Текст книги "Магистр ее сердца (СИ)"
Автор книги: Оливия Штерн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Энола Дампи умолкла, а Мариус подумал с невольным уважением, что, какие бы отношения не связывали эту женщину с королем, представителем гильдии она стала не на пустом месте.
– Хорошо, – Флодрет откинулся на спинку стула, – это добрые вести, Энола. Вы меня порадовали. Следующее, что я бы хотел обсудить с вами, это вопросы безопасности королевства.
И выразительно посмотрел на Фаэра.
Тот поднялся.
– Ваше величество, в нашем распоряжении тридцать боевых магов. Подчеркну, обученных магов.
Понятное дело, сделать тридцать магов при отсутствии свободной магии – та еще задачка. Далеко не все могли пережить процедуру "слияния с Пеленой", как ее именовал Магистр…
– А у вас сколько, в Святом Надзоре? – Мариус встретил колючий взгляд короля.
– Сотня. Примерно сотня стражей, и десять приоров, по количеству крупных земель.
– Фаэр, в Надзоре изготавливали магов куда более успешно, – король усмехнулся, а Фаэр даже не побагровел. Позеленел. Метнул в Мариуса совершенно испепеляющий взгляд.
– Просто у бывшего Магистра было больше опыта в этом деле, – сказал Мариус, – и, судя по всему, он не спешил делиться секретами с королем.
– Теперь в этом вообще нет нужды, – Флодрет махнул рукой, – по-хорошему, нам всем следует заняться теми магами, которые появились в результате… всего этого. Нужно их обучить, в конце концов, обеспечить жалованьем, приличным жалованьем. Поставить на довольствие тех, что послабее. Коль скоро нам неизвестно, чего ждать из земель за Пеленой, могут пригодиться все.
– Простите, Ваше Величество, я всегда считал, что лучшая защита – это нападение, – проскрежетал Фаэр.
– Да что вам спокойно не сидится-то? Я же сказал уже, Фаэр, что война – это последнее, на что я пойду.
– Но золото…
– Оно никуда не денется, – в голосе короля вновь угрожающе звякнул металл, – я уже говорил, что не собираюсь воевать. Земли Порядка самодостаточны, здесь есть все, что нужно для спокойной жизни.
– А если они нападут первыми?
Флодрет пожал плечами.
– Этого никто не может предсказать. И, что уж там… Было бы очень неплохо иметь на руках каких-нибудь ценных заложников, что ли. Залог мира, да. Но у нас их пока нет, а где взять – не знаю. Поэтому мы возьмем на вооружение выжидательную тактику. А если они сами захотят прийти и обсудить – то я буду только рад. Полагаю, переговоры – лучший способ прийти к взаимовыгодному соглашению.
Фаэр снова занял свое место и уставился куда-то себе под ноги. Было видно, что он недоволен, и было видно, что вот этот-то субъект с удовольствием бы организовал вторжение в земли за Пеленой, но… Против королевского слова не очень-то попрешь.
– Магистр Эльдор, – негромко произнес король, – я очень рассчитываю, что вы отрядите в приграничные земли по меньшей мере половину имеющихся стражей. Лучше им быть там, чем в Эрифрее.
– Как сочтете нужным, ваше величество, – тут возразить было нечего.
Лишний маг на линии соприкосновения не помешает.
Потому что – король прав – никто не знает, что там на уме у Сантора.
И какой-нибудь ценный заложник не помешал бы.
Выглядит все это, конечно, грязно и мерзко, и как-то недостойно, но… Если выбирать между тем, чтоб остаться чистеньким, и жизнями простых людей… Увы. Умом Мариус понимал, что придется выбрать второе.
Потом слово взяла Энола Дампи. Она выудила один из своих свитков, расстелила по столу, и принялась рассказывать о том, какими способами можно построить защиту на основе артефактов. Мариус слушал в пол-уха, про себя изумляясь уровню подготовки этой самой Энолы, и одновременно думая, думая…
Он думал про Авельрона.
И о том, что отпускать его нельзя. Во-первых, не до конца ясно, что представляет собой брат Алайны в магическом плане. Он ведь был рядом, когда Магистр плеснул во все стороны непомерно тяжелой волной чистой магии. Если у Авельрона были зачатки резерва, то и резерв мог реализоваться изрядный. К тому же, Авельрон был крагхом, не человеком. Кто знает, а вдруг крагхи обрели какие-то отличные от людских магов способности?
Ну, и во-вторых… К несчастью, Авельрону не повезло родиться сыном Сантора. И заложник из него получался просто идеальный. Вряд ли Сантор будет им жертвовать.
Но это было грязно и мерзко, держать в плену Авельрона. Опять же, Алайна спросит. Придется объяснять про магию. И про собственные странные ощущения в присутствии ее брата.
"Я его отпущу, – все-таки решил Мариус, – надо просто убедиться, что Авельрон неопасен. И что Сантор не собирается идти войной на земли Порядка, хотя у тех, кто были крагхами, отношения с людьми могут совсем не заладиться. Но Авельрона нужно отпустить, потому что, если говорить о заложниках, тогда и Алька… она ведь тоже дочь Сантора. Хорошо, что об этом никто не знает".
И, приняв такое решение, даже вздохнул с облегчением.
Все-таки заложник – это совсем подло.
В это время Дампи завершила свой доклад, король, не скрывая, зевнул.
– Ваше величество, – сказал Мариус, – мне кажется единственно правильным шагом отправить послов в земли за Пеленой с предложением провести переговоры. Мы можем сколько угодно здесь сидеть и гадать, что там на уме у тех… Но можем и спросить, чего они хотят.
– Это будет сделано в ближайшее время, – Флодрет рассеянно теребил край свитка, и было видно, что доклад ниаты Дампи его едва не усыпил.
– Хорошо, – Мариус кивнул, – я не думаю, что они нападут, ваше величество. У них сейчас полно своих забот. Они лишились крыльев, а это меняет все. Вообще все.
– Мы по-прежнему не знаем, живы ли твари роя, – пробурчал Фаэр.
– Послы, это все выяснят послы, – Флодрет еще раз зевнул, – я предлагаю завершить совет. По вопросам магии в землях Порядка мы прошлись, вопросы артефакторики обсудили.
В этот миг в дверь осторожно постучали. Фаэр поднялся, открыл. В дверь просунулся человечек в темно-зеленом мундире королевской охраны, что-то передал Фаэру, обменялся с ним парой фраз и ушел. А когда Фаэр повернулся, Мариус понял, что тот весьма доволен.
Впрочем, выражение довольства тут же сошло с физиономии Фаэра, уступая место тревоге.
– Ваше величество, – воскликнул он, – только что… То, чего я боялся. Донесение. Они напали первыми.
ГЛАВА 2. Переезд
Оставшись одна в голубой гостиной, Алька обессиленно опустилась на край дивана. Тот страх, что двумя часами раньше щекотал едва заметно, теперь ворочался в груди беспокойной колючей личинкой. От дурного предчувствия пересохло во рту, как будто что-то совсем нехорошее должно вот-вот произойти. Но ведь… Мариус не даст их в обиду, их обоих?
Она принялась механически расстегивать шубку, все же во дворце было натоплено, потом сняла ее и аккуратно положила на подлокотник дивана. Снова уселась. Разгладила подол платья. Вспомнила, как покупали его, и как она ненавидела Мариуса за то, что заставляет терпеть эту боль, раз за разом разворачивая к той, прошлой жизни, до того, как приор Надзора поставил печать. Она-то ненавидела, а он взял – и изменил весь мир, к добру ли, к худу ли… Алька вздохнула и принялась от нечего делать разглядывать комнату.
Пока что она была совершенно одна, стража осталась по ту сторону дверей. Пить хотелось жутко, но воды не было. Правда, в серебряной вазе красовалась кисть винограда – спелая, нежно-зеленая, и Алька отщипнула ягоду. Вкус оказался почти божественным, она даже зажмурилась, когда на язык брызнул сок. Потом взяла еще ягоду. Может быть, все как-нибудь обойдется, а страхи – это всего лишь глупые страхи?
Она поднялась, обошла комнату. Под одним из окон, на пуфике, внезапно обнаружился альбом с акварелями, и Алька уж собралась взять его и полистать, поскольку сама рисовала, да и вообще, была к картинам неравнодушна, но тут одна из дверей распахнулась, и на пол с громким шорохом полетели свитки.
– Крагхов хвост, – выругался их владелец приятным и низким женским голосом.
Через порог ступила высокая женщина в темно-синем закрытом платье. Часть свитков она все же удержала, но прочие, примерно с десяток, шаловливо раскатились в разные стороны.
– Крагхов хвост, – с чувством сказала она, глядя на такое безобразие, – опаздываю.
У нее приятное лицо, подумала Алька.
Интересно, кто она?
И, не раздумывая, бросилась помогать собирать свитки.
– Пастырь с вами, ниата, я бы и сама управилась, – прозвучало сверху, – мне так неловко… Вечно наберу полные руки, а потом все выскальзывает и падает.
Алька подобрала последний свиток, выпрямилась, подавая собранное незнакомке. И подумала, что у той очень добрые глаза. И очень красивые. К зрачку мохово-зеленые, а к внешней стороне радужки темно-серые. В густых загнутых ресницах. А еще женщина была сильно старше самой Альки, о чем говорили тонкие морщинки на лбу и в уголках глаз.
– Спасибо, – сказала женщина, – я вас никогда здесь не видела. Кто вы?
Тут Алька растерялась. Сказать, что невеста Эльдора? А нужно ли об этом кому-либо знать во дворце? Соврать, что прислуга? Нет, так вообще не пойдет.
– Я, – она запнулась, но потом все же выговорила, – Алайна Ритц. Я здесь… с ниатом Эльдором. А он пошел на совет, и я жду.
– Энола Дампи, – представилась женщина и сделала движение, как будто хотела протянуть руку, но вовремя вспомнила, что держит охапку свитков, и смущенно рассмеялась.
– Я тоже вот, на совет спешу, – добавила, с улыбкой глядя на Альку, – Ух, честно говоря, я только вздохнула с облегчением, когда узнала, что прежний магистр отправился к Пастырю. Невыносимый был просто тип, ну просто бр-р-р-р. А вы, наверное, жена магистра Эльдора?
Алька поняла, что краснеет. Может, и нужно было соврать, но не получилось.
– Нет… Пока нет. Невеста.
– Невеста, – тихо повторила Энола Дампи, – что ж, милая, желаю вам удачи в этом ответственном деле. Спасибо, что помогли. Ну, а я, – картинно подкатила глаза, – я отправляюсь на совет. Посмотрю на вашего жениха, вернее, на нового магистра Надзора. Думаю, он милейший человек.
– Почему вы так думаете? – Альке внезапно захотелось, чтобы эта ниата со свитками не уходила. Внутреннее расположение, вот что почувствовала Алька.
А потом вспомнила королеву Велейру. Та ведь тоже казалась милейшей женщиной, а на деле оказалась ядовитой змеей.
И Арианну. Да, Арианну, которая своим предательством едва не загубила Мариуса.
– Потому что только милейший человек может жениться на такой милейшей особе, – сказала Энола Дампи, – я бы поболтала с вами, дорогая, но надо идти. Совет, понимаете ли. Разве что… попрошу вас открыть мне следующую дверь, не то я до завтрашнего дня на совет не попаду…
Алька кивнула и пошла открывать дверь.
А потом снова осталась одна и решила все же посмотреть тот альбом с акварелями, который приметила на пуфике. Она взяла его, вернулась на диван и принялась рассматривать чужие рисунки.
Наверное, акварели принадлежали кисти совсем юной особы. Все было розовеньким, лиловым, золотистым. Цветы, бабочки, головы благородных единорогов. Замок в тумане. Восход над морем. Алька-то и моря никогда в жизни не видела, только на картинках. Она вздохнула. Было бы, наверное, здорово, чтоб съездить на побережье вместе с Мариусом. Но теперь-то уже не получится… Занят он будет целыми днями. Государственные дела, они ведь важнее.
Ей стало так грустно, хоть плачь. А альбом как раз был раскрыт на странице, где над букетом чайных роз порхала яркая южная бабочка. Здесь таких точно не водилось. А может быть, их вообще нигде не водилось, а была бабочка плодом воображения той девочки, которая рисовала в этом альбоме…
Алька смотрела, смотрела на бабочку.
И снова тоска грызла сердце.
Почему у них с Мариусом не может быть так, как у обычных людей?
И сама же себе ответила: да потому, что Мариус Эльдор – не обычный человек. Не бывает так, чтоб было все и везде, наоборот, где-то убыло, а где-то прибыло. В их случае, наверное, прибыло по части должности жениха – но убыло по части того времени, которое он сможет проводить с невестой. Так-то. По-иному не получается.
Впрочем, и сама Алька тоже не была обычным человеком, и это глупо отрицать. Особенно когда в ванной пальцы заискрили.
Это была магия, сказал Мариус.
Что удивительно, Алька не чувствовала в себе почти никаких изменений. Разве что иногда перед мысленным взглядом мельтешили какие-то странные точки, очень далекие, но чувство было такое, как будто Алька с ними связана. И все. Мариус сказал, что ее дар обязательно нужно будет исследовать, но пока как-то руки не дошли.
И вот теперь, глядя на нарисованную бабочку, Алька поймала себя на мысли, что ей очень хочется сделать что-нибудь этакое, магическое.
Она воровато огляделась, убедилась, что обе двери плотно закрыты, что никто за ней не следит. А потом, положив пальцы на бабочку, попыталась обратиться к тому, что Мариус называл резервом.
Где-то внутри нее есть невесомая бочка, полная магии. Как зачерпнуть из нее? Неведомо.
Да и как можно зачерпнуть из того, чего не видишь и не осязаешь?
Может быть, вот это тепло в груди и есть тот самый загадочный резерв?
Алька прикрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. Ну и что, что никогда такого не делала? Вон, когда нужно было в башню слетать, сумела ведь в крагха обратиться. А теперь? Теперь воспользоваться собственной магией. Даже не той, которая, по словам того же Мариуса, свободная, а своей, которая должна быть где-то глубоко внутри…
Внезапно кончикам пальцев стало горячо, словно прислонила к боку кастрюли. Алька невольно вскрикнула, отдернула руку – и очень вовремя. Из совершенно плоского альбомного листа неторопливо выдиралась та самая нарисованная бабочка. Как будто сквозь прозрачную пленку, сперва головка с усиками, туловище, а потом и крылышки. И была она точь-в-точь, как та, нарисованная, даже ярче.
Алька только и смогла, что растерянно ойкнуть, когда бабочка пару раз раскрыла и сложила крылышки, разминаясь, а потом попросту взлетела вверх, под потолок, оставив на рисунке пятно белой бумаги.
– Ох, – выдохнула Алька потрясенно.
Они не встречала ничего подобного. Как это? Она оживила рисунок? Сделала живым то, что было просто изображено на бумаге? Но ведь не бывает такого. Или теперь может быть все, что угодно?
Между тем бабочка порхала высоко наверху, а потом, словно устав, уселась на обои, сложила крылышки. Алька еще раз посмотрела в альбом. Да, точно. То место, откуда улетела напитанная магией южная красавица, было пустым и скучным.
Алька совсем растерялась. Ну надо же, испортила рисунок этой своей магией. Надо будет Мариусу рассказать… А если кто сейчас войдет и бабочку увидит? Что тогда?
И, словно в ответ на опасения Альки, одна из дверей медленно приоткрылась.
* * *
На пороге стоял ангел, иначе и не скажешь. Это была худенькая девочка, в прекрасном нежно-лиловом платье с воздушными оборками. Ее треугольное личико казалось фарфоровым, глаза были огромными, на пол-лица, носик аккуратный и розовые губы бантиком. Руки казались тоненькими прутиками, тонули в пышных кисейных рукавах по локоть, на изящных запястьях блестели золотые браслеты. Волосы… Альке оставалось только вздохнуть. У нее самой никогда таких не было и уже не будет – пышных, густых и редкого, очень светлого оттенка. Такого светлого, что, казалось, они просто белые. Волосы были завиты крупными локонами, завязаны в на макушке в два тяжелых хвоста и тяжело ниспадали на узкие плечи девчушки.
"Откуда здесь ребенок?" – только и успела подумать Алька, в то время как воздушное создание решительным шагом пересекла гостиную и уставилась на альбом в ее руках.
– Простите, ниата, но это – мое, – решительно сказала она.
Голос напоминал перезвон тонких хрустальных бокалов.
Алька невольно посмотрел туда, где на обоях продолжала сидеть улетевшая с рисунка бабочка. Девочка пока что не видела белого пятна, потому что Алька закрыла его рукой.
"Будет совсем нехорошо, если заметит", – решила она и торопливо перелистнула страницу.
– Извините, – быстро сказала Алька, – он просто лежал здесь, а я… просто жду. Поэтому позволила себе ознакомиться с содержимым.
Решительно захлопнула альбом и протянула девчушке. Та отчего-то нахмурилась, но акварели забрала, посмотрела на Альку задумчиво, исподлобья.
– Магический совет, да?
– Да, – Алька кивнула.
Она ожидала, что девочка развернется и уйдет, но вместо этого та тяжело вздохнула, положила альбом на диван, и сама села рядом.
– Я тоже частенько здесь жду.
И умолкла, о чем-то размышляя.
Наверное, это была дочь кого-нибудь из придворных, решила Алька. А вслух просила:
– Вам, наверное, скучно сидеть здесь одной?
– Не то слово, – девочка пожала узкими плечами, – но что поделаешь. Вот если бы у меня была мама… Но она умерла очень давно, я ее и не помню. Ниата Дампи иногда со мной возится, но я знаю, что ей это неинтересно. Ей куда больше нравится возиться со своими артефактами, чем с моими куклами. Хотя однажды она даже сделала мне механическую куклу на артефакте, она умела ходить и говорить "привет, Леона". Это меня так зовут. А вас?
– Алайна, – ответила механически Алька, переваривая вываленную девочкой информацию.
Значит, с ней иногда играет ниата Дампи, та самая, что поспешила на совет. И ее отец бывает на совете.
– У меня тоже нет мамы, – эти слова как-то сами собой соскочили с языка, – я тебя понимаю. Но у меня есть младший брат, он сейчас в школе для мальчиков.
Леона едва заметно улыбнулась. Она вообще, судя по всему, делала это не часто и была спокойным и серьезным ребенком.
– Вам понравились мои рисунки? – спросила она, снова беря альбом в руки.
– Очень, – правдиво ответила Алька.
И в этом не было вранья, ей действительно понравились воздушные акварели, исполненные истинно девчоночьей тягой к нежности.
– А какой больше всех? – требовательно спросила Леона, склонив голову к плечу.
Она совсем не торопилась уходить. Похоже, она отчаянно скучала весь этот день, а тут вдруг встретила человека, с которым можно просто поболтать.
Не дожидаясь, пока Алька ответит, она принялась листать альбом.
– Моя любимая акварель, это с чайными розами, – Алькино сердце пропустило удар, – почему-то я думаю, что моя мама любила чайные розы. Отец постоянно требует, чтоб приносили их в мою комнату. Постоянно, каждое утро на столе ваза с чайными розами. Иногда мне начинает казаться, что я их ненавижу. А когда я ему об этом сказала, он очень рассердился, сказал, это в память о матушке… Ой.
Алька похолодела.
Девчушка растерянно смотрела на совершенно белое пятно в том месте, где была бабочка. Потом перевела взгляд на Альку и спросила:
– Как же так? Тут же бабочка была…
Лицо девочки подозрительно сморщилось, губы задрожали, и Алька вдруг поняла, что если этот несчастный ребенок разрыдается, то она сама заплачет рядом с ней. Она вдруг словно увидела перед собой, как на ладони, жизнь этой девочки: вечно чем-то занятый отец, быть может, строгая нянька, молчаливая прислуга… и все. Никого больше. Еще и рисунок оказался испорчен.
И, понимая, что, возможно, совершает сейчас самую большую глупость в своей жизни, Алька приобняла Леону за плечи и указала под потолок, на стену.
– Вон она, Леона. Я не знаю, как это получилось… И не думаю, что об этом кому-то надо говорить.
– А, вон она где, – совершенно спокойно сказала девочка, как будто и не удивилась.
Алька вспомнила, что когда тебе десять лет, в чудо поверить очень легко. И принять его тоже просто.
– Жалко, что ее оттуда не достать, – тем временем рассуждала Леона, – я бы ее унесла к себе в спальню и играла бы с ней.
– Я могу попробовать ее достать. Не обещаю, правда, что получится…
Алька закрыла глаза, потянула руку к бабочке, одновременно пытаясь снова увидеть внутри себя те самые точки, мерцающие зеленоватым на черном бархатном фоне. Ей казалось, что связь с одной из этих точек чуть более сильная, да и сама точка светит чуть ярче.
– Она летит сюда, – радостно пискнула малышка, – как это у вас получилось?
– Сама не знаю, – пробормотала Алька, – пожалуйста, не говорите никому… Пусть это будет ваш маленький секрет, а?
Порхая, бабочка подлетела совсем близко и опустилась на ладонь. Алька открыла глаза. Ей и самой хотелось рассмотреть поближе красавицу. Невероятно, но бабочка, похоже, была самой настоящей, живой. Усики подрагивали, бархатистые синие крылья с зеленоватым отливом трепетали. Бабочка перебирала тонкими лапками, и Алька чувствовала легкую щекотку на коже.
– Вот бы мне ее взять, – восторженно пробормотала Леона, – за крылышки не хочу, испорчу… Как же тогда?
И тут Алька окончательно решилась.
Ей казалось, что у нее есть какая-то незримая связь с этим чудом. И она, даже не вполне осознавая как, послала мысленный образ. Бабочка на плече у Леоны. Бабочка на ладони у Леоны.
"Иди к ней, иди. Она теперь твоя хозяйка".
Это было чистой воды безумием. Да и как можно приказывать бабочке, которая и думать-то не умеет?
Но – получилось. Получилось.
Синекрылая красавица плавно взлетела с Алькиной ладони и аккуратно села уже на пальцы Леоны.
Алька попыталась снова увидеть глубоко внутри себя ту самую, яркую точку – и не увидела. И связь как будто пропала. Может быть, теперь эта связь образовалась у Леоны с бабочкой?
Покачав головой, Алька прошептала:
– Ну вот. Наверное, теперь она ваша. Обращайтесь с ней бережно и… Я не знаю, сколько она проживет. Вы ведь понимаете, что бабочки не должны улетать с рисунков?
Леона серьезно кивнула.
– Я знаю, что бабочек можно кормить сладкой водой, – сказала она очень серьезно, – не беспокойтесь. Я никому ничего не скажу. Как думаете, она не улетит от меня?
– Не знаю, – честно призналась Алька, – правда, не знаю.
– Ну и ладно, – покладисто согласилась девочка, – тогда я… мы пойдем. Отнесу ее к себе. Может быть, даже домик сделаю. Спасибо вам, ниата. Таких подарков мне еще никто не дарил.
Она медленно поднялась с дивана и, держа бабочку на вытянутой руке, отправилась к себе. Алька так и осталась на диване, а рядом лежал ненужный никому альбом с акварелями.
"Ну надо же, – подумала она, – все это просто невероятно. И все это – со мной… Интересно, что Мариус скажет?"
Алька не знала, как ее жених отреагирует на новость про ожившую бабочку, но почему-то казалось, что он просто прижмет ее голову к груди, скажет – ничего не бойся, маленькая. Мы все одолеем…
Снова хлопнула дверь. По гостиной рысцой пробежал человек в зеленом мундире. Потом он нырнул в следующую дверь и некоторое время отсутствовал. Точно так же прорысил в обратном направлении. Алька вдруг стало нехорошо – душно, снова поднялась тревога. Ведь все это не просто так, верно?
А потом в гостиную вышел Мариус. Алька поднялась, быстро подошла к нему, взяла за руку, заглядывая в глаза. И поняла, что Мариус страшно зол и раздражен.
– Что? – одними губами спросила она.
– Ничего. Идем, Алайна. Его величество пожаловал нам дом в Эрифрее.
И как-то зло, неприятно это сказал, как будто Алька в чем-то провинилась.
– Мариус, – прошептала она, – что произошло?
– Я же сказал, ничего, – процедил он сквозь зубы, – пожалуйста, пойдем. Незачем здесь задерживаться. И без того дел по горло.
Внутри все как будто скрутилось в ледяной узел. Да что ж такое? Почему он ничего не хочет говорить? Что такого произошло на этом треклятом совете?
Она прикусила губу и молча, покорно последовала за магистром Надзора. А на душе было больно и горько. Она ведь ничего дурного не сделала, почему он заставляет чувствовать себя виноватой? Почему?
* * *
Но все стало еще хуже, когда сели в карету. Мариус только отдал указание, куда ехать, и умолк, сверля Альку тяжелым взглядом. Карета тронулась, зацокали звонко подковы о булыжники. Мариус молчал, сурово сжав губы, и все смотрел куда-то сквозь нее. А у Альки все внутри болело, скручивалось жгутом. Она не понимала, почему все так. И не могла решиться спросить еще раз.
– Куда мы едем? – наконец осмелилась она.
Молчание в ответ, как будто он и не слышал.
– Мариус…
Он вздрогнул, посмотрел на нее так, словно только что увидел.
– Что, прости? Ты что-то спросила?
"Ну, хотя бы заговорил".
Воодушевившись, Алька выдавила несмелую улыбку.
– Куда мы едем? Где этот дом, что пожаловал нам король?
– А, – он неопределенно махнул рукой, – это здесь недалеко. Скоро будем.
– Честно говоря, мне бы хотелось вернуться в Роутон, – негромко сказала Алька.
– Королевский приказ, – сухо ответил Мариус и снова задумался.
"Да что с ним?"
Она чувствовала, что на совете произошло что-то совсем нехорошее. Но Мариус не хотел рассказывать, а подспудно Алька понимала, что своими приставаниями только его разозлит. Вот такой непростой мужчина ей достался, ничего не поделаешь. И ведь она сама к нему, считай, пришла.
"Ну что ж, – она вздохнула, – придется подождать. Захочет, сам расскажет".
И в карете снова воцарилась неприятная, вязкая тишина, прерываемая лишь стуком подков по мостовой и едва слышимым скрипом рессор.
Их привезли к двухэтажному дому, сложенному из темного камня. Мариус выбрался, не говоря ни слова, подал руку Альке – пальцы его показались ей непривычно холодными – а потом застыл, задрав голову, стоя перед ажурными воротами, разглядывая дом.
Алька молча стала рядом. На первый взгляд, этот дом казался совершенно заброшенным, но не обветшалым. Даже окна не были заколочены. От ворот к парадному подъезду вела широкая дорожка, посреди которой замерзла изрядных размеров лужа. Тонкий ледок чуть припорошен снегом. Ну и розовые кусты на клумбах разрослись просто до неприличия, словно черные чудовища, шипастые, когтистые. А так – просто дом. Большой, богатый. Двери высокие, потемневшие от старости, покрытые резными орнаментами. Наверное, здесь жил какой-нибудь аристократ. Или очень богатый купец.
Она вздрогнула, услышав, как Мариус едва слышно смеется. Он посмотрел на нее – а темные глаза казались совершенно больными.
– Что? – спросила она.
Но Мариус лишь мотнул головой, затем порылся в кармане форменного, с золотыми шнурами, сюртука магистра.
– Идем, здесь есть калитка. А его величество расщедрился на ключ. Не догадываешься, чей это дом, Алайна?
– Нет, – она растерялась, – откуда мне знать? Возможно, опального аристократа?
– Ну да, конечно… Будет король раздавать владения опальных аристократов, как же… – он мягко взял ее за руку и повел вдоль ажурной ограды, продолжая говорить при этом, – где-то здесь… Ну, точно. Я хорошо помню.
– Это… дом твоих родителей? – догадалась Алька, семеня следом.
– Нет, разумеется, – снова непонятный смешок, горький, исполненный сарказма, – это дом прежнего Магистра Надзора, Алайна. Его величество отрядил нам дом, в котором жил живой труп, увязший в магических потоках, которые сам же и создал.
– Я думала, что Магистр жил в резиденции Надзора, – пробормотала она, стараясь успеть за Мариусом. Шел тот довольно быстро.
– Он в резиденции работал и занимался магическими изысканиями. А время от времени удалялся к себе. Порталом, разумеется. И я бывал у него дома. Я ж был ему как сын…
И умолк. Потом резко остановился, Алька поняла, что добрались до калитки. Мариус ловко открыл замок, снова протянул ей руку.
– Идем, моя маленькая птичка. Прости, что не могу вернуть тебя в Роутон. Но, похоже, там теперь небезопасно. Мне еще сюда надо перетащить Марго, Робина, Эжени…
– Ты оставишь дом пустым? – прошептала Алька, и внутри все снова сжалось. Отчего такое решение? Да что ж происходит-то?
– Лучше обветшалый дом, чем смерть тех, кого я считаю семьей.
Под подошвами тихо захрустел гравий, Алька шла вслед за Мариусом прямо к парадному. Она еще раз окинула дом взглядом. Дом как дом, ничего особенного. Попыталась прислушаться к своим ощущениям – тоже ничего. Ни дурного предчувствия, ни страха. Ни-че-го.
– Мы все здесь вымоем, – сказала она, – Мариус, теперь ты магистр. Ничего странного в том, что тебе отдали этот дом.
– Вы здесь ничего мыть не будете, – буркнул он, – мыть будут нанятые работницы. И стирать тоже. Ты – моя невеста, и можешь заниматься тем, что будет тебе приятно. Ты говорила, что любила рисовать – рисуй. Хочешь вышивать – вышивай. Твоя забота – чтобы я хоть чему-то радовался, приходя вечером со службы. А самое главное – ты должна мне верить.
Они поднялись по ступеням, Мариус потянул на себя бронзовую дверную ручку. Петли скрипнули, и двери легко открылись. В лицо дохнуло затхлым, застоявшимся воздухом. Но внутри не было темно, сквозь окна в холл лился блеклый зимний свет. Алька обратила внимание, что пол был выстлан старыми дубовыми досками. И лестница, ведущая наверх, была сделана из старого крепкого дуба.
– Идем, – твердо сказал Мариус, – посмотрим на новые владения. Хотя как по мне, так лучше бы жить где-нибудь в другом месте.
Альке показалось, что он немного смягчился, и все же спросила:
– Мариус… что тебя так разозлило на том совете?
Он помолчал. Из холла потянул ее направо, повел по коридору. Дом не успел отсыреть, при прежнем магистре здесь хорошо топили, и оттого прекрасные деревянные панели пребывали в великолепном состоянии.
– У меня есть для тебя две новости, – наконец нехотя сказал Мариус, – и обе плохие. Какую желаешь услышать первой?
Пока Алька раздумывала, какую гадость ей хочется услышать больше, они дошли до кухни и комнат прислуги. Кухня оказалась просторной и удобной. Посреди помещения возвышалась большая печь, на стене, на крючьях, были развешаны огромные, начищенные до блеска сковородки. С деревянных полок выглядывали круглые бока кастрюль.
– А что важно для нас? – наконец решилась Алька.
И тут, на пороге кухни, она поняла, что попалась в очень крепкие объятия Мариуса Эльдора. Он прижал ее к себе спиной, уткнулся носом в макушку, глубоко вдохнул.
– Для нас… Все важно, птичка. Король запретил нам жениться ближайшие два месяца.
Алька чувствовала сквозь шубку, как Мариус мягко гладит ее по животу.
– Молчишь? – тихо спросил он, – обиделась на меня? Если ты только скажешь, то я окончательно разругаюсь с нашим монархом, но на тебе женюсь завтра же.
Она закрыла глаза, откинулась спиной назад, позволяя Мариусу себя придерживать почти на весу. Так вот отчего он был не в себе. Не знал, как завести речь о том, что придется отложить свадьбу… Алька едва не рассмеялась. Как жаль, что рядом не было матушки, которая бы сразу объяснила, что порой мужчины себя ведут хуже, чем дети.
– Это такая мелочь, – прошептала она, прижимаясь всем телом к Мариусу, – два месяца… Такая ерунда.
– Я о тебе беспокоюсь, – в его голосе скользнули растерянные нотки, – Алайна…
– Но я с тобой не потому, что мечтаю стать женой магистра. Я сама так захотела.
– Видишь ли, маленькая… Эрифрейское общество не поймет. И не оценит, если молодая незамужняя девушка будет жить в одном доме с неженатым мужчиной.
– Но я ведь жила в Роутоне.
– На роли служанки, милая.
