Текст книги "Тень Эндера"

Автор книги: Орсон Скотт Кард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Нет, не он, – пискнул мальчишка, который был лишь чуточку больше Боба. – Мы его даже не знаем.

– Это ведь Боб… Это ведь он хотел убить тебя, – добавил другой.

– Боб, – сказал Ахилл, – но ведь ты всего-навсего хотел стать членом моей семьи, верно?

– Да, – отозвался Боб.

– Хочешь изюма?

Тот кивнул.

– Тогда ты первый. Это ведь ты свел нас всех вместе?

Ахилл или убьет его, или не убьет. В данный момент значение имел только изюм. Боб взял изюмину. Положил ее в рот. Он не стал ее грызть. Просто дал слюне размягчить ягоду и долго наслаждался ее вкусом.

– Знаешь, – сказал ему Ахилл, – сколько ни держи изюм во рту, обратно виноградом он не станет.

– А виноград – это что?

Увидев, что Боб так и не решается прожевать изюмину, Ахилл рассмеялся. А потом стал раздавать изюм остальным. Проныра никогда не угощала их столь щедро – просто потому, что у нее самой ничего не было. Но малышня-то этого не понимала. Проныра кормила их всяким мусором, думали они, а Ахилл угощает сладким изюмом. Они думали так не со зла – просто потому, что были маленькими и глупыми.

2
Столовка

– Я знаю, что вы весьма тщательно обследовали наш район и, полагаю, почти покончили с Роттердамом, но в последнее время, то есть уже после вашего отъезда, тут кое-что начало происходить… Не знаю, важно ли это… Даже не знаю, следовало ли мне звонить…

– Говорите, я слушаю.

– Видите ли, драки в очереди за едой совсем не редкость. Мы стараемся их предотвращать, но у нас так мало добровольцев, да и те заняты поддержанием порядка в самой столовой… ну и еще, конечно, раздачей еды. Нам известно, что дети поменьше не могут получить даже место в очереди, так как старшие их оттуда вышвыривают. И если нам как-то удается справиться с хулиганами в самом помещении столовой и впустить малышей внутрь, то потом на выходе старшие их избивают и больше мы этих маленьких никогда не видим. Ужасно, не правда ли?

– Выживают лишь наиболее приспособленные.

– Или самые жестокие. А ведь считают, что цивилизованность должна прогрессировать.

– Так это вы цивилизуетесь, а они – нет.

– Ну вот, кое-что изменилось. Внезапно. Буквально за последние дни. Понятия не имею почему. Но я… Вы говорили, что если появится что-то необычное, кто бы за этим ни стоял… Так вот, даже не знаю… А не может ли цивилизованность возникнуть сама собой – среди этих детей, живущих в городских джунглях?

– Именно в таких трущобах и зарождаются ростки цивилизации. Впрочем, мои дела в Делфте завершены. Здесь никого не нашлось. И от местных столовок меня уже тошнит.

Следующие несколько недель Боб держался тише воды ниже травы. Предложить ему было нечего – его лучший план находился теперь в чужих руках. И Боб знал: благодарность – вещь крайне непрочная. Он мал, ест совсем немного, но если он начнет постоянно возникать и путаться под ногами, будет раздражать остальных своей болтовней, то вскоре его станут лишать еды – уже не ради забавы, а в надежде, что он или умрет, или уберется куда-нибудь подальше.

Боб чувствовал, что глаза Ахилла все чаще и чаще останавливаются на нем. Что ж, если Ахилл его убьет, так тому и быть. Все равно его от смерти отделяют каких-нибудь двое суток. Значит, план не сработал, а поскольку других идей у него не было, не так уж и важно, что из этого плана ничего хорошего не вышло. Если Ахилл запомнил, как Боб убеждал Проныру убить его, а он, конечно, это запомнил и теперь обдумывает, где и каким образом убить Боба, то предотвратить это уже нельзя.

Пресмыкаться нет смысла. Это сочтут проявлением слабости, а Боб не раз был свидетелем того, как хулиганы (а Ахилл – хулиган по зову сердца) особенно злобно измывались над теми, кто неосторожно показал свою слабину. Не поможет ему и какой-нибудь новый хитроумный план. Во-первых, потому, что такого плана у Боба нет, а во-вторых, Ахилл примет его за вызов своему авторитету. И другие члены банды тоже этому не обрадуются – сочтут, что он выпендривается, хочет показать, будто мозги есть только у него. Они уже и без того ненавидят Боба за то, что именно он предложил план, изменивший их жизнь.

А жизнь поменялась круто. Уже следующим утром Ахилл отправил Сержанта занять место в очереди в Хельгину столовку на Аэрт-ван-Несстраат, потому что, как он выразился, раз уж им все равно придется терпеть побои, лучше пусть это будет после того, как они получат самую лучшую бесплатную жратву во всем Роттердаме.

Он, конечно, пугал их, но все же заставил весь вечер репетировать каждое движение, отрабатывая элементы взаимодействия, чтобы они не выдали своих намерений слишком рано, как это случилось, когда они напали на него самого. И эти тренировки подарили уверенность. Ахилл говорил: «Вот этого от нас будут ждать» – или: «А тогда они поступят вот так», и, поскольку он сам был хулиганом, дети верили ему так, как никогда не верили Проныре.

Проныра же, будучи дурой, продолжала корчить из себя вожака банды: мол, Ахиллу она только проведение тренировок доверила. Боб даже восхитился Ахиллом, который никогда с ней не спорил, просто делал по-своему, и все. Он не боролся за власть. Просто действовал так, будто уже победил. А поскольку дети ему беспрекословно подчинялись, значит он и вправду победил.

Очередь к Хельгиной столовке выстраивалась очень рано. Ахилл внимательно смотрел на то, как хулиганы, прибывшие позже, распределяют между собой места согласно неписаной иерархии, так сказать, «по чести». Боб очень старался понять, чем руководствуется Ахилл, выбирая того хулигана, с которым Сержанту предстояло затеять драку. Тот должен был быть не самым слабосильным: если побить слабого, дальше им придется ежедневно доказывать свою силу. И конечно, не стоит сразу связываться с самыми сильными. Пока Сержант шел через улицу к очереди, Боб размышлял над тем, чем же выделяется хулиган, которого выбрал Ахилл. И наконец понял: это самый сильный из хулиганов-одиночек, то есть из тех, у кого нет союзников.

«Цель» выглядела крупной и весьма опасной, так что, если мальцы его изобьют, победа будет славной. Парень ни с кем не разговаривал и ни с кем не здоровался. На этой территории он был чужаком, и некоторые местные громилы уже бросали на него мрачные взгляды, пытаясь оценить его силу. Так что драка все равно рано или поздно случилась бы, даже если бы Ахилл не выбрал именно эту очередь за супом и именно этого чужака.

Сержант был абсолютно спокоен. Он нахально влез в очередь прямо перед носом намеченной жертвы. Несколько мгновений старший стоял, ошеломленно глядя на Сержанта, будто не веря своим глазам. Разумеется, сейчас несчастный малец с ужасом обнаружит свою ошибку и убежит. Но Сержант сделал вид, что просто не замечает жертву.

– Эй! – окликнула жертва и с силой толкнула Сержанта.

Судя по направлению толчка, Сержант должен был вылететь из очереди. Но, как приказал ему Ахилл, он как бы случайно отставил ногу и потому полетел прямо вперед, сильно ударив хулигана, стоявшего перед ним, хотя толкали его вовсе не в том направлении.

Повернувшись, старший зарычал было на Сержанта, но тот сразу нажаловался:

– Это он меня пихнул!

– Это он нарочно влетел в тебя, – заявила жертва.

– Неужели я такой идиот? – хмыкнул Сержант.

Передний хулиган тщательно оглядел жертву. Чужак. Сильный, но начистить морду можно.

– Не зарывайся, костлявый.

Такая кличка промеж хулиганья считалась оскорблением, ибо содержала намек на физическую слабость и неприспособленность.

– Сам не зарывайся!

Пока шла эта словесная перепалка, к Сержанту, который, рискуя жизнью и здоровьем, торчал между двумя хулиганами, приблизился Ахилл с группой специально отобранных малышей. Двое самых маленьких прошмыгнули сквозь очередь и встали у стены так, чтобы будущая жертва не могла их засечь. И тут Ахилл тоже вступил в свару:

– Какого черта ты вытворяешь, ты, измазанная дерьмом подтирка?! Я послал своего парня занять мне место в очереди, а ты его пихаешь?! Наезжаешь на моего другана?!

Конечно, никакими «друганами» они не были. Ахилл принадлежал к самой низкой касте в этой части Роттердама и всегда занимал одно из последних мест в очереди. Но чужак-то этого не знал, а времени на выяснение подобных деталей уже не было. Потому что, когда чужак повернулся к Ахиллу, малыши, стоявшие позади и сбоку от него, сразу отклеились от стенки и вцепились ему в ноги. Обычного в таких случаях обмена ругательствами и тычками не последовало – драка началась сразу. Начал ее Ахилл и тут же закончил с необычайной жестокостью. Он с силой ударил противника в грудь, тот споткнулся о малышей и рухнул на спину, больно ударившись головой о камни мостовой. Там он и валялся оглушенный, тупо моргая глазами, а двое ребятишек тем временем поднесли Ахиллу два больших булыжника. Ахилл швырнул их один за другим прямо на грудь врага. Боб слышал, как затрещали, словно сухие сучья, ломающиеся ребра.

Ахилл схватил лежащего за рубашку и вытащил его на середину улицы. Тот стонал и даже пытался сопротивляться, но потом потерял сознание.

Стоящие в очереди попятились. Это было нарушение существовавшего протокола. Обычно хулиганы выясняли отношения друг с другом в укромных тупичках и переулках, причем стараясь не наносить противнику серьезных повреждений. Они дрались ради подтверждения своего статуса, и, когда цель была достигнута, драка сразу кончалась. Ну а применение булыжников вообще было новшеством, равно как и сломанные ребра. Все испугались не потому, что Ахилл был страшен на вид, а потому, что он нарушил обычай и сделал это открыто – на глазах у всех.

В ту же секунду Ахилл подал Проныре сигнал подвести остальных малышей и заполнить разрыв в очереди. Сам же он ковылял взад и вперед вдоль очереди и орал во весь голос:

– Можете меня презирать, хрен с вами! Пусть я калека, пусть я жалкий хромой, который еле-еле стоит на ногах! Но я не позволю вам толкать моих детей! И не вздумайте гнать их из этой очереди! Слышите! Потому как, если вы выкинете такую штуку, из-за угла обязательно вылетит какой-нибудь грузовик, который сшибет вас с ног и переломает вам кости точно так же, как это случилось вон с тем недоноском! Только вам ведь можно и голову проломить, да еще так, что мозги размажутся по всей мостовой! Берегитесь грузовиков вроде того, что сшиб этого парня с дерьмом вместо мозговых извилин, и сшиб прямо у дверей моей столовки!

Это был уже вызов. Надо ж, моя столовка! И Ахилл ничего не стыдится, ничуть не смущен. Он продолжает выпендриваться, быстро ковыляя вдоль очереди, заглядывая прямо в глаза громилам, как бы вызывая их на новый скандал. А по другую сторону очереди за ним следуют двое маленьких пацанов – тех самых, что помогли свалить чужака, а рядом с Ахиллом идет Сержант, радостный и довольный. Они прямо-таки излучают уверенность, тогда как удивленные хулиганы бросают через плечо осторожные взгляды: что там за малышня вертится у них за спиной?

И все это совсем не похоже на пустую похвальбу и глупые разговоры. Когда один из хулиганов осмеливается пробормотать себе под нос какую-то угрозу, Ахилл мгновенно подавляет бунт. Правда, поскольку он все спланировал загодя, он нападает не на ворчащего – ведь тот готов к драке, сам на нее нарывается, – а на парня, который стоит рядом. Малыши кидаются на его ноги, и Ахилл бьет новую жертву в грудь, вопя на пределе своих голосовых связок:

– Ты чего скалишься, сволочь?!

В руке у него сразу появляется булыжник, он стоит над поверженным хулиганом, но удара не наносит.

– Убирайся в конец очереди, болван! И скажи спасибо, что я разрешаю тебе пожрать в моей столовке!

Происшествие изрядно напугало ворчуна, ибо хулиган, которого Ахилл повалил и мог искалечить, был всего лишь на одну ступеньку ниже его по статусу. Самого ворчуна никто не бил, никто ему не угрожал, но победу у него из рук вырвали бескровно.

Дверь столовки открывается, и Ахилл уже тут как тут – рядом с женщиной, открывшей дверь. Он улыбается и общается с ней как со старой знакомой.

– Спасибо, что кормите нас сегодня, – говорит. – Я буду есть последним в очереди. Благодарю вас от имени всех моих друзей. И особая благодарность за то, что вы покормите мою семью.

Женщина, стоящая в дверях, отлично разбирается в законах улицы. Знает она и Ахилла и потому чувствует, что тут происходит нечто странное. Ахилл всегда ел последним в группе старших ребят и держался очень приниженно. Однако его фамильярность не успевает вызвать у женщины раздражение, ведь к дверям подходят первые ребятишки из банды Проныры.

– А вот и моя семья, – гордо сообщает Ахилл, пропуская ребят внутрь столовой. – Позаботьтесь о моих детках хорошенько.

Он даже Проныру называет своим ребенком! Она, возможно, и сочла себя униженной, но ничего не сказала.

Все, о чем она сейчас думает, так это о чуде – она стоит в заветной столовой, где кормят супом! Их план сработал!

Думала ли она о плане как о своем или как о плане Боба – значения не имело. Особенно для самого Боба. И особенно после того, как он сунул в рот первую ложку дивного супа.

Он ел медленно, крошечными глотками, сдерживаясь изо всех сил. И все же суп кончился слишком быстро, куда быстрее, чем можно было ожидать. Неужели все? И как он умудрился пролить столько драгоценной влаги на свою рубашку?

Он быстро сунул за пазуху кусок хлеба и пошел к двери. Спрятать хлеб и уходить – идея Ахилла, и очень хорошая. Кое-кто из хулиганов, сидящих сейчас в столовке, может потребовать свою долю. Вид малышни, лопающей суп, способен вызвать у них недовольство. Потом-то они привыкнут, обещал Ахилл, но сегодня первый день, и очень важно, чтобы маленькие удрали из столовки, пока хулиганы еще едят.

Когда Боб подошел к выходу, очередь еще не закончилась и Ахилл стоял у дверей на стреме, болтая с той женщиной о печальном инциденте, который произошел на улице. Видимо, «скорая» уже приезжала и увезла раненого, поскольку стонов слышно не было.

– А ведь это мог быть кто-нибудь из малышни, – разливался Ахилл. – Надо бы тут полицейского поставить, чтоб следил за транспортом. Там, где стоят полицейские, задиры себе такого не позволяют, знаете ли.

Женщина с ним охотно соглашалась:

– Совершенно ужасный случай! Говорят, у него переломана половина ребер, причем, похоже, проткнуто легкое. – Она, очевидно, сильно переживала происшествие, и пальцы у нее дрожали.

– Очередь начинает выстраиваться еще затемно. Время опасное, так нельзя ли наладить здесь освещение? Мне приходится думать о своих детях, – продолжал Ахилл. – Неужели вы не желаете им добра? Или я обречен быть единственным, кому небезразлична их судьба?

Женщина что-то пробормотала насчет денег и того, как скромен бюджет их благотворительной столовой.

Между тем Проныра пересчитывала детей на выходе, а Сержант выпроваживал их на улицу.

Боб понял, что Ахилл пытается убедить взрослых подумать об организации системы защиты малышей в очереди, и решил продемонстрировать, что и он может чем-то помочь. Так как женщина была настроена благожелательно, а Боб – самый крошечный из детей, он знал, что обладает над ней определенной властью. Боб подошел к женщине и тихонько подергал ее шерстяную юбку.

– Спасибо, что присмотрели за нами, – пропищал он. – Я впервые в жизни был в настоящей столовой. Папа Ахилл сказал нам, что вы будете защищать нас, чтобы мы – самые маленькие – могли быть сытыми каждый день.

– Ах ты, бедняжка! Нет, вы только поглядите на него! – Слезы ручьем потекли по ее щекам. – Ах ты, мой милый! – И она крепко обняла Боба.

Ахилл смотрел и улыбался.

– Приходится за ними присматривать, – сказал он тихо. – Я обязан сделать их жизнь хоть немного лучше.

А потом он увел свою семью, которую теперь уж никак нельзя было назвать бандой Проныры. Увел прочь от столовки Хельги, и они послушно тянулись за ним цепочкой. Так продолжалось, пока они не завернули за угол дома. И тогда они, по-прежнему держась за руки, помчались со всех ног прочь. Сейчас главное было – как можно дальше удрать от Хельгиной столовки. Весь оставшийся день им придется прятаться. Хулиганье, разбившись на тройки и двойки, наверняка прочешет окрестности в поисках обнаглевшей малышни.

Но теперь вполне можно было побездельничать, ведь вечная нужда в еде временно отпала. Похлебка дала куда больше калорий, чем малыши получали обычно, к тому же у них еще оставался хлеб.

Конечно, им предстояло уплатить с этого хлеба свой первый налог, предназначавшийся Ахиллу, который похлебки так и не получил. Каждый ребенок почтительно протягивал свой ломоть новому папе, тот откусывал кусок, медленно прожевывал, а потом возвращал ломоть владельцу.

Ритуал затянулся надолго. Ахилл откусил от каждого ломтя, кроме двух – Проныры и Боба.

– Спасибо, – сказала Проныра.

Она была так глупа, что приняла поступок Ахилла за проявление уважения. Но Боб-то отлично понимал, что происходит. Отказавшись от их хлеба, Ахилл как бы ставил их вне семьи. «Нам конец», – подумал Боб.

Вот почему Боб старался держаться в тени, вот почему он прикусил язык и следующие несколько недель вообще не высовывался. Кроме того, он взял за правило не оставаться в одиночестве и постоянно быть возле кого-то из детей.

Но к Проныре он не лип. Не хотел, чтобы остальные запомнили его вертящимся вокруг нее.

Со следующего утра у двери Хельгиной столовки уже стоял взрослый сотрудник, а на третий день над дверью зажгли электрическую лампочку. К концу недели сотрудника сменил здоровенный коп. Однако и в этих условиях Ахилл никогда не выводил свою семью из укрытия раньше, чем у дверей появлялся кто-то из взрослых. Тогда Ахилл громко выражал благодарность тому старшему, который стоял в очереди первым, – якобы тот занял место в очереди для малышей да и вообще присматривает за ними.

Ребятишки нервничали, видя, какие взгляды бросают на них старшие. Правда, под присмотром стражей порядка старшим приходилось держать себя в руках, но в их мозгах явно зрели мысли об убийстве.

И легче не становилось – старшие не желали привыкать к новой ситуации, несмотря на разглагольствования Ахилла, дескать, все обязательно наладится. Так что, хотя Боб и решил оставаться незаметным, он понял: надо срочно что-то предпринять, как-то отвлечь хулиганов от пожирающей их ненависти. Ведь Ахилл ничего такого делать не собирался, поскольку считал, что война кончена и победа уже досталась ему.

Поэтому одним ранним утром, подойдя к столовке, Боб специально постарался оказаться в очереди последним. Обычно стайку малышей замыкала Проныра. Таким образом она как бы показывала, что играет важную роль в процессе сопровождения младших в столовку. Боб же ухитрился влезть сразу за ней, прямо перед сгорающим от злобы старшим, который раньше был в очереди самым первым.

Приблизившись к дверям, возле которых стояли светящиеся от гордости Ахилл и работница столовой, Боб повернулся к громиле позади и очень громко спросил:

– А где твои дети? Почему ты не водишь их в эту столовку?

Старший хотел было ответить ему какой-то похабщиной, но женщина у дверей выжидающе вскинула брови.

– Значит, ты тоже присматриваешь за какими-то малышами? – спросила она, явно рассчитывая на утвердительный ответ.

Как бы ни был глуп этот громила, он знал: со взрослыми, ведающими распределением еды, лучше дружить. А потому ответил:

– Еще бы, конечно!

– Что ж, приводи их сюда, как это делает папа Ахилл. Мы с радостью принимаем малышей.

– Самых маленьких они тут пускают в столовку первыми, – пискнул Боб.

– Отличная мысль, – подхватила женщина. – Надо сделать это правилом. Ну а теперь пора начинать. Мы задерживаем детишек, а они жутко проголодались.

Проходя в столовую, Боб даже не взглянул на Ахилла.

Позднее, уже после завтрака, когда они выполняли ритуал подношения хлеба Ахиллу, Боб снова попытался протянуть ему свой ломоть, хотя тут и присутствовала опасность напомнить остальным, что Ахилл никогда раньше не брал у него из рук пищу. Но сегодня, когда Боб проявил ум и смелость, ему надо было выяснить отношение Ахилла к себе.

– Если все начнут таскать сюда малышню, нам никакой похлебки не хватит, – холодно бросил Ахилл. Его глаза не выражали ровно ничего, что само по себе можно было считать дурным предзнаменованием.

– Если все они станут такими же, как ты, папами, нас никто не будет стремиться убить, – возразил Боб.

При этих словах глаза Ахилла немного оттаяли. Он протянул руку и взял ломоть Боба. Надкусил корку и оторвал ее чуть ли не целиком. Почти половину ломтя. Потом сунул ее в рот, медленно разжевал и только тогда вернул остатки хлеба Бобу.

В результате Боб в тот день остался голодным, но дело того стоило. Происшедшее вовсе не означало, что Ахилл раздумал его убивать, зато он больше не отделял его от остальных. Что же до хлеба… если говорить по правде, раньше о таком количестве еды Боб и мечтать не мог – это была его недельная норма.

Боб поправлялся. На ногах и руках снова появились мышцы. Он уже мог без труда перейти улицу и держался на равных с другими ребятишками. Да и у всех прибавилось сил. Они стали заметно здоровее по сравнению с тем временем, когда у них не было «папы». Другие хулиганы теперь даже могли вербовать их в свои банды.

Сестра Карлотта была вербовщиком рекрутов для Межзвездного флота по детской программе. Орден осуждал ее деятельность, но ей все же удалось отстоять свое положение, напомнив руководителям ордена про Соглашение о защите Земли. С ее стороны это была слабозавуалированная угроза. Если бы сестра Карлотта доказала, что орден мешает ей работать на МФ, его сразу лишили бы налоговых льгот и ограничили приток новых членов. Сестра, однако, прекрасно понимала, что, когда война кончится и Соглашение потеряет свою силу, она превратится в бездомную монахиню, которой не будет места среди сестер ордена Святого Николая.

Самым важным делом своей жизни сестра Карлотта считала заботу о детях. И согласно ее представлениям, если жукеры выиграют последнюю битву с людьми, то все дети на Земле обязательно будут уничтожены. Разумеется, Господь не даст этому случиться, но, как она была уверена, Господь вряд ли желал, чтобы Его служители сидели без дела в ожидании, когда же Он начнет творить свои чудеса. Нет, Господь требовал, чтобы Его слуги трудились не покладая рук, дабы приблизить торжество справедливости. Поэтому ее личный долг как одной из сестер ордена Святого Николая заключается в том, чтобы максимально эффективно использовать свои знания в деле воспитания детей для укрепления обороноспособности Земли. И если МФ считает важным рекрутировать особо одаренных детей и воспитывать из них командиров грядущих сражений, она поможет Флоту находить таких детей, которых, возможно, пропустили другие вербовщики. Вряд ли Флот будет тратить деньги на столь бесперспективное дело, как обход трущоб перенаселенных городов с целью поиска среди вечно голодных и одичавших детей, которые там воруют, клянчат и умирают, тех самых одаренных кандидатов. Ибо шанс найти таких – умных, годных по характеру и способностям для поступления в Боевую школу – невероятно мал.

Для Бога же такое деяние особого труда не составляет. Разве не сказал Он когда-то, что слабые станут сильными, а сильные – слабыми? Разве не родился Иисус в семье скромного плотника в захолустной Галилее? Блестящие способности детей, родившихся в богатстве и славе или даже просто в зажиточных семьях, вряд ли свидетельствуют о вмешательстве чудесных сил. А вот ей надо искать то самое чудо. Но ведь Господь создал человека – женщину и мужчину – по образу и подобию своему. И никакие жукеры с других планет не смогут низринуть то, что сотворил Господь.

Однако в последние годы энтузиазм (но не вера) сестры Карлотты слегка потускнел. Она не нашла ни одного ребенка, тестирование которого выявило бы способности намного выше средних. Таких детей тоже забирали с улиц и обучали, но не в Боевой школе, так как на роль спасителей мира они не годились. Поэтому сестра Карлотта стала думать о своей работе как о другой ипостаси чуда – ипостаси, дарующей надежду, спасающей хороших детей из гибельных болот, привлекающей к таким детям внимание местных властей. Теперь она искала ребятишек с хорошими данными, заносила их в список и сообщала о них властям.

Некоторые из ее ранних «находок» уже оканчивали колледжи.

Они считали, что обязаны своей жизнью сестре Карлотте. Но она-то знала, что они обязаны ею Богу.

И вот теперь пришло сообщение от Хельги Браун из Роттердама, которая извещала сестру Карлотту о кое-каких событиях среди детей, посещавших благотворительную столовую. Браун называла эти события зарождением цивилизованности. Дети вдруг сами по себе стали более цивилизованными.

Сестра Карлотта примчалась сразу же, чтобы посмотреть на то, что представлялось ей чудом. И в самом деле, она даже глазам своим не поверила. Очередь за завтраком у дверей столовой была буквально запружена малолетними детишками. А старшие ребята, вместо того чтобы отшвыривать малышню с дороги или запугивать, чтобы тем и в голову не пришло заявиться сюда вторично, приводили их к столовой группами, защищали и следили, чтобы каждый малыш получил свою порцию еды. Хельга сначала запаниковала, боясь, что у нее не хватит провизии, но скоро поняла, что потенциальные филантропы, увидев поведение детей, увеличат пожертвования столовой. Не говоря уж о том, что от добровольных помощников отбоя не будет.

– Я была на грани отчаяния, – рассказывала она сестре Карлотте. – В тот день, когда мне рассказали, что «грузовик» налетел на одного из старших мальчиков и переломал ему ребра. Разумеется, это была ложь. Причем сам он валялся на мостовой в двух шагах от очереди. Его даже не потрудились спрятать от меня. Я решила бросить это дело, бросить благотворительность, положившись на милость Господа, и уехать с сыном во Франкфурт, где правительство свободно от обязательств принимать беженцев из прочих частей света.

– Я рада, что вы этого не сделали, – сказала сестра Карлотта. – Нельзя бросать их на милость Бога, если Господь уже передал их в наши руки.

– Да-да, странная вещь произошла. Видимо, драка в очереди открыла детям глаза на ужасы их жизни, так как на следующий день мальчик из тех, кто постарше, но самый слабый из них, с искалеченной ногой… его зовут Ахиллом… кажется, я сама когда-то дала ему это прозвище, поскольку у настоящего Ахилла пятка была слабым местом… Так вот, этот мальчик появился в очереди с группой малышей. Откровенно говоря, он попросил у меня защиты, предупредив, что случившееся с тем беднягой, у которого переломаны ребра (того зовут Улиссом, он кочует от одной благотворительной столовой к другой, и он все еще в больнице, у него половина ребер сломана, можете вообразить такую жестокость?), так вот, Ахилл предупредил, что нечто подобное может произойти и с малышами. Я предприняла кое-что – стала приходить раньше, а потом уговорила полицию отрядить мне одного полицейского за половинную плату – из тех, кто оттрубил свою смену и хочет подзаработать. Теперь-то у нас уже организованы регулярные дежурства. Вы скажете, мне следовало еще раньше навести порядок в очереди, но понимаете ли… Это все равно ничего бы не дало. В моем присутствии хулиганы никогда не запугивали детишек, они это делали там, где меня не было, в укромных переулках. Дело в том, что в очередь пролезали всегда самые крупные, самые злобные негодяи. Да, я понимаю, они тоже дети Божьи, и я кормила их и старалась учить добру, пока они ели, но мне не хватало терпения – такие они были бессовестные и бессердечные. А этот Ахилл взял под свое крыло целую группу малышей, включая самого крошечного, какого мне когда-либо приходилось встречать на улицах. У меня от его вида чуть сердце не разорвалось… даже ребятишки зовут его Бобом – такой он крошечный. Выглядит он года на два, но я потом узнала, будто он думает, что ему четыре, а говорит так, словно ему все десять. Такой милый! Наверное, именно это и помогло ему дожить до дня, когда Ахилл усыновил его. Но все равно, как говорят в народе, это были только кожа да кости… Да, такое выражение вполне подходило к Бобу. Не знаю, как он мог ходить или стоять, – ножки и ручки тоненькие, как у муравьишки, совсем без мускулов. Да что это я говорю! Сравнивать это дитя с жукерами! Впрочем, следует говорить не «жукеры», а «муравьеподобные»; «жукеры» – по-английски это ведь ругательное слово, хотя английский – это не всеобщий язык МФ, тот только происходит от английского, правда?..

– Стало быть, Хельга, вы говорите, все началось с Ахилла?

– Пожалуйста, зовите меня Хэйзи! Мы ведь теперь друзья, правда? – Она порывисто схватила руку Карлотты. – Вы обязательно должны встретиться с этим мальчиком! Какое мужество! Какая прозорливость! Его надо протестировать, сестра Карлотта! Он прирожденный лидер. Он… цивилизатор!

Сестра Карлотта не стала доказывать Хельге, что из цивилизаторов редко получаются хорошие солдаты. Достаточно того, что мальчик явно заслуживал внимания, а сама Карлотта его пропустила. Пусть случай с ним послужит ей напоминанием – надо быть внимательнее.

Рано утром, еще затемно, сестра Карлотта подошла к дверям столовой, где уже сформировалась очередь. Хельга помахала ей рукой, а потом незаметно показала на довольно-таки симпатичного юношу, окруженного толпой малышни. Но стоило ему сделать пару шагов, как сразу стало ясно: с его правой ногой дела совсем плохи. «Что же с ним такое? – попыталась поставить диагноз Карлотта. – Запущенный рахит? Не прооперированная вовремя косолапость? Плохо сросшийся перелом? Не имеет значения. Все равно Боевая школа его не возьмет».

А потом она увидела, с каким обожанием смотрят на него дети, как зовут его «папой», с какой жадностью ждут его похвалы. Даже среди взрослых мужчин хороших отцов не так уж и много. А этот мальчик – сколько ему: одиннадцать? двенадцать? – уже успел стать прекрасным отцом. Защитником, добытчиком, королем, даже богом. «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне»[1]1
  Мф. 25: 40.


[Закрыть], – говорил Иисус, так что в Его сердце этот подросток уже занимает почетное место. Она – сестра Карлотта – протестирует юношу, узнает, нельзя ли залечить его ногу, а если нет, то найдет ему место в хорошей школе в каком-нибудь спокойном местечке Нидерландов – прошу прощения, Международной зоны, – которое еще не задушено бедностью, последовавшей за волной беженцев.

Но Ахилл наотрез отказался от ее помощи.

– Я не могу бросить детей, – сказал он.

– Но ведь наверняка найдется кто-то, кто присмотрит за ними?

– Я присмотрю, – встряла стоявшая рядом девочка, одетая как мальчишка.

Но было совершенно очевидно, что она не сможет этого сделать, – уж очень мала. Ахилл прав: дети полностью зависят от него. Бросить их было бы проявлением безответственности. Сестра Карлотта приехала сюда только потому, что Ахилл цивилизован. А цивилизованные люди не бросают своих детей.