Текст книги "Ты — любовь"
Автор книги: Оливия Уэдсли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
Оливия Уэдсли
ТЫ – ЛЮБОВЬ
Глава I
– Ты попросту делаешь из мухи слона, во всяком случае, незачем подымать такой чертовский шум из-за того, чего ты не в силах изменить, – сказал Лоринг.
Он поднялся, подошел к зеркалу, поправил галстук, провел рукой по своим густым, мягким волосам, затем обернулся и, взглянув на Селию, продолжал:
– В конце концов, чем ты недовольна, детка? Ты узнала, что я добываю средства к существованию азартной игрой, что я профессиональный игрок! Хорошо, но что же из этого? Ведь не устраиваешь же ты скандала из-за того, что за обедом рядом с тобой сидит биржевой спекулянт или тебе случается танцевать с дрессировщиком. Отец Арчи Маршала – глава самой большой жульнической организации букмекеров «Леви и Каршелтан», спекулирующей на бегах; однако ты все же мечтаешь о молодом Арчи и…
– Ни о ком я не мечтаю, – возразила Селия. – О, если б я умела мечтать! Я не умею, потому что я до сих пор не встретила никого, кто заставил бы меня поверить, что он достоин этого. Впрочем, раньше я думала, что ты такой, а теперь…
Она подошла к окну и остановилась там, рассеянно глядя на оживленное движение вокруг Беркли-сквера и на ярко-красные громады домов Пикадилли.
После долгих лет, проведенных в школе, Лондон показался ей прекрасным, как волшебная сказка, ставшая действительностью, а теперь…
И Лоринг казался раньше таким удивительным, веселым, необыкновенно благородным…
«Бери все, что хочешь, все, что тебе нравится, детка, но только, ради Бога, покупай все в хороших магазинах и не приобретай дешевой дряни», – говорил он всегда.
Пару раз он ездил вместе с ней покупать платья и шляпы, и пленительно улыбающиеся и кивающие модели стали улыбаться и кланяться еще пленительней.
Обаяние Лоринга как-то особенно действовало на окружающих. В его присутствии все оживлялись. Он был такой большой и крепкий, и необычайно жизнерадостный; казалось, он не умеет сердиться: он постоянно улыбался или пожимал плечами и никогда не придавал значения мелочам.
Слуга Риккетс, бывший его денщиком еще во время войны, следовал за ним повсюду и был предан ему, как собака. При крике Лоринга: «Алло, Рикки!» – он весь съеживался от волнения, и его бледное лицо загоралось жадным любопытством.
Рикки пострадал на войне во время газовой атаки, и у него до сих пор бывали тяжелые припадки; кроме того, он был контужен в голову и ему иногда изменяла память.
«Но он славный парень и вряд ли найдет такую должность как у меня», – говорил о нем Лоринг.
У Лоринга было бесконечное множество друзей, которые постоянно толпились в его большой квартире: веселые, очень изящные мужчины и прекрасно одетые женщины – женщины, которые рассеянно улыбались Селии и тотчас же забывали о ней в первое время по ее возвращении домой. Но потом, по мере того, как появлялись заказанные Лорингом платья, приветливо говорили ей: «Какое у вас прелестное платье, детка! Где вы его заказали?» Селия всегда охотно называла магазин и прибавляла обычно, что это вкус Лоринга.
По утрам она с Лорингом ездила кататься верхом – быстрым галопом через Ричмондский парк. Они выезжали из дому в автомобиле; оседланные лошади уже ждали их, и две минуты спустя они мчались во всю прыть по блестящей влажной траве.
Остальным временем Селия могла распоряжаться по своему усмотрению, если они не были никуда приглашены. Лоринг иногда брал Селию на такие сборища, и она встречала там людей того же сорта, на этот раз с моноклями в петлицах прекрасно сшитых фраков и в котелках, отлично сидящих на их напомаженных головах.
Все они нравились Селии, и она обожала Лоринга до вчерашнего вечера.
Все случилось так внезапно и так ужасно просто. Она была в театре с миссис Кердью. На обратном пути миссис Кердью сказала: «Вы можете идти спать, дорогая. Я посмотрю только, кому сегодня везет».
Миссис Кердью Стефания – единственная женщина, которую Селия хорошо знала, была большим другом Лоринга. В прошлом Лоринг был товарищем ее мужа и после войны, которая сделала Тривора калекой, вел все его дела.
Стефания была очень хороша собой, прекрасно одевалась и, казалось, жила только для бедняжки «Бенни», как все звали Тривора.
У них была маленькая, прекрасно обставленная квартирка около Шенхердского рынка; самое миниатюрное жилище, которое только могут иметь двое. Раз в неделю Лоринг и другие знакомые приходили к ним играть в бридж.
У Стефании были очень ясные, голубые глаза, темные волосы и очаровательная улыбка. Она относилась к Селии по-дружески и обсуждала с ней множество вопросов: болезнь Бенни, их материальные затруднения; но большая часть времени постоянно уделялась словам, поступкам и внешности Дона, которому было семь лет, веснушчатому, бесстрашному и очаровательному.
В тот вечер последние слова Стефании, которые она бросила через плечо, подымаясь по лестнице, были: «Вы придете за Доном завтра, в три, дорогая?» Селия шла за ней, с наслаждением вдыхая разлитый в воздухе тонкий аромат сирени – любимых духов Стефании.
Поцеловав ее на прощание у дверей гостиной, Селия заметила в слабоосвещенной комнате длинный стол с маленьким ковшиком для денег, употребляемым при игре в chemin de fer, она узнала несколько лиц, но так как «железка» была обычным явлением и ее мало интересовала, она, не останавливаясь, поднялась к себе.
Лоринг отвел ей самую красивую комнату: маленькая серебряная кровать (серебряное плетение, вделанное в узкие рамки из матовой сикоморы), кремовые стены, изящные занавеси и немного старинной мебели, темной и тусклой.
Селия подошла к овальному зеркалу и встретила взгляд своих серьезных, темных глаз; у нее были очень длинные ресницы и стриженые вьющиеся волосы, разделенные, как у мальчика, сбоку узким пробором.
Женское чутье Селии подсказало ей, что она «радует глаз», как шутливо говорил Лоринг. Но она не знала, что Лоринг сказал Стефании: «Девочка обещает стать красавицей, когда подрастет и научится держаться».
Это было год тому назад. Теперь Селия приобрела известное самообладание, не смущалась и не краснела больше так мучительно, как раньше, если кто-нибудь заговаривал с ней.
– Вы знаете, что напоминает мне ваша сестра? – спросил кто-то Лоринга и, не ожидая ответа, продолжал: – Она похожа на один из тех весенних цветков с длинным названием, как, бишь, он называется? Он, как будто, может погибнуть даже от легкого дуновения ветра. Кажется, анемоны, что ли? Они удивительно красиво окрашены. Так вот и она: вся соткана из сияния и ярких красок, а вместе с тем очень хрупкая и миниатюрная.
– Ударились в поэзию? – усмехнулся Лоринг, потом прибавил: – Вы правы, Гектор. Но Селия только выглядит хрупкой и нежной, в действительности же она очень крепкая девушка.
– Другие женщины из зависти будут говорить, что она красится, – весело заметил Гектор, – у нее такой изумительный цвет лица, что кажется неестественным.
Когда Селия потушила свет и разделась, к ней донеслись звуки оркестра. Она накинула тонкий шелковый пеньюар, подошла к окну и опустилась около него на колени. Летняя ночь была дивно хороша, где-то танцевали; Селия могла различить полосатый, алый с белым, тент, полосу красного ковра и окна верхнего этажа большого дома напротив, отбрасывавшие продолговатые золотые блики света на сквер.
Отзвуки музыки, мысль о сладком забытьи танца, бархатная мягкость июньской ночи разогнали ее усталость. Она вскочила и, бесшумно двигая маленькими белыми ножками, начала танцевать.
Когда она остановилась, музыка еще продолжала играть. – Не хотите ли вы мороженого? – вежливо спросила она, обращаясь к себе, – и прибавила: – Возьмите, пожалуйста… или, может быть, фруктов?
Она вышла на площадку лестницы и прислушалась: дверь в гостиную была закрыта; нигде не было видно ни единой души. Она быстро сбежала вниз по лестнице, покрытой толстым ковром, и вошла в маленькую столовую. Дверь была открыта, и в комнате горела только одна лампа. Входя, Селия услышала подавленный стон.
Она увидела человека, стоявшего на коленях около стола, с головой, склоненной на протянутые вперед руки. Селия подошла к нему и дотронулась до одной из этих стиснутых рук.
Он сильно вздрогнул и одним прыжком поднялся на ноги. Его лицо было мертвенно-бледно, глаза горели.
– Кто вы? – спросил он. – Что вам нужно?
– В чем дело? – возразила Селия так же просто. – Вы больны?
– Вы, вероятно, сестра Лоринга, – сказал он. – Если так, то для вас не будет новостью то, что ваш брат только что разорил меня окончательно. Я пришел сюда, чтобы застрелиться, но у меня не оказалось патронов. Бессмысленность этого поразила меня еще больше, чем моя потеря и низкое, бесчестное поведение вашего брата!
– Бесчестное поведение? – Селия вспыхнула. – Лоринг никогда не поступал бесчестно! Кто вы такой и как вы смеете говорить мне такие вещи? Вы не должны были играть, если…
– Если я не хотел? Сколько здравого смысла в ваших словах. Проклятая истина! Но я хотел играть ради игры, а вовсе не ожидал, что попаду в руки к профессионалам! – с горечью воскликнул он.
Со странно отвисшей челюстью он бессмысленно уставился на Селию, затем вдруг бросился в сторону, уронив на пол маленький револьвер.
За дверью послышались шаги, и кто-то вошел в комнату.
Почти не отдавая себе отчета в том, зачем она это делает, Селия спряталась за мягкими плотными занавесями.
Из своего убежища она услышала очень спокойный и приятный голос Лоринга:
– Мне казалось, я слышал здесь голоса. Вы уже уходите? Мне очень жаль, Брекенридж, что вы так к этому относитесь. Но раз вы продолжаете придерживаться этой точки зрения и настаиваете на вашем обвинении – ничего больше сделать нельзя. Я могу только повторить…
– Ложь, которую я уже слышал, – перебил Брекенридж. – И вы всегда выигрываете! У меня нет выхода, я это осознаю; но, клянусь, прежде чем я дойду до окончательного разорения, я отомщу вам!
Селия услышала глухой удар, потом быстрый вздох и голос Лоринга, изменившийся до неузнаваемости:
– Убирайтесь вон отсюда!
Брекенридж рассмеялся:
– Я ухожу. Я просто не догадался, что вы никогда не изберете прямого пути и что вы всегда вооружены, чтобы защитить свою драгоценную особу. Но ваш рот будет носить хотя бы некоторое время знак моей расплаты. Я ухожу, вы можете опустить револьвер.
Селия услышала пересекающие комнату шаги, потом проклятие, смех и звуки ударов.
– Теперь вы получите хоть небольшое наказание, мошенник! – с этими словами Брекенридж, выбив из рук Лоринга револьвер, бросился на него. Они стали бороться, как объятые ненавистью или страхом люди.
Селия увидела нового Лоринга – человека с жестоким лицом и дикими глазами; казалось, прежний приветливый, улыбающийся Лоринг никогда не существовал. Его губа была рассечена, и из нее все время капала кровь.
Брекенридж дрался с ожесточением. Он был так ослеплен злобой, что большая часть его ударов не достигала цели. Охваченный страстным желанием отомстить Лорингу, он совершенно забыл о самозащите. Воспользовавшись этим, Лоринг изо всей силы ударил его снизу в подбородок. Брекенридж зашатался и, потеряв сознание, упал.
Лоринг выпрямился и, тяжело дыша, позвонил.
Вошел Рикки.
Лоринг отрывисто сказал:
– Брекенридж следил за нами. Этот дурак Кемпьен небрежно передернул и промазал. Брекенридж заметил это. Он проиграл в прошлый раз две тысячи фунтов, и я уже получил деньги по его чеку. Сегодня он хотел хоть немного отыграться. Я думаю, он ничего не сделает. Отвези его домой, Рикки, но раньше дай мне чего-нибудь выпить.
Он выпил рюмку коньяка, потом подошел к зеркалу и, внимательно разглядывая себя, стал вытирать лицо носовым платком, смоченным в холодной воде.
Рикки, с заострившимся от волнения лицом, склонился к Брекенриджу и положил его голову к себе на колени.
– Он – брат лорда Хайса, – сказал Лоринг, – их трое: сестра и вот этот парень, и все трое бедны, как церковные мыши. Старик еще жив, но не дает им ни полушки. Мне кажется, его дело скверное. Он потерял немного крови в этой драке и, надо полагать, что благодаря этому его ярость утихнет. Брызни на него водой, Рикки, приведи в себя и немедленно отвези домой. Я должен привести себя в порядок и затем снова вернуться к игре.
Он мельком взглянул на лицо лежавшего без сознания. Потом вышел своей легкой походкой, бесшумно прикрыв за собой дверь.
Селия покинула свое убежище и вышла на середину комнаты. Рикки поднял голову и, увидев ее, выругался про себя.
Брекенридж на полу пошевелился и вздохнул.
Селия опустилась на колени рядом с Рикки. Шепотом она спросила:
– Рикки, значит, это правда?..
Он взглянул на нее с угрюмой нежностью; лицо его было озабочено.
– Значит, Лоринг шулер? – прошептала Селия.
Рикки ничего не ответил. Вместо этого он занялся Брекенриджем, который внезапно открыл глаза и, встретив взгляд Селии, неожиданно немного по-детски улыбнулся.
Селия поднялась, открыла дверь и, не заботясь о том, что ее могут увидеть, прошла к себе.
Она просидела всю ночь у открытого окна; и когда заря разбросала по сизо-серому небу множество ярких лепестков – розовых, золотых, белых и аметистовых – рухнул последний камень волшебного замка, в котором она жила до сих пор с Лорингом.
Теперь они встретились при свете дня. Если не считать рассеченной губы, Лоринг был таким, как всегда, – красивым, беззаботным и веселым.
Прошедшая ночь принесла ему много неприятностей: на рассвете между ним и его партнерами произошла крупная размолвка, а утром Рикки сообщил ему, что «мисс Селия знает».
Лоринг выпил кофе и, не откладывая дела в долгий ящик, в халате, с сигарой в руке поднялся к Селии.
Войдя к ней, он сразу же понял, что она знает все; он присел на край кровати, покрытой белым шелковым одеялом, и сказал:
– Доброе утро, детка! Рикки сказал мне, что ты вчера ночью была в столовой. Мне очень жаль.
Он внимательно наблюдал за ней все время. Бедняжка, она приняла это слишком близко к сердцу; очень странно, что девушки бывают так наивны, это создает массу неприятностей; даже если бы девушки не были так наивны… но он сумеет успокоить ее, она поплачет хорошенько, и все-таки выслушает его.
Селия печально глядела на него широко открытыми, совершенно сухими глазами.
– Лоринг, ты шулер?
Несмотря на все свое самообладание, выработанное превратностями суровой жизни, при этом вопросе краска залила его холодное смуглое лицо.
– Нет! – солгал он, зная, что Селия поняла, что он лжет.
– Тогда Генри Кемпьен? И ты знаешь это? – настаивала она.
Лоринг встал и остановился около камина с незажженной сигарой в зубах. Медленно, отчеканивая каждое слово, он сказал:
– Послушай, Селия! Человек, добывающий себе средства к существованию на зеленом столе, не может избежать обвинений со стороны общества. Этого нельзя изменить. Многие считают, что все профессиональные игроки – мошенники.
– Этот Брекенридж хотел застрелиться, – перебила Селия, – у него случайно не оказалось патронов, вот почему он не сделал этого.
Лицо Лоринга резко изменилось: слегка презрительное выражение сменилось злобой.
– Щенок! – процедил он.
– Лоринг, – чуть слышно сказала Селия. – Это все, что тебя беспокоит в данном случае?
Разговор продолжался еще долго в том же духе. Наконец, Лоринг ушел, хлопнув дверью.
Потом они встретились и опять начали сначала. Во время последнего разговора с братом Селия поняла, что ее попытки изменить взгляды Лоринга ни к чему не приводят и только раздражают его.
Он подошел к ней и, обняв, сказал:
– Вот что, детка, я ведь знаю, что для тебя это было большим потрясением. Мне очень, очень жаль – поверь мне!
Он еще много говорил в том же духе и Селия как-то по-новому посмотрела на плотный шелк его рубашки, прекрасную обстановку (Лоринг любил красивые вещи), массу цветов, присланных из деревни. Она мало что уловила из всей длинной речи Лоринга.
Но зато она поняла правду: Лоринг был шулером. Жил этим и всегда будет жить так. Каждое платье и шляпа, которые она носила, были оплачены чьими-то проигрышами.
У нее больно сжалось сердце, когда Лоринг произнес: «Все будет в порядке, если только ты захочешь согласиться со мной».
Наконец, он ушел играть в теннис, и Селия осталась дома одна. Она прошла в комнату, где обычно происходила игра. Там, в углу, скрытый шелковой портьерой, стоял сейф.
«Как странно, что до сих пор Лоринг не возбуждал во мне никаких подозрений», – с легким презрением подумала она.
Вот уже целый год, как она дома, и большую часть времени они провели в Лондоне. Но, перебирая в памяти прошедшие годы, Селия вспомнила, что Лоринг проводил каникулы в таких местах, где крупно играли.
«Мне восемнадцать лет, – подумала она, – и я не так уж глупа, однако, мне и в голову не приходило»…
Подойдя в сейфу, она вдруг заметила, очевидно, случайно оставленный маленький позолоченный ключик. Селия открыла сейф и вынула оттуда записную книжечку и связку банковских билетов и чеков.
Было уже шесть часов, когда она захлопнула книжечку. Она намного стала старше за это время.
Положив книжечку на место, Селия заперла сейф и поднялась; в руках у нее было около двух тысяч фунтов, которые она решила отдать Брекенриджу. Она хотела попросить Стефанию Кердью приютить ее до тех пор, пока она не сумеет найти себе подходящей работы.
Когда такси мчало ее по Пикадилли, улицы были запружены народом. Империалы[1]1
Империал – верхняя часть омнибуса.
[Закрыть] омнибусов были набиты. Все казались Селии счастливыми и радостными.
В первый раз за все время Селия заплакала. Здороваясь со Стефанией, она еще улыбалась сквозь слезы.
Стефания была уже предупреждена о случившемся. Она выслушала Селию молча, ласково глядя на нее. На ее губах играла немного ироническая усмешка. Потом она сказала:
– Дорогая моя, il faut de tout pour faire un monde[2]2
Для того, чтобы создать мир, нужны всякие люди.
[Закрыть]. Пока жизнь идет, люди будут безумствовать и рисковать многим, и вы увидите, что и лучшие из нас наделены дурными качествами. Разве благородство Лоринга, его снисходительность, верность друзьям, искренняя любовь к вам не искупают того, что вам кажется таким ужасным?
Краска сбежала с лица Селии, когда она взглянула на Стефанию.
– В той книжечке были вырезки из газет, – сказала она медленно, – где говорилось об облавах и о людях, вернее, мальчиках, которые застрелились.
– Но вы не можете обвинять во всем только Лоринга?! Вы должны быть снисходительней! – воскликнула Стефания.
Селия встала: краска вновь вернулась на ее щеки, и лицо ее ярко пылало.
– Я лучше уйду.
Поцеловав Стефанию и Дона, она сбежала по лестнице и, стараясь казаться спокойной, весело крикнула снизу:
– Не беспокойтесь! Я сама открою дверь.
С пылающими щеками и высоко поднятой головой она прошла на Керзон-стрит и опустилась на скамью в Гринпарке, чтобы собраться с мыслями.
Одно было для нее ясно: она не могла больше жить на деньги, добытые таким путем.
«За многое можно взяться, – думала она, – в конце концов, жизнь – это только приключение. Сцена, кино, большие магазины – я уверена, что найду что-нибудь подходящее».
Потом она вспомнила вдруг, как волновался Лоринг и как он был нежен с ней во время ее болезни. Это было в начале осени, и он был приглашен на охоту в Йоркшир. Когда она заболела, он отказался от поездки и целые дни проводил около ее постели, болтая с ней, читал ей вслух, покупал цветы и подарил прелестную собачонку… Стефания сказала: «Даже лучшие из нас обладают дурными качествами», – а худшие, казалось, были наделены наилучшими.
Внезапно Селия почувствовала, что по ее лицу текут слезы. Она сидела в мягком полусвете сумерек и оплакивала свою любовь к Лорингу, прежнее счастье, прежнее доверчивое неведение.
Когда она поднялась, было уже совсем темно; листья трепетали и при свете фонарей рисовали причудливые узоры на песке. В конце концов, ей придется вернуться на Брутон-стрит и остаться там, пока она не найдет работы; и ей придется сказать Лорингу, что она вернула Брекенриджу деньги.
«Хайс – или ангел, или настоящий дьявол, а вернее всего, и то, и другое вместе, и поэтому он – самое обаятельное существо, которое я знаю», – говорила о нем его тетка.
Хайс, уютно устроившись около нее в кресле, глядел на нее с любовью.
Вероника жила в «Браншес» со дня смерти его матери, и Хайс обожал ее.
Поднявшись с кресла, он остановился перед ней. Каковы бы ни были его недостатки, в отсутствии привлекательности его нельзя было упрекнуть. Под лучами заходящего солнца его темно-каштановые волосы загорелись золотом. Когда он улыбался, его зубы на смуглом лице сверкали белизной; он был безупречно сложен, жизнерадостен и очень красив. Достав из кармана папиросу, он закурил.
– Ты обязательно должен уехать сегодня вечером, Ричард? – спросила его тетка.
Хайс улыбнулся.
– Должен обязательно – звучит, пожалуй, слишком серьезно, дорогая! Дело в том, что у меня свидание.
Он уставился на содержавшийся в образцовом порядке сад, разбитый перед террасой, и на длинную, тенистую аллею парка, сливавшуюся с закатным небом.
– Удивительно, почему это люди всегда делают что-нибудь такое, что не доставляет им особенного удовольствия, но что они любят все же достаточно для того, чтоб не избегать этого? – лениво протянул он.
– Останься здесь, мы пообедаем на террасе, а потом будем играть в карты, – предложила тетка.
Темно-серые глаза Хайса сделались на мгновение задумчивыми, потом он сказал, повернувшись на каблуках:
– Невозможно, тетя, милая! – и ушел.
Полчаса спустя он уже сидел в своем автомобиле, а еще через час был в Кингстоне; в четверть девятого он остановился на Джордж-стрит.
Выйдя из автомобиля и бросив взгляд на открытое окно комнаты брата, он свистнул. В ответ послышался такой же свист.
Хайс улыбнулся и быстро поднялся наверх.
– Алло, Робин, как дела? – спросил он входя. На пороге он остановился, глаза его быстро сузились, но он ничего не прибавил.
Брекенридж, занятый упаковкой чемоданов, поднял голову и отрывисто сказал:
– Я сам виноват! Мне ничего другого не остается, как бежать! Я проиграл две тысячи фунтов – все, что у меня было.
– Кому? – спросил Хайс спокойно.
Брекенридж покраснел, и в его глазах появилось виноватое детское выражение, как тогда, когда он встретил взгляд Селии.
– Лорингу. Ты мне говорил, что он – мошенник. Я не поверил. Теперь я все там спустил.
Хайс подошел к брату:
– Две тысячи? – переспросил он. – Конечно, тебя обобрали эти негодяи! Давай соберем сегодня друзей и накроем эту шайку. Мы не можем вернуть твои деньги, но мы можем показать Лорингу и компании, что мы о них думаем. Кстати, – он присел на край стола, болтая ногой, – куда ты думаешь ехать?
– В Южную Америку. В шахты, – тихо сказал Роберт.
Хайс одобрительно кивнул головой, не сводя блестящих глаз с лица брата. Он любил Роберта больше всего на свете. Он был моложе Хайса на десять лет, ему было всего двадцать четыре года. «Это было безумием – определить его в гвардейский полк и надеяться, что он сумеет свести концы с концами, не имея никакого дохода», – подумал Хайс.
Сам он жил на деньги, получаемые от отца, и был всегда в долгу. Его необычайная популярность помогала ему сокращать расходы, и он всегда был «в порядке», как он говорил себе.
Кивнув головой в сторону спальни, он сказал:
– Приведи себя в порядок и пойдем обедать. Так как ты скоро уезжаешь, мы постараемся использовать оставшееся время.
Когда Роберт вышел из комнаты, Хайс опустился в кресло, напряженно вглядываясь в мягкую туманную темноту летней ночи. Он глубоко страдал при мысли, что может потерять Роберта. Его охватило желание отомстить за брата.
После обеда они поехали на танцевальный вечер. Около часа ночи они с несколькими приятелями позвонили у дверей Лоринга. Их впустил Рикки. Хайс двумя прыжками взбежал по лестнице, другие вслед за ним.
Когда они ворвались в гостиную, кто-то свистнул. Лоринг быстро сказал:
– Полиция, нас накрыли. Сюда, здесь выход.
Хайс зло рассмеялся:
– Нет, мой друг, этот номер не пройдет! – С этими словами он бросился на Лоринга, но в это время потух свет. В наступившей темноте кто-то изо всей силы ударил Хайса по голове и плечам.
«Да, это настоящие разбойники!» – подумал Хайс, схватившись за голову; при мысли, что и Роберт мог так же попасться, у него сжалось сердце.
Подняв голову, он заметил, что стоит за портьерой и что окно за его спиной открыто. Он выпрыгнул из него в маленький садик, нашел калитку и очутился в каком-то гараже. Испытывая сильную боль в голове и плечах, он кое-как добрался до Джордж-стрит и нетвердым шагом поднялся по лестнице.
В комнате Роберта было темно. Хайс повернул выключатель и в изумлении замер на пороге.
На кушетке, свернувшись клубочком, спала девушка. Ее темные локоны разметались на белой подушке, а на губах играла прелестная улыбка спящего ребенка.
Она была очаровательна. У Хайса сразу прошла головная боль, и он ощутил необычайную легкость и подъем духа.
Тихонько рассмеявшись, он наклонился к кушетке и поцелуями разбудил девушку.
