Текст книги "Маяк на краю света (СИ)"

Автор книги: Олли Хольмен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Глава 17. Морские девы

Три морские девы: Уна, Тала и Реета выбрали себе в мужья драконов.

Уна вышла замуж за дракона Атрея и принесла в приданом своем рыб больших и малых, морских гадов, моллюсков, кораллы и раковины. С тех пор ни муж ее, ни его люди не ведали нужды в пище и украшениях. Так начался род Атреидов.

Тала вышла замуж за дракона Сейде и принесла в приданом своем ветра большие и малые и течения морские. Отныне крылья её мужа не знали усталости, а корабли его людей плавали по морю дальше и быстрее прочих. Так начался род Сейденцев.

Реета же вышла за дракона Рата и принесла в приданом своем смерть. Она научила мужа и людей его делать снасти для ловли гигантских рыб, готовить их несъедобное мясо, делать из костей клинки, а из яда снадобья. С тех пор ни муж ее, ни его люди никого и ничего не боялись. Так начался род Ратов.

Дети Атрея заняли земли юга. Солнце сделало их чешую бронзовой, а гребни их были красны, как кораллы. Рождались они людьми, когда приходила пора – оборачивались драконами морскими, а под конец жизни уходили в жемчужные гроты к своей матери Уне и не возвращались на землю. Люди их не знали не ни зерна, ни мяса, не владели плугом, рыба сама шла к ним в сети, а фрукты падали в корзины. Кожа их была смуглой, а волосы они красили в красный и рыжий в знак верности своим правителям.

Дети Талы заняли земли на скалистых берегах у извилистых морских заливов. Море сделало их чешую синей, а гребни их побелели от солнца и соли. Рождались они людьми, когда приходила пора – становились драконами крылатыми, а под конец жизни улетали на скалистый остров к своей матери Тале. Люди их не знали плодов и ягод, трудом добывали рыбу и мясо, а корабли их ходили по всему морю от юга до севера. Волосы их были светлыми, а в глазах отражалось тревожное небо.

Детям Рееты же досталась земля на севере моря между вечными льдами и топкими болотами. Холод сделал их чешую серебристо-серой, а гребни их стали темными, как камни у берегов. Рождались они людьми, когда приходила пора – становились драконами, которым подвластны и море и воздух, а под конец жизни уходили в холодные глубины к матери своей Реете. Люди их не знали тепла и изобилия, грели свои жилища торфом и без страха добывали морских чудовищ. Волосы и глаза их были темными, как морские глубины, а слова ядовитыми, как яд раттаны.

***

Но драконы смертны, а морские девы живут, пока живо море. Шло время, давно умерли мужья морских дев, а дети их заселили приморье. И все шло ладно до тех пор, пока один из детей Рееты не пожелал посвататься к морской деве Тале.

Упрямства ему было не занимать, а страха он не ведал. Он отыскал остров Талы, проследив за одним из старых сейденцев.

Ветра потопили корабль и команду, но дракон выжил, добрался до берега и пришел к морской деве, принеся ей в дар свой меч.

И говорил такие слова:

– Неужто хочешь ты отшельницей жить в холодных скалах, в окружении ветров и драконов, забывших человеческую речь, пока море не высохнет и не наступит конец времен. Выходи за меня и вспомнишь, каково быть живой и любимой.

Но отвечала ему синеокая Тала:

– Читаю я в твоем сердце: не любви, но власти хочешь ты, дитя Рееты. Говори всю правду или возвращайся ни с чем в свои земли.

Тогда посулил ей дракон, что выстроит замок лучше любого из тех, какими она владеет. И станет их род четвертым в приморье и возвысится над прочими, будут ратчане, сейденцы и атреиды служить им.

И отвечала ему Тала:

– Гордость слепит тебя, дитя болот и холода. Неужто думаешь ты, что буду я рада одних своих детей в услужение другим оставить? Не будь ты сыном Рееты, за такие речи я велела бы детям моим сбросить тебя в море. Покинь мой дом и забудь сюда дорогу.

– Тогда верни мне людей и корабль, и оставайся одна среди ветров и чаек, – ответил дракон.

Но отказала ему морская дева ибо не умела возвращать мертвое к жизни.

Вот только дракон решил, что Тала упрямится со зла или из гордости, взыграла его ядовитая кровь, набросился он на морскую деву. Но тут же кинулись к нему драконы, дети Талы, и разорвали на части. Бросили они ноги в южное течение, руки – в северное, тело – в глубокую морскую впадину, а голову оставили на берегу всем в назидание.

***

Ядовиты были дети Рееты и ядом наполнилось море. Первыми встревожились на юге. Не стало рыбы, а та, которую ловили, стала несъедобна. Воззвали дети Уны к матери, призвали ее из жемчужного грота. Как увидела Уна детей своих в болезни и голоде – поняла, что случилось. Один только яд раттаны, да кровь детей Рееты могли навредить морским драконам. И велела Уна детям своим до ее возвращения оставаться на берегу, а сама отправилась на север.

Меж тем на севере дракона так и не хватились. Не верили родичи, что доберется их брат до девы Талы, решили, что заплутал он в море и стыдно ему ни с чем возвращаться. Только самая младшая из его сестер дурными предчувствиями томилась. Воззвала она к Реете, спросила, не знает ли та, что стало с братом.

Но не знала Реета и потому встревожилась. А тут и Уна подоспела. Выслушала ее Реета, обдумала сказанное и наказала детям своим искать брата по всему морю, а сама отправилась к Тале, и Уна с нею.

Не помехой были ветра морским девам, добрались они до Талы, тут же увидела Реета голову одного из детей своих и темнее глубин стали глаза ее. И дети Талы не посмели преградить ей дорогу, когда вошла Реета в ее покои.

– Отвечай, зачем убила сына моего, зачем отравила его кровью течения? Хоть мы и одного моря, а я заставлю тебя за это ответить, – так говорила Реета.

А Тала ей отвечала:

– Твой сын сам пришел в мой дом с корыстью в сердце. Сам принес свой корабль морю в жертву. Хотел он породить новых драконов, чтобы все прочие им лишь служили. Я отказала, тогда он напал на меня в моем же доме. Так как я должна была поступить?

– Деяние его я оправдывать не буду, – сказала Реета. – Но дети твои поступили бездумно. Убили моего сына бесчестно, напав целой стаей, и, теша затем свою гордость, отравили все воды моря. Уна ничем пред тобой не повинна, а дети ее страдают больше моих. Да и твои скоро узнают, какова на вкус кровь моего сына. Поступи хоть теперь по совести, верни голову моего сына, и отдай взамен его жизни по капле жизни тех, кто его убивал. Тогда я очищу моря и не буду держать на тебя обиду.

Тут и Уна рассказала Тале о бедах детей своих, проливая жемчужные слезы.

Долго думала Тала, глялела на Уну, отводила глаза от Рееты и все же ответила:

– Голову сына бери, но жизни детей моих я не дам ни капли. Считай, забрало твоего сына море вместе с его кораблем и командой. Не тебе судить детей моих за гордость, до твоих далеко им. Еще хуже поступили бы они, окажись ты на моем месте. А перед Уной я винюсь и дарю ей теченья на юге, ибо иное мне неподвластно. И ежели у тебя есть совесть, Реета, очистишь ты море сама и без просьбы. Потому что лишь ты это сделать можешь.

– Значит вот как решила ты, Тала, – сказала Реета, темнея глазами. – Пусть так, но отдай мне тогда ветра севера. Иначе не смогу я уговорить детей своих не пойти войной на на твой дом.

И уступила Тала, потому что дети Рееты не ведали страха, и пришли бы они в земли Сейде, и кровь драконов до краев бы наполнила море.

***

Меж тем разыскали дети Рееты руки и ноги своего брата, но тела так и не увидели. Все море исплавали, только в одну, самую глубокую впадину не смогли проникнуть. Было такое по силам лишь детям Уны.

Тогда попросила Реета мать южных драконов о помощи. Иначе никак не удастся ей море очистить от яда.

Лучший из сынов Уны отправился на дно самой глубокой впадины и нашел там тело сына Рееты. Поднял его до самой поверхности, но не смог сам выплыть – слишко ядовитой стала вода для него. Вытащили драконы на берег два хладных тела. И Реета сложила воедино тело своего сына и призвала кровь его из моря, и очистилось море от яда.

Горько заплакала Уна, узнав, что ее любимый сын погиб. Но велела ей Реета утереть слезы, взять острый нож и отрезать свои длинные косы, а затем самых близких родичей посадить плести из них сети. И сама поступила также.

Когда все было готово, ушли Реета и Уна в открытое море, закинули сети и стали звать ушедших, и души обоих поймали.

Вернувшись на берег, велела Реета положить мертвых друг от друга подальше, а затем спросила:

– Есть ли среди вас тот, кто жизнью своей поделится с братом? Сколько лет ему отдадите – столько и проживет он, и столько у вас же убавится.

Встали дети Уны плечом к плечу, и каждый отдал по капле жизни. Вернулся брат их такой как был, молодой и веселый.

Переглянулись дети Рееты, но ни один не вышел, не хотели они свою жизнь укорачивать.

Потемнели глаза Рееты. Не ждала она от детей своих такой жадности. Поняла, что права была Тала: чрезмерно горды и корыстны ее дети. И сердце Рееты исполнилось гнева и горя.

Но тут вышла вперед самая младшая сестра и сказала, что раз больше никто не желает, она одна отдаст жизнь за брата.

– Пусть будет так, – сказала Реета.

Отдала младшая всю жизнь до капли, и вернулся брат ее такой же как прежде.

А душу дочери своей Реета обратила в бусину, нанизала на нить из своего волоса, и сказала детям:

– Хотела я передать вам власть над ветрами севера, но вижу, что не заслужили вы такого подарка. За то, что не цените вы жизней друг друга, будут ветра отныне принадлежать мне и подчиняться моему повелению.

И взвыли северные ветра за спиной Рееты, глаза ее стали чернее придонной тьмы, и лишили детей ее воли. Так впервые узнали они, что значит страх, и боялись с тех пор гнева своей матери. А она продолжала:

– Брат ваш, ослепленный гневом и гордостью, посмел поднять руку на синеокую Талу и за то поплатился. Но хуже того – из-за него пострадало всё море. Чтобы не допустить такого больше, буду теперь я ходить по земле меж вами, и, если увижу, что гордость ваша перешла все границы и грозит бедой – заберу вас до срока. Не отныне глубинных покоев, куда уходят драконы, а души ваши после смерти станут моими бусами. И, если найдется тот, кто захочет отдать вам жизнь свою, смогу я облечь душу в тело и вернуть на землю, а нет – навечно останетесь в моем ожерелье.

На этом умолкла Реета и ушла, не взглянув на детей своих на прощанье. С тех пор поумерили дети Рееты свою гордость, ибо научились они бояться. И взяли они в обычай плести сети и ловить души погибших в море, чтобы не растворилась душа тьмой придонной, чтобы смогла Реета добавить их в свои бусы.

***

Вернулась в жемчужный грот Уна. Дети все так же ее почитали, но с тех пор стали кланяться и Реете.

Тала осталась на своем острове, но отныне еще больше штормов охраняли ее жилище. Дети ее разучились повелевать северными ветрами.

А Реета так и ходит меж людьми неузнанная, все слышит, все знает. И бусы ее с каждым годом все длиннее.

Глава 18. Семейные тайны

– Ходит-ходит Реета, ищет, кого бы еще добавить в свои бусы, – доносится до Оливера шипящий голос Рата.

Летописец и не заметил, как дракон вернулся в башню. Какое там! Он даже не заметил, как Маячник налил ему чай, и как тот успел остыть. Да и сам рассказчик тоже сидит с нетронутой чашей. Правда, почти сразу вспоминает о ней и осушает одним глотком.

Оливер делает свой глоток следом. Чай в его чаше на вкус невероятно крепкий, соленый и сладкий одновременно, а пахнет он дымом, землей и хлебом.

– Всех их держит на крючке, как червей, – продолжает тем временем Безумец, подсаживаясь к Оливеру. От Рата снова пахнет сырой рыбой, а в волосах бьются мелкие рыбешки, но летописец уже принюхался и даже почти не морщится. – А я Реете не дамся. Лучше быть придонной тьмой и чудовищем, чем болтаться бусиной у нее на шее!

Последнее Рат говорит уже Маячнику, но тот лишь пожимает плечами. Зато в разговор включается Оливер:

– Так вот почему ты не стал вылавливать душу брата?

Рат резко оборачивается на летописца и хищно скалится. Но Олли уже привык, что первая реакция дракона всегда инстинктивна. Если сразу не откусил голову – вряд ли уже соберется.

– Нет, – наконец отвечает Безумец. – Не поэтому. Живых не хоронят.

– Так Алво выжил? – Оливер больше рад, чем удивлен. Он спрыгивает с топчана, потревожив задремавшую у него под боком Офелию, и несколько раз проходит по комнате. Рат глядит на него недобро, но Олли уже не может удержаться от вопросов:

– А Мира, получается, его дочь? А кто ее мать? Дракон, человек или полукровка? Маячник, почему ты мне не ничего не рассказал?

– Тебе были нужны старые истории, а Мира – история новая, – отвечает смотритель маяка. – Тебе с твоей тетрадкой лучше пока ее не тревожить. Живая история не любит, когда ее насаживают на булавку.

– Маленькая ящерка ему не дочь, – встревает Рат. – Она больше пахнет снегом и серебром, чем морем и ядом.

– Скорее всего она его внучка. А правды никто уже не узнает, – добавляет Маячник. – Проще пробраться в Большой архив Сельмы, чем в картотеки Северного приморья. К тому же я сомневаюсь, что там упомянут хоть кто-то из ее родителей. Иначе ее давно бы устранили. А так – у Миры лучшее алиби, какое только может быть: детский дом имени первого драконоборца. Среди их воспитанников никогда не ищут драконов. И больше я тебе ничего не скажу.

– Я случайно подслушал, как Мира говорила, что из-за какой-то микстуры она как раз и не может превратиться в дракона, – осторожно говорит Олли.

Несмотря на предупреждения, ему ужасно хочется докопаться до правды и сложить единую картину.

– Лучше оставь эту историю, летописец, – качает головой Маячник. – Если только не хочешь в ней поучаствовать. Стоит тебе влезть поглубже, и мир навсегда тебя привяжет.

– Ты уже отбрасываешь тень, – замечает Безумец, доселе молча изучавший пол. Значит вот что он там высматривал.

Оливер смотрит на деревянные доски и правда замечает слабую тень, словно ее отбрасывает кто-то полупрозрачный и тонкий.

В свой прошлый приезд на маяк он тоже обзавелся тенью, но то было уже под конец истории о Башне. Летописец и сам теперь чувствует, что стал слишком материальным для этого мира. Прав Маячник. Нужно не отступать от плана, найти тетрадь и расспросить об остальных домах и драконах. И успеть уйти до того, как мир примет его окончательно. Страшно подумать, что скажет Ная, если он, застряв здесь, не вернется к ее дню рождения…

Глава 19. Неприятности

– Кажется, я потерял тетрадь, – говорит Оливер, наливая кофе себе и Маячнику. У ног крутятся коты. Ночью их хозяин решил устроить внезапную уборку в башне и почти всех прогнал, недолго думая, хвостатые сторожа табуном прискакали в домик к Оливеру, так что пришлось подниматься и летописцу.

До утра Олли искал свои записи и в домике, и в сумках, и в башне, даже в сараях над погребами (Рис, наконец-то, решил, что гость достоин пропуска в святая святых), но тетрадь пропала бесследно.

– Наверное, коты заиграли ее в какую-нибудь щель, – предполагает летописец.

– А когда ты ее в последний раз видел? – спрашивает Маячник. Перед ним на полу лежат разные предметы, с первого взгляда никак друг с другом не связанные. Маленькая чаша с трещиной, расшитый янтарем пояс, стопка писем… Словно обломки кораблекрушения, вынесенные на берег безжалостным штормом уборки.

Оливер пытается вспомнить, когда он делал последние записи. Что там было? Ссора братьев Ратов? Или он успел записать пришествие дракона на Маяк? После Рата он точно ничего не писал – сначала заявились драконоборцы, потом чинили маяк, было не до того… Ой.

– Кажется, это были не коты, – медленно говорит летописец.

Маячник склоняет голову на бок.

– Мм, думаешь, это драконоборцы забрали твою тетрадку?

– Похоже, что так, – выдыхает Оливер. – Теперь понятно, почему они так вежливо прощались. Только я не понимаю, зачем она им? Это же просто сказки, к тому же я не их гражданин. Маяк даже не на их территории…

– Это, летописец, незаконный ввоз, хранение и, возможно, распространение запрещенной литературы на территории приморья, – говорит со знанием дела Маячник. – То-то у тебя тень выросла. Ты уже в этой истории по уши. Впрочем, пока еще не ты, а мистер Оливер Хольм, гражданин княжества Сельма. Это, кстати тебя отчасти спасает. Пока они собирают нужные бумаги для ареста клерка из Сельмы, ты успеешь отсюда сбежать. Выбирай, куда.

Оливер молчит. Вот уж не думал он, что так глупо закончится его миссия. Толком ничего не узнал, потерял записи, еще и влип в историю. Здесь только два пути. Бежать прямо сейчас в Прамен (но тогда очень вероятно, что ворота в этот мир для него больше не откроются – история не любит оторванных сюжетов). Или доиграть свою роль до конца, тогда мир его легко отпустит, и он успеет записать легенды обо всех драконьих домах. Но тогда шансы успеть на день рождения Наи стремятся к нулю.

– Дай мне пожалуйста конверт, – говорит, наконец, Оливер. – Напишу, чтобы меня не теряли…

***

Привет.

У меня возникли непредвиденные трудности. Скорее всего я какое-то время не смогу вести записи, т.к. скоро меня придут арестовывать драконоборцы. Хочется сказать «так получилось», но кажется, я сам во всем виноват.

Выяснил почти всю историю братьев Ратов, можно сказать, пообщался с ней лично. А еще услышал миф о происхождении приморских драконов. Странно, что там нет ни ни слова о доме Риир, хотя ты говорила, что Тал Риир был приморцем. Еще выяснилось, что старший из Ратов выжил, и у него даже есть внучка. Ее зовут Мирата (кажется я уже писал тебе о ней) и получается, что это она – законная глава Северного приморья. Подумай об этом, пока я буду незаконно пересекать границу, спасаясь от ареста.

PS: Передай Нае, что я могу не успеть приехать к ней на день рождения.

PS2: Не знаешь, как вывести тень? Кажется, этот мир хочет меня привязать…

PS3: Ты знала, что все так и будет, да?

Олли от Оливера

***

Оливер вздрагивает не то от раската грома, не то от хлопка двери внизу.

Коты, дремавшие в «гнезде», разом поднимают головы и спрыгивают с насиженных мест встречать хозяина. Только Сильвия, Сильвестр и Корентайн остаются с летописцем: очень уж удобно устроились. Одна привалилась к правому боку, другой положил передние лапы и голову Оливеру на колени, а сквозняк улегся на шею и угрожающе ворчит, когда летописец пытается его снять.

Под очередной раскат грома появляется Маячник, мокрый до нитки, с огромной сумкой через плечо. Днем он ездил в город отправлять почту и узнавать новости, а на обратном пути попал-таки в шторм.

– Пляши, летописец, тебе письмо, – улыбается он, кидая сумку к топчану, а сам отряхивается, словно большой пес, брызгая водой во все стороны. Оскорбленные в лучших чувствах коты разбегаются.

Оливер, который со вчерашнего дня сидит на чемоданах в ожидании драконоборцев, не ждет от письма ничего хорошего и плясать не собирается. Вдруг там повестка? Впрочем, вряд ли драконоборцы будут предупреждать, скорее сами заявятся на маяк.

Оливер так переживал, что они придут сюда, пока Маячник будет в городе, что Безумный Рат не выдержал, проворчал что-то про нервный клок тумана и ушел. А чуть погодя началась буря, в какую ни один драконоборец не рискнет выйти в море.

Только теперь Оливер догадывается, что ее организовал Рат. Позаботился так позаботился.

– От кого письмо? – спрашивает Олли Маячника.

– Сам посмотри в сумке сверху.

– Не могу, – отзывается Оливер, которому не хочется тревожить котов. – У меня лапки. Двенадцать штук.

Маячник пожимает плечами, он свою миссию выполнил, а дальше летописец может делать с письмом что захочет.

– А еще через день-два ты летишь в Сельму, – добавляет смотритель маяка, ставя чайник на горелку и между делом отхлебывая из небольшой фляжки, с виду ужасно дорогой. Она обтянута светлой кожей, инкрустирована камнями и эмалями. – Я договорился.

– Полечу? На драконе? – Оливер чуть не подскакивает на месте, коты глядят на него с укоризной и по-очереди уходят запоздало приветствовать Маячника. Теперь можно достать из сумки промокший насквозь конверт с печатью главпочтамта города Залесска.

– Почти, – усмехается хозяин котов и достает из закромов – о чудо – изящный фарфоровый чайник, а к нему три чайных пары такого же сервиза. Похоже, на маяке опять гости.

– Кстати, там еще для тебя посылка, – добавляет Маячник, насыпая в чайник черные скрученные листья.

Но Оливер и так уже нашел мягкий сверток с большой сургучной печатью почты Прамена и маленькой синей – Залесска. В отличие от письма, он сухой и как будто теплый. Но сначала – письмо.

Летописец распечатывает конверт и пробегается глазами по расплывшимся строчкам, написанных знакомым почерком.

«Не мерзни!

PS: всегда будь собой. Или драконом.

Ная.»

В свертке – длинный теплый шарф, коробочка с праменским перцем и невероятно горячая керамическая шкатулка.