Модель и Кох! Большевики не пройдут!

12.40. Генерал Хойзингер заканчивает свой доклад. Кейтель бросает взгляд на ручные часы, а затем на то место, где стоял полковник фон Штауффенберг. Готов ли он к докладу? Но что это? Полковника нет на месте.

Решив, что Штауффенберг говорит по телефону с Берлином, Кейтель тут же посылает за ним генерала Бюле. Генерал, быстро выйдя к коммутатору, выясняет у фельдфебеля, что полковник вышел из «Гостевого барака». Бюле тут же шепотом докладывает Кейтелю об уходе полковника.

12.41. Гитлер, встав, наклоняется над столом, разглядывая верхнюю часть карты. Его корпус защищен от взрыва тяжелыми дубовыми досками, толстый стояк заслоняет его ноги.

Хойзингер говорит:

– Русские крупными силами поворачивают западнее Двины на север. Их передовые части уже находятся юго-западнее Динабурга. Если мы немедленно не отведем группу армий от Чудского озера, катастрофа…

12.42. Грохочет взрыв. Слепящая вспышка огня. Дым и пыль. Стол, разламываясь, прыгает вверх, вспыхивают карты, а сверху обрушивается потолок – падает люстра, летят осколки стекла, валятся горящие стропила… Взрывной волной кого-то вышвыривает в окно.

– Во ист дер фюрер? – вопит Кейтель.

Под ногами у Штауффенберга, в двухстах метрах от взрыва, вздрогнула земля. Словно 155-миллиметровый снаряд попал в «Гостевой барак»! Никто не уцелеет после такого взрыва!…

Штауффенберг и его адъютант уже в машине. Взвывают сирены тревоги. Словно воет в своем логове смертельно раненный волк!…

– На аэродром! – бросает полковник водителю. Оглядываясь, он видит, как из «Гостевого барака» офицеры, спотыкаясь и кашляя, начинают выносить убитых…

Снова кровь, горячие раны, закатившиеся глаза. Как вот уже пять убийственно долгих лет. Но на этот раз чья это кровь, чьи это раны, чьи это глаза? И Клауса Штауффенберга захлестывает вдруг, поднимает на сияющем гребне в солнечном, небывалом озарении великая, никогда прежде не испытанная радость. Он понял все величие того, что сотворил, на что дерзнул поднять руку… Никогда так бурно не билось утомленное сердце, никогда так – с бешеной ясностью – не работал ум.

Спасти Германию Баха, Бетховена, Брамса от Германии Гитлера, Гиммлера, Геринга…

Даже если можно было бы заставить Гитлера по капле кровь отдать в самых лютых муках – и тогда Гитлер не мог бы расплатиться за самые мелкие свои преступления. А на его счету не поддающиеся охвату умственным взором, несметные миллионы, тьма-тьмущая загубленных, изувеченных, исковерканных и никогда не родившихся жизней…

Гитлер… За всю историю человечества не было человека, который открыл бы шлюзы таким рекам крови. Не по военному полководческому гению, а по масштабу завоеваний и принесенных человечеству страданий все Атиллы, Тимуры и Чингисханы, Александры Македонские и Фридрихи Великие, все завоеватели, губители и палачи рода человеческого пасовали перед богемским ефрейтором.

И вот свершилось… Гитлер убит! И Клаус фон Штауффенберг, совершивший этот беспримерный акт, мчится на машине, а затем летит самолетом в Берлин. Впереди – смертельный риск, немыслимо трудная борьба. Ведь живы еще Гиммлер, Геринг, Геббельс…

Какая горькая ирония в том, что орудием возмездия стал полуслепой, однорукий полковник гитлеровской армии, словно не было в Германии и Европе других сильных рук, других зрячих глаз…

Убиты или смертельно ранены полковник Брандт, генерал Кортен, адъютант Гитлера генерал Шмундт, стенографист Бергер. Не поцарапало только Кейтеля.

А Гитлер? Гитлер поднимается с пола с криком:

– Ох, мои новые брюки – я только вчера их надел!

Штауффенберг, уже празднуя победу, не мог видеть, как из дымящихся развалин «Гостевого барака» вышел, шатаясь, поддерживаемый Кейтелем, Адольф Гитлер. Взрыв опалил его черные седеющие волосы, лицо, ноги, оглушил, разорвав барабанные перепонки, контузил, временно парализовал правую руку. Рухнувшая балка едва не сломала ему позвоночник.

Вид Гитлера был ужасен. Покрытое копотью лицо, разодранная дымящаяся штанина, воспаленные, обезумевшие глаза.

Гитлер жив. Он чудом избежал смерти, но никогда уже не станет прежним Гитлером. Глубоко контужен мозг в треснувшем железо-бетонном черепе, спрятанном в восточнопрусском лесном болоте.

Еще смертельно опасен этот волк-оборотень, зализывающий раны в своем логове. Несчетное число жизней еще унесет он с собой…

Штауффенберг летит в Берлин, а Гитлер уже звонит туда, требуя ареста Штауффенберга и других заговорщиков:

– Я повешу их как скотов!… Я посажу их жен и детей в концлагеря! Я буду беспощаден!

ОБЕР-ЛЕЙТЕНАНТ «ШАХЕРЕЗАДА»

Лай собак на фольварках. Окрики часовых из лесного мрака: «Хальт! Пароль?» Девять силуэтов среди черных сосен, девять теней на освещенном луной лесном ковре. «Это лесные призраки!» – в страхе перешептываются немцы. В тихое гудение сосен на ветру то и дело врывается натужный гул моторов, за лесом стучат на стыках колеса ночных эшелонов. «Хальт! Пароль?»

Позади взмывают осветительные ракеты, дрожит неземное, призрачное сияние, незнакомо белеют сосны, кружатся хороводом их черные тени. Когда ракета взвивается, шипя и рассыпаясь, слишком близко, «лесные призраки» падают плашмя, замирают, считая секунды… Вдогонку гремят автоматные очереди, выводит басовитую трель пулемет «МГ-34», верещит «МГ-42», выстреливая в мрак, по мелькнувшему силуэту «лесного призрака», по сорок трассирующих пуль в секунду…

У разведчиков шесть автоматов и одна винтовка… Но они не отвечают. Патроны на исходе. В заплечных мешках ни крохи – ребята на ходу подтягивают ремни. Трое суток во рту ни росинки не было. Нет воды, и «лесные призраки», проглотив таблетку дисульфана, пьют из копытного следа желтую дождевую воду, густо настоянную на палой хвое.

Ночью, в дождь, выбираются «призраки» из лесу, копают руками картошку, брюкву, свеклу, набивают мешки ржаными колосьями.

Жуют немолотое жито, едят сырыми брюкву и свеклу, картошку варят в те редкие ночи, когда можно без крайнего риска разложить костер.

– Вер да?

– Полиция! Откройте именем закона!

Дверь открывает высокая седая немка в траурно-черном платье, худая и прямая, как шомпол. В руках у нее моргают на сквозняке свечи в тройном серебряном подсвечнике.

Мельников и Раневский решительно оттесняют ее от дверей, быстро и бесшумно входят, прикрывая, но не запирая за собой тяжелую, обитую железом дверь. Овчаров стоит на стреме за дверью. Автомат на боевом взводе, палец на спусковом крючке…

Немка окидывает тревожным взглядом незнакомцев, закрывает рот рукой, чтобы не закричать, но мигом овладевает собой.

– Если вы сейчас же не уйдете, – шепчет она, – вы погубите и себя и нас! Herr Jesus! У меня десять эсэсовцев на постое!… Пожалейте моих внуков!…

Раневский негромкой скороговоркой переводит слова старой немки.

– Пардон, гроссмуттер! – недоверчиво усмехается Ваня Мельников, но все же приоткрывает дверь.

Кажется, старуха не врет. В глазах – мольба, тревога. В ней при свечах есть что-то рембрандтовское…

– Кто там стучал, фрау Хейдт? – доносится из комнат чей-то раздраженный баритон. Слышатся приглушенные ковром грузные шаги…

Немка тихо запирает за разведчиками дверь.

…На одной из дневок разведчики просыпаются в семь утра от яростного тевтонского рыка. Все хватаются за оружие, – немец ревет совсем неподалеку. Раневский предостерегающе поднимает руку:

– Спокойно. Это фельдфебель гоняет солдат. Строевая подготовка.

На просеке, метрах в двухстах от разведчиков, раздается резкая, как удар кнута, прусская команда:

– Нидер – ауф! Нидер – ауф!

– Боже мой! Чего этот леший так орет? – удивляется Зина.

– Манера такая, – отвечает Шпаков, напряженно вслушиваясь. – Пруссия…

Соседство, что и говорить, не из приятных, но деваться некуда. По всем четырем просекам вокруг лесного квадрата, где укрылась на день группа, ходят, ездят на велосипедах, мотоциклах и машинах солдаты. Особенно опасны те, кто ходит, – что стоит ходоку свернуть в лесок, срезать угол, пойти напрямик!

Все ближе грузный топот.

– Занять круговую оборону! – шепчет Шпаков.

Западня? Нет, обычное дело. «Джек» постоянно воюет в полном окружении, только сегодня окружение теснее обычного.

Все ложатся нешироким кругом. Группа «Джек» ощетинивается дулами автоматов.

Шпаков высылает дополнительный пост в сторону просеки, по которой марширует, бегает, ползает, приседает прусская солдатня. Мало ей места на казарменных плацах! Вся Пруссия стала казармой…

– Нидер – ауф! Нидер – ауф!

Того и гляди, этот горластый прусский леший объявит перекур, и солдатня потянется в лес по малой и большой нужде…

Но фельдфебель («Слава те господи!» – шепчет Зина) уводит солдат, рев его звучит глуше: «И-и-и, а-у-у! И-и-и, а-у-у!…» Он объявляет перекур в соседнем квадрате. Ветер доносит до разведчиков запах немецких сигарет…

Потом он («Черт бы его драл!») возвращается со своим взводом. А над лесом появляется тройка «ЯКов». Ревя моторами, серебристо поблескивая, несутся они в поднебесье со скоростью почти семьсот километров в час. Внезапно – крутой вираж вправо, к морю. Там, за сосновыми лесами, за песчаными дюнами, над свинцово-голубым заливом и зеленой Куршской косой, разыгрывается скоротечный воздушный бой. И снова разведчики переводят дыхание – стоило бы ястребкам ударить по немцам в лесу, их бы с просек как ветром сдуло. Вот бы выдался денек дружеских встреч!… Много их в тот день во вражеском небе – новеньких истребителей «ЯК-3» и «ЛА-7», штурмовиков «ИЛ-10», грозных фронтовых бомбардировщиков «ТУ-2». Присмирели «мессеры» и «фокке-вульфы» – их видно редко. Совсем не то, что в сорок первом… и даже в сорок втором.

Но не радуется, как обычно, душа у Ани и Коли Шпакова, у Зварики и Генки Тышкевича. Осторожней, милые, сторонкой пролетайте, сторонкой, не трогайте «наших» немцев! Пусть себе строевой занимаются!…

– Нидер – ауф! Нидер – ауф!

Весь день в круговой обороне, весь день без еды. А с немецкой полевой кухни доносится ни с чем не сравнимый издевательски дразнящий запах – запах горохового супа со свининой.

Сегодня «Джеку» везет. Немцы не обнаружили случайно разведчиков.

Вот так, день за днем, ночь за ночью ходит «Джек» на острие ножа. Жизнь каждого разведчика ежеминутно висит на волоске. Опыта и отваги им не занимать. Но сколько подстерегает их непредвиденных случайностей, когда приходится уповать только на удачу…

Всю ночь в ушах Ани звучит это «Нидер – ауф». Ночью группа проползает мимо больших армейских палаток, в которых спят солдаты, идет нелюдимым бором, а в лесных урочищах будто эхом отзывается: «Нидер – ауф! Нидер – ауф!»

«Джек» проходит опушкой, а за лесом, под луной, как на старинном гобелене, раскинулся средневекового вида городок с замком, облицованным светло-серой штукатуркой, с крепостью и кирпичными казармами, с островерхой киркой и старинной ратушей. Сколько столетий подряд не умолкал на казарменном брусчатом плацу железокаменный топот кованых сапог, рев фанфар и этот тевтонский рык фельдфебелей: «Нидер – ауф! Нидер – ауф!» Под треск барабанов и вой «тевтонских» дудок, под прусскую «Глорию» фельдфебели штамповали на этой брусчатке солдат, учили поколение за поколением умирать во славу сначала прусского, а потом великогерманского оружия. Под прусский военный марш «Фредерикус Рекс» разучивала солдатня прусский гусиный шаг, разводила караул у надменных памятников прусским завоевателям.

Здесь родился великодержавный прусский дух, родилась прусская дисциплина, утвердились прусские представления о присяге, долге и чести. Здесь выковывалось духовное оружие германского солдата, солдата-завоевателя, солдата-человеконенавистника.

В глухом болотистом лесу, в непроглядном мраке, как леший, кричит филин. А голодной, измученной Ане мерещится, что это оборотень-фельдфебель, нахохлившись сычом, пяля пуговицы-глаза, выкрикивает свое «Нидер – ауф!».

…По тильзитскому шоссе движутся моторизованные войска. На этот раз они передвигаются не на северо-восток, к фронту, а на юго-запад.

Странное дело – это магистральное шоссе имеет сейчас огромное значение для германского командования, оно летит, прямое как стрела, к фронтовому району за Тильзитом и Таураге, западнее Шауляя, где 3-я танковая армия из последних сил пытается устоять под напором советских войск. Какого же рожна «дер фюрер» снимает с фронта войска, куда гонит их?

Есть только один способ ответить на этот вопрос – задать его одному из офицеров, что сидят сейчас, подремывая, в проносящихся мимо бронетранспортерах. Знают наверняка ответ на этот вопрос и трое офицеров, что стоят у остановившейся неподалеку на обочине машины. Это камуфлированный штабной «Мерседес-220», похожий на «виллис». Водитель поднял капот и наклонился над мотором. Офицеры закуривают.

Под луной светится серебристая вязь офицерских гербов на фуражках с высокой тульей…

Шпаков видит, что близок уже хвост колонны.

– Мельников! Овчаров! Целиков! – хрипло командует он. – Взять «языка»! Ждем вас на той стороне шоссе. В случае чего, окажем первую помощь!

Всем в группе памятна присказка Коли Шпакова: «Первая помощь в тылу врага – это помощь друга, помощь огоньком; последняя помощь – это граната к сердцу или пуля в висок!»

Насвистывая «Лили Марлен» – «шляггер» вермахта № 1, – разведчики не спеша, вплотную подходят к немцам. Те даже не окликают их, не спрашивают пароль – кого им бояться в своем тылу, на германской земле? Идут себе трое каких-то штафирок…

Луна над черным лесом и светлой шоссейной лентой блестит совсем по-неприятельски, как монокль в левом глазу пруссака.

Колонна прощально моргает красными глазами стопсигналов. Поскрипывает под ногами гравий.

Три Ивана без слов понимают друг друга. Надо брать вот этого – с погонами обера.

Без единого выстрела группа захвата берет в плен очкастого обер-лейтенанта. Обезоружить, забить в рот кляп, скрутить руки парашютной стропой – дело одной минуты.

Хромой ефрейтор-водитель и долговязый лейтенант – оказали отчаянное сопротивление – лежат в кустах за кюветом. Утром ими займутся судебно-медицинские эксперты СД или ГФП – тайной полевой полиции. Разведчики даже не успели разглядеть их лица…

В короткой схватке на шоссе хрустнули под каблуком Мельникова роговые очки обер-лейтенанта, и теперь он почти ничего не видит в темноте, его приходится вести под руки.

– Говорил, не бей по башке, – выговаривает Мельников Овчарову. – Память отобьешь!…

Оглушенный обер отчаянно трусит. Нет, он не потерял память. Он охотно и многословно, стуча зубами, отвечает на вопросы Шпакова, пялит глаза на Аню и Зину…

– Что вы, господа, какой из меня вояка?! Железный крест? Да я его получил в девятнадцатом… Пожалуйста, документы в кармане… Надеюсь, вы возвратите… Я только почтовый работник, господа! Магистр искусств, беспартийный интеллигент! Но я многое знаю и отвечу на любые вопросы… Я, видите ли, дивизионный цензор военно-полевой почты парашютно-танкового корпуса «Герман Геринг»… Куда вы меня ведете? У меня больная печень… Танковый корпус? Он входит в Третью танковую… Если русские ворвутся в Пруссию, то вместе с Девятым и Двадцать шестым армейскими корпусами каш корпус будет оборонять укрепленный район «Ильменхорст»…

А группа как раз пробирается через не занятую пока войсками оборонительную полосу укрепленного района «Ильменхорст», и пруссак из Кенигсберга больше всех боится подорваться на мине.

Призрачно мерцают «зубы дракона», чернеют проемы входов в подземные казематы и мощные железобетонные доты…

– Тут, кажется, еще не ми… минировали, – заикаясь от страха, сообщает обер Шпакову.

Если так, то первую мину в укрепрайоне «Ильменхорст» устанавливает советский разведчик Иван Мельников – он минирует след группы противопехоткой, посыпает траву, песок и палую хвою табаком. В группе «Джек» это называется «дать фрицу прикурить».

Обер-лейтенант спешит заверить разведчиков в своей осведомленности:

– Границы укрепленного района? Грубо говоря, Тильзит – Рагнит – Гумбиннен – Гольдап – Ангербург – Норденбург – Алленбург – Велау – Тильзит. Куда ехали войска? Сначала дивизия направлялась после переформировки за Таураге, на фронт, но вдруг приказ: одному моторизованному полку срочно следовать в Варшаву в распоряжение СС-обергруппенфюрера фон дем Баха. О, я хорошо знаю фон дем Баха, я работал у него, когда он был шефом СС всей Восточной Пруссии. Но он поскандалил с нашим гаулейтером. Бах обвинил Коха в казнокрадстве. Коха поддерживали Гесс, Розенберг и Борман, а Баха – Гиммлер и Геринг. Дело кончилось ничьей – и Кох и Бах равно пользуются доверием Гитлера. Баха перевели из Кенигсберга в Бреслау. Ну, а Кох… У нас говорят так: нет в рейхе бога, кроме Гитлера, и Кох – пророк его в Восточной Пруссии! Потом Бах стал шефом всех антипартизанских сил в Белоруссии, на Украине и в Польше, Бах создал Освенцим. Гиммлер обещал ему должность высшего руководителя СС и полиции от Москвы до Урала… Как видите, я многое знаю и могу вам быть весьма полезен… Я уже после Сталинграда понял, что Гитлер проиграл войну, я согласен с фельдмаршалом Паулюсом… Мы, немцы, всегда выигрываем все сражения, кроме последнего… Наша задача в Варшаве? Участвовать в подавлении восстания. Второго августа в Познань из своей ставки в Пренцлау вылетел Гиммлер. В Варшаву стянуты бригада СС Дирлевангера и…

– Знаем, – обрывает его Шпаков.

– Я не строевой, я контуженый, – бубнит обер, пугаясь ненависти, прозвучавшей в голосе Шпакова. – Я только цензор. Я получил назначение в Варшаву…

Варшава! Так вот куда мчится этот полк парашютно-танкового корпуса «Герман Геринг». Верховное командование германской армии надеялось скрытно перебросить войска в Варшаву на подавление восстания, но завтра же «Центр» узнает об уходе этого полка с фронта, и наши войска ударят по ослабленной обороне.