Текст книги "Сын детей тропы (СИ)"

Автор книги: Олли Бонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)

– Верь старым законам, если хочешь. Если они твои, верь. У меня своя тропа, я не зову других по ней идти.

Ашша-Ри вскинула голову.

– Тропа предательства! – воскликнула она. – Тропа, по которой трус бежит, оставляя племя в нелёгкий час, спасая собственную шкуру. Тропа, где порченый встречает врага и дарит ему жизнь! Не мстит за пролитую кровь!

Шогол-Ву промолчал.

– А зверь? Ты украл еду у племени, но сам есть не стал. Ты безумен!

Шогол-Ву не ответил и на это.

– Почему? Почему ты так делаешь, скажи? Я хочу понять!

– Если ты не чувствуешь, Ашша-Ри, то и не поймёшь. Вернись к племени. Я не хочу тебя убивать. И не хочу, чтобы это сделали другие.

– Другие! Я попалась глупо. Этого больше не будет.

Ашша-Ри примолкла ненадолго.

– Они искали мертвеца, – продолжила она. – Тебе и человеку повезло. Я шла за вами, и в другой раз моя рука не дрогнула бы. Потом увидела мертвеца.

Она поглядела в темноту.

– Он шёл в стороне от дороги. Обогнул тех, на пути, чтобы не попасться им на глаза. Но не мог скрыться от меня, а я дала клятву убить каждого, кто мне встретится. Стрела ударила его в спину, и он упал.

Тут Ашша-Ри опять умолкла.

– Упал и стал мертвецом? – уточнил Шогол-Ву.

– Уже был мертвецом, – хмурясь, ответила его собеседница. – Не остался лежать. Пошевелился. Обернулся, увидел меня и побежал прочь. Тёмный, задушенный. Глаза тусклые. Вторая стрела не остановила его, и третья не остановила. Я забыла о тебе, обо всём. Шла за ним, пытаясь понять. Не услышала людей, пока не стало поздно.

– Я не видел мертвеца в лагере.

– Его разрубили и закопали. Положили камень сверху. Я могу показать, где, но теперь он неживой.

Шогол-Ву промолчал, раздумывая.

– Я презираю тебя, порченый, – сказала Ашша-Ри. – Ты заслужил смерть, но всё же тебя я пока не трону. Наверное, боги оставили нас. Что-то случилось, пока мы сидели в долине. Человек не говорил? Мне не к кому с этим прийти, кроме тебя.

– Человек не говорил.

– Так спросим! Пусть говорит, что знает. Те, у лагеря, уже не скажут. Если боги сердиты только на людей, может, пришло время детям тропы вернуть свои земли. Косматый хребет, где спят те, что были до нас. Приречье, обещанное Свартином – он клялся на крови. Спросим!

Шогол-Ву покачал головой.

– Человек болен, – сказал он. – Плохой кашель, жар. Если выживет, спрошу.

– Почему не теперь? Пусти, я спрошу его. И пусть умрёт, а ты ещё можешь вернуться к племени. Я промолчу о твоей слабости, если пойдёшь со мной.

Шогол-Ву задумался.

– Я спрошу сам. Но потом уйду с человеком. Я дал слово, мы смешали кровь.

– Слово! Свартин Большая Рука дал нам право нарушать любые клятвы. Мы больше ничего не должны ничтожествам, знающим матерей. Зачем ты смешивал кровь?

– Взамен я получил то, что нужно мне. Идём. Спросим, и ты уйдёшь.

Нептица кинулась к открывшейся двери, но тут же отскочила. Забилась в угол у печи, зашипела, защёлкала клювом.

– Краденая добыча, – сказала Ашша-Ри. – Зачем она тебе? Ты её не ешь. Тогда зачем?

– Я думаю, зверя послал Двуликий. Он хотел, чтобы мы шли вместе.

Ашша-Ри поглядела пристально, сощурив тёмные глаза.

– Трёхрукий отнял у тебя разум. Обделил с рождения, а теперь забрал и остаток.

Человек завозился под шкурами, провёл рукой по лицу.

– Проклятые видения, – пробормотал он. – Ох, боги, раз уж я помираю, почему бы не показать мне напоследок купальню с голыми бабами? Почему не тот трактир... как его, в Лесовинах... нет, у Большого Корня. Пойло рекой...

Голос его сошёл на хрип, и человек закашлялся.

– Так нет... Синерожие... Эй, дикая баба, ты хоть спляши. А эти пятна у вас по всему телу? Я б поглядел...

Ашша-Ри дёрнулась. Шогол-Ву перехватил её руку, метнувшуюся к ножнам.

– Нет, – сказал он. – Спросим, но не убьём. Я говорил, он болен.

Дочь детей тропы повиновалась нехотя, стиснув зубы.

– Убить хотят ещё, – прошептал человек. – Почему она не танцует?.. Попаду к ушам богов, всё выскажу...

Шогол-Ву склонился над ним, тронул за плечо.

– Ты знаешь про мертвецов? Расскажи, почему мёртвые ходят по дорогам.

– Мёртвые... по дорогам? А, я ж потому с тобой и связался. Увидят, чего доброго... кха... прикончат...

Человек закашлялся слабо и умолк.

– Когда это началось? – спросила Ашша-Ри. – Почему мертвецы не лежат в земле, как должны?

– Когда?..

Человек уставился на неё мутным взглядом.

– С поры жёлтых листьев, пожалуй... Или с первого снега? Нет, с листьев... Всё та девка виновата, кто ж знал, что она дала обещание в ночь Всех Богов... Костры ещё чернели на берегу, а она уже к другому на колени влезла...

– Женщина оскорбила богов? Из-за неё это случилось?

– Из-за неё, девки гулящей... Все вы такие. А дикие бабы – особенно...

Ашша-Ри выхватила нож с рычанием. Шогол-Ву успел, сжал её запястье. Медленно, медленно отвёл в сторону. Руки дрожали, клинок плясал.

– Зачем ты его защищаешь, порченый? Он уже почти мёртв! Докончим то, что начали боги, и уйдём!

– Я говорил. Ты уйдёшь одна, я уйду с человеком.

– К Заставе, – донеслось с лежанки. – К Свартину... Одна ночь, и новая жизнь...

Ашша-Ри прислушалась, перестала бороться. Рука с ножом опустилась.

– К Свартину... – задумчиво сказала она. – Может, ты не так и глуп, порченый. Раз так, иди своей тропой.

Она ещё постояла недолго, пряча нож, кивнула и вышла.

Шогол-Ву подошёл к печи, погладил нептицу по встопорщенным перьям. Позаботился, чтобы огонь, почти угасший, разгорелся снова. Поглядел на человека.

– К Свартину? Этого ты не говорил.

Но тот не ответил.

К часу, когда Одноглазый ушёл, а Двуликий ещё не явился, больному стало совсем худо. Он метался, отбрасывая шкуры. Проливал настой, которым поил его запятнанный. То бессвязно бормотал, то звал неведомую тётушку Галь. Наконец, задремал беспокойно.

Шогол-Ву прихватил котелок. Распахнул дверь, выпуская зверя, и вышел сам. Нептица подхватила что-то с земли, но тут же уронила, фыркнула, чихнула. Замотала головой с раскрытым клювом.

Запятнанный наклонился и поднял палец мертвеца, жгучий корень со Сьёрлига. За один такой давали пять серебряных раковин. И там, где он лежал прежде, Шогол-Ву увидел ещё мешочек размером с половину ладони.

Поднял его, маленький и лёгкий, развязал. Внутри были чёрные горошины, «птичий глаз». Люди бросали их в еду для вкуса.

Дети тропы так не поступали. Пряные и жгучие приправы отбивали нюх. Но палец мертвеца и «птичий глаз» держали. Если кто болел, пусть это и случалось редко, готовили отвар крепче того, что из сладкого корня.

Шогол-Ву принёс воды. Оттёр маленький котелок, наполнил, подвесил над огнём. Нарезал жгучий корень, всыпал десяток горошин. Дождался, пока вода забурлит, и переставил котелок на стол.

Варево остыло, и Шогол-Ву достал нож, пустил кровь. В ней жила сила крепкого и здорового тела, и этой силой он делился по доброй воле. Размешал, наполнил кружку. Обернулся к человеку, приподнял за плечи.

– Глотай.

Тот хлебнул послушно и тут же отвернулся, хотел сплюнуть.

– Боги, ну и дрянь... Это что, помёт зверя?

– Вы, люди, таким лечитесь? Я могу добавить.

– О-ох, послал Трёхрукий дурня...

– Допивай. Пей, если хочешь жить.

Человек хотел. Кривясь и морщась, он проглотил всё, что было в кружке, и откинулся на лежанку, обессиленный. На лбу выступила испарина.

Вскоре ему стало лучше. Не так, чтобы встать – в час нужды запятнанному пришлось подносить ведро и придерживать больного, – но в голове прояснилось.

– Ну, может, боги пока обойдутся и без меня, – хрипло сказал человек. – А то, знаешь, такое чудилось. Привиделась дикая баба – вот тут, где ты.

Шогол-Ву промолчал.

Человек засмеялся, и смех перешёл в кашель.

– Поохочусь, – сказал ему запятнанный.

– Эй, погоди!.. Не оставляй меня. Может, прирежешь зверя?

Шогол-Ву не стал дослушивать.

Первым делом он направился к лагерю. Не спеша, чутко ловя каждый звук, отгоняя нептицу. Она, обрадованная теплом, скакала по грязи, то отбегая далеко, то возвращаясь.

Но в лагере нечего было прибирать. Не осталось чёрных пятен костров. Ни поклажи, ни тел. И даже кору деревьев, объеденную рогачами, теперь прикрывал мох.

Тёплая улыбка Двуликого грела спину. Шогол-Ву глядел с холма, из-под руки, и спускаться не стал. Если придут новые люди, они не отыщут следа.

В хижину он вернулся с зайцем, подстреленным на равнине между рощей и новой дорогой. Мясо отправил в котёл, а шкуру решил подарить Трёхрукому. Хороший мех, густой после зимы, светлый.

Шогол-Ву достал скребок из мешка, нашёл подходящий чурбак и принялся скоблить. Человек не спал. Наблюдал, повернувшись на бок.

– Слушай, – сказал он, хмурясь. – Мы уговор не меняли, но ты всё равно... Я подумал, дам тебе пятую часть.

– Половину, – откликнулся Шогол-Ву, не прерывая работу.

– Какую тебе половину? Дело-то на мне!.. Пятую часть, и ещё благодари за это...

– Ты умолчал, что нужно идти к Свартину.

– К Свартину? Да к какому!.. В Заставу только. С чего ты взял про Свартина?

– Ты сам выболтал.

Человек закашлялся сердито. Долго кашлял.

– Мало ли что я мог сказать! – наконец, произнёс он. – Я не в себе был. Мне вон и дикая баба мерещилась, и что?

– Не мерещилась.

– Не... Ты что, пустил её сюда? А потом одного меня бросал? Да если подумать, я из-за вас двоих тут валяюсь и подыхаю, а ты, рожа пятнистая, на половину добычи лапу растопырил! Я ещё пятую часть чуть не отдал... Три, и ни раковиной больше, моё последнее слово!

Сказав это, он отвернулся к стене.

Шогол-Ву оглядел шкурку и снова взялся за скребок.

Человек повернулся, взмахнул рукой.

– А я ей наговорил всякого! – гневно произнёс он. – Чего ты меня не остановил? Ну, теперь я точно покойник. Или ты обещал бабе часть золота, чтобы она отвязалась? Эй, слышишь меня?

Шогол-Ву даже не поглядел на него.

– Если отдам половину, вы хоть в живых меня оставите, а? – донеслось с лежанки почти жалобно. – Или дождётесь, пока я получу своё, и всё отнимете, и жизнь заодно?

– Дети тропы держат свои клятвы. Если помнишь, за все времена мы не нарушали слова.

Человек помедлил, вздохнул тяжело.

– Ладно... Ладно! Вот моя рука. Я согласен на новый уговор.

Глава 5. Потешники

Прежде чем человеку стало лучше, Двуликий пускался в путь ещё трижды. Когда он в четвёртый раз показался у подножия холма, двое вышли из хижины и отправились в дорогу вместе с ним.

Человек жмурился, прикрывая глаза ладонью. Он ещё не окреп, но жар ушёл, и кашель почти оставил его.

– Ну, может, я ещё и не опоздаю за наградой, – довольно сказал он. – Если только не решили, что ждать меня не стоит, и не предложили работу кому другому...

– Что за работа?

Шогол-Ву уже пытался вызнать, но спутник не делился.

– Тебе-то что? – сказал он и в этот раз. – Твоё дело довести меня. Я вот думал, мимо Большого Корня, но, может, лучше и обойти. До Лесовин оттуда рукой подать, слухи ходят быстро, а у меня свои причины не мелькать в тех краях. Да и у тебя.

У храма ненадолго задержались. Шогол-Ву отдал Трёхрукому заячью шкуру и попросил об удаче в пути.

Нептица всё порывалась выхватить и растрепать мех, но её отогнали. Она фыркнула было, но тут же и вытянулась струной, учуяв добычу в стороне от дороги. Скакнула с треском через кусты, хлопнув крыльями. Подбросила добычу, проглотила – не удалось даже разглядеть, кто попался.

– Эх, хорошо-то как! – сказал человек, запрокинув лицо.

Он раскинул руки, будто обнимал всё вокруг, и широко улыбнулся.

– Через Каменный Мост, вот что я скажу. Купальни, потом выпивка...

– В большой город? Мне нельзя.

– Как раз потому, что большой, мы туда и пойдём. Это в маленьком поселении каждый на виду, обсмотрят со всех сторон и замучают расспросами. А в городе до тебя и дела никому нет. Все бегут, спешат, даже в лицо не поглядят. Ну, замажем рожу твою, конечно.

Человек призадумался.

– Скажем, бродячие музыканты со Сьёрлига. Мне бы стренгу достать... Так, значит, я музыкант, а ты? Умеешь играть?

Шогол-Ву покачал головой.

– А зверя не надумал прирезать?

– Мы не тронем зверя.

Человек задумался, глядя под ноги. Почесал обросшую щёку.

– Значит, шуты-потешники. С нами ручной зверь по имени Тварь. Я пою, а если достану инструмент, то ещё играю. Рожи намажем глиной, чтобы веселить народ. Заодно и пятна твои спрячем.

– Люди догадаются.

– Да им и в голову не придёт, что кто-то из вашего племени сунулся в город. Это ж каким надо быть дурным!.. Или хитрым. Ты хитрый, друг мой Шогол-Ву. Людские песни знаешь? Нет? А плясать умеешь?

– Я не буду плясать.

– А почему нет? Ещё и заработаем. Вот постой, гляди: прыгаешь... Да посмотри же на меня!

Шогол-Ву не остановился и не обернулся.

– Ой, ладно, раз нежный такой, будешь отвечать за зверя. Эй, Тварь, иди сюда!

Нептица шла впереди. Она то замирала, прислушиваясь к шорохам в кустарнике у дороги, то, резвясь, скакала по грязи. Слов человека она будто и не услышала.

– Тварь – плохое имя, – сказал Шогол-Ву.

– Для этой – в самый раз. Давай, подзови её и заставь слушаться. Если она и в городе будет творить, что ей в башку взбредёт, догадываешься, чем кончится?

Запятнанный не ответил.

– Ну, давай. Да ты слышишь меня? Пока не видит никто, обучи её хоть чему-то. Эй! Ты оглох?

Шогол-Ву, сдвинув брови, что-то прошептал себе под нос.

– И дал же Трёхрукий спутника! – с досадой воскликнул человек. – Да каменный болван и то чаще бы мне отвечал.

– Как дают имена зверям?

– Надо же, ожил. Да очень просто: сказал, Тварь, значит, Тварь.

– А боги, костры?

– Это что тебе, человек? Да богам плевать.

Шогол-Ву засвистел, подзывая нептицу. Та обернулась, подбежала с готовностью, ткнулась клювом в грудь, прося ласки.

– Двуликий, – сказал Шогол-Ву, поднимая взгляд к небу. – Пятикрылый. Вы отвечаете за эту живую душу, и вы сейчас здесь. Беру вас в свидетели.

Нептица тоже вскинула голову, щёлкнула клювом. Огляделась, пытаясь понять, что заметил Шогол-Ву там, вверху.

– Нарекаю её Хвитт.

– Тьфу.

Шогол-Ву почесал нептицу под клювом и хлопнул по спине, призывая идти дальше. Какое-то время она шла по правую руку от него, потом заманчивые шорохи опять увели её в сторону от дороги.

А дорога, разбитая, полузаросшая, на границе неба и земли вливалась уже в широкую, новую. Текла мимо поселений и городков Приозерья до самого Приречья.

По левую руку темнел дом с провалившейся крышей, глядел пустыми окнами. Длинный, с двустворчатой высокой дверью, когда-то он принимал гостей, а теперь лишь кустарники ютились у его стен. Новая дорога увела странников. Должно быть, там выросла и другая таверна, и мало кто хотел делать крюк, чтобы остановиться в старом приюте.

Все его покинули, даже хозяева. Остатки крыши поросли травой, одна из створок покосилась, и на разбитой вывеске, знаке прежних счастливых времён, облупилась краска. Её место на тёмном подгнившем дереве занял мох.

– Нужно свернуть в Безлюдье, – сказал Шогол-Ву. – Когда Двуликий поднимется выше по холму, мы будем на пути не одни.

Человек поскрёб щёку.

– Лучше поищем, чем тебя замазать, – сказал он. – Куда тут сворачивать? Неохота барахтаться по колено в грязи...

Запятнанный поднял ладонь.

– Ш-ш-ш.

– Что «ш-ш-ш»? Нечего меня затыкать. Гляди, растаяло всё – мы как увязнем там, так и...

– Тихо.

– Да я дело говорю! Вон там, может, осталась печь, а в ней сажа. Давай хоть сажей тебя разукрасим, а в первом же поселении бабьих притирок куплю. Тебе, считай, повезло, мазать почти и не надо. Воротник повыше, чтобы шея не видна...

Шогол-Ву перехватил руки человека.

– Я сказал, молчи.

– А я сказал, сейчас всё исправлю, и пойдём большой дорогой. Повезло, что у глаз пятна бледные, можно и так оставить. Подумают, не выспался. Лоб шапкой бы прикрыть, жаль, нет у нас шапки. О! Повязку сделаем. А бороду сажей замажем, или в воротник уткнёшься. И перья эти дай обрежу, а то обвешался ими с головы до пят...

– Не трогай перья. Они на удачу.

– Ага, вот так удача выйдет, если первый же встречный по ним опознает в тебе выродка. Вот эти палки ещё вы зачем нашиваете? Убрать, и сойдёшь за человека.

Шогол-Ву взял спутника за плечи и развернул. Тот дёрнулся, не понял, но запятнанный указал рукой.

У мёртвой таверны, у тёмной стены теперь стояла Ашша-Ри, сложив руки на груди.

– Дикая баба, чтоб меня! Ты куда глядел, пятнистая рожа? Чего ушами хлопал? Так охранять я и сам могу!..

– Я говорил: молчи. Слышишь, рогачи фыркают?

– Что я услышать могу, если у тебя рот не закрывается? И что теперь?

Ашша-Ри отделилась от стены, шагнула вперёд. Ладони пустые, но это ничего не значило: в следующее мгновение в них мог оказаться нож.

Шогол-Ву следил за каждым её движением. Человек, он слышал, отошёл назад. А нептица вернулась и пошла на охотницу медленно, щёлкая клювом, вздыбив перья. Крылья расставила, распушила хвост.

– Боги не захотели его забирать? – кивнула Ашша-Ри на человека, кривя угол рта. – Теперь к Заставе?

– Я чего-то не понял. Я с одним договаривался, мне другие проводники не нужны!

Запятнанный положил руку на голову нептицы, пригладил торчащие перья. Зверь стряхнул ладонь, зашипел, не сводя глаз с Ашши-Ри. А та глядела только на Шогола-Ву.

– У меня повозка с рогачами. Ты потерял время, гадая, подохнет эта людская падаль или нет. Наверстаем упущенное. Возьмём и этого, если цепляешься за глупую клятву.

– Падаль, значит? – оскалился человек. – Убей её! Возьмём повозку...

Ашша-Ри дёрнулась. Когда в её руке появился нож, Шогол-Ву не заметил, но успел остановить.

– Пусти! Я освобожу тебя от клятвы...

– Прикончи её, чего тянешь? Она первая полезла! Что ты её жалеешь?

Удерживая Ашшу-Ри, запятнанный боком оттолкнул человека, тянущегося к ножнам на его бедре. Тот, слабый ещё, отлетел. Подскочила нептица, Шогол-Ву развернулся, и удар клюва пришёлся по его плечу.

Охотница извивалась, силясь освободиться. Лезвие блеснуло, слепя. Шогол-Ву зажмурился на мгновение и ощутил, как нож скользнул по щеке.

Он ударил Ашшу-Ри по раненой ноге, толкнул, и когда та упала, наступил на руку с ножом. Удержал нептицу: та метила клювом ей в лицо.

– Да убей её, слабодушный! Убей, или дай я сделаю это! Ты что, не понимаешь – мы так и будем грызться, пока она не прирежет тебя или меня!

– Решай, – прохрипела Ашша-Ри. – Решай, порченый, что тебе дороже – племя или этот гнилой род, знающий матерей. Ты и сам такой. Кого выберешь?

Шогол-Ву поглядел сверху вниз, не опуская руки, не позволяя нептице добраться до охотницы, лежащей на земле.

– Мы пойдём вместе, – решил он. – Все. Большая повозка?

– Трёхрукий у тебя разум отнял!..

– Боги лишили тебя ума!..

– Во, я впервые с ней согласен.

Шогол-Ву убрал ногу. Наклонился, отнял нож и отступил. Ашша-Ри поднялась, гневно блеснула глазами, сплюнула через давно выбитый зуб.

– Ты, знающий мать...

– Нам опасно на дороге. Нужно прятать лица. Нужен человек, чтобы правил.

– Да, а эта не нужна!..

– Это её повозка и её рогачи. Она предложила помощь. И это она достала жгучий корень, чтобы ты не отправился к ушам богов раньше срока. Значит, будем держаться вместе.

– Ох, ну... Что, правда достала?

Человек недоверчиво поглядел на Ашшу-Ри, нахмурился.

– Давай тогда хоть зверя бросим. Чем меньше на нас глядеть будут, тем лучше.

– Зверя послал Двуликий. Не нам спорить с богами, им виднее. Зверь останется с нами.

Спутники промолчали, поглядели только, и взгляды их сказали больше слов.

Новая дорога текла неторопливо мимо полей, ещё пустых, нетронутых. Позже, как земля просохнет, их вспашут, а сейчас только мелкие твари да камнеклювики бродили и рылись, отыскивая упавшее зерно и забытые корни.

По левую руку протянулась тонкая полоска Древолеса, далёкая и оттого почти синяя, с багровыми вкраплениями вечников. Если свернуть туда, можно добраться и к долине, где теперь жило племя детей тропы. По правую руку качал ветвями другой лес, небольшой и светлый. Поднимались дымки костров, стучали топоры.

По дороге ехала повозка, запряжённая двумя рогачами. Это были старые звери. Шкуры цвета дубовой коры не лоснились, проступали рёбра, и даже чёрные гривы не погустели к поре холодов. На двоих остался только один рог.

Почти всю повозку занимала клетка с нептицей. Та вскрикивала гневно, протискивая клюв сквозь холодные прутья в поисках выхода, и повозку качало.

На краю, свесив ноги, сидели двое.

– Уймись, Хвитт, – сказал Шогол-Ву, обернувшись, и поёжился. Куртка, вывернутая наизнанку, колола.

– Это глупо – давать имя еде, – произнесла Ашша-Ри.

Грязная повязка скрывала её глаза. Охотница надрезала ткань, но вряд ли видела много. Запятнанному повезло больше: он обмотал только лоб. А метину на подбородке скрыл, размазав кровь из пореза.

Перья оба заткнули под повязки, выплетать не захотели.

– Вот именно, – согласился человек.

Он правил, время от времени подстёгивая рогачей. Те не спешили, то и дело переходили на шаг. Потом и вовсе остановились.

Шогол-Ву обернулся.

– Прячьте рожи, – зашипел человек.

По дороге навстречу двигалась гружёная повозка. Рогач, светлый, с густой чёрной гривой, легко её нёс. Рядом с возницей сидел мальчишка.

Поравнявшись с путниками, возница придержал рогача.

– Папа, папа, смотри – зверь! – сказал мальчишка, указывая пальцем.

– А ну уймись!.. Да улыбнётся вам Двуликий, путники!

– Да не оставит он и тебя, – откликнулся человек.

– Откуда такие будете?

– Шуты-потешники мы, со Сьёрлига.

– Гляжу, досталось вам крепко, – покачал головой возница. – И стоило в такую даль тащиться? Время у нас не то, чтобы потешать народ.

Ашша-Ри закаменела, не оборачиваясь. Шогол-Ву уткнулся в воротник.

Нептица закричала тонко, протягивая лапу за прутья, будто надеялась, что встречные её освободят.

– Да в Жерновках не свезло, – охотно пояснил человек. – Эти двое нахлебались браги и давай чудить. Вот этот, башка тупая, давай куплеты про Свартина откалывать. Думал, людям понравится, а они там вроде как и не против, что теперь под началом Свартина ходят. Хотели миром решить, да его на местного парня вывернуло, тот не стерпел, и пошло-поехало.

Его собеседник прищёлкнул языком, покачал головой. Сын дёрнул его за рукав.

– Папа, папа, а почему она кричит?

– Да голодная, – ответил человек.

– А можно, я дам ей хлеба?

– Не лезь к людям, Тонне.

– Да можно, можно, – охотно согласился человек. – Эта всё жрёт, что не приколочено, и всегда мало.

Дважды просить не пришлось, мальчишку как ветром сдуло с передка. Пошарив в котомке, он протянул нептице ломоть. Та принюхалась, взяла осторожно. Проглотила, задрав морду, просунула сквозь прутья клюв, заскребла лапой: ещё!

– Хорошая! – засмеялся мальчишка и отломил ещё кусок. – Как её зовут?

– Тва... – начал человек.

– Хвитт, – твёрдо сказал Шогол-Ву.

– Хвитт, – поправился его спутник.

– Поехали, Тонне, – окликнул возница. – Нас ждут.

Мальчишка протянул руку к клетке, отдёрнул. Осмелившись, всё-таки погладил белые перья.

– А что она умеет?

– Жрёт, гадит. Ну, танцует ещё.

– Вот бы поглядеть! Ну, как танцует.

– Задаром не выступаем, – подмигнул ему человек.

– Тонне, – сказал возница уже сурово. – Едем!

Мальчишка со вздохом полез на передок.

– Да пошлёт вам Трёхрукий удачу на пути, – скупо кивнул его отец. Сжав губы, взял поводья.

– Да не обойдёт он удачей и вас!

Встречные отъехали, и можно было расслышать, как возница выговаривает сыну:

– Ты зачем полез к голодранцам этим?

– Я хотел покормить!..

– «Хотел», «хотел»! А что наш обед им швырнул, ты подумать не хотел? Сиди теперь голодный!..

Что ответил мальчишка, уже не было слышно.

– Вперёд, убогие! – воскликнул человек, подхлёстывая рогачей, и они поплелись неохотно.

– Ещё раз, – процедила сквозь зубы Ашша-Ри, – ты наплетёшь такую чушь, и я отправлю тебя к ушам богов.

– Отправишь, ага. А что надо было сказать, правду? «Добрый путник, у меня тут пара выродков». Так, что ли?

Ашша-Ри привстала, сдёргивая повязку, и потянулась к ножу, забыв, что он теперь не у неё.

– Тихо! – воскликнул человек. – Ещё кого-то несёт.

С ними поравнялся одинокий всадник.

– Да улыбнётся вам Двуликий! Что ж с вами стряслось-то, люди добрые?

– Да не оставит Двуликий и тебя! А это, значит, завернули мы в лесок по нужде, а с ветки древесник прям на голову свалился. Бешеный, наверное. Вот, ребят подрал.

– Ох, беда какая! Ну, ты их лекарю покажи. А зверя чего с собой тащите?

– Так мы шуты-потешники. Поём, пляшем, зверь танцует. Теперь, правда, беда – этой только и остаётся, что подаяние просить. Это если ещё выживет. Что-то они чудные стали после того, как их покусали.

– На, держи вот, – сказал встречный, и что-то звякнуло. – Ну, пусть вам Трёхрукий удачу пошлёт, бывайте.

– Да не обойдёт он удачей и тебя, за помощь твою и доброту!

Всадник отъехал, и Ашша-Ри, обернувшись, зашипела:

– Ты, знающий мать! Я отрежу тебе язык!

– А я что? – развёл руками человек. – Про куплеты ей не нравится, про древесника не нравится, а что тогда? Ишь, нежная какая!

Когда Двуликий стоял на краю холма, готовясь уйти, путники добрались до каменоломни. Отсюда было подать рукой до Каменного Моста.

Когда-то здесь протекала большая река. Говорили, и Голубое Сердце тогда тянулось едва ли не на всё Приозерье. Правда или нет, кто теперь скажет. Река обмелела до того, что лишилась имени, а мост ещё долго стоял, но потом разобрали и его. Осталась только память да название городка, менять которое люди не захотели.

Шогол-Ву однажды был здесь. Давным-давно, в другой жизни, провожал торговцев из Южного удела. Как всех юных, старшие брали его с собой, чтобы знал тропы.

Тогда стражи у городских врат не вставали даже, лишь кивали лениво и махали рукой: проезжайте! И бутыль с вином почти не прятали. При виде детей тропы, правда, насторожились, но те в город и не пошли. Взяли плату, что причиталась, и дорога повела их на север, через Приречье, к Косматому хребту.

А сейчас привратники стояли, цепко оглядывая каждого.

– Зря пришли сюда, – сказал Шогол-Ву.

– Не поворачивать же теперь, у всех на виду. Вы рты прикройте, а я за троих скажу.

Нептица фыркнула. Она устала бороться с прутьями, легла, уткнула клюв в перья. Лишь иногда приоткрывала чёрный глаз.

Стражи пропустили телегу с бочками и дали знак человеку, чтобы подъехал ближе. Тот хлестнул заморённых рогачей.

– Да улыбнётся вам Двуликий... Теперь уж, пожалуй, Одноглазый. Кто такие, откуда, чего так поздно?

– Да не оставят Двуликий с Одноглазым и вас! Потешники мы, со Сьёрлига. Путей не знаем, насилу добрались.

– Аж со Сьёрлига? А у нас что забыли?

– А мы там уже всем надоели. Вот, думали поглядеть на Разделённые земли и себя показать.

– Не такие они теперь и разделённые. До вас слухи не доходят, что ли?

– Да слышали вроде, что Свартин из Междулесья наложил свою руку на весь людской Союз. Так и что с того, разве люди от этого стали меньше пить и веселиться?

– Людской? Выше бери! Косматый хребет теперь тоже наш.

Ашша-Ри дёрнулась, стиснув зубы. Шогол-Ву придавил её руку, не дал обернуться.

– И Запретный лес нашим будет, – похвалился страж.

– Так-то оно так, – осторожно сказал его товарищ, – но как по мне, лучше б мы к детям леса не лезли.

– Так и не лезли б, кабы они за границами следили! А то сдвигают, сдвигают – давно пора было лишнее вырубить! Ладно, не знаю, как ты, а я домой хочу.

Подняв фонарь, страж обошёл повозку. Присел, заглянул под днище. Посветил в лицо двоим, что сидели позади.

– А с вами-то что стряслось?

– Говорю же, дорог не знаем, – откликнулся человек. – Вот у Малых Колдобин и перевернулись. Тогда ещё подморозило, эти себе головы и раскроили. Но ничего, крепкие, оклемаются. Их уже и били, и древесник когтями рвал...

– Ладно, – прервал его страж. – А зверь чего? Беспорядка не учинит?

– Да ни в жизни! Он с нами с того дня, как яйцом ещё был. Зажарить думали, а вот этот вцепился. «Это, – говорит, – Хвитт, он мне нравится, так что вот вам, а не ужин...»

– Проезжайте уже, – махнул рукой страж. – Но чтобы в Новом городе не показывались, ясно? Вам и Старого хватит. Живо, живо, запирать будем!

Человек хлестнул рогачей.

– А запираетесь-то чего? – спросил он. – Вроде ж уже всё спокойно?

– Так сверху приказано, а больше вам знать не положено. Давай уже, не задерживай!

– Сам бы рад быстрее, да видите, какие клячи. Да пошлёт вам Трёхрукий удачу!

– И вас пусть не обойдёт своей милостью.

Повозка немного проехала по главной улице, освещённой тусклыми фонарями, и свернула в черноту. Каменные дома обступили тесный, двум телегам не разойтись, проулок. Здешний мрак разгоняли где свеча на окне, где огонь у входа в погребок. Слабый, за закопчённым стеклом.

Смердело кислым и порченым. Варевом из хрящей, тухлой рыбой, гнилыми очистками. Тянуло дымом. Пропитываясь этим всем, болталось на верёвках бельё.

В тёмных окнах переговаривались люди, свесившись над переулком.

– О, гля, кого несёт, – икнул один, взмахнув кружкой.

Шогол-Ву ощутил, как что-то пролилось на плечо, брызнуло на лицо.

– Э-э, кто такие будете? – крикнул второй.

– Шуты-потешники мы. К постоялому двору верно еду, или сбился я?

– Да, – откликнулись из тьмы.

Послышался звук плевка.

– Езжай дальше, не ошибёшься. Порадуйте старого Ламме! А то с поры жёлтых листьев у него и гостей нету.

– Эй, а меня потешить? – донеслось возмущённое.

– А ты не выпади гляди, как в тот раз. Вот потеха будет, если шею свернёшь!..

Раздался хриплый смех.

Повозку затрясло на разбитой дороге, накренило. Дома расступились, открывая место, где можно было поставить телегу под навесом и привязать рогачей. Один-единственный фонарь слабо горел у двери. Даже Одноглазый и то давал больше света.

– Вот оно, – сказал человек довольно. – «Под хвостами рыжухи». Название этой дыре в самый раз, но сейчас я и этому рад. Выспимся, отмоемся и дальше двинем. Ну, чего расселись? Давайте, привязывайте этих кляч. Я уже достаточно потрудился.