Текст книги "Светоносец. Трилогия"

Автор книги: Оливер Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 96 страниц) [доступный отрывок для чтения: 34 страниц]

ГЛАВА 19. ПРИЗРАКИ

Дрожащий огонь свечи, словно красный мотылек, трепетал за сомкнутыми веками приходящего в себя Джайала. Так он все-таки жив? Он зажмурил глаза еще крепче. Боль, от которой раскалывалась голова, свидетельствовала в пользу жизни. Мысли путались: видение битвы предстало перед ним так ярко... но ведь это всего лишь видение? Между тем полученная им рана все еще болит. Потом он вспомнил: Вибил ударил его головой о стену, ему связали руки и вынесли на холод.

Откуда тогда свет? Джайал чуть-чуть приоткрыл глаза. Свет не исчезал, упорно колеблясь перед склеенными кровью веками. Джайал разлепил их усилием вылетающей из кокона бабочки – и вновь стал зрячим.

Первое, что он увидел, был призрак.

Свеча была настоящая, и держала ее старческая сморщенная, чуть дрожащая рука. Другая рука заслоняла ковшиком только что, видимо, зажженный огонек. Дрожащий круг света падал снизу на лицо, столь же бурое и морщинистое, как держащая свечку узловатая рука. Во рту не хватало нескольких передних зубов. Только теплые карие глаза, глядящие сверху на Джайала, оживляли эти бесстрастные, словно из дерева выдолбленные черты.

Это было лицо из видения Джайала. Лицо сержанта Фуризеля, постаревшего на семь лет.

Джайал теперь понял, что лежит на полу левым боком вверх, с головой в тени. Руки, которые ему, согласно смутным воспоминаниям, связали в гостинице Вибила, были развязаны. Он разглядел утоптанный земляной пол, сваленную в углу старинную, обросшую паутиной мебель, высокое сводчатое окно, куда только что проник лунный свет: Эревон плыл, как фрегат, сквозь оставленные грозой тучи. Обойдя комнату, взгляд Джайала вернулся к пугающе знакомому лицу напротив. Молодой человек хотел заговорить, несмотря на запекшуюся во рту кровь, но не смог произнести ничего членораздельного. Старик знаком руки, заслонявшей свечу, призвал его к молчанию.

– Лежи тихо. Здесь ты в безопасности. На вот, попей. – Старик поднес к губам Джайала старую кожаную флягу. Джайалу казалось, что его рот забит песком со всей Страимской пустыни – сверхчеловеческим усилием он приподнялся на локте и приложил губы к горлышку. Старик запрокинул флягу, чтобы легче было пить.

Огонь. Огонь, ожегший легкие и кишки. Не холодная вода, которой он ожидал, а огненная вода, рака, крепкая водка из болотной ягоды. Недавнее прошлое немного прояснилось в памяти: гостиница Вибила, хмельной дурман, драка... Джайал поперхнулся и сплюнул, не в силах дохнуть, и Фуризель свободной рукой хватил его по спине, прочистив гортань.

– Ничего, ничего, – произнес при этом старик, – зато ты живой, хотя заслуги Вибила с друзьями в этом нет.

– Что со мной случилось? – обретя дыхание, проскрипел Джайал.

– Что случилось, говоришь? Смотрю, значит, я – бежишь ты под дождем через храмовую площадь. Что, думаю, за притча? Джайал Иллгилл собственной персоной – и вдруг направляется к Шпилю?

– И ты так сразу меня узнал? – спросил Джайал. Старик ответил снисходительной усмешкой: что, мол, возьмешь с человека, который треснулся головой?

– Ясное дело – и шел ты прямо к гостинице Вибила. Я почуял, что дело неладно, и пошел следом. Залез в сточный канал и жду. Твое счастье, что я так сделал. Несколько минут спустя тебя выкинули оттуда – и уже без того чудного меча, что висел у тебя на боку.

Зуб Дракона пропал – эта мысль не сразу уложилась в разламывающейся голове Джайала.

– Где это мы? – спросил он, попытавшись сесть.

– Через улицу от Шпиля – как обычно.

– Как обычно?

– Да, видать, рука у Вибила все такая же тяжелая – здорово он повредил тебе мозги. Куда ты всегда посылаешь, когда тебе нужен человек для грязной работы?

– Посылаю? За тобой? Да я семь лет как тебя не видел!

– Вот и видно, что с головой у тебя неладно, – хмыкнул старик. – Может, с Вибилом ты и не виделся какое-то время, а уж со мной-то... Только вчера ко мне приходил один из твоих.

Джайалу показалось, что он медленно сходит с ума.

– Вчера? Меня вчера и в Тралле-то не было.

– Будь по-твоему – Город Мертвых все-таки не совсем Тралл.

– В Городе Мертвых меня тоже не было!

– Ладно, – вздохнул Фуризель, – давай я хоть домой тебя отведу – Казарис выплатит мне награду, хотя его хозяин не помнит, ни кто он такой, ни где он был.

– Казарис? Кто это?

– Птица под стать тебе. Колдун твой.

Но тут Джайал ухватил старика за руку и крепко стиснул – силы ему было не занимать. Железные пальцы и решительно сжатый рот отбили у старика охоту ухмыляться.

– Все это очень забавно, – процедил сквозь зубы Джайал, – твои россказни о Казарисе и прочем. А теперь скажи мне, почему ты думаешь, что вчера видел меня, хотя я еще ехал тогда через Огненные Горы, а в этом городе не бывал семь лет.

Когда Джайал подался вперед, сжимая руку старика, его лицо впервые попало в круг света. На Фуризеля это произвело поразительное впечатление: он с приглушенным криком отпрянул назад, пытаясь вырваться, но Джайал держал крепко.

– Твой шрам – куда он девался? – простонал старик.

– Какой еще шрам?

– Да тот, что ты получил в битве при Тралле!

Недавнее видение снова ожило в памяти Джайала: сокрушительный удар булавой... и чернота. Все это словно приснилось ему семь лет, а не пару минут назад.

– Отпусти меня, господин! – ныл Фуризель, мешая думать. Джайал, несмотря на боль в голове, свирепо тряхнул старика за ворот истрепанной рубахи:

– Говори, что тебя так испугало? – От ужаса, с которым глядел на него старик, по спине прошел холод. В этом взгляде Джайал видел свое отражение, отражение дьявольского лица, леденящее кровь до мозга костей. Джайал отпустил ворот Фуризеля и потер, морщась от боли, покрытый запекшейся кровью висок, – в это самое место пришелся удар булавы. Но был ли он, тот удар? За семь лет Джайал ни разу не вспомнил о нем. А вот теперь, когда он лишился сознания, память вернулась к нему с болезненной яркостью. Тот удар должен был убить его. Почему же он, Джайал, здесь? Почему он не воет среди навеки проклятых в бездне и не блуждает в Долине Теней? Почему его череп не лежит среди других в пирамиде, а его кости не истолчены на дороге в пыль ногами и копытами?

Вот и Фуризель смотрит на него, как на призрак.

– Скажи мне, что тебя пугает! – взмолился Джайал, снова хватаясь за ворот старика, как утопающий за соломинку.

– Твой глаз!

– Что с ним не так?

– Глаз! – жалобно взвыл Фуризель.

– Который? У меня два глаза, как у всех. – Старик тупо качал головой. – Ну, говори! Язык у тебя, что ли, отсох?

– Правый глаз ты потерял в битве – а он опять вырос. И шрам пропал.

Недавнее видение вернулось к Джайалу во всей своей остроте – кровь отхлынула от головы, и он снова стал падать во мрак. Смертельный удар, копье, пронзившее бок, тьма, пустота впереди... Он – блуждающий по свету призрак, который теперь, как это у призраков заведено, вернулся в дорогие ему места. Неужто вся жизнь – только сон, населенный такими же призраками? И эта комната, и полная будто бы луна – неужто все это иллюзия, отраженная бесконечными зеркальными стенами Хеля, где все не то, каким кажется, даже муки, которым подвергаются грешники? Джайал поморгал, стараясь снова вызвать перед собой картину водоворота и летящих в бездну душ. Но свеча все так же горела, и Эревон светил в высокое окно, и Фуризель – не могло быть сомнений, что это он, – все так же ежился от страха.

Однако ведь пережил же Фуризель эту кровавую баню, и Вибил тоже? Разве рог отца не трубил атаку, когда Джайал упал? Их всех могли спасти – просто у него, Джайала, выпало из памяти нечто такое, что разъяснило бы все.

Старик обрел голос и произнес, словно в трансе:

– Ты демон – демон из бездны. Ну, скажи мне, что это не так, что это Казарис своим чародейством сумел убрать твою рану. Никто не обрадуется этому так, как старый Фуризель...

– Я не демон, – сказал Джайал, хорошенько тряхнув старика для пущей убедительности. – Разве ты не видишь, что я из такой же плоти и крови, как и ты?

Фуризель, не слушая его, ежился, стараясь стать как можно меньше.

– Твое лицо было в крови, да еще темнота... Я не заметил сразу, что шрама нет...

Джайал думал о своем. Если булава все-таки обрушилась на него, шрам непременно должен был остаться.

Он снова потрогал висок, но нащупал под волосами только рану, нанесенную Вибилом.

Нет, он не призрак – ведь призраки не чувствуют боли. А его рана жжет зверски, да еще рака подбавляет изнутри. Призраки – они не ощущают ни жары, ни холода, их не беспокоят ни седельные потертости, ни укусы насекомых. А он за семь лет достаточно настрадался от всего этого. Он живой человек: это ясно. В этом месте своих рассуждений Джайал заметил, что Фуризель высвободился и успел извлечь из-под плаща кривой кинжал зловещего вида. Клинок, мерцающий в пламени свечи, мстил Джайалу в грудь.

Джайал встал, пошатываясь, но пристально глядя в глаза Фуризелю.

– Ни шагу дальше, или я убью тебя, демон! – с дрожью в голосе сказал старик.

Это показалось Джайалу крайне нелепым: кто же угрожает смертью демону или призраку? Ведь они бессмертны. Откинув голову, он залился сухим, лающим смехом, сотрясшим все его тело. Тут и до истерики недалеко – так все перевернулось в этом мире. И подумать только – когда-то он приказал этому человеку обречь на смерть лучшего друга, и тот подчинился! А теперь он угрожает своему командиру. Чего только Джайал не лишился за эти семь лет: и священного гнева, который придавал ему сил, и власти, которой так широко пользовался, и женщины, которую любил, и дома – а теперь вот еще и Зуба Дракона, в поисках которого объехал полмира. И в довершение всех зол его бывший сержант принимает его за призрак из бездны! От смеха Джайала старому ветерану стало совсем не по себе, и кинжал затрясся в его руке. Джайал отнял у него оружие без труда, как игрушку у ребенка, и охота драться покинула старика столь же быстро, как овладела им. Фуризель понурил голову, глядя в пол.

– Сядь, – велел ему Джайал, и старик неловко присел на корточки. Джайал сделал то же самое, чтобы видеть его лицо.

– Ну а теперь рассказывай. Рассказывай о том, другом, что так похож на меня.

– Он – твое зеркальное отражение, – отведя глаза, сказал Фуризель, – Если бы не шрам...

– Значит, он самозванец.

– Нет! Я вынес его, его самого, с поля битвы при Тралле. Он вылитый ты, если не считать раны на голове.

– И он пользуется моим именем?

– Нет, имя он изменил – Джайала Иллгилла Червь мигом бы сцапал.

– Как же он называет себя?

– Сеттен – он взял это имя вскоре после битвы, полагая, что перемена имени и шрам собьют врагов со следа.

Джайал вспомнил сплетню, которую передал ему хозяин «Костяной Головы»: что Джайал Иллгилл будто бы жив и прячется в городе с самой битвы. Этот Сеттен, должно быть, самозванец: он одурачил старого сержанта, который его спас, а потом воспользовался именем Иллгилла, чтобы приобрести власть над шайкой головорезов.

– Кем бы этот человек ни был, он только выдает себя за меня, – со всей доступной ему твердостью заявил Джайал. – Я все эти семь лет странствовал в южных краях. И нынче впервые со дня битвы увидел наш старый дом на Серебряной Дороге – пустой, заброшенный... – Фуризель, услышав это, замотал головой. – В чем дело?

– Но ведь это там ты – то есть тот другой – и жил все эти годы!

– В этой развалине? Фуризель кивнул.

– Но дом показался мне пустым, когда я был там!

– А ты входил в него?

Джайал отрицательно качнул головой,

– Там он и живет со своей шайкой.

– Так у него есть шайка?

– Да, у него двадцать ребят, включая колдуна Казариса, – все отпетые негодяи, за один дуркал могут убить.

– И ты им служишь?

– Я не убиваю – на то есть другие. Просто помогаю им – жить ведь как-то надо.

– Ах ты, мерзавец, – ухмыльнулся Джайал, – ты выдумал все это потому, что я очнулся раньше, чем ты успел меня ограбить.

– Чего ж я тогда не ограбил тебя и не оставил вампирам, вместо того чтобы волочь сюда?

И то верно, подумал Джайал. Надо бы выслушать Фуризеля с самого начала.

– Расскажи мне о битве – я очень плохо ее помню из-за того удара по голове...

– О битве, говоришь? – горько рассмеялся Фуризель – воспоминания на время пересилили в нем страх.

– Да, о вечере того дня – чем все кончилось?

Фуризель проглотил ком в горле и обвел глазами комнату – память об этом, видимо, все еще причиняла ему боль. Хлебнув раки, он опять перевел взгляд на Джайала.

– Всех, кто остался жив, спасло только чудо. В твоей когорте все погибли бы, если бы не последняя атака твоего отца. Рыцари Жертвенника с ним во главе отбросили Жнецов назад. Я упал тогда, раненный в грудь, но помню барона Иллгилла. Было на что посмотреть! Глаза его светились во тьме, словно карбункулы, борода развевалась – можно было подумать, он слишком горд, чтобы умереть. – Воспоминания развеяли ужас старого вояки, и глаза его блеснули. Джайал сидел тихо, весь обратившись в слух.

– Да, грозен он был, и ничто не могло его сразить – а ведь уже дюжина ран покрыла кровью его черные доспехи. – Свет в глазах старика угас, он понурил голову и сгорбил плечи. – Но потом...

– Что потом? – поторопил Джайал. У Фуризеля вырвался похожий на рыдание звук, и он отвернулся к окну, за которым сиял янтарный лик луны.

– Потом твой отец увидел твое безжизненное тело. Голова твоя была разбита булавой и бок пронзен копьем. Весь задор сразу покинул барона – он стоял там в сумерках. Жнецы отступали, и мертвые устилали поле...

Джайал вновь ощутил мучительную боль от ран – и как только он мог забыть ее? Даже теперь он стиснул зубы, чтобы не закричать, и заставил себя слушать старика вопреки призрачной боли, раздирающей тело.

– А после? – спросил он хриплым, измученным голосом. Фуризель, чей взор затуманился, покачал головой. – Что было потом? – мягко повторил Джайал.

– Как я уже сказал, из барона сразу вышел весь боевой дух. Минуту он ревел, как раненый бык, потом его плечи поникли...

Джайал только головой покачал: такого отца он не помнил.

– Продолжай, – прошептал он.

Фуризель смотрел на него как-то странно, как человек, который должен сообщить дурную новость и не решается ее произнести. Джайал, желая помочь ему, наговорил мягко:

– То, что было после ранения, для меня полный провал. И только сегодня я впервые вспомнил, что вообще был ранен.

– Рана была страшная: голова у тебя раскололась отсюда и досюда. – Фуризель провел черту от правого глаза до подбородка. – Не могло быть сомнений, что тебе конец.

– Конец?

– Ну да – что ты умираешь и осталось тебе недолго. И потом, на погребальном костре, мне тоже не верилось, чтобы кто-то мог пережить такой удар.

Джайал вспомнил и тот удар, и те, что наносил он сам: да, рана была смертельной. Как же он спасся?

– Расскажи мне обо всем, что ты видел, – приободрил он старика.

– Я видел далеко не все, но расскажу тебе все, что знаю. – Фуризель осторожно поставил свечу на пол и поплотнее закутался в плащ. – Я лежал рядом с тобой, раненный в грудь, когда услышал трубы твоего отца и звон стали. Я знал, что для меня помощь запоздала, хотя Жнецы валились, точно снопы. Потом все утихло. Я ждал, когда придут жрецы и прикончат меня. Много всяких мыслей приходит к человеку, которого смерть манит своим железным когтем. Тут я услышал, как твой отец отдал приказ: унести всех умирающих, уделив особое внимание его сыну. Вот повезло-то, подумал я, выходит, жрецам мы не достанемся. Двое Рыцарей Жертвенника подняли меня – один за руки, другой за ноги, и я от их медвежьей хватки лишился чувств. Я увидел тебя опять уже намного позже...

– Позже?

– Да, но это длинная история... – Фуризель поежился от ночного холода и снова хлебнул раки, словно готовился изгнать неких демонов прошлого.

Потом начал говорить – сперва запинаясь, потом, взбодренный ракой и вниманием Джайала, все откровеннее. И пока он говорил, духи убитых словно восстали из Хеля, приникнув к окнам и дверям заодно с туманом, который возвращался на улицы с уходом грозы. Джайал почти не слышал его слов. Прошлое ожило вновь, и речь старика лишь сопровождала образы, встававшие перед Джайалом. Он ничего не помнил семь лет, но этой ночью прошлое решило вернуться к нему – той самой ночью, когда он сам вернулся а Тралл. Вскоре он и вовсе перестал слышать Фуризеля, а все краски, звуки и запахи семилетней давности предстали перед ним во всей первозданной яркости.

Все вокруг вращалось – это было первое, что он ощутил, упав на землю и увидев булаву, обагренную его кровью. Его сначала медленно, потом все быстрее стало влечь во тьму. Но потом каким-то чудом он снова пришел в сознание. Мир вращался по-прежнему: только Джайал был неподвижен, а все вокруг вертелось колесом, словно он был водоворотом, черной воронкой, всасывающей в себя все остальное.

Чьи-то руки подняли его и быстро понесли куда-то. Ему было все равно куда – ведь скоро нахлынет тьма, положив конец этой никчемной суете. Над головой звучали разговоры, из которых он улавливал лишь отдельные фразы:

– Это сын барона. – Убит? – Нет, но едва дышит. – Да смилуется Огонь над нами, грешными... – С дороги, сучьи дети! Несите его в шатер! – Потом послышался голос отца:

– Неужто ничего нельзя сделать?

– Ничего, светлейший, – остается только молиться.

– К черту молитвы – это мой сын!

– Повелитель, битва проиграна, а с ней и вся война. Червь занимает поле – эта потеря лишь еще одна рана, которую ты унесешь с собой в изгнание.

– Унесу? Пусть смерть унесет мою душу в Хель! Мой сын умирает, а ты не даешь мне надежды?

– Мой повелитель, есть лишь одно средство, но нам оно недоступно. – Произнес лекарь и торопливо добавил: – Он отходит – пусть жрец даст ему отпущение...

– Нет! Нечего жрецам лезть со своими придирками, когда мой сын умирает!

– Но что, если он уйдет в иной мир без покаяния? – раздался голос жреца.

– Слушай меня: я не затем вел битву, чтобы мой единственный сын угас вместе с солнцем, – я прибегну к Жезлу!

– К Жезлу?! – воскликнул жрец.

– Ты слышал меня, старый пес. Ступай и приведи Манихея – он врачует раненых, насколько мне известно. – Жрец, прошуршав шелком одежд, удалился, и настала тишина, в которой сознание Джайала кружило, то и дело приближаясь к краю водоворота, несущего в никуда. Потом какой-то солдат вскричал у входа в шатер:

– Повелитель, Червь снова атакует! И мягкий голос отца, мягче, чем когда-либо за все восемнадцать лет жизни Джайала:

– Итак, конец времен подставил нам подножку, как скверный мальчишка, и мы валимся наземь в бессильной ярости. В этой последней схватке нам всем придется умереть, но ты не умрешь. Ты рожден для света, не для пропасти Хеля! – Кто-то откинул входное полотнище шатра и вошел. – Ты все-таки пришел, Манихей, хотя и поздно.

– Да, битва проиграна, – подтвердил другой голос.

– Всем остальным выйти! – скомандовал отец, и лекарь вместе с другим жрецом покинули шатер. Ветер выл, задувая в рваные стены утлого убежища, где они остались втроем. – Джайал умирает, – тихо сказал отец. – И тебе известно, зачем я вызвал тебя.

– Ты хочешь, чтобы я пустил в дело Жезл, – ответил Манихей столь же тихо, несмотря на вой ветра и шум возобновившейся битвы. Голос отца из отчаявшегося стал гневным:

– Я весь день прошу тебя об этом. Мы выиграли бы битву еще до полудня, если бы ты это сделал. Но ты отказал мне, и теперь в этом городе будет править Червь, и Огонь угаснет в Жертвеннике.

– Я сразу сказал тебе, приехав из Форгхольма, что не прибегну к Жезлу, ибо это связано с проклятием.

– Разве меня и без того не постигло проклятие? Битва проиграна, и мой сын умирает!

– Я называл тебе причину своего отказа: Жезлом не должны пользоваться ни ты, ни я – он предназначен для другого, который явится вскоре, чтобы избавить мир от скорби, который вновь зажжет солнце. Подумай об этом, Иллгилл.

– Думать об этом, когда мой сын умирает? Слушай! Они атакуют опять, времени почти не осталось; по имя нашей дружбы, Манихей, спаси моего сына! – Снаружи слышался лязг оружия и крики, но внутри, где Иллгилл и Манихей стояли над умирающим юношей, царила странная тишина. Наконец Манихей произнес с глубоким вздохом:

– Я и это предвидел – предвидел уже давно. И почему я не уступил тебе раньше? Я мог бы спасти тысячу душ, кроме одной этой. Теперь Ре проклянет меня из-за одной-единственной жизни. Будь при нем, пока я схожу за Жезлом – времени у нас мало. – Рука отца легла Джайалу на плечо, и ее тепло помогло сыну устоять перед засасывающим его водоворотом.

Джайал открыл свой единственный уцелевший глаз.

Отец стоял рядом, глядя на него. В другом углу шатра, в густо-красном зареве погребальных костров, Джайал увидел верховного жреца Манихея – тот, позвякивая колокольчиками на шапке, склонился над свинцовым сундуком, откуда извлек предмет, светящийся нездешним голубовато-белым огнем. Изможденное лицо жреца озарилось снизу этим чудным светом. Манихей благоговейно воздел свою ношу вверх, пропел какие-то слова – Джайал понял только, что это древний Язык Огня, и двинулся к носилкам, держа волшебный предмет на вытянутых руках.

– Ты держишь его? – спросил Манихей.

– Да, и смотри – он в сознании.

– Дай взглянуть! – Жрец склонился над Джайалом, и слепящий белый свет хлынул в глаз раненого, пронзив голову болью. – Он пока еще с нами, но тень смерти уже легла на него. Держи его крепче, и приступим к делу.

– Сделай это, Манихей, и я буду тебе благодарен до конца наших дней.

– Стало быть, недолго – ведь люди Фарана скоро будут здесь. Начнем.

Свет стал нестерпимым. Джайал закрыл глаз, по Жезл продолжал сиять, посылая во тьму столб света. Душа Джайала отделилась от тела – он видел свое тело внизу, оно лежало в шатре, и отец с Манихеем, держащим сияющий Жезл, стояли над ним, не зная, что Джайал его покинул. Джайал летел вверх, оставляя землю под собой, и думал, что это смерть, что возврата из этого полета не будет.

Но что-то летело ему навстречу из тьмы пространства, по выгнутому мосту света, соединившему мир теней с миром живых. Джайал не сразу различил, что это, но вдруг увидел перед собой песочного цвета волосы, светлые усы, голубые глаза: свое зеркальное отражение, но искаженное оскалом страха, с пеной на губах, словно влекомое по воздуху невидимыми демонами. Их точно притягивало друг к другу мощным магнитом – и вот оба слились, вспыхнув белым огнем. Полет Джайала прервался, и юноша почувствовал, что скользит по световому мосту обратно в страну живых и что душа его перешла в это новое тело. Джайал чувствовал себя ожившим и видел как льется кровь из раны в голове другого. Видел, опускаясь все ниже и ниже, как его прежнее тело содрогается в предсмертных корчах, теряя кровь и мозг...

Джайал в ужасе раскрыл глаза. Он вспомнил. Вспомнил, почему он жив, почему у него нет шрама и оба глаза на месте. Другой принял на себя его рану. Его темная половина, вызванная из Страны Теней, чтобы умереть за него. Тень, как две капли похожая на Джайала, претерпела жестокие муки – но не умерла.

И теперь она здесь, в этом городе – тень, ненавидящая его больше всех на свете. Его Двойник.