Текст книги "Лебединая песня"

Автор книги: Овидий Горчаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Смотри, Аня! – грустно говорит Зина. Она ущипнула кожу на костяшках пальцев, и кожа, прежде эластичная, так и осталась торчать, сухая и серая, точно пергаментная. – Верный признак истощения.

Аня и Зина сушат на солнцепеке чернику. Полным-полно в лесу и черно-красной куманики, и матово-синей голубики. А однажды у болота Аня за полчаса набрала полный, с верхом, берет буро-красной мамуры и совсем кислой желтовато оранжевой морошки, угостила ребят. Но одними ягодами сыт не будешь.

Около трех недель прожили и проработали разведчики на килограмме сухарей и банке свиной тушенки, на под ножном корму и с редким доппайком, добытым у пруссаков.

Днем у наблюдателей на «железке» ЧП. Тихо, тепло, солнечно. Пахнет смолой и вереском. За елкой слышится негромкий говор:

– Катя, милая Катенька! Люба ты моя!…

– Петя! Я так ждала, так ждала этой минуточки!… Ведь, поди, целое лето не виделись!

– И я считал денечки, все вспоминал… А хорошо я придумал, верно? Вот мы и встретились! Хозяйка тебя безо всяких-всяких отпустила?

– Еще бы! Дозвольте, фрау, говорю, уйти в гестапо отметиться – приказано, мол, отмечаться по вторникам… Моя рыжая стерва и не пикнула! Вот видишь, теперь мы сможем встречаться каждую неделю!… Смотри, санитарный идет…

– Класть бы им не перекласть, гадам! Я вот решил: как ударят наши – в лес тикать! И ты со мной, чтоб не угнали дальше, на запад!

– Дурачок ты, Петенька. Ну какой это лес! У нас, поди, в Рославле парк железнодорожников и то больше на лес похож! Разве тут спрячешься где?

За елкой сует обратно в черные резиновые ножны обнаженную финку Ваня Мельников. Жужжит шмель над цветущим вереском, лениво вздыхает ветерок, вдали гулко стучат колеса. «На восток, на восток, на восток…»

– Не надо, Петя! Какой ты!… Немцы хвастают, что не пустят сюда наших… А у меня все хозяева на чемоданах сидят, все готово к эвакуации, вот-вот драпанут, разрешения ждут.

– Возьми, Катенька! Я для тебя пастилку достал!

Мельников, облизнувшись, срывает спелую клюквину с моховой кочки. Кричит сойка за «железкой».

– Катя, Катенька! Ведь целое лето не виделись… Ну, что ты, дурочка, плачешь? Всего-то полчасика у нас осталось!…

– А вдруг мы так и не дождемся?… И как они к нам отнесутся – к «восточным рабочим»?…

«На восток, на восток, на восток…» Разносится над лесом заунывный гудок локомотива серии «54».

Девушка и парень медленно уходят, обнявшись. Мельников, выглянув из-за елки, видит закинутую через плечо парня куртку со знаком «ОСТ», видит, как тоненькая девчонка из Рославля поправляет таким женственно-милым движением русую косу…

– Ну вот! – грустно произносит Мельников, глядя вслед удаляющейся парочке. – Кончается антракт, начинается контракт…

– Ты чего такой? – спрашивает неразговорчивый Зварика.

– Да так. Я вроде родился счастливым. Семерка всегда считалась самым счастливым числом. Мне было семнадцать, когда началась война. Я окончил семь классов. Пошел в армию в июле – седьмом месяце сорок первого. Сюда спрыгнул двадцать седьмого июля… А какой же я счастливый, если никого еще не любил… И вряд ли придется теперь любить!…

– Ну, это ты брось! Мы еще свое наверстаем. Считай вагоны!…

«На восток, на восток, на восток…»

«ЭСЭСОВЕЦ – МОЛОДЕЦ ПРОТИВ ОВЕЦ…»

– Так точно, группенфюрер, нам удалось установить, где скрывается группа парашютистов. Приступаем к их ликвидации.

– Доложите подробнее, штурмбаннфюрер!

– Первые сигналы поступили от лесников в районе населенных пунктов Линденгорст – Вайдлякен, по обе стороны железной дороги Кенигсберг – Тильзит. Вскоре последовали сигналы из уединенных фольварков, расположенных в радиусе пятнадцати – двадцати километров от указанного района, – в этих фольварках русские пытались отобрать у крестьян продукты. Каждый сигнал отмечался нами на особой карте, передавался соседним округам и вам, в Кенигсберг. Убедившись, что шпионская группа обосновалась в указанном районе, мы направили девятнадцатого августа в этот район нашу специальную ягдкоманду по истреблению парашютных десантов, приказав ей прибыть туда незаметно, ночью, в пешем строю и сразу же блокировать район действия группы путем устройства засад и ловушек, с тем чтобы не выпустить группу из этого района и скрытно вести разведку и наблюдение до проведения операции по ликвидации группы. Ягдкоманде удалось не обнаружить своего присутствия…

– Каковы состав и вооружение ягдкоманды?

– Ягдкоманда обычного типа, четыре отделения, у каждого на вооружении по радиопередатчику, два пулемета «МГ-34» или «МГ-42», две русские полуавтоматические винтовки с оптическими прицелами, три автоматических карабина, две ракетницы, по четыре гранаты на каждого солдата. Большинство офицеров и солдат имеют опыт борьбы с партизанами в Белоруссии и Литве. Кроме обычных маскировочных костюмов, разведывательным дозорам выдано гражданское платье. Всему личному составу выдан также сухой паек на четырнадцать суток: консервированное мясо, колбаса, кофе, шоколад, табак, хлеб.

Тем временем возглавляемый мною оперативный штаб при шефе СД в Тильзите, в который, кроме меня, входят мой заместитель и офицер связи, занимался планированием и координированием операции, сбором и обработкой информации и выработкой рекомендаций. Штаб третьей танковой армии выделил нам гренадерский полк для прочесывания леса во взаимодействии с ягдкомандой. Обеспечение операции боеприпасами, горючим и продовольствием будет осуществляться непосредственно через службу тыла. Кроме того, нами привлечены к операции отряды охотничьего союза СС, жандармерии и ландшутца, куда входят люди, хорошо знакомые с местностью

– Каков план операции?

– Тщательно изучив наставление «Боевые действия против партизан», утвержденное ставкой фюрера от шестого мая сего года, мы отказались от варианта концентрического наступления, поскольку шпионская группа каждую ночь меняет стоянку. Детально изучен рельеф местности, учтены метеорологические условия. Вчера я подписал приказ, копия которого вам уже выслана.

– Как вы определили цель операции?

– Уничтожение шпионской группы или, по возможности, захват в плен ее членов. Пусть эти бандиты с виселицы наблюдают за продвижением наших войск…

– Вам придется изменить ваш приказ, штурмбаннфюрер. Брать шпионов надо живьем! Особенно радистов!

– Это значительно осложнит всю операцию…

– Это приказ, штурмбаннфюрер! Всех захваченных в плен доставите ко мне в Кенигсберг. Примите меры к тому, чтобы радисты не успели уничтожить документы. Нас особенно интересуют эти два музыканта в «Красном оркестре» советской разведки на территории старого рейха.

– Яволь, группенфюрер!

– Итак, как вы планируете операцию? Прошу помнить, что эти сталинские волки обладают особым инстинктом, который давно утратил культурный, цивилизованный Человек.

– Яволь, группенфюрер! В основу плана операции положен «метод охоты на куропаток». Все части занимают исходные позиции ночью, а прочесывание начинают на заре. Чтобы оказать постоянное влияние на ход операции, я намерен осуществлять руководство ею по радио с борта вертолета «Физелер». Впереди пойдут лесники и лесные объездчики. Ягдкоманда и гренадерский полк прочешут лес широким фронтом, развернувшись в три цепи так, чтобы солдаты видели друг друга и поддерживали связь с соседями. Одну восьмую личного состава я выделяю в подвижной резерв, чтобы использовать его в решающую минуту при обнаружении шпионской группы. Специальные подразделения следуют за цепями, располагаясь не дальше друг от друга, чем это нужно для быстрого оказания взаимной поддержки огнем. Их задача – не допустить просачивания отдельных парашютистов. Цепи постепенно оттесняют парашютистов, как куропаток, к шоссе, которое оседлано частью войск. Если группа рассеется, организуем погоню за каждым шпионом. Полагаю, что к заходу солнца парашютисты окажутся в наших руках…

– И не живыми или мертвыми, штурмбаннфюрер, а только живыми! Когда начало операции?

– Завтра, группенфюрер, в пять тридцать утра двадцать шестого августа.

Под утро 26 августа группа «Джек», вновь благополучно перемахнув через «железку», располагается около деревни Вайдлякен. Все устали и мгновенно засыпают, но на рассвете часовой – это Веня Мельников – будит разведчиков.

– Что такое? – спрашивает Шпаков, хватаясь за автомат. В лесу слышится какой-то свист, трели.

– Соловьи, – отвечает с бледной улыбкой Ваня Мельников. – Прусские соловьи!

По лесу идут густые цепи, офицеры и унтера сверляще и заливчато свистят в командирские свистки. Идет не одна цепь, как в прошлый раз. Идут три разноцветные цепи – впереди черномундирные эсэсовцы и местная жандармерия в рыже-зеленых мундирах, за ней – солдаты-гренадеры в сизо-зеленой форме, третья цепь – снова эсэсовцы в черном. Собачьего лая не слышно. Только свистки да команды, передаваемые по уставу слева направо.

В лесу под Инстербургом снова идет охота на людей. Самая азартная и опасная охота. Азарт – для эсэсовцев. Солдаты и жандармы больше думают об опасности. Охота на человека намного опасней охоты на медведя или даже тигра. Ведь ни у медведя, ни у тигра нет ни автомата, ни гранат, ни мин. И потому гренадеры, узнавшие на русском фронте, почем фунт лиха, и пожилые жандармы жмутся друг к другу, обтекая густые ельники и сосняки, разрывая цепь.

Шесть утра.

– Сколько часов до захода солнца? – тихо спрашивает Зина.

– Четырнадцать с половиной, – отвечает Шпаков. – Не робей! – подбадривает ребят Шпаков. – Эсэсовец – молодец против овец…

Над лесом низко парит небольшой вертолет.

Судя по свисткам и результатам визуального наблюдения, лес прочесывают до полутора тысяч солдат и жандармов. Их ведут местные эсэсовцы – члены охотничьего союза СС. Эти идут молча. Ни криков, ни свистков. Они готовы к рукопашной – чуть выдвинуты из ножен кинжалы с костяными ручками, расстегнуты кобуры «вальтеров» и парабеллумов. На боевом взводе автоматы «Шмайссер-18» и новенькие автоматические карабины образца 1944 года. Этот карабин весит немногим больше четырех килограммов, а стреляет одиночными выстрелами, как самозарядная винтовка, и автоматически, как пистолет-пулемет, со скоростью восемь выстрелов в секунду.

И все же огневая мощь у «Джека» в месте прорыва выше. На этом и строит Шпаков свой расчет, применяя испытанную тактику белорусских партизан. Первым делом он подбирает наиболее выгодное место для прорыва – неглубокий овраг, почти перпендикулярный наступающим цепям, засаженный частыми рядами молодых елок и высокими соснами. Затем ждет, пока парный разведывательный дозор – Мельников и Овчаров – приползает, высмотрев самое слабое звено в растянутой поперек оврага цепи, и сообщает:

– Лучше всего прорываться левым краем! Разрыв в десять метров!

– Приготовиться! – шепчет Шпаков бескровными от волнения губами.

Все ближе и ближе немцы. Вот уже мелькнула за елками черная фигура с черным, как кочерга, автоматом в оголенных до бицепсов руках… Разведчики лежат клином: впереди Шпаков, за ним Зина, Аня. Слева и справа, прикрывая радисток, по трое разведчиков. Группа похожа сейчас на предельно сжатую стальную пружину.

«Ти-ти-ти-та-та!» – тихо выстукивает Шпаков ногтем по диску автомата.

Все ближе и ближе… Все тоньше и ненадежнее стена хвойного лапника, отделяющая разведчиков от эсэсовцев. Аня обменивается с друзьями последним перед прорывом, прощальным взглядом. Ведь шансов на удачу не так уж много. И потому в этом быстром взгляде и дружеское подбадривание, и неизъяснимая тоска. Может, убьют, а может, ранят. Только бы не плен… Аню бросает то в жар, то в холод, ее всю трясет от нервного возбуждения.

– Вперед! – негромко командует Шпаков.

Нет, на этот раз им не удастся незаметно проскользнуть сквозь поредевшие зубья стального гребня. Вон дернулся автомат в руках у эсэсовца, блеснули белки округлившихся под кромкой каски злых глаз… Он валится, срезанный очередью Шпакова…

В неистовую минуту прорыва все решает быстрота и натиск, верный глазомер, стрельба навскидку, без промаха, по мгновенно появляющейся и исчезающей цепи и, конечно, удача. Девятка клином таранит цепь, ведя огонь на бегу сразу из семи автоматов и двух пистолетов. Растянутая цепь эсэсовцев не успевает сомкнуться. Смолкает враз стрельба, исчезают «лесные призраки», корчатся под елками трое-четверо почти в упор расстрелянных охотников с черепами на касках.

Еще не смолкло гулкое эхо в лесу, как потревоженную тишину вновь раскалывает взрыв стрельбы. Это эсэсовцы, замыкая цепь, открыли огонь друг по другу…

Всего несколько минут уходит у немцев на то, чтобы навески порядок в своих цепях, а девятка уже скрытно проскользнула в две большие бреши в залегших цепях жандармов и гренадеров. В лесу раздаются крики, свистки, парит над кронами сосен вертолет, а Шпаков, перемахнув с группой в другой квадрат леса, петляя, заметая следы, подбирает для «Джека» новое «лежбище». Аня падает боком на землю, глотая ртом воздух, прижимая руку с пистолетом к груди, в которой бешено колотится сердце.

Мельников лежа меняет диск в автомате. По распаленному лицу струится пот. В глазах гаснет огонь боевой горячки.

– А против молодца эсэсовец и сам овца! – шепчет он, и на мокрых от пота губах неожиданно вспыхивает улыбка, ликующая улыбка воина, только что обманувшего смерть.

Разъяренные эсэсовцы поворачиваются кругом и снова прут цепью. Час уходит у них на то, чтобы прочесать два соседних квадрата. Затем черная цепь снова слепо надвигается на «Джека». Эсэсовцы прижимают разведчиков к шоссе. К счастью, это не то шоссе, вдоль которого занял оборону главный заслон. План «охоты на куропаток» уже сорван, но и эта дорога оцеплена и простреливается пулеметным огнем. Разведчики, однако, и не думают о прорыве через шоссе. Когда начинают щелкать разрывные в хвое над головой, «Джек» вторично и вновь без потерь таранит наступающую черномундирную цепь и снова исчезает в лесу.

К восьми вечера, перед самым заходом солнца, эсэсовцы тесным кольцом окружают измотанных разведчиков. За ними – гренадеры и жандармы. Но сжать кольцо им не удается. Теперь все решают минуты. «Джек», заняв круговую оборону в яме, на месте вывороченной бурей сосны, с мужеством отчаяния дотемна отбивается гранатами, отстреливается, экономя каждый патрон, а затем, собрав последние силы, в третий раз, ведя разящий огонь, с разбегу прорывает оцепление и бесследно пропадает в ночи.

На первом привале Ваня Мельников, вслепую перезаряжая в темноте автоматный рожок, объявляет, тяжело дыша:

– Жаркий выдался денек! Здорово поиграли с фрицами в кошки-мышки. Зато уж отоспимся всласть…

– Пойдешь на «железку»! – жестко говорит Шпаков, ощупывая разодранную острым суком руку.

– Что?! – удивляется Мельников, – Да убей – не пойду! Нема дурных!…

Если бы Шпаков пригрозил Мельникову, стал хвататься за оружие, Мельников уперся бы, стал на своем. Но Шпаков только сказал тихо:

– Спи. Тогда пойду я!

– Возьмите меня с собой! – подает голос Аня.

Но ей никто не отвечает.

Мельников молчит, сердито посапывая, остывая под холодным дождичком.

Из-за туч ненадолго выглядывает полная луна.

– Ладно, Коля! Извини!… Нервы… Когда идти?…

– Пойдешь после радиосеанса, когда подберем место для лагеря.

Аня отстукивает радиограмму. Передав разведсводку, Шпаков вновь просит подготовить для группы груз, но теперь он в первую очередь требует боеприпасы, хотя все в группе голодны, полураздеты и полуразуты. За день «Джека» расстрелял почти треть патронов.

Во время радиосеанса Шпаков выставляет дозорных – не исключено, что у карателей имеются радиопеленгаторы.

Ответную радиограмму «Центра» обрабатывает Зина: их благодарят за ценную информацию. Рекомендуют продолжать разведку на железной дороге. Сообщили, что в ближайшие дни ожидается нелетная погода.

Аня слушает Москву: восставший Париж выкинул нацистов, наши освободили Кишинев, Румыния повернула штыки против Германии.

Но по радиостанции «Дейчланд-зендер» главный радиоподпевала Геббельса – Ганс Фриче с восторгом вещает о контрударе немецких войск в Курляндии, о восстановлении 20 августа в районе Тукума связи Восточной Пруссии с группой армий «Север». До чего сильны еще эти проклятые фрицы!…

С 26 августа в районе действий группы «Джек» начинаются почти ежедневные прочесы. «Джек» умело маневрирует, маскируется, отрывается от врага, кочует по лесному лабиринту.

Зина так ослабла, что разведчики уже давно поочередно несут шестикилограммовую сумку с батареями и все ее вещи, кроме рации. У запасливой Ани остается горсть мятых ржаных колосков в кармане. Она делит их, и разведчики медленно жуют спелые зерна, выплевывая колючие ости, от которых саднит и пухнет язык. Два дня проходят совсем без еды. У Зины – сильный жар. Аня лечит ее стрептоцидом из походной аптечки. Аня тоже выбилась из сил. Долгие часы живет она в мучительной полуяви-полусне. У двух-трех ребят основательно расстроен желудок – они глотают последние таблетки дисульфана, запивая их болотной водой… В мешках становится почти совсем пусто. Аня обматывает бельем патроны и котелок, чтобы не бренчали в походе… Снова погоня. И снова идет «Джек», идет наперегонки со смертью…

Хмуро поглядывают разведчики на небо, затянутое низкими, разорванными балтийским бризом серыми тучами: когда же, наконец, настанет летная погода?

Шпаков вновь и вновь подбирает место для приема груза, радирует «Центру» координаты. Но только в ночь на 30 августа над лесом за Меляукеном выплывает полумесяц, а за ним, через полтора часа, появляется двухмоторный «Дуглас».

Один круг над лесом, второй… Батарейки в фонариках сели. Приходится идти на дополнительный риск. Разведчики разжигают на полянке три небольших костра, расположенные треугольником. Они сильно волнуются – заметит ли штурман? Скорей бы, а то увидят жители фольварков и тут же донесут по телефону в полицию… Хорошо бы нашим прилететь на трофейном самолете! Или уж сбросить для близиру несколько бомб, – сбился, мол, с курса, не возвращаться же домой с бомбами. Пусть фрицы что угодно думают, лишь бы не о разведгруппе, принимающей груз…

Заметил, заметил! Еще один круг. От фюзеляжа отделяется один тюк, второй… Эх, высоковато кинул! Скорее гасить костры. Уничтожить все следы! Набирая скорость, тюки исчезают из виду, но вот, уже позади самолета и ниже его, с резким, как пистолетный выстрел, хлопком, приглушенным гулом моторов, почти мгновенно раскрывается один белый купол, второй…

Ветер несет парашюты прямо на сосны. Еще рано радоваться – еще надо найти эти тюки во мраке, надо успеть забрать боеприпасы и продукты…

Вон один парашют! В полукилометре от потушенных костров висит он, угасая на сосне, большой, белый, издалека видать. Скорей! Скорей! Расшнуровывать некогда – вспороть финкой авизент, быстрей переложить в заплечные мешки цинки с полутора тысячью патронов, гранаты, противопехотки, полсотни килограммов сухарей, копченую колбасу, мясные консервы, пять килограммов соли, мыло, махорку, спички и батареи…

Разведчики ищут второй тюк – его отнесло на два километра от сигналов, – а в темном бору тут и там уже мелькают огни фонариков. Пока это только ландшутцманы – сельская стража, но за опушкой уже тарахтят, приближаясь, мотоциклы.

Стражники палят вслепую из винтовок, стремясь отпугнуть разведчиков, чтобы те первыми не нашли парашюты с грузом. Кто-то завизжал во мраке – никак ландшутцманы подстрелили своего!…

Через час немцы находят оба тюка. Тюки изрезаны ножами, внутри пусто, на траве белеют клочья ваты, обрывки русских газет…

Ландшутцманы и подоспевшие фельджандармы топчутся вокруг. И вдруг словно огненный кинжал с грохотом вспарывает землю. Теряя сознание, кулем валится на обрубок ноги один из фельджандармов…

В трех километрах от взрыва быстрым шагом идет, сгибаясь под тяжестью мешков, обливаясь потом, цепочка разведчиков.

– Сработала моя противопехотка, – удовлетворенно пыхтит Ваня Мельников. – Мертвый пес зайца не нагонит.

Продуктов из двух тюков группе «Джек» в обрез хватает не десять дней.

В ДВАДЦАТИ КИЛОМЕТРАХ ЮЖНЕЕ ТИЛЬЗИТА

Наблюдение на железной дороге продолжается круглосуточно. Аня и Зина регулярно передают разведсводки «Центру». Через час-два после сеанса место, где работала рация, окружают немцы. Почти ежедневно с шахматной точностью прочесывают они лесные квадраты. Потерь пока нет.

На фронтах дела идут неплохо – в самом конце августа наши берут нефтяной район Плоешти и Бухарест, а в начале сентября войска 3-го Белорусского выходят к границе Восточной Пруссии. В главной ставке Гитлера около Растенбурга отчетливо слышна фронтовая канонада.

– Ну, мальчики и девочки! – торжественно объявляет Коля Шпаков. – Ждать остается совсем недолго! До границы за Тильзитом отсюда всего шестьдесят километров, до границы за Шталлупененом – девяносто!

Встревоженный выходом советских войск к восточнопрусской границе, Гитлер разрешил гаулейтеру Коху скрытно провести эвакуацию населения из некоторых угрожаемых районов провинции. Когда разведчики вышли из леса в ночь на 8 сентября, они обнаружили, что одни из фольварков заперты и заколочены, другие заняты солдатами и фольксштурмистами.

– А может, это и лучше? – задумчиво произносит Ваня Мельников, глядя на запертые ворота фольварка. – «Кормильцы» наши дали тягу, но неужели эти богатеи ничего тут не оставили? Проверим!

На всех дверях висят тяжелые стальные замки разных замысловатых немецких, английских, французских систем.

– Чудаки! Они еще рассчитывают вернуться!

Мельников орудует железным ломом, срывая замки.

Угнан весь скот, увезена домашняя птица. На полке в кухне красуются пузатые братины с крышками – из таких кружек пили пиво тевтонские рыцари.

Но пиво все вывезено. Зато в амбаре много необмолоченных снопов ржи, в погреба можно нагрести пару мешков картошки, в кладовой строем стоят банки с разными соленьями и вареньями.

Зварика, причмокивая, отправляет в рот горсть за горстью кислую капусту.

– Осторожно, Юзек! – спохватывается Мельников. – А вдруг она отравлена? Хотя кто смел, тот и съел, без отваги нет и браги…

Всю ночь после этого Юзеку Зварике уделяют повышенное внимание, чуть не поминутно справляются о его здоровье. Зварика добродушно отругивается, посмеивается, поглаживая живот, и снова тянется к банке с капустой.

В гостиной Мельников светит фонариком – со стены на незваных гостей из-под черной челки хмуро смотрит фюрер и рейхсканцлер Третьей империи.

Много добра не смогли захватить с собой эти восточно-прусские гроссбауэры.

Ваня Мельников сует за пазуху пару чистого белья – поди, семь недель не мылся в бане, примеривает теплое полупальто-реглан.

– На что тебе это барахло? – удивляется Целиков. – Наши вот-вот придут!

– А ну как не придут? А ну задержатся?

– Завтра опять облава, опять дралапута-дра-ла-ла, семь потов с тебя сойдет!

И Ваня оставляет полупальто, берет только белье.

Зварика тоже прихватывает пару белья. Он как будто вовсе не собирается умирать после кислой капусты.

– На долю девчат тоже прихвати! И всем ребятам.

На стене хмурится Адольф Гитлер.

Тепло, солнечно в лесу. Стоит бабье лето. Расшифровав очередную радиограмму «Центра», Зина шепотом сообщает Ане:

– Плохо дело, Анек! Нам прислали новые указания – будем работать на новых частотах: не для летнего, а для зимнего времени… Ясно?

– Не говори ребятам! – помолчав, тихо просит Аня.

Из радиограммы № 29 «Центру» от «Джека», 11 сентября 1944 года:

«Ночью до полка пехоты окружило лес. Весь день шла облава. Вдоль железной дороги и шоссе залегли цепи автоматчиков. Прорвать кольцо не удалось. Группа по моему приказу рассеялась по лесу. Рации оставили, подвесив и тщательно замаскировав, в густом ельнике. Во время прочески немцы обнаружили „Моржа“. Хотели взять живьем, но он дрался храбро, отвлек на себя немцев. „Морж“ убит».

Из личного дела Моржа:

«Зварика Иосиф Иванович, рождения 1915 года, белорус, родился и жил в деревне Дзялгико, Минской области, работая плотником, десятником, образование – 4 класса. Война застала в Ломже, Белостокской области. С 10 декабря 1942 года – партизан отряда имени Котовского, бригады имени Ворошилова, с 3 мая 1943 года до 15 июля 1944 года – разведчик разведгруппы „Чайка“. С 27 июля – в разведгруппе „Джек“…»

Радиограмма № 35 «Центру» от «Джека», 17 сентября:

«Вчера эсэсовцы, полиция и регулярные войска прочесывали лес в районе базирования южнее деревни Эльхталь. Немецкая разведка из трех человек, идя впереди цепи, наткнулась на часового – „Труса“ (Геннадия Тышкевича), который двоих убил, а третьего ранил. Группу преследовали по пятам. Наблюдение на железной дороге вынуждены прекратить. Идем под Инстербург. Оборонительный рубеж укрепрайона „Ильменхорст“ еще не занят войсками…»

Из радиограммы № 38 «Центру» от «Джека», 21 сентября:

«Днем скрывались в кустарнике в поле среди фольварков. Кругом немцы…»

Из радиограммы № 39 «Центру» от «Джека», 23 сентября:

«Обошли Инстербург с запада. Дневали южнее Инстербурга, в 65 километрах от ставки Гитлера. Уходя от преследования, повернули на север и вышли в лес севернее Инстербурга, в районе Ауловенен…»

Радиограмма № 40 «Центру» от «Джека», 24 сентября:

«Сегодня на рассвете на лагерь напали эсэсовцы. Прочесывали лес весь день, преследуя нас по пятам. Прижали группу к просеке, на которой немцы заняли оборону. „Крот“ (Иван Мельников) и „Трус“ (Геннадий Тышкевич) уничтожили пулеметный расчет на просеке, позволили группе прорваться. Шли на север. Эсэсовцы преследовали нас до шоссе Ауловенен – Жиллен, где мы остановились в перелеске, чтобы принять последний бой. Но эсэсовцы не нападали, а ждали подкреплений. Передохнув, группа прорвала окружение. Идем на северо-запад».

Из радиограммы № 41 «Центру» от «Джека», 25 сентября:

«Каждую ночь кружим по лесам. Голодаем. Боеприпасы и радиопитание на исходе. Если будет стоять нелетная погода, придется идти через фронт».

Радиограмма «Джеку» от «Центра», 25 сентября:

«Ожидайте груз 26, 27, 28 сентября. В 20.00 в эти дни слушайте наш сигнал – три группы троек. Ваш ответ о готовности принять груз – две группы пятерок. „Хозяин“».

Коля Шпаков ведет группу «Джек» в знакомый район – станции Гросс-Скайсгиррен. Ночь светлая, звездная – такие в конце сентября случаются редко. Шпаков идет мимо замков и старинных городков, идет по звездам, вспоминает, глядя на Сатурн и Венеру, капитана Крылатых…

Проходит день-два, но никто вслух не вспоминает о Юзеке. Только Мельников, вывернув пустой карман, со вздохом говорит:

– А у Зварики еще на две закрутки в кисете оставалось… – И добавляет словами песенки: – «И вот вам результат: уж восемь негритят…»

Последние дни питались только клюквой да брюквой, пили ржавую болотную воду. Только бы не заболеть дизентерией!… Под старыми елями днем можно собрать немало рыжиков, в вереске попадаются боровики, но немцы совсем не дают разжечь костер, вот и приходится в редкие спокойные часы пастись на лесных ягодниках. С какой тоской, с какой завистью смотрят ребята на улетающих на юг гусей. Во-первых, высоко летят – не достанешь, во-вторых, через час-два будут они, счастливчики, в Польше, потом в Чехословакии, и хоть все еще стонут под железной пятой вермахта эти братские страны, все-таки в них намного легче живется разведчикам, чем в этой распроклятой Пруссии.

От болот тянет холодом. От зари до зари теперь не просыхает роса. После 22 сентября, дня осеннего равноденствия, день стал короче ночи. Гудит в соснах, хлещет по лицу студеный северо-западный ветер. Утром Шпаков увидел иней в траве, и сжалось сердце – октябрь на носу, а фронт замер. Правда, на других участках дела идут хорошо – вышли из войны Финляндия и Болгария, союзники взяли Брюссель и Антверпен, американцы в районе Трира вышли к границе Германии. Полным ходом идет освобождение Прибалтики, взят уже Таллин, но вот под Мемелем наши что-то никак не разделаются с фрицами, а главное – когда же, когда, наконец, наши ворвутся в Восточную Пруссию?

Восемь теней, теперь уже не десять и не девять, а восемь теней, неслышно скользят по темному лесу, оставляя за собой просеку за просекой.

Командир идет впереди. Выслать бы дозор, да некого. Трое больных, двое дежурили на дневке и клюют носом, не девчат же посылать… К тому же он, Шпаков, один хорошо ходит по карте. Вот и идет впереди командир. Впереди ходил капитан Крылатых, и впереди идет Шпаков. Идет, зная, что он, командир – как самое высокое дерево в лесу, по которому, того и жди, ударит первая молния.

Глубокой ночью 28 сентября выходит восьмерка разведчиков к большой округлой поляне в хмуром сосновом беру и видит при свете вынырнувшего из-за рваных туч полумесяца заросшие диким виноградом, окутанные туманом развалины. Монастырь или замок?… Кто строил его, кто разрушил?… Дыхание столетий витает над камнями, чужое дыхание, с запахом давно отгоревших пожаров и поросших чертополохом пепелищ. В гробовой тишине ухо словно угадывает отзвук давней битвы, звон мечей и стук окровавленных секир. Кругом – седые мшаники, заросли можжевельника, зубчатая стена вековых сосен.

«Остландрейтеры» шли на восток и после каждого похода строили новые замки на границе завоеванных земель…

Аня идет вслед за Ваней Мельниковым, и пылкое воображение ее загорается при виде причудливого силуэта, при каждом таинственном шорохе… Здесь, в этих сумрачных лесах, собирались на тайные сборища потомки «остландрейтеров», мечтавшие о новом походе на восток, здесь офицеры черного рейхсвера вершили самосуд – тайным судом Фемы судили предателей и отступников. На этих согнутых балтийским ветром елях качались враги «Великой Германии», в этих болотах тонули они с валуном на шее…

Группа цепочкой выходит на просеку в двадцати километрах южнее Тильзита. С просеки просматривается шоссе Тильзит – Велау.

Вдруг Шпаков останавливается: под елями на той стороне просеки – подозрительный шорох, металлический лязг. Секундное промедление, рывок в сторону и назад… Поздно! С грохотом взрывается ночь. В черных кустах вспыхивают трепещущие оранжевые язычки в пламегасителях пулеметов, всплески сине-зеленого огня в автоматах. Немцы бьют из пулеметов, бьют из автоматических карабинов, бьют очередями разрывными и трассирующими.

Смерч огненных трассеров мгновенно сдувает разведчиков с просеки. Рассыпаются звенья цепочки. Минута-две отчаянно быстрого бега, и пули уже не визжат вокруг, а ударяются в выросшую сзади стену сосен, рвутся в густой хвое… Но бегут только семеро. Не хватает звена в цепочке…

Шпаков остается на просеке. Жадно впитывает восточно-прусский песок кровь второго командира группы «Джек». Падая, горят над ним красные и зеленые ракеты.

– Ваня! – почти кричит Аня, на бегу хватая за руку Мельникова, – Там… там…