Текст книги "Причуды любви: Сборник эротических рассказов"

Автор книги: Оноре де Бальзак

Соавторы: Роберт Сильверберг,Пьер Буль,Эммануэль Арсан,Ален Доремье,Анн-Мари Вильфранш,Поль Элюар,Бонавантюр Деперье,Никола де Труа,Сеньор де Шольер,Жюль Ромэн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

ПЕРВЫЕ РАДОСТИ

Любовь: чувство привязанности одного пола к другому.

Словарь Литтре

Он не заметил, как появилась Флоранс. А увидела ли она его? Он дремал, а когда открыл глаза и посмотрел на море, то увидел красное пятно. Она опять надела свое коротенькое ежедневное платьице. Она шла по полоске берега, куда накатывались волны, и каждый раз подпрыгивала, вздергивая подол платья. И чем глубже она заходила и выше подпрыгивала, тем выше задирала платье. И заходила в море все дальше. Она была прекрасна в лучах солнца и отблесках моря. Она была смела, как маленький зверек. Альбар не мог оторвать от нее глаз.

Промежуток между двумя волнами был как бы передышкой моря. И давал возможность Флоранс отдышаться. Море в это мгновение будто готовилось к новому прыжку. Альбару нравилось то мгновение, когда убегающее море обнажало бедра Флоранс, и они сверкали на солнце. Еще короче было то мгновение, едва ли одна секунда, котда Флоранс, захваченная удовольствием от борьбы, задирала платье очень высоко и подпрыгивала среди водяных брызг и вспышек света. Набегала вторая волна, третья. Они накатывались на берег все дальше, а Флоранс, чуть не падая, сопротивлялась морю и не отступала.

В конце концов она все же упала на колени и решила выбраться на сухое место. Альбар видел: она, как щенок, встряхнулась, и отжала подол мокрого платья.

Он вскочил на ноги и с вершины дюны помахал ей рукой – она смотрела в его сторону. Флоранс ответила ему. Она подобрала сандалии, а потом медленно, очень медленно пошла прочь по мокрой полоске песка, глядя себе под ноги – она следовала причудливым изгибам последней умирающей волны, но так, чтобы вода не коснулась ее.

Когда она удалилась на приличное расстояние, игра ей наскучила, она повернулась спиной к морю, пересекла пляж и рухнула на колени у основания дюны. Затем принялась копать, яму.

Альбар спустился с дюны. Разделся позади скалы и вошел в воду. Ему нравилось играть с большими волнами, ныряя под них. Так было интереснее, чем просто плавать. И больше пьянило. Он наглотался воды. После второго глотка море вдруг ему наскучило. Он оделся за скалой и быстрыми шагами направился в сторону Флоранс.

Она глубоко зарылась в песок. Торчали лишь ее голова и руки. Остальная часть тела была прикрыта невысоким холмиком. Она издали увидела его и улыбнулась, но улыбка ее была непонятной.

Альбару игра понравилась. Он подумал, что все это соответствовало натуре Флоранс. Но когда он заметил чуть дальше на песке ее мокрое платье и крохотные трусики, игра показалась ему еще более увлекательной, хотя и немного странной. Ему вдруг захотелось узнать, был ли на ней надет купальник.

Чтобы завязать разговор, он спросил, хорошо ли в песке, и Флоранс ответила, что там прохладно. Но мешало солнце, светившее прямо в глаза. Он постоял, смотря на нее сверху с видом сообщника. Она сказала: «Я – мумия». Потом добавила, что из-за рук, которые не могла спрятать, была почти, а не совсем мумией. Альбар упал на колени и стал сыпать песок ей на руки. Флоранс прошептала: «Не так». Надо было вырыть канавки под руками, а потом засыпать их. Он сделал, как она просила, и заметил, что она была бы совсем мумией, если бы не торчала голова. Он сказал, что закроет ей голову, и она рассмеялась. Смех звучал натянуто.

Альбар уселся радом и принялся пересыпать песок из ладони в ладонь. Он не знал, что сказать Флоранс, а та беспрестанно вертела головой. Наконец он сказал: «Я прикрою тебе глаза платком». Она согласилась и через некоторое время ответила, что ей хорошо, поскольку платок мокрый и холодит лоб.

Его взгляд остановился на ее полуоткрытых губах. Ему хотелось ее поцеловать, но он не знал, как на это отреагирует Флоранс. Он не был уверен, что ей хотелось того же.

Он спросил, разозлилась ли она из-за того, что он хотел поцеловать ее давеча в комнате. Флоранс отрицательно покачала головой. Альбар продолжал уверять ее, что в желании поцеловать ее нет ничего противоестественного. Он даже подумал, что ей это будет приятно. Флоранс коротко ответила, что разозлилась из-за матери. Он не совсем понял ее слова. И предположил, что мать наказала ее. Но Флоранс сказала, что всему виной ревность. Он спросил: «Почему ревность?» Она не знала. Но ревновала к матери.

Она отвернулась и прошептала, что заснет, если будет оставаться мумией; ей хотелось искупаться, ей хотелось выбраться из ямы, но она не могла этого сделать. Он спросил, почему. Она не нашла, что ответить. Но он понял. Хотя не был полностью уверен. И не мог сказать, капризничала она или нет.

Он вдруг вскочил на ноги, протянул ей руку и сказал, что извлечет ее сейчас из-под песка. Флоранс вскрикнула и, освободив одну руку, прикрыла ею верхнюю часть тела: «Я совсем голая, совсем голая». Платок соскользнул со лба – в глазах было смятение. Он не знал, то ли от яркого солнца, то ли от стыда. Флоранс сразу успокоилась, когда он снова положил ей платок на глаза, и сообщила, что мать спрятала ее купальник, чтобы она не могла купаться. Альбар спросил: «Вы хотите, чтобы я ушел?» Флоранс удивилась. Он настаивал: «Вы не желаете, чтобы я удалился?» И Флоранс ответила: «Предпочитаю, чтобы вы остались».

Тогда он улегся на живот рядом с ней и погладил ей руку. Ее плечо показалось из песка, и он погладил его.

Потом погладил шею. Флоранс попросила: «Приласкайте меня под песком». Тогда его рука скользнула к ее груди. Он охватил одно полушарие ладонью, не сжимая. Грудь была мягкой и горячей. И столь чувствительной, что волны удовольствия как бы хлынули из-под песка. Он принялся гладить ей живот. И Флоранс оставила свою добродетель в песке.

В ней не осталось ни капельки стыда, она была прекрасна. Он накрыл ее своим полотенцем, затем взял на руки. Она покорно молчала. Он поднялся вверх по склону дюны и отыскал в рощице место, где их никто бы не увидел. Он уложил ее на груду листьев. Лег на нее, и она застонала.

Потом она сказала, что хочет снять с него рубашку. Альбар быстро скинул рубашку и брюки; а поскольку спешил, то, расстегивая их, оторвал несколько пуговиц. И когда он снова лег на нее, они застонали оба. Она не переставала стонать. Она всем телом потерлась о него, чтобы ощутить его, и согнула ноги в коленях.

Она ощущала весь жар мужчины на себе. И кожа мужчины казалась ей приятной. И запах мужчины был тоже приятен ей. Она дотрагивалась ладонями до спины мужчины, гладила лицо, грудь и шею мужчины, вдыхая его запах. И повторяла: «Ласкай меня. Ласкай меня. Ласкай меня».

Он ласкал ее, и Флоранс так опьянела от ласк, что открыла его губам свое тело. Флоранс почти бредила от удовольствия и ласки. Альбар почувствовал, как ее рука с неуверенностью скользнула вниз, коснулась восставшей плоти и охватила ее пальцами. И Альбар понял, что ей понравилось это касание, что ей хотелось ласкать и видеть мужское естество; он понял, что она еще не была готова к обожанию – ибо просто смотрела на него.

Потом она спросила его тихим ночным голоском, плохо ли то, что она сделала. И Альбар ответил, что любовь в природе вещей и что в любовных делах стыда быть не может. Тогда Флоранс поцеловала его в губы, и в ее ночных глазах он прочел, что ей хотелось любви.

Она была настолько готова к боли, а боль ее была так близка к удовольствию, что стон девственницы больше походил на стон сладострастия. Она вскрикнула и не оттолкнула его, а как бы открылась навстречу уколу. И Альбар не знал, действительно ли ей было больно, хотя она повторяла: «Ты мне делаешь больно, ты ранишь меня».

И когда боль прекратилась, он застыл в глубине ее, не двигаясь, и ощутил, что она была счастлива. Она сказала: «Я – твоя женщина. Навсегда сохрани меня такой».

Она угадала первые радости, пошла навстречу им, узнала, что за ними открывается источник чистого наслаждения.

Он начал двигаться, и она ожила. На мгновение сжала бедра, приподняв их, и вдруг расслабилась, стала покорной, медленно открылась ему. Потом пришла в движение – ее подхватили неведомые волны. И Альбар понял, что Флоранс получает удовольствие. Он видел, как волна наслаждения росла в ней, вздымалась, подхватывала ее и как она была этим напугана. Она вновь застонала, но стон этот был иным. Она застонала, как раненое животное, затем, как животное бешеное; с губ сорвались какие-то слова, слова рождались из стона и продолжали его; и слова эти уже не были словами, а криком наслаждения, вырывавшемся из глубины Флоранс: «Еще! Еще! Еще! Еще!»

Потом она долго лежала без сил, мокрая и горячая, и не открывала глаз. Он подумал, что Флоранс заснула. Наконец она открыла отмытые страстью глаза, и он не узнал их, а она тихим голосом сказала, что достигла наслаждения и поцеловала его в грудь.

Удивившись, как быстро Флоранс превратилась в истинную женщину, он хотел сказать, что она отмечена судьбой, что на нее снизошло благословение, но побоялся слов, которые могли ее смутить. Но его ни о чем не спросили. Флоранс заплакала. Беззвучно. Нервно. Альбар попытался успокоить ее. Но она сказала, что это от счастья.

Когда она перестала плакать, Альбар вышел из нее и улегся рядом. Флоранс положила голову ему на грудь и обняла. Она долго лежала так, ничего не говоря и любуясь его телом. Затем опустила руку на бедро мужчины и сказала: «Он тоже плачет».

Альбар погладил ее по волосам и втянул в себя аромат Флоранс. Он опьянел от ее тела и испытывал огромную нежность к этой юной женщине, отдыхавшей от любви.

И снова ощутил желание обладать ею.

Перевод А. Григорьева

Поль Элюар

Поль Элюар (1895–1952) – один из величайших современных поэтов Франции.

ДАМА БУБЕН

Невинность – старое слово, для понимания которого надо прибегать к словарю.

Этьен Рей

Я открыл объятия невинности, будучи совсем юным. Это было лишь взмахом крыла в небе моей вечности, ударом влюбленного сердца, которое бьется в покоренной груди. Я уже не мог пасть.

Любя любовь. По правде говоря, свет ослепил меня. Но я удержал в себе столько света, чтобы мог смотреть в ночь, чтобы встречать ночь, все ночи.

Все девственницы отличаются друг от друга. И я все время мечтаю о девственнице.

В школе она в черном переднике сидит передо мной. Когда она оборачивается, чтобы узнать решение задачи, невинный взгляд так смущает меня, что, приняв мое замешательство за жалость, она обнимает меня за шею.

Потом она покидает меня. Она всходит на судно. Мы почти чужие друг другу, но молодость так заразительна, что ее поцелуй не удивляет меня.

А когда она больна, я держу ее руку в своих до самой смерти, до самого моего пробуждения.

И тем быстрее несусь на свидания с ней, чем больше во мне страха явиться к ней до того, как иные мысли увлекут меня от самого себя. Однажды мир прекратится, а мы ничего не узнаем о нашей любви. Она искала мои губы, и движения головы были медленны и ласковы. В ту ночь я поверил, что выведу ее на дневной свет.

И всегда то же признание, та же молодость, те же чистые глаза, тот же невинный жест: ее руки сплетаются вокруг моей шеи, та же ласка, то же открытие.

Но никогда это не бывает одна и та же женщина.

Карты сказали, я встречу ее в жизни, но не узнаю ее.

Любя любовь.

Я постоянно блуждаю в подземелье, где свет всего лишь намек. Привлеченный ее последним отражением, я прохожу мимо крепкой девушки-блондинки – у нее кружится голова от меня, но она боится за меня Она знает язык глухонемых… Я не настолько любопытен, чтобы знать, почему в нее выстрелили. Пуля застряла у сердца, и грудь ее наполнена переживаниями.

И мы едем в авто по лесу. Через дорогу проносится лань. Прекрасная девушка щелкает языком. Это – очаровательная музыка. Ей хотелось бы видеть цвет моей крови. Волосы ее стрижены кое-как, подлинный луг диких трав, который она прячет. Кто-то рядом со мной исподтишка желает убежать с ней. Я уйду, и я ухожу. Но не настолько быстро, чтобы вдруг не ощутить ее свежий и яростный рот на своих губах.

Перевод А. Григорьева

Луи Повелс

Луи Повелс – известный французский писатель и журналист. Прославился изданием журнала «Планета» и книги «Утро магов» (в сотрудничестве с Жаком Бержье).

ПЕСНЬ ИЗ ГЛУБИНЫ дУШИ

Сердце находится в равновесии лишь на острие бритвы.

Пьер Реверди

Мадлен закрыла бы глаза, Мадлен полностью раскрылась бы только в момент чудесного праздника, в отказе от декора и привычек мира сего. Случайно ли все произошло? Днем его вызвали в далекий город, к изголовью дяди его друга. Ехать туда надо было два дня. И в тот же вечер приятель-арматор рассказал ему об одном из своих судов, которое останавливалось в этом городе перед тем, как спуститься вниз по Роне в затерянный в лагунах устья порт. Суденышко раз в неделю на заре становилось на стоянку у набережной в конце городского парка. Он, сдерживая лихорадочное биение сердца, сказал, что ему было бы любопытно спуститься вниз по Роне, что он с удовольствием поплывет до этого затерянного в пустыне порта, чтобы вернуться домой на машине – оттуда езды было всего часов шесть. Мелькнула мысль об опасности скандала, но он вспомнил о фразе Мадлен: «Нас никто не увидит, над нами благословение, нас защищают…»

Когда он вечером навестил Мадлен, она сказала ему, что ей приснилось кораблекрушение: корабль тонул, а они вдвоем на уходящем под воду судне смеялись. Это было забавно! И почему они вдруг вместе оказались на воде?… Она встретила его предложение с открытым радостным взглядом. Он с восхищением подумал, что в этом не было никакой случайности, просто в основе всего лежал ее сон. В этот вечер они были целомудренны, но так близки друг другу, как не были еще никогда, и без единого слова понимали, что вперед чуда забегать не следует.

В назначенный день и час он отыскал ее в конце парка этого далекого города. Он только что ушел от больного, стояло раннее утро. С сумкой в руке, он шел почти наощупь, и он, который мог заблудиться в трех соснах, без какого-либо сомнения прошел по незнакомым улицам и вскоре увидел зеленые деревья, цветочные клумбы, а позади них туманную реку. «Нет, – сказал он сам себе, – такое невозможно, она не сможет придти сюда на встречу со мной, я питаю слишком безумные надежды». Он шел быстро. И никого не видел на набережной в конце парка. «Я испытал свои поэтические дни, но все закончилось, – повторял он себе. – Я любил как подросток, а теперь меня ждет разочарование, юношеская боль утраты, но надо, чтобы все закончилось именно так». Он все же сядет на этот кораблик. Один. Он в малейших деталях переживет свою мечту, спускаясь вниз по течению, а потом вернется домой, храня печаль на всю свою жизнь, но доброты на злобу не променяет… И тут он увидел в конце аллеи закутанную в шаль Мадлен. Он остановился. И пристально всмотрелся в нее. Она шла к нему, ссутулившись, с прижатыми к телу локтями и покачивала бедрами – ее розовое круглое личико освещала лукавая улыбка. Он не спросил, как она добралась до этого города, сколько времени ждала его. Она явилась к нему из его мечты. И не было никаких препятствий. Отныне одиночество ему не грозит.

– Ты здесь! Ты здесь!

Он кончиками пальцев коснулся ее плеча и головы.

– Конечно, – низкий голос сорвался, словно она выговорила длиннющую фразу.

И тут же позади он увидел причаленное к набережной суденышко. Какой-то мальчуган тянул веревки. Женщина в шлепанцах и черном переднике опустила трап, глядя в их сторону, и исчезла.

Антуан Бийо осторожно поставил сумку на землю и бережно обнял Мадлен.

– Едем, – выдохнул он. Глаза застилали слезы восхищения. Он чувствовал себя бессмертным ребенком.

– Конечно, – ответила она и, как звереныш, потерлась лицом о его грудь. – Едем.

Он крикнул. Мужчина в синем капюшоне вышел к трапу.

– Вы должны взять меня с собой. Я – врач.

– Нас предупредили, месье, – и с колебанием добавил, – Но не сказали, что с вами будет дама.

– Я с женой, – ответил Антуан Бийо и почувствовал, что впервые вступает в истинный брак.

– Место есть, – сказал старик, – поднимайтесь на борт.

Он подошел и подал руку Мадлен, которая чуть присела и вспрыгнула на борт. Антуан последовал за ней. Моряк отвел их на нос судна, туда, где высилась груда мешков из-под муки, бочонки, булыжники. Там же имелась небольшая каютка – две скамьи, соломенные матрасы и бараньи шкуры. Есть их пригласили в камбуз, где, кстати, они привели себя в порядок.

Кораблик отошел от набережной. День занимался, но было еще прохладно. Они вернулись на палубу, не решая запереться в каюте, и долгое время стояли обнявшись на носу, опираясь на мешки и ощущая лицами туман и ветер, глядя, как расступается вода и мелькают в разрывах тумана зеленые и желтые полосы берега.

Они пообедали вместе с моряком, его женой и сыном. Мадлен умела разговаривать с людьми, расположить их к себе теплом и вежливостью. В самых малейших деталях они вели себя за столом, как муж и жена, на ходу изобретая непривычную для самих себя интимность, но радуясь тому, что они рядом друг с другом. Затем долго гуляли по палубе. Солнце то и дело выходило из-за облаков. Позади камышовых зарослей медленно проплывали крыши, крытые рыжей черепицей. Начало накрапывать.

Они укрылись в каюте. И, как дети, стоя на коленях на скамье, смотрели сквозь иллюминатор на дождь и на реку. Они держали друг друга за талию, касаясь бедрами, молчали, и в душах их, как и в волнах, царило смятение. Мальчик с фонарем пришел звать их на ужин. Им дали еще один фонарь, чтобы они могли вернуться к себе. Судно застыло на месте у заросшего кустами островка.

Он поставил фонарь на скамью. И притворил дверь. Она тут же растянулась на полу, на бараньих шкурах, словно сломленная усталостью – волосы у нее распустились, голова склонилась на плечо, руки были раскинуты так, что виднелись волосы подмышками – она была готова принадлежать ему. Он лег рядом с расслабленным телом Мадлен, как бы опасаясь нарушить великую тишину, великое спокойствие вод. Губами он ловил дыхание ее приоткрытого рта, изгнав из сердца все, что не было ею. Маленькие волны плескались о борт, легкий ветерок шуршал в зарослях.

Позже, значительно позже, когда она была совершенно обнаженной и дрожала, она прошептала: «нет», словно тщетное заклинание, качая головой, страдая, что покоряется ему, и одновременно притягивая к себе. Он медленно погружался в нее с диким желанием, далеко превосходящим простое удовольствие плоти, а потом сам превратился в стонущий призыв, в какую-то животную мольбу, в глубокий и трагичный стон, похожий на крик распаленных котов, и ощущал, как столь же страстно стонет она.

И вдруг сердце и голова его взорвались. Ледяная игла пронзила спинной мозг. В висках забарабанили градины. Он умирал, умирал с мольбой, и в этот же момент он почувствовал, что живот Мадлен превратился в кипящую бездну. Она открыла рот, напряглась, ее глаза закатились, меж ее бедер забурлил источник, и она потеряла сознание. Он отступил под давлением этого бурного потока, ему показалось, что она разом теряет всю свою кровь. Он приподнялся на ладонях, дрожа будто пьяный. Она лежала белая, почти холодная, ясно слышалось биение ее сердца.

Он рухнул рядом и с тоской смотрел на нее.

Она с трудом шевельнула рукой, вложила свою ладонь в его. Наконец, открыла глаза, глаза громадные, еще влажные и светлые. Губы ее распухли. Лицо было гладким, перламутровым и сияло удивительной юностью…

– Теперь ты имеешь все, – прошептала она, – ты имеешь все… А я ничто, я люблю тебя…

Она отвернулась, и по щеке ее потекла слеза. Она сжала его пальцы.

– Я ничто, – повторила она, – я твоя женщина…

Ее плоть и ее душа были распахнуты; ни его жена, ни другие женщины не отдавались ему с такой непередаваемой чистотой. Они были единым целым, и он плавал в счастье.

Она с потерянным видом смотрела на него, и из ее открытых глаз текли тяжелые слезы. Она словно переживала пытку и экстаз одновременно.

От их ложа пахло мохом, морем. Наступал рассвет; пламя фонаря медленно таяло. Он наклонился и поцеловал Мадлен в мокрые веки. Она не шевелилась, опустив руки вдоль тела. Он бережно укрыл ее. Она улыбнулась, она уходила в сон, ее уже здесь не было, но она навсегда осталась в нем.

Она еще раз взяла его за руку.

– Теперь, – выдохнула она, – мы неразлучны.

Ее ладонь ослабла в его ладони. Он нежно поцеловал ее и уложил под баранью шкуру, на нежную грудь… Она уже спала, ровно дыша, лицо ее было безмятежным и гладким.

Он часто вспоминал, когда гудки в тумане на Роне возвращали его к той ночи, что есть великое могущество в феерической любви…

У них было много таких ночей. Она говорила, что чувствует теперь себя безгрешной. Он повторял ей, что она была для него источником добродетели. Это уже было не удовольствие, это была радость. Она так открывалась перед ним, что чувства ее били родником навстречу его роднику – они втекали друг в друга, их любовь была совместными родами. Живая вода, роса света! Они отдавали друг другу свою девственность, ангельское детство, они были вне времени, они ушли от извечного колеса повторных начал. Они были Адамом и Евой до падения. Пока любовь с ними, они не могли ни состариться, ни умереть. Их любовь была защищена от людских законов, и никто не мог им навредить. Они были неуязвимы, ибо милость сидела внутри них. И они были, словно святые.

Перевод А. Григорьева