Текст книги "Светоносец. Трилогия"

Автор книги: Оливер Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 96 страниц) [доступный отрывок для чтения: 34 страниц]

Но потом на них опять накинулась снежная буря. Пришлось опять сделать ямы в снегу и зарыться в них, на двое суток. Двое умерло от укусов холода; еще один ушел в бурю, пока другие спали; больше его не видели. Оставшиеся десять жестоко страдали, но их сознание было закалено пройденными испытаниями, так как те, кто пересек Палисады, превратились в людей со стальной волей.

Вот имена тех девяти, кто остался вместе с бароном: Эндил Спарроухоук, Горвен Уайтблэйз, оба Рыцари Жертвенника; Андул, брат Горвена, сквайр; Ниракс Храбрый; Зар Суркут; Отин, сержант в армии семейства Суркут; Минивер, дворянин из Суррении, присоединившийся к армии Иллгилла прямо перед сражением, и Аргон с Крастилом, единственные два солдата, которые выжили. История забыла имена остальных: укушенных насмерть морозом, сошедших с ума, попавших под лавину или оставшихся в пещере, когда спасение было совсем близко.

Тех двоих, которые умерли во время последнего спуска, похоронили и насыпали сверху каменные пирамиды, в верхушку которых воткнули мечи. Иллгилл и остальные девять вышли в путь, не слишком надежно связанные старой потрепанной веревкой, и ни у одного из них не было силы вытащить другого, если бы кто-нибудь упал. Из еды у них осталось несколько последних замороженных кусков лошадиного мяса, нарезанных тонкими ломтиками и лежавшими в их сумках. Все они отчаянно хотели пить, несмотря на снег, который они постоянно пихали себе в рот.

На исходе дня облака поднялись, и в первый раз за неделю они увидели закат солнца. В его сиянии горы из голубых и белых стали пурпурными и розовыми. И через просвет между двумя покрытыми снегом пиками они увидели кое-что другое. Уходящий вдаль треугольник зелени, окаймленный горами: Равнина Призраков. На востоке они увидели поверхность, блестящую рубиново-красным цветом под лучами солнца: Сияющая Равнина, место битвы богов, хаотическое нагромождение пластинок слюды, отражающее солнечный свет прямо на западные горы. За нею, похожие на тонкий узор, вплетенный в голубое небо, были видны колонны белого дыма, достигавшие неба: этот дым все еще шел от места последнего сражения, где боги истребляли друг друга десять тысяч лет тому назад.

Иллгилл повернулся лицом к своим людям. В первый раз за весь этот смертельный поход он почувствовал себя живым, и его покрытое волдырями лицо сияло мессианским пылом. Он рассказал им о том, что земля, которую они видят, была Страной Лорн, домом богов, описанной в песнях и в Книге Света. Девятеро поглядели друг на друга, не осмеливаясь даже надеяться, что они действительно окажутся там, настолько далеко от них казалась эта земля от их одинокого горного насеста. Потом опять поднялся ветер, начал выть, налетела яростная буря, как если бы злилась на горстку людей, сумевших пройти через горный проход. Все быстро выкопали убежище в земле. Ночью они слышали голос древнего бога гор, ревевшего и бушевавшего в своих владениях в поисках выживших, которые не обращая внимание на его гнев и жажду мести жались друг к другу, стараясь сберечь каждую частичку тепла.

На следующий день, когда шторм ослаб, им пришлось выкапываться из земли: это был последний шторм, как если бы прекрасная земля под ними протянула свои руки вверх, к запрещенным вершинам, и заставила ветер утихомириться. Небо стало лазурно-голубым, и в первый раз за две недели они увидели хищных птиц, паривших в потоках теплого воздуха высоко над ними. Никто из выживших не взглянул назад, на черные громады из снега, льда и камня, которые забрали почти весь отряд. Вместо этого они вошли в горловину между двух выветренных утесов. Спуск был достаточно крутой, но они медленно шли вниз, шаг за шагом, по берегу быстрого потока с черной водой, осторожно пересекая водопады, которые падали вниз, в мифическую землю, лежащую под ними.

Вот так десять пришли в Лорн; они принесли с собой несколько свидетельств своей прошлой славы: у Зара была с собой куртка с гербом семейства Суркут, которую он обматывал вокруг своего замерзшего тела как плащ; у Спарроухоука был флаг, разорванный ветром на полосы, и который, тем не менее, все еще развевался на конце копья Эндила, том самом, которое он сломал о бронзовые латы одного из Жнецов Скорби в битве месяц назад. И другие захватили с собой маленькие вещицы, напоминавшие им о прошлой жизни, семье и друзьях. И все гордо несли оружие, так же гордо, как они несли его утром в Тралле, в то самое утро, которое, казалось, было вечность тому назад.

Сам Иллгилл держал в руке Жезл, завернутый в закопченные остатки штандарта, штандарта Легиона Огня. Свет обжег его руку, рана загноилась, но потом тепло Жезла выжгло весь гной. Его лицо было покрыто волдырями и шелушилось, так как было слишком близко к сияющему свету, днем и ночью.

А потом челюсти гор с удивительной легкостью разжали свою ледяную хватку. Угрюмые потоки стали веселыми ручейками, искрящимися под солнечными лучами, появились первые ели, стали попадаться лазурно-голубые горные озера, наполненные настолько чистой водой, что каждый, даже самый маленький камень под поверхностью воды был виден совершенно отчетливо, как в зеркале. Странным образом воздух казался теплее, чем по ту сторону гор, хотя прошел уже месяц и должна была начаться зима. Стали попадаться участки каменистой почвы, на которых не было снега. Десятеро начали оживать, отходить душой. Позабыв о смерти они шутили, утоляли жажду чистейшей водой и радовались теплым лучам солнца.

И когда они утолили жажду, Иллгилл поднял свою искалеченную руку, призывая к молчанию. Ниже себя они могли видеть землю, похожую на одеяло из разноцветных лоскутков: древние поля и стены, сложенные из грубых камней, прорезанные ниточками белых ручейков. Но стены были простыми линиями на верхушках холмов, и казались давно заброшенными. Вероятно достаточно цивилизованные люди жили здесь, когда-то. Но он знал из книг и пророчеств, что сейчас здесь живут величайшие враги человечества: Полунощная Чудь. Разве следы вымершей цивилизации не были достаточно веским доказательством того, что силы зла изгнали человечество из северного мира? За серовато-коричневой равниной внизу он мог видеть еще одну горную гряду, оскалившуюся снежными пиками. Сломанные Вязы: дом Полунощной Чуди.

Тем не менее, пока он глядел на мрачные горы, раздумывая и колеблясь, с севера прилетел теплый ветер. Быть может это знак, что за зачарованной страной находится что-то лучшее?

Иллгил положил Жезл на камень и повернулся к остальным. Его обгорелое лицо шелушилось. Губы обветрились, было больно двигать языком, но, в конце концов, он заставил себя открыть рот и сказать, – Под нами лежит наше будущее – позади смерть и пыль. Сколько из наших братьев умерли с тех пор, как мы вошли в горы? – Он поднял глаза к вершинам, невинно поднимавшимся в голубое небо. – Мы не забудем их, хотя никогда не найдем их могилы. Теперь они часть гор, а их души будут жить со священными птицами Ре – в отличие от тел они не сгниют, но, полностью сохранившиеся, будут ждать Второго Рассвета. Теперь нас только десять, но мы братство, спаянное вместе Жезлом и штандартом Легиона Огня. Теперь это наш легион, а вы все – мои кровные братья. Барды еще споют о нас, когда придет время.

– Куда мы пойдем? – спросил Горвен.

Иллгилл показал на север. – Когда я раскопал могилу Маризиана, я увидел его магическое устройство для поиска, Сферу. Оно показало мне весь мир, мир, давно потерянный нашими отцами. За следующий горной грядой находится лес, Лес Лорн. Там находится второй приз, второй артефакт, который Маризиан когда-то принес с севера: Талос, Бронзовый Воин. – Он опять поднял Жезл и благоговейно протянул его к солнцу, держа обеими руками, как подношение. – При помощи Жезла мы найдем его.

– Кто такой этот Бронзовый Воин? – спросил Горвен.

Улыбка исказила запекшиеся губы барона. – Он был воином Ре: гигант, закованный в бронзовые доспехи от макушки до пят, тридцать локтей в высоту; из его глаз вылетал огонь, который испепелял врагов, пытавшихся сражаться с ним.

– И он подчинится тебе?

Барон покачал головой. – Не мне: Книга Света говорит, что он подчинится только тогда, когда его позовет Светоносец.

– Но разве ты не несешь свет, свет Жезла? Разве ты не Светоносец?

Барон опять слегка улыбнулся, его замерзшая борода хруснула, когда лед, сковавший ее, раскололся. – Нет, не я, но тот, кто придет позже.

– Но из Книги Света мы знаем, что Маризиан принес с севера три могущественных предмета, – вмешался Зар. – Какой третий?

По лицу барона прошла тень. – Третий? Это меч Зуб Дракона. Сейчас он находится на Юге.

Все повернули головы назад, к мрачным горам, возвышавшимся сзади.

– Но, милорд, как же мы добудем его? – спросил Зар.

Барон посмотрел на Зара отсутствующим взглядом, как если бы даже не услышал его, а потом тряхнул головой, стряхивая с себя воспоминания. – Хорошой вопрос на который трудно ответить. Когда я увидел, что битва проиграна, я понял, что пришло время для отчаянных решений. Хотите знать, что случилось с Джайалем? – Никто не сказал ни слова, потому что все думали, что сын барона погиб в бою. Но в глазах барона появился неожиданный блеск. – Я послал его на Юг на поиски меча.

– В одиночку? – удивился Зар. – Перед Палисадами нас было больше ста – а теперь нас только десять. Разве у него есть хоть один шанс пересечь горы?

Были времена, когда барон задушил бы человека, задавшего такой вопрос, на середине фразы, но горы уровняли их всех, так что он выслушал Зара до конца. – Огонь и Провидение приведут его сюда, – терпеливо сказал он. – Верьте мне – ведь Джайал мой сын.

– Да будет так, – согласился Зар, а другие пробормотали что-то вроде одобрения, которое, однако, немедленно унес порыв теплого ветра с севера.

Не произнеся ни единого слова Иллгилл пошел вниз по склону на север, держа Жезл перед собой, окунув лицо в голубовато-белое свечение. Его люди пошли за ним, хотя страх перед ужасным теплом, сжигавшим его лицо и руки, а также страх перед сумасшедшим светом в его глазах, заставлял их держаться от него подальше.

Они спустились на равнину и увидели полосу старой дороги, едва поднимавшуюся над плоской саванной перед ними; прямая как стрела она вела к мрачным горам впереди. Хотя довольно быстро стало темно, никто не спорил, когда барон не остановился и продолжил идти вперед, потому что Жезл разгонял наступившую темноту.

Так Легион Огня вошел в Землю Лорн.

ТРЕТЬЯ ГЛАВА. Имуни

Семь лет спустя.

Все остальные цивилизации, которые, как Лорн, когда-то существовали на севере от Палисадов, был уничтожены в битве богов десять тысяч лет назад. Их города сровняли с землей, их королевства обезлюдели, и в них жили только темные создания, сеющие разрушения: Полунощная Чудь.

Тем не менее на северных склонах Палисадов было еще одно место, которое не видел ни один южанин, хотя барон и его легион прошли рядом с ним семь лет назад. Крошечная часть человечества, пережившая все трудности и беды, которые обрушивались на нее на протяжении столетий, прошедших с битвы богов. Число людей в нем постоянно уменьшалось, и теперь все выжившие жили в маленькой деревне, прилепившейся к склонам горы Года. Деревню тоже называли Года.

Это была беспорядочная куча серых каменных зданий, чьи крыши были почти незаметны среди камней долины, в которой они находились. После мешанины крыш, обрывов и серых, безжизненных склонов гор, долина внезапно разглаживалась и становилась ровной как стол. Здесь была маленькая область, покрытая разноцветным одеялом из изумрудных полей, похожих на зеленые пруды, уютно устроившиеся в долине – зеленых там, где паслись стада яков, цвета жженой охры там, где урожай был собран, и черных там, где выжигали стерню.[5]

Деревню окружал намного более впечатляющий пейзаж. На севере река суживалась и заканчивалась в узкой V-образной горловине между двумя горными склонами.

Там река Года переливалась через край мира: белый стремительный поток грациозной дугой падал с высоты трех тысяч футов на пустую травянистую степь, которую жители деревни называли Равниной Призраков.

Эта равнина по форме напоминала амфитеатр: на юге Палисады, а на севере ряд зазубренных пиков, Сломанные Вязы, дом Полунощной Чуди. Линия более низких гор на западе связывала эти две могучих горных гряды. На востоке Сломанные Вязы заканчивались рядами оврагов и темных лощин. А за ними, там, где встает солнце, простиралась пустыня, плоская и пустая, за которой был конец света; она исчезала там, где встречалась с небом. Это и была Сияющая Равнина, место последнего сражения богов. За краем мира до сих пор поднимались вверх белые колонны дыма, похожие на нарисованные мелом белые линии на фоне голубого неба. А за горизонтом была громадная пустота воздуха. Жители деревни со страхом говорили о путешествиях по этим местам и с ужасом о тех, кто перевалившись через край, бесконечно падал вниз.

Долина Призраков делилась пополам очень узкой и глубокой расселиной, бегущей с севера на юг. Она походила на гигантскую трещину, расколовшую серую равнину, и ее называли Барьер Айкена. После падения с высоты в три тысячи футов Река Года исчезала в глубинах Барьера, после чего текла, как считали жители деревни, к центру земли, в Подземный Мир Исса. На юге Барьер исчезал внутри Палисадов в огромной пещере, известной как Логово Харкена, возницы богов. Некоторые говорили, что это та самая пропасть, в которой находятся жеребцы-драконы, на которых ездили боги, и что их туда поставили еще в Старые Времена.

На севере Барьер доходил до подножья Сломанных Вязов и исчезал в еще одной пещере, находившейся под самым высоким горным пиком, который назывался Равенспур.

Сломанные Вязы: место зла. Даже внешне его вершины казались мрачными и угрожающими, главным образом из-за мглы, которая за последние два года окутала его угольно-черные склоны, пики и острые как нож кряжи из красного песчаника. Кое-где, ближе к вершинам, прилепились древние развалины, и изредка их черные силуэты внезапно показывались через разрывы в облаках. Именно оттуда каждую зиму приходили стаи волков, и, когда зимние бури выли громче всего, сам Великий Волк, Фенрис. И именно там, каждые два поколения, собиралась Черная Туча, которая предсказывала наступление темного времени. Как и сейчас.

Туча висела там вопреки всем усилиям ветра, удивительно теплого, благоухающего близкой зимой, который носился над полями и жилищами жителей деревни. Некоторые говорили, что такой благотворный ветер прилетает из королевства Лорн, которое, впрочем, ни один из деревенских никогда не видел. Он дул весь год, хотя зимой был и не такой теплый.

Жители деревни не вели записи, и их знания передавались устно из поколения в поколение. Обязанности жреца выполнял староста. Его звали Гарадас. Все жители деревни почтительно склоняли голову, когда он проходил, потому что он нес в себе мудрость поколений, передававшуюся от одного старосты другому со времени Мазариана, волшебника, жившего много лет назад, который нашел это место и выстроил святилище в горах.

Гарадас знал, что означает появление Черной Тучи. Последний раз она появилась сто лет назад, еще до времени его дедушки. Теплый ветер вскоре умрет. Спустя несколько месяцев весна запоздает, а зима будет длинной. И тогда народы Полунощной Чуди выйдут из своего темного королевства, в котором они размножались все предшествующие годы и отправятся на север, в магическое королевство Лорн, в надежде задуть навсегда огонь, который посылает теплый ветер в Году.

Года была окружена высочайшими вершинами Палисадов, и каждая из них называлась по имени одного из «первоначальных» предков: Высота Сегрона, Спящий Гигант, Наковальня, Острие Стрелы и еще много других. Духи предков жили в покрытых снегом пиках, куда орлы приносили кости из кладбища, расположенного над деревней. Духи жили в облаках, которые неподвижно стояли прямо над вершинами, похожие на белые паруса на мачтах гор в синем спокойном небе.

Справа от деревни проходила древняя дорога, спускавшаяся сюда с перевала между Высотой Сегрона и Спящим Гигантом. Как раз по этой дороге великий волшебник Маризиан ушел из Искьярда в Южные Земли, путешествие, из которого он никогда не вернулся. Никто из деревни не рисковал приближаться к ней, во всяком случае с того памятного дня семь лет назад.

Маризиан обещал их предкам, что настанет день, когда южане придут на эту землю. В сумерках того дня один из горцев, пасших свое стадо на вершине утеса, увидел далеко внизу группу похожих на муравьев фигур, двигающихся по дороге на север. Такого никто видел на протяжении сорока поколений. Это могли быть только люди с Юга, предки жителей Годы. Возможно, что они, наконец-то, принесли новости от Маризиана.

В том месте, где водопад Года падал в долину, издавна находилась веревочная дорога, по которой можно было спуститься на равнину. Льда еще не было, и Гарадас послал несколько людей вниз. Спуск занял много часов, и за это время наступила полная темнота. В черноте ночи люди видели вдалеке только яркий свет на дороге, и этот свет медленно двигался на север в сторону Сломанных Вязов.

Начался первый в сезоне снегопад, еще больше замедливший их движение, так что они добрались до равнины только на восходе солнца. На дороге они нашли только еле различимые в снегу следы. Пришельцы вовсе не собирались их ждать, а направились к Полунощной Чуди, месту, к которому жители деревни боялись даже приближаться.

Потом последовали долгие и жаркие споры. Были ли это те, о которых Маризиан говорил им и кого они ждали все это время? Почему они прошли прямо по дороге, не повернув в Году? А потом внимание горцев привлек яркий отблеск чего-то металлического высоко в горах. Как будто под лучами солнца заблестел металл. Несмотря на опасность, сам Гарадас повел их вверх по древней дороге, намного выше, чем кто-нибудь их из осмеливался взбираться.

Они поднимались два дня, добравшись до того места высоко в горах, где их предки жили под Пиком Сегрона. Добравшись до ледяного склона они увидели то, что заметили из долины, находившейся намного ниже. Сверкающий на солнце меч торчал из каменной пирамиды: могила. Они пошли еще выше и нашли мертвых людей, замерзших в пещере под самым Сегроном – закованных в доспехи, с золотыми и серебряными флагами, их замороженные лица и тела была как мраморные. Это были гиганты. Следы вели из пещеры, как если бы мертвые вернулись к жизни.

Жители деревне в ужасе бежали оттуда, и на обратном пути двоих из них унесла снежная буря. Кто бы не спустился с гор, смертными они не были. Только Маризиан мог пересечь горы, а он был наполовину богом.

Так что они вернулись, тем же вечером собрали всех жителей в доме Гарадаса и рассказали им историю о замерзших воинах-гигантах под Пиком Сегрона.

Настала седьмая годовщина тех памятных событий. Для людей Года пришло время ежегодного жертвоприношения святилищу. В двух тысячах футов над деревней, у самого истока реки, протекавшей по долине, находились руины города, в свое время основанного Маризианом. За истекшие столетия ветер и вода уничтожили почти все, не осталось ни одного каменного столба выше нескольких футов, но все еще, несмотря на разбросанные повсюду камни, можно было ясно различить следы улиц. Руины тянулись вплоть до верхушки горы, заканчиваясь огромными каменными колоннами. В то время, когда горы были молодыми, потоки лавы застыли в виде гигантской каменной волны. Предки вырубили в ней ступени, не меньше пяти футов в ширину, которые вели на маленькое плато, в центре которого росли несколько дубов. Их было ровно четыре, символизируя четырех богов, которые жили в пещере за ними.

Каждый год один единственный соловей свивал гнездо в этой рощице. Никто не знал, откуда он прилетал, или был ли это один и тот же, появлявшийся здесь поколение за поколением: он казался бессмертным. Тем не менее каждый год с началом лета его песня весело лилась над древними развалинами, но по мере приближения зимы его напев становился все более и более жалостливым вплоть до того дня, когда он, наконец, улетал на юг.

Каждую осень совершалось жертвоприношение четырем духам, жившим в пещере. Бросали жребий, чтобы из всех юных девушек, живших в деревне, выбрать ту, которая совершит его. В этом году короткую соломинку вытащила дочь старосты, которую звали Имуни. Она с беспокойством ждала, когда придет день конца лета, так как приношение, которое люди Года посылали вместе с юной девственницей, необходимо было принести прямо перед отлетом соловья. Не слишком рано, когда птица еще поет, иначе жертва – вино, снег и букет из пшеницы и цветов – потеряла бы всю свою силу: снег растает, вино прокиснет, а цветы завянут. Тогда деревня будет наказана сильным дождем с градом, который погубит посевы, фрукты на деревьях покроются плесенью, а урожай уменьшится. Но намного хуже, если приношение будет сделано после того, как птица улетит, так как тогда весь следующий год деревню ждут одни несчастья: женщины будут выкидывать, а не рожать; голод и болезни, а снежные бури захватят всю весну.

Каждый год приносили в жертву яка и по его внутренностям староста предсказывал, когда улетит соловей. Пока Гарадас предсказывал правильно. Предыдущим поколениям не всегда так везло.

Было три часа до рассвета того самого предсказанного Гарадасом дня, дня жертвоприношения. Имуни ждала в холодной гостиной каменного дома. Когда-то она гордилась тем, что живет в самом большом доме деревни, а у ее отца и матери есть слуги. Но в этот час дом напоминал скорее могилу, чем место, где живут люди, так как она никогда не вставала так рано. Никто не бегал и не суетился, как бывало обычно, в камине не горел огонь, дым не висел над низкими стропилами, а твердо утрамбованный земляной пол был холоден от воздуха гор.

Большую часть вечеров самый главный человек деревни приходил сюда, садился в свое любимое кресло, жевал бетель и до позднего вечера говорил о делах, попивая перебродившее молоко яка. Но последней ночью все было совсем иначе, и ничего из этого не будет, пока она не вернется обратно – если вернется. Ах, если бы можно было вернуть жизнь назад! Ей только девять. До этого дня ее обязанности были совсем просты: наполнять кожаные бокалы, полученные от одного старика в обмен на добрые слова и костяные безделушки, которые она и другие дети вырезали во время долгих и скучных часов, пока пасли стада яков. Еще несколько дней назад там было ее место; быть там – вот все, чего она хотела от жизни.

Но сейчас в камине не билось веселое пламя и холод земляного пола сочился через ее тонкие сандалии. Все было тихо. И только от ее матери, Идоры, сидевшей на стуле около двери, исходила молчаливая поддержка. Снаружи была самая темная ночь, которую только можно себе представить: ни одно животное не шевелилось в сарае, петухи молча сидели на своих насестах. Казалось, что весь мир застыл, остановился, ожидая мгновения, когда мать подаст ей знак выйти из дома и одной отправиться в горную пещеру, дом духов.

Холод и страх накинулись на нее; она не могла перестать дрожать. Молча она спросила себя, смогла бы она заговорить, даже если бы это было разрешено.

Неделю назад казалось, что до путешествия еще целая вечность; а теперь она подумала, что оно налетела на нее со скоростью самого быстрого коня. И раньше часто бывало темно, когда она вставала, но темнее, чем сегодня не было никогда – и абсолютная тишина. Тишина, которая заполнила все вокруг – молчание сердца горы.

Она вздрогнула, когда мать внезапно встала. Внутренние часы сказали ей, что время пришло. Серце Имуни подпрыгнуло и застряло в горле, как только она встала. Настало время выйти из дома. Мать вынула толстый шерстяной плед из корзины, стоявшей перед входной дверью, и накрыла им ее плечи. Он был слегка велик для нее, так что его край волочился по полу и шуршал, когда она шла. Потом мать дала ей жировую лампу, мерцавшую в терракотовом кувшине, и полотняный мешок, в котором находилось приношение этого года: венок, перебродившее молоко яка и, самое последнее, мешочек снега, собранный вчера деревенским людом на склоне над деревней. Даже через полотно мешка она чувствовала холод смерзшихся снежных кристалликов.

Все было готово. Они подошли к двери дома, мать взяла ее за руку и вывела на улицу. Никто не ждал снаружи, так как считалось, что зима будет тяжелая и неудачная, если кто-нибудь увидит девственницу, поднимающуюся по тропинке в гору. Девочка должна идти одна, никем не замеченная. Мать начала шептать ей, а холодный осенний воздух превращал ее дыхание в пар.

– Помни: не дай лампе погаснуть, Имуни, – сказала Идора, легкая дрожь в голове выдавала ее беспокойство. Имуни молча кивнула. – Пусть Бог Солнца сделает твои ноги быстрыми, и ты будешь у святилища раньше его. – Потом она погладила лицо дочери и кивнула в направлении горы.

Имуни подумала о тысяче вопросов, которые она хотела бы задать Идоре, вместо того, чтобы идти по темной дороге вверх; но прежде, чем она осознала, что делает, ноги сами понесли ее по неровным камням, которыми была вымощена улица, а плед волочился за ней по замерзшей мостовой. Поравнявшись с последним домом она оглянулась назад, и увидела только белую ступу,[6] светившуюся в слабом свете ее лампы. В полной темноте ночи мать стала невидимой. Теперь она была одна, одна во всем мире.

Имуни вдохнула побольше воздуха, и пошла дальше, ночь поглотила ее, странные предметы и одежда матери занимали ее мысли достаточно долго, пока она опять не осознала, что уже вышла из деревни, одинокая и испуганная. Вот роща диких яблонь. Под ногой хрустнула сухая ветка, а потом в темноте перед ней вырисовалась вторая ступа.

Имуни взглянула назад на спящую деревню, борясь с искушением спрятать священные предметы и подождать здесь до утра. Она скажет всем им, что была в старом городе и принесла жертву духам. Но нет, через год следующая девочка не увидит того, что должно остаться от ее приношения. А если к тому же зима будет суровой и многие умрут, или еще больше детей родятся уродами или вообще мертвыми, все жители деревни обвинят ее и только ее. Имуни прошла мимо ступы, постоянно поднимаясь все выше, вот она уже среди каменных россыпей; споткнулась о довольно большой камень, лежавший на еле заметной, особенно в темноте, тропинке, перешагнула через другой, а глаза выискивали следующий ориентир.

Немного погодя она взглянула на восток, к Сияющей Равнине, но и там не было ни лучика света: до рассвета еще по меньшей мере часа два. Мать послала ее слишком рано, беспокоясь о том, чтобы она была около святилища в установленное обычаем время. Имуни считала себя достаточно взрослой для своего возраста, так как прислуживала отцу в родительском доме в то время, когда остальные дети уже давно спали, но сейчас к ней вернулись все страхи детства. Каждый порыв ветра, колыхавший ветки пихт, каждая тень, отбрасываемая низкорослыми кустами, росшими по краю тропинки, наводили на нее ужас. Она вспомнила о волчих стаях, рыскавших в горах. Три года назад девочка, посланная, как и она, в горы, исчезла; только позже нашли кусочек материи, вырванный из ее плаща… В тот год была ужасная зима, зерно в амбарах заплесневело, остатков хватило только до оттепели. Многие умерли от голода и их тела отнесли на кладбище, откуда орлы унесли их в небеса…

Имуни упрямо шла, не обращая внимания на холод, зажженный фитиль плавал в жире, трепеща и норовя угаснуть при каждом порыве ветра. Одна, завернутая в кокон слабого света, как если бы находилась в своей вселенной, окруженной темнотой другого мира, она по-настоящему удивилась, когда дошла до первой серой стены разрушенного города и увидела каменные террасы, вздымающиеся над ней. Она пошла по тропинке вверх, к большому утесу, через то место, в котором жили и умерли предки, чувствуя, как их духи клубятся в воздухе вокруг нее. Пустынные улицы, по которым когда-то ступали их ноги, пустынные площади, на которые когда-то смотрели окна их домов. Она почти слышала их голоса, смех, их крики… Внезапно Имуни достигла конца развалин.

Она поглядела на большие ступени, вырезанные в склоне горы. Они поднимались к священной роще, из которой через шум ветра она услышала жалобный напев песни соловья. Птица все еще здесь. Она не опоздала. И в этот момент Имуни остановились. Конечно, она никогда не бывала здесь: никто из детей не входил в рощу и в пещеру за ней, даже в самых дерзких мечтах. Но другие девочки, которые побывали здесь раньше, чтобы сделать жертвоприношение, рассказали, что ждет ее выше.

Сразу за священной рощей находится пещера. Она была выдолблена в утесе давным давно, еще во времена Маризиана. Внутри, в дюжине ярдов от входа в нее, расположена комната статуй. Их четыре, расположенные на двух уровнях: первый немного выше уровня пола, второй над ним.

Три человеческие фигуры стояли на первом, нижнем уровне. Говорили, что лица фигур сильно пострадали от талой воды, капавшей с потолка пещеры, но, тем не менее, все еще можно было разобрать то, что жители деревни, следуя указаниям Маризиана, вырезали столетия назад.

Во-первых там была фигура, которую все девочки, бывшие в пещере до нее, боялись больше всего: в центре Трех стоял он, демон. Его лицо представляло из себя мешанину из шрамов и ожогов, носа, губ и ушей не было, а там, где должны были быть глаза, выдолбили две глубоких дыры. Руки он протянул вперед, и они были похожи на когти хищной птицы. Хотя это была только статуя из камня, она наполняла ужасом сердца ее предшественниц.

По обе стороны от демона стояли еще две фигуры. Справа стояла статуя старой леди, слегка сгорбленной и закутанной в толстый плащ, с резкими, орлиными чертами лица. Девочки говорили, что было что-то знакомое в ее лице. Хотя над ним хорошо поработала вода, лицо женщины казалось очень добрым и удивительным образом напоминало лица многих деревенских старух. Контраст между старой леди и жестоким демоном, стоявшим рядом с ней, был просто разительным. Безусловно женщина олицетворяла все добро на свете; но тогда демон со шрамами – зло?

Следующим был воин. Девочки, которые были в святилище до нее, рассказывали, закрывая улыбку руками, о прекрасном лице юноше, о силе его рук и ног, о его высоком, благородном лбе, и о том, как храбро он держит в руке обнаженный меч… В деревне не было никого, говорили они, кто мог бы сравниться с ним красотой, хотя он был только выветрившимся камнем. Все девочки, побывавшие в этом месте, молчаливо молились, чтобы их будущий муж был бы хоть чуть-чуть похож на этого воина.