Текст книги "Причуды любви: Сборник эротических рассказов"
Автор книги: Оноре де Бальзак
Соавторы: Роберт Сильверберг,Пьер Буль,Эммануэль Арсан,Ален Доремье,Анн-Мари Вильфранш,Поль Элюар,Бонавантюр Деперье,Никола де Труа,Сеньор де Шольер,Жюль Ромэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
Он поклонился, поцеловал ей руку и посмотрел вслед.
* * *
Обратное путешествие Мориса прошло без неожиданных происшествий – на борту не оказалось ни Жермены, ни девиц Варан. К великому удивлению, стюард Анри был сама любезность. За день до прибытия в Гавр он узнал причину такого поведения – просветил пассажир, частенько плавающий через Атлантику. Стюарды, обслуживающие первый класс, скидывались в общую кассу в начале путешествия. В порту назначения касса делилась между победителями или вручалась одному. Тот из пасажиров, кто переспал с женщиной (законные супруги в счет не шли), зарабатывал очко. Счет Мориса – три разные женщины – позволил Анри сорвать хороший куш. И он ждал, что Морис оправдает его надежды и на обратном пути. Но на этот раз тот его разочаровал.
Перевод А. Григорьева
Робер Бразийак
НОЧЬ В ТОЛЕДОРобер Бразийак (1909–1945) – французский писатель, автор великолепного романа о любви, отрывок из которого мы печатаем.
Женщина – единственный сосуд, который нам остается наполнять нашей тоской по идеалу.
Гете
Они лежали в полумраке в комнате – полуоткрытое окно выходило в узкий переулок, залитый лучами стоящей в зените луны. Они долго лежали рядом, неподвижно и молча, ждали сна с закрытыми глазами, и их соединяло лишь тепло тел. Рене думал о своей подруге и жене, наверное, уже погрузившейся в сон, о ее теле, которое он только-только начал узнавать и которое было навечно вручено ему. Он приподнялся на локте и глянул на Флоранс – та пошевелилась, но глаза не открыла. Он осторожно опустил голову на ее плечо, вздрогнул, как засыпающий ребенок, вздохнул и затих. Она ощутила тяжесть этого дорогого ей мужчины, его крупную голову на своем плече.
В комнате было жарко, и они еще долго лежали неподвижно, прижавшись друг к другу. Он перебросил руку через нее, чтобы оказаться еще ближе, а она повернулась лицом к нему и почти касалась губами его щеки. Им казалось, что они пробуждаются, но глаза их по-прежнему были закрыты. Они медленно всплывали на поверхность сна, и вскоре он окончательно покинул их – они уже ощутили влечение друг к другу, но никак не могли стряхнуть странного оцепенения – каждый из них каким-то внутренним взором видел, как они, юные и целомудренно прижавшиеся друг к другу любовники, разделенные отлетающей пеленой сна и тонким бельем, выглядели со стороны. Наконец, они открыли глаза и окинули взглядом комнату – бледный лунный свет втекал в нее через окно с высоким подоконником, выступавшим над спинкой узкой кровати.
Он кончиками губ касается ее ушка и шепчет:
– Флоранс.
Она еще теснее прижимается к нему, и его колени охватывают круглое колено цвета лунного камня, колено гладкое, как отполированный горным потоком камень, колено юное и нежное, и Рене не надо видеть чтобы ощутить эту несравненную форму с ямочками у коленной чашечки, что делает его похожим на ночной чудесный пейзаж. Она же чувствует себя пленницей очень твердых колен, которые не раз видела в детстве покрытыми синяками, с присыпанными пылью ссадинами – такие коленки у любого мальчишки; мальчишки, юного спутника, а ныне мужа, делящего с ней одно ложе. Через тончайшее белье она ощущает жар его стройного тела и его левую руку, которая начинает медленно поглаживать ее спину. Она чувствует движение каждого пальца на этой, как ей кажется, отделенной от нее части тела, ласка почти неощутима, и голова ее на подушке покачивается из стороны в сторону, будто она говорит «нет». Но она не говорит «нет», она по-прежнему видит сон, сон, в котором плывет на лодке и ощущает неясную ласку мужской руки, ладони, скользнувшей по ее бедру, и подушечки пальцев, замерших на впадине талии. Неужели сон снова одолеет их, и они, не разорвав хрупкого единения, уйдут в свои собственные сновидения, едва успев попрощаться на тверди и поцеловавшись, как расстающиеся дети?
Они еще ничего не решили, а просто лежат в полумраке с широко открытыми глазами. Рене видит в лунном свете круглое личико, почти детское, обрамленное вьющимися на лбу локонами, и уже женское, похожее на лицо флорентийского пажа с прямым носом, глубоко посаженными глазами и чуть ироничной улыбкой. Она же едва различает утонувшее в полумраке лицо с короткими жесткими волосами, лицо смуглого парня, с затененным подбородком и щеками, в рисунке которых все еще угадывается ребенок, хотя время уже процарапало под глазами крохотные морщинки, которые, правда, различает пока только она. Их стопы касаются и легко поглаживают друг друга, они живут как бы независимо от тела, но столь же понятливы и столь же нежны, как руки. Их тела, и соприкасающимися частями и частями несоприкасающимися, угадывают своего визави, ощущают его. Его правая рука затекла под весом собственного тела. Именно поэтому он приподнялся и уложил голову на плечо Флоранс. Но бег тысяч мурашек по коже не прекратился, и он снова приподнимается на локте. Он откидывает простыню, и они оба с удовольствием ощущают грудью хоть какой-то намек на прохладу. Она закрывает глаза под его взглядом, ибо он смотрит на нее, нависая над ней и опираясь на ладони – именно так все юные влюбленные склоняются над дружеской и согласной на все добычей и вглядываются в своих любимых женщин. Он вздыхает, отбрасывает назад со лба темные пряди волос, улыбается, потом берет ее за руки, встряхивает ее так, как встряхивал в детстве во время братских баталий. Она, опираясь на плечи, упираясь ногами в постель и прикрыв глаза, чуть-чуть выгибается, и он с осторожностью раздевает ее. Они лежат лицом друг к другу, на боку, он – на правом, она – на левом: такова их еще не осознанная привычка, они лежат лицом друг к другу и уже тесно соприкасаются телами, снова натянув простыню до плеч, каждый из них вдыхает аромат кожи партнера и ласково поглаживает тело возлюбленного – залитые лунным светом холмы и впадины. Она буквально вжалась в него и застыла, их ноги вытянуты и плотно сдвинуты, она ощущает коленями его колени, своим животом его живот, своей грудью его грудь, голова ее лежит чуть ниже, и губы прижимаются к бьющейся на шее жилке.
Он обнял ее, его ладони застыли на ямочках над ягодицами, и он чувствует всем телом свежесть и жар этого юного женского тела, которое не подозревает о будущем распаде и будущей смерти, ибо пока еще длится мгновение их неотъемлемой юности, навечно принадлежащей им, что бы ни произошло. Левым плечом он нажимает на ее правое плечо, она уступает этому давлению, как уступает давлению волн и ветра лодка, ее охватывает легкое головокружение. Он разжал объятие, привстал на колено. Навис над ней, опираясь на локти, чтобы не раздавить ее, ее ноги вытянуты и сжаты – они застыли один над другим и наслаждаются этим сказочным мгновением своей юности и любви, мгновением, когда еще до первой ласки пробуждается и оттачивается желание, мгновением, когда у нее еще нет иного удовольствия, как удовольствие от тяжести юного мужского тела, когда она немного задыхается, и воздух с трудом проникает ей в легкие, но грудь уже полна восхитительной тоской, которую она не променяет ни на что в мире. Он, сжимая коленями ее колени, опустился на нее всей тяжестью, все же пытаясь облегчить давление на нежную плоть. У него нет иных мыслей, как мысли о нежности, нежности персика и шелка ее живота, нежности полированного агата, нежности жемчуга и лунного камня ее грудей. Они обнажены и застыли один над другим, они обнажены, как в первые дни этого мира, в безвинном райском саду, а за окном, над городом властвует испанская ночь, и в сотнях комнат здесь – в миллионах комнат по всему миру другие юные пары очно так же застыли в своем желании. Он гладит округлые лечи, ласкает ее шею, наклоняется и касается губами ее губ. Его всегда будет поражать свежесть ее рта, а она всегда будет удивляться ярости его губ и языка. Он охватил руками ее голову, как кубок, как плод, и притягивает ее к себе, прижимая губы к ее плотно сжатым губам. Они надолго замирают в таком положении, едва дыша, потом он осторожно начинает приоткрывать языком ее губы.
Она уступает быстро, ей вовсе не хочется ждать, но она вздрагивает с ног до головы и открывает глаза, чтобы увидеть вблизи его лицо со смеющимися глазами. Она слегка прикусывает его губы ради удовольствия удержать их, как удерживают зрелый плод, но он возобновляет свою непредсказуемую ласку, его язык скользит по ее небу, по твердым деснам, он плотно приник ко рту жены и подруги. Изредка он отрывается от них, или она встряхивает головой – оба жадно хватают воздух и снова сливаются, наслаждаясь этим медленным поцелуем: их губы похожи на два цветка с переплетенными лепестками. Их тела пока еще неподвижны, он лежит на ней, она чуть меньше него и полностью закрыта его телом.
Но вот он откидывается, оставляет ее губы и сдвигается чуть в сторону, охватывая ногами ее ноги. Он еще не хочет обладания, не желает его и она. Но он склоняется над ней, рассматривая в свете луны свою вздрагивающую под ним жену – он ощущает себя ее наездником. Губами и языком он начинает нежно лизать и целовать шею жены у ключицы, там, где бьется артерия, где натянуты сухожилия, затем губы его скользят к груди. Она вздрагивает, на этот раз сильнее, ее рот беспомощно открывается, словно она тонет. Однако ей уже знакома эта ласка, она ожидала ее, но каждый раз она наполняет ее невыносимой радостью, и все же истинное желание еще не проснулось. В теле, под воздействием легкого бега губ по ее плоти, рождается желание как бы заплакать, какое-то нервное возбуждение, восхитительно перехватывает дыхание. А чувствует ли желание он? Он не смог бы ответить на этот вопрос, даже если бы был в силах рассуждать. Удовольствие от того, как он ласкает упруго затвердевшее полушарие и прозрачную кожу, почти столь же прозрачную и плотную, как тонкая пленка перламутра, растворяется в более тонком удовольствии дарить удовольствие, и он уже не может отделить одно от другого. Он всегда больше любил дарить удовольствие, чем получать его самому. И пока его губы блуждают вокруг полушарий грудей, жаркая ладонь поглаживает ее подрагивающий живот, гладкое бедро, складку паха – он закрыл глаза, он пробуждает дрожь в этом сдавшемся на его милость теле, рождает в нем безмолвный крик, почти болезненное страдание, размытую или точно локализованную вспышку радости. Он и сам бы с удовольствием забылся, помоги это забытье вызвать удовольствие партнера. Она едва осмеливается касаться его. Вначале она вообще не решалась дотрагиваться до твердого юношеского тела, напряженно прижимавшегося к ней в момент, когда ее подхватывала яростная радость, которую она испытывала почти со стыдом. Но она уже привыкла ощущать его в тесном единении с собой, терпеть его сказочную тяжесть. Она еще удивляется тому, как нежны его руки, которые она считала грубыми, как нежна кожа на груди, спине мужчины, и ее ладонь с небольшими неумелыми и быстрыми пальчиками скользит по его плечу, предплечью, но он ничего не чувствует, не понимает и она, ласкает она его или нет, дыхание ее стало быстрым и прерывистым – она медленно тонет в своей чудесной радости. Он еще раз соскальзывает на бок, крепко сжимает ее руками – одна его рука охватывает плечи, вторая – талию, ее бедро лежит на его согнутом колене.
Потом они поворачиваются разом, как пловцы, она оказывается под ним, он опирается на локти и смотрит на нее. И начинает скользить вниз по ее телу, его лицо ложится на ее живот – она вздрагивает, заложив руки за голову. Он любит замереть в неподвижности именно в это мгновение, на этой мягкой и гостеприимной подушке, разглядывая очаровательный пейзаж, каким является женское тело, неисследованная планета с изгибами холмов нежной плоти и удлиненными веретенами светлых ножек – он любит с яростью прижаться губами к вздрагивающему животу, превращаясь в пуповину, связывающую еще не родившегося ребенка с матерью. Она любит его такую близость со своей плотью и до грозового всплеска желания с нежностью воспринимает детскую тяжесть головы любимого на своем животе, она нежно поглаживает его жесткие волосы, ощущает его нос, его глаза – он ресницами щекочет ей кожу. Ее рука прижимает эту голову к себе, и ей не надо открывать глаз, чтобы охватить его взглядом. Она лежит вытянувшись, вытянувшись на этой узкой постели и откинув в сторону простыню, лунный свет льется на их тела – более смуглое его и белое ее – их тела отливают перламутром, они припудрены неощутимым светом: точно также при распахнутых и закрытых окнах, в прохладных или теплых комнатах всего мира такие же ложа со смятыми простынями принимают прекрасную тяжесть юных пар, белых и темных, обнимающихся при свете или во тьме. Ладонями, не двигая головой, он гладит ее длинные бедра, ее округлые колени, его руки скользят по икрам до щиколоток, затем взмывают вверх, чтобы еще раз сжать круглую грудь и ощутить биение нетерпеливого плененного сердца. Потом он губами и языком начинает нежными, быстрыми касаниями ласкать эту лунную плоть, скользить по ее изгибам, спускаясь по складке паха, вдоль бедра, а затем возвращаясь к самой сердцевине этого тела, уже побежденного смятением, то напряженного, то расслабленного. Он привстает, садится на корточки и рассматривает свою жену, покоренного зверька, он сидит спиной к луне, угадывая себя в падающей на нее тени, тени замершего над своей добычей юноши с еще детскими запястьями и напряженными сухожилиями на плечах, уже ставшего мужчиной, который обрел свое желание и свою подругу. Она открыла глаза и созерцает столь близкую и столь далекую фигуру мужа. Когда он привстал, ей стало холодно. Она со стоном протягивает руку, дотрагивается до его колена и снова опускает ее. Она пристально смотрит на него и почти задыхается – ей хочется вечно смотреть на этого нависшего над ней юношу, пока тот, замерев, смотрит на свою горячую и недвижную женщину, и оба они знают, что окунулись в один и тот же лунный свет, в одно и то же желание, что они желают обладать телом своего партнера, и понимают, что придется уступить этому чудесному искушению, но они очень любят эту последнюю остановку на вершине времени, когда он сидит, а она лежит, когда они смотрят друг на друга…
Но вот она закрывает глаза и не видит, как он наклоняется над ее телом, будто дерево под порывом ветра, как, опираясь на локоть, он выбрасывает вперед свои ноги. Она вдруг ощущает его колени где-то у уха, а его руки обхватили талию и приподнимают ее – его твердая грудь коснулась ее бедер. Она мотает головой из стороны в сторону, говоря «нет» удовольствию, но это «нет» равноценно «да», ее губы касаются колен юноши, не чувствуя их, она не понимает, что делает, с губ ее срывается стон. Как он ласкает ее? Она уже ничего не соображает, все ее тело ощущает невероятный ожог, она не может шелохнуться, не может подарить удовольствие, но губами продолжает касаться его колен и его ног, но вот он уже снова над ней, и она целует его губы, а он забыл о юной женщине, лежащей под ним, ощущает лишь биение крови в висках, попадает в плен бури, в которой оказывается слепым, не различая по отдельности ни себя, ни ее, а новое целое, образованное из двух сплетенных тел. И все же он снова приподнимается на локтях, боясь раздавить ее, его колено раздвигает ее колена, и она не сопротивляется. Она стонет под тяжестью его тела, каждую складку которого могла бы описать с закрытыми глазами, она чувствует, что близится момент обладания, она задыхается, ей хотелось бы забыть себя, забыть его, стать одним целым с ним, и она крепко сжимает его вдруг обретшими невероятную силу руками. Он ворчит и напрягается, он борется с налетающим пламенем необъяснимого огня, время от времени жадно вдыхает воздух, чтобы продлить удовольствие, чтобы хоть еще немного удержаться в этом ужасном времени ожидания, которое дарит одновременно и страдание, и счастье.
Он хорошо понимает, что их начавшееся единение еще не полно и что радость снизойдет самым простым путем. Он опускается на нее, какой-то частью ума еще удивляясь, что у нее такой прохладный живот, он упирается коленями в кровать и начинает нежно, медленно, едва дыша и сдерживая биение сердца (он слышит, как бьется его сердце – оно буквально колотится о ребра), проникать в нее. Как она горяча, шелковиста и влажна, эта женщина, в чьи глубины он погружается не частью своего тела, а, как ему кажется, всем телом – он похож на пловца, ныряющего в теплую воду: его окружает и ласкает горячая ласковая плоть! Она открыла рот, чтобы вскрикнуть, но не закричала, она сомкнула зубы, чтобы прикусить плечо, но не прикусила. Он замер на десятки веков в восхитительном напряжении, опираясь на колени и локти, поддерживая и приподнимая тело этой слившейся с ним женщины, живой и мертвой одновременно. А она, раздавленная тяжестью мужчины, распятая на своем ложе, задыхается, чувствует, как с ожогом, с приятной болью расходятся ткани ее естества – она превратилась в разверстую рану, принимающую кинжал, в рот ребенка, наполненный материнской грудью, в горлышко бутылки, растянутое пробкой, она морской водой смыкается вокруг нырнувшего в нее пловца. И уже не знает, стонет она или молчит, сжимается или расслабляется, закрывается или открывается, она чувствует, что наполнена и насыщена мужской плотью, от которой в равном ритме расходятся волны тепла и холода, ей и больно и приятно одновременно. А он, закрыв глаза и стараясь не выскользнуть из нее, вознес ее в космическое пространство, в воздух между облаками и океаном, он поднял ее в головокружительную высь неба и с радостью ощущает ее тяжесть, а сам напрягается и разбухает, воспринимая собственную твердость и жар, как железная балка в пламени кузнечного горна. Но ему уже мало этой неподвижности. Он начинает двигаться в ней. Приходит в движение точный и слаженный механизм, великий часовой механизм мужчины и женщины, когда бьющиеся сердца отсчитывают секунды, и ничто в мире не может заставить их произнести хотя бы одно слово, когда она чувствует, как поднимают ее и как поднимается она сама, пока они то тесно соприкасаются, то едва касаются телами, бегут навстречу друг другу и расходятся, сначала медленно, затем все быстрее и быстрее – так начинает движение поезд, отходящий от вокзала. Он отыскал ее рот и кончиком языка пытается повторить движения своего тела. Но она отворачивается, не может и он одновременно поддерживать пламя в обоих очагах, чтобы отсрочить приближение всепоглощающего удовольствия. Он ощущает его подъем в глубине своего тела, и твердеют его колени на ложе. Она застонала, она почувствовала, что их взаимное удовольствие близко, и эта мысль еще теснее сближает с ним, она рывком догоняет его, как бегун своего друга и соперника. И разражается гроза. В чреслах каждого из них, в центре их тел, во мраке, пробуждаются, открываются тысячи каналов – они похожи на родники – и хлынул через них ревущий поток…
Она застонала, ее детское лицо исказилось страданием, человеческим страданием – дрожь, страх, слезы – все эти неотъемлемые элементы сладострастия. Он превратился в паралитика, потерявшего власть над половиной своего тела: половина его тела взята в плен, охвачена легкой болью, вскоре она становится невыносимой, мышцы его живут независимо от тела; болезненное состояние усиливается и побеждает, он вот-вот задохнется, его тело стало раной, и в ней кипит его семя. Горячее семя жжет изнутри, и он проникает все глубже в ее плоть – словно рвет ее яростными ударами. Они покрылись потом, словно борцы, плывут в ночи, борясь с водной стихией, два тела бьются в головокружительном темпе, и близится конец. Она вскрикивает, – ее стон ничем не остановить, – сжимается в комок, не знает, что происходит с ней, хочет укрыться от возлюбленного и сохранить его в себе. Сжимается и он, роняет голову ей на плечо, сжимает губы, закусывает их, задыхается и на вершине напряжения и полета дает волю телу и чувствам. И спрятанная в нем боль, боль из самого центра тела, из его чресел и ног, собирается в одну единственную точку, и он изгоняет ее из себя, как в агонии, он освобождается от семени, она по-прежнему стонет, им обоим жарко, их тела невольно вздрагивают еще два-три раза, словно они обратились в умирающих насекомых, затем их уставшие конечности расслабляются, он падает на нее всей тяжестью и тонет, разбитый и опустошенный, как соломенный паяц. И вновь их обволакивает тишина.
Он соскользнул набок, еще окончательно не разъединившись с ней, ожидая, когда удалится от них восхитительная буря.
Потом он покидает ее, вытягивается, вытягивается и она – оба застыли в неподвижности и оцепенении.
Перевод А. Григорьева
