Текст книги "Проба памяти"

Автор книги: Ольга Покровская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– А что у тебя на второе? – спросил Сергей Кириллович вальяжно.

– Котлеты "Дружба", – ответил Женя с готовностью.

– "Дружба"? И кто ж там в них у тебя с кем дружит? Кошка с собакой?

– Говяжьи, – сказал Женя обиженно.

Сергей Кириллович хмыкнул.

– У нас, помнится, в пионерлагере, знаешь, каша была "Дружба". Из остатков всех круп, какие не украли. Ты уж не пугай такими названиями...

– Блинчики могу предложить с семгой, – отрапортовал Женя. – Малосольная семга, свежая.

– Вот, давай нам всем блинчики, – распорядился рукой Сергей Кириллович. – И воды минеральной.

Сели за стол. Через несколько минут прибежал Женя с подносом – вазочка с цветами, две бутылки "Боржоми" и тарелки с блинчиками.

– Приятного аппетита, – пожелал он.

Максиму есть не хотелось. Он рассеянно ковырял блинчики вилкой и наблюдал за тем, как есть их новый водитель. Обыкновенно ел. По всем, кстати, правилам. Вилка – в левой. Нож – в правой. Жалко, что к блинчикам хлеб не полагается. А то посмотрели бы, не кладет ли он, часом, кусок хлеба на тарелочку и не отламывает ли кусочки... Максим уже не мог вспомнить, как это делал Борька. Но для водителя – было б интересно... Впрочем, Алтай. Считайте, что Сибирь. Скажет, если что: у меня, мол, бабка с дедом аристократы сосланные... Все может быть... У нас сума да тюрьма никому не заказаны, никаким аристократам...

– Вот такой вот у нас офис, – не спеша, говорил Сергей Кириллович. – Люди, условия работы... У нас серьезный бизнес, партнеры иностранные...Я тебе специально все показал, чтобы ты все понял... сделал выводы... хочется тебе здесь работать или нет. Если хочется – тогда чтобы ты сразу к работе подошел соответственно, добросовестно, с отдачей...

Услышав про иностранных партнеров, Максим невольно спрятал улыбку, вспоминая последний визит в офис нарытого где-то учредителями американца. Накануне был большой шмон, Веру заставили натереть стеклоочистителем все сертификаты, чтобы лучше блестели, а офис-менеджер пинками пригнал на встречу мучимого сумеречным состоянием Данилу, одетого в майку со звездно-полосатым флагом, которая, кажется, со времени бомбежек Югославии ни разу и не стиралась. Американец попался кондовый, турецкого происхождения, по-русски ни слова не понимал, на майку взирал благосклонно, не зная, что под флагом написано "Не ту страну назвали Гондурасом". В общем, визит прошел в теплой дружественной обстановке...

Тут, словно в ответ на Максимову улыбку, водитель поднял голову, и в его глазах какую-то долю секунды блеснул хитрый, веселый и очень знакомый огонек. Максима передернуло. Он чуть не выронил вилку. Да это же не просто Борька... он же все понимает... все помнит. Ему снова стало очень неприятно, он скорее налил себе стакан воды и сидел пил, отдуваясь от пузырьков и уткнувшись глазами в стол.

После обеда Сергей Кириллович повел водителя отдавать распоряжения, отправил его в рейс вместе с офис-менеджером – за канцелярией, потом на рынок, потом в химчистку по указанию жены Сергея Кирилловича. Максим не участвовал в разработке маршрута, ему было неловко подходить близко, но как только Сергей Кириллович переступил порог офиса, Максим схватил его за локоть.

– Серега, – прошептал он, косясь на безмятежного Андрюшу. – Ты что, обалдел? Зачем ты тут цирк устроил?

– Да вы сами обалдели! – воскликнул Серега недовольно. – Это не он вообще! Ну, похож немного... но немного. Приглядись! Ничего ж общего! Глаза тупые стеклянные... какой это Борька?

– Борька это, – сказал Максим уныло. – Больше того, он все понимает. Я уверен, что он все понимает. Зачем ты его взял? Да еще водилой. Еще б уборщицей. Думаешь, он не узнает, кто тут президент?

– И пусть узнает, – сказал Сергей Кириллович. – Он-то по документам кто? Пусть узнает... меня это его своенравие еще в школе достало. Пусть посмотрит, кто мы, а кто он.

– Обалдел, – констатировал Максим. – Просто совсем из ума выжил.

Он опустошенно махнул рукой и ушел к себе в кабинет.

На другой день Максим лениво возвращался с переговоров. Во дворе офиса он настороженно окинул взглядом стоящие на асфальте машины. Слава богу, битой черной «Волги» среди них не было, потому что лишний раз встречаться с ее владельцем почему-то не хотелось. Вот повесили себе на шею обузу... Взяли работника...

Охранник Андрюша сидел в своем черном костюме за столиком, который был ему заметно мал. Глаза у Андрюши разъезжались – одним он смотрел в телевизор, а другим на вошедшего. Была у Андрюши такая странная способность – смотреть одновременно в разные стороны. Максим был уверен еще, что Андрюша умеет спать с открытыми глазами, потому что иной раз он заставал его в состоянии, которое можно было объяснить только глубоким сном.

За Андрюшиной спиной, за полуоткрытой дверью, бушевал офис-менеджер, крича кому-то в трубку:

– Что значит, не знаете? А кто знает? Вы где работаете? В Московской городской телефонной сети, или в деревне Кукуево?..

Максим удовлетворенно кивнул. Работают, подумал он. Зарплату отрабатывают...

– Здрасте, Максим Николаевич,– приветствовал Андрюша.

– Здравствуй, – ответил Максим равнодушно. – Как дела? – он вспомнил про Андрюшино повышение квалификации. – Кто сегодня звонил?

– Никто не звонил, Максим Николаевич, – доложил Андрюша.

– Вот и хорошо, – бросил Максим, проходя мимо.

– А нового водителя уволили, – доложил Андрюша вдогонку.

Максим остановился. Его первой непосредственно реакцией было огромное облегчение, но вслед за ним он понял, что что-то не так.

– Почему уволили? – спросил он, разворачиваясь.

– За нарушение трудовой дисциплины, – объяснил Андрюша охотно. – С утра на работу не вышел. Ему уже Вера отзвонила, сказала, что может не беспокоиться...

Максим тупо посмотрел на ухмыляющегося Андрюшу, замер на несколько секунд, потом быстро пошел, почти побежал по коридору к Серегиному кабинету.

– Сергея Кирилловича нету... – проговорила было Вера, вскочив, но Максим даже не посмотрел в ее сторону. Он ворвался в кабинет и увидел картину маслом. В креслах, развалясь, присутствовали господа топ-менеджеры – Николай Евгеньевич и Анатолий Леонидович. Размякшие, как пельмени, с расстегнутыми верхними пуговичками и приспущенными узлами галстуков. Пахло коньяком. Коньяк перед ними и стоял, на столике – Хенесси. Extra Old. Для особо важных случаев. Рядом с коньяком находились пластиковые коробочки с готовым салатом – из супермаркета. Готовый вчерашний, если не позавчерашний, заклеклый салат. При живом-то поваре, специалисте по французской кухне. С коньяком за полтораста баксов. С тем же успехом могли закусить бычками в томате или гамбургерами. Такое сочетание само по себе было совершенно ненормальным, во всяком случае, говорило о какой-то очень большой неразберихе, вынуждавшей не обращать внимания на вещественное обрамление ситуации.

Николай Евгеньевич, зависая над столиком, тыкал одной рукой с зажатой в ней одноразовой вилкой в салат, а другой рукой с судьбоносно вытянутым пальцем – в Анатолий Леонидовича.

– А вот отец Михаил, – запальчиво говорил Николай Евгеньевич, шевеля обеими руками, и даже усами. – Он про твоего Рериха вообще даже слышать не хочет. А от твоего Даниила Андреева вообще вздрагивает. Я в этом не соображаю, а он-то в этом деле понимает, его ж это... в семинарии учили... У него вера предков в неприкосновенности...

Тут они оба обернулись в Максимову сторону и замолчали. Наконец Анатолий Леонидович вяло поковырял вилкой в зубе и сказал.

– Ага. Вот и все тут.

Николай Евгеньевич опустил указующую длань, привел пальцы в обычное положение, ухватился ими за горлышко и задумчиво пропел:

– Со-ветс-кий цирк!.. Па-пам, па-пам, па-пам... – и затем крикнул:

– Вера! Еще стакан!

Испуганная Вера послушно появилась в дверях со стаканом. Как-то неудобно сгорбившись, она поставила его на стол и приготовилась выскользнуть из кабинета.

– Ты телефон нашла? – строгим басом остановил ее Николай Евгеньевич.

Вера ненатурально всхлипнула.

– Николай Евгеньевич, я везде, я и корзину для бумаг, и под диваном...

– Ищи! – рявкнул Николай Евгеньевич и отпустил Веру царственным взмахом. Когда она скрылась, он рявкнул. – Курица безмозглая!

Анатолий Леонидович отправил в рот горку салата, флегматично пожевал и пробормотал:

– Какие мы иногда грубые бываем...

Максим принял налитый ему стакан и спросил:

– Где Серега?

Николай Евгеньевич пожал плечами и ответил:

– А хрен его знает, – и он поднял стакан. – Не чокаясь, – велел он Максиму, у которого при этих словах упало сердце в ожидании еще какой-то неприятности. – Лично я – не чокаюсь, – он пояснил: – Эта курица потеряла Борькин телефон. Теперь найти не может. Ты, конечно, на память его не помнишь?

– Что тут происходит? – сказал Максим, выпивая коньяк.

– Все идет своим чередом, – сказал Николай Евгеньевич, подкладывая ему конфетку из хрустальной вазочки для посетителей. – Закуси... Бизнес идет, все как надо... нарушителей мы увольняем... Мы твердо на этой земле ногами стоим, нам мистики не нужно... Завтра вот отец Михаил придет... на всякий пожарный...

– Может, у них что случилось? – спросил Максим. – Там... – он неопределенно взмахнул руками. – Между...

– Что случилось, он с утра не появлялся. Этот... начальник наш... – Николай Евгеньевич особо подчеркнул последние слова, – говорит: уволю бездельника. Плевать мне, что он на Борьку похож. Мало ли кто на кого похож... у нас тут не конкурс двойников. Пальцы раздвинул и поехал...

– Куда? – спросил Максим.

– Не знаю! – категорично сказал Николай Евгеньевич. – Скажу тебе ответственно, как начальник службы безопасности: не знаю, и знать не хочу!

– Вот с этого все и начинается, – глубокомысленно пробормотал Анатолий Леонидович.

– Ясно, – сказал Максим, поднимаясь.

Уже за его спиной Николай Евгеньевич проговорил:

– Ему все ясно, а мне так ничего...

Максим вышел в приемную и осмотрелся по сторонам. Вера сжалась и попыталась спрятаться за монитор.

– Вера, – сказал Максим.

– Максим Николаевич, ей-богу, я везде... – плаксиво залопотала Вера.

– Дай ключ от сейфа, – сказал Максим, обрывая ее причитания на полуслове.

Вера моментально замолчала, выдвинула ящик и положила на стол ключ. Максим отпер сейф, стоящий за Вериной спиной, достал папку "Учредительные документы", подумал, достал из нее паспорт в парадной кожаной обложке, еще подумал, сунул паспорт в карман, а сейф запер.

– Телефон, – сказал он Вере. Она быстро схватила и подала ему трубку. С мобильного Сергея сонно квакнули:

– Да?

– Артем, – сказал Максим шоферу. – Вы где сейчас?

– У дома стоим, – охотно ответил шофер.

– Давно стоите? – спросил Максим.

– С полчаса, – лениво ответил Артем.

Максим набрал домашний, но услышал только долгие гудки.

– Не отвечает, – подсказала Вера.

Максим бросил трубку и крикнул в сторону кабинета:

– Может, он его сам забрал? И увез?

– Кого? – спросили из кабинета.

– Да бумажку с телефоном!

– Вообще он тут был, – обрадовано подтвердила Вера. – Ходил. Я как раз чашки мыла, так что...

– Ты ищи, давай, – прервал ее Максим, давая понять, что его предположения не касаются Вериных действий, и снова крикнул в сторону кабинета. – Я съезжу!

– Куда? – спросили из-за двери, звеня стаканами.

– К нему.

– Ты чего, – сказал Анатолий Леонидович, высовывая голову. – Ты что, за руль в таком виде сядешь?.. Одурел, что ли?..

– Что ж тут поделаешь, – развел руками Максим. – Коли мы водителей увольняем... Сейчас я зажую... Вера, дай лимон.

– Вера! – закричал издалека Николай Евгеньевич. – Вызови Максиму Николаевичу такси! Я как начальник службы безопасности... – добавил он, появляясь в приемной неверным шагом и грозя кулаком.

Максим вздохнул, положил в рот кусок лимона вместе с коркой и принялся с отвращением жевать.

Через пятнадцать минут явилось такси, Максим сел и назвал нужный адрес в Филях. Пока продирались по Кутузовскому проспекту, то в пробках, то по свободным местам, Максим меланхолично, словно в трансе, смотрел в окно на проплывающие мимо здания, колонны, разнокалиберные башенки, болтающиеся растяжки и, наконец, на темные колонны Триумфальной арки, пытаясь понять, что происходит, и свести все воедино. Может, есть между Борькой и Серегой что-то такое, о чем он не знает? Что произошло на самом деле?.. Долго петляли по дворам, огибая мусорные баки, и приехали на место. Белый "Вольво" Сергея Кирилловича стоял рядом с подъездом. Максим подошел и заглянул внутрь. Артем, здоровый детина, мирно спал, открывши рот и откинувшись на сидение, как обычно спал во время любой остановки. Максим набрал код, нацарапанный прямо на домофоне, и вошел в подъезд. Дом был старый, Сергей Кириллович приобрел здесь квартиру еще в первые годы дикого капитализма, когда казалось, что ничего круче быть не может, да так и задержался, хотя сам дом был далеко не элитный. Максим нажал кнопку, но лифт не прореагировал. То ли сломался, то ли кто-то его держал. Лифт тут был старый и ломался довольно часто. Пахло краской, и тут же стояла, прислоненная к стене малярная стремянка. Держась подальше от стен и бормоча ругательства, адресованные жильцам дома, эксплуатационным службам, мэрии, и так далее по нарастающей, Максим стал подниматься по широченной лестнице, огибающей проволочную лифтовую шахту. Ему уже оставалось пройти полэтажа, он как раз находился на уровне лестничного подоконника, усеянного мелкими рыбными костями, со стоящей на нем консервной банкой, набитой окурками, и сквозь проволоку он видел массивную, блестящую металлическими накладками, дверь Сергеевой квартиры, когда замок щелкнул и дверь приоткрылась. Интересно, кто ж оттуда выйдет, подумал Максим и остановился. Напугать его, что ли. За дверью чмокали, как будто ели спелый арбуз. Ага, подумал Максим, а у нас вот такие командировки в рабочее время. Понятное дело, пока жена в Карловых Варах водичку пьет...

– Подожди, еще ж не звонили, – нежно пробасил Серегин голос.

– Я на улицу выйду, там дождусь, – отвечал полушепотом женский.

Еще раз чмокнули, дверь закрылась, и на лестницу вышла женская фигурка в знакомом полосатом пиджачке и обтягивающих коротких брючках. Поправила прическу, озабоченно понажимала кнопку вызова и, чертыхнувшись, стала, хлопая каблуками босоножек, спускаться вниз, но с ужасом остановилась, увидев Максима, который уже бежал, пропуская ступеньки, к ней наверх, потому что узнал собственную жену Валентину.

Отбросив замершую на месте Валю в сторону, Максим попытался открыть дверь, но замок уже заперли. Максим заколотил по металлической поверхности одновременно ладонью и ботинком, но хозяин, очевидно, заподозрив неладное в таком стуке, не откликался.

– Открой! – закричал Максим. – Открой, сука! – и одновременно с ним испуганная Валя истошно закричала: – Не открывай!

Никто и не думал открывать. Удары гулко разносились по подъезду, но, казалось, не волновали ни одну живую душу. Никто даже не полюбопытствовал, что происходит. Потом наконец вздрогнул лифт, завыл и куда-то поехал.

Устав стучать, Максим опустил руку. Повернулся и медленно пошел вниз. Валя по мере того, как он перешагивал со ступеньку на ступеньку, все больше съеживалась, втягивала голову в плечи, но на лице тем не менее пыталась изобразить что-то уверенное, и даже возмущенное.

– Ты чего разорался... – начала было она, но Максим, не вступая в дискуссии, молча ударил жену кулаком в челюсть, сбросив ее на лестничную площадку, и продолжал спускаться, почти не замедлив шага.

Выйдя из подъезда, он поискал глазами по клумбе, уже обнаружил подходящий кирпич, уже даже направился к нему с тем, чтобы перебить на "Вольво" стекла – повезло, не бронированные – но его отвлек звонок на мобильный. Машинально он достал его из кобуры, машинально взглянул на определитель – звонила Валя – и брезгливо бросил телефон куда-то в сторону, в кусты. Он все еще шел по направлению к кирпичу, когда его внимание отвлек какой-то шум в кустах, и он увидел, как мужичок, засовывая его телефон в карман, поспешно отходит куда-то в сторону по дорожке. Перескочив через низкую загородку, Максим погнался за мужичком и все еще звонящим телефоном. Догнал, отобрал телефон, сильным ударом повалил на землю, посмотрел на звонок – снова звонила Валя – выключил телефон, снова догнал и ударил, мужичок заорал "стой, не надо, стой!" и стал отмахиваться руками, Максим пнул его ногой и в самом деле остановился. Злость куда-то ушла. Уже не хотелось возвращаться к кирпичу, да и вообще ничего не хотелось. Закололо сердце. Валидол... В кармане? Похлопав по карману, он вспомнил, что валидол остался в бардачке. А может, это и не сердце, а от нервов... А может, и нет... Инфаркт тут среди бела дня получишь... Он тупо посмотрел на телефон в руке. Телефон... Что-то вспомнилось... Совсем недавно он так же недоуменно сжимал его в руке, и так же смотрел. Вечер. Он у своего подъезда. Он изумленно набирает номер с клочка бумаги, и его удивляет тот факт, что в ответ ему слышатся гудки. Борька. Он набирал его телефон. Этот номер остался здесь, в памяти. Где же он... Максим пролистывал записи в телефонной памяти. Валя, Серега, родители, фабрика, станция, комбинат, таможня, экспедитор... вот.

Он нажал кнопку и ждал, когда номер отзовется.

– Алло, – сказал хрипловатый голос на другом конце провода.

– Борька! – закричал Максим. – Борька, гад! Все из-за тебя, урод! Театр тебе здесь, доприкидывался, довыпендривался, Станиславский чертов, убью! Доберусь, и точно убью, чтобы уже никаких сомнений не было! Борька! Ты меня слышишь, урод?

В трубке молчали, Максим, собственно, и не ждал, что с ним кто-то будет разговаривать, как вдруг вполне человеческий, совершенно Борькин голос со вздохом спросил:

– Ты где?

– В Филях, – ответил Максим, опешив.

– Ладно, не вой, – сказал Борька. – Я сейчас подъеду.

Пробормотав адрес, Максим опустился на трубу ограждения, по-прежнему, не сводя глаз с телефона. Бред... он вроде ничего и не пил сегодня. И не употреблял. Стакан коньяка... Так это ерунда. Коньяк же был хороший... да уже и развеялся. Бред... Валя... Кирпич... Борька.... Вернуться и разбить стекла? Да ну к черту... Сколько времени? Откуда он едет?...

Максим взглянул на свою крутую золоченую "Омегу" и побрел к улице.

...Представь: летний вечер. Воскресенье. Жара. Мухи ползают. Дежурят два молодых хирурга, два молодых специалиста, только из института, как козлы отпущения. Все старшие товарищи у себя на дачах грядки копают. На всю больницу – два паралитика и механизатор, которого ножом от комбайна порезало. Все. Делать нечего вообще. Все кроссворды давно разгаданы, медсестры перетраханы, в телевизоре сплошной «прожектор перестройки». Даже пить в такую жару противно. Просто хоть вешайся с тоски.

Но вот что-то слышно... Неужели? Ага! Кажется, скорая. Никак, к нам? Вот счастье-то... нет, в морг... ну вот... везет как утопленникам.

Что, кто-то живой?... Этот парнишка?... Уверены?... Это у вас шутки такие? Нет, это уж не наш клиент... Агония... В реанимацию-то, конечно, положим... но можем до нее и не довезти, лучше уж сразу в морг отправлять...

Тут один из них говорит другому: "Послушай, нам ничего за это не будет. Давай хоть руки потренируем. В этой дыре даже гланды рвать некому, какого ж черта мы штаны протирали. Малый все равно не жилец, давай хоть вспомним, чему нас учили. Вот прямо как есть, по конспектам. Такого случая, может, еще год не представится." – "Давай", – говорит другой. И вот уже крик, шум, медсестер гонят в операционную, хирурги натягивают халаты, перчатки, в общем, всю свою амуницию, и они уже чувствуют себя людьми, а не мальчиками на побегушках, они при деле, они спасают человеческую жизнь, и никто им слова не скажет...

... Почти сутки они стояли у стола. Никакой самодеятельности. Все по конспектам. Как учили. Разобрали на детали и собрали снова. Разрезали и заново сшили. Вылезли полумертвые. А парень-то живой! Не отдал у нас концы до сих пор, живучий, сердце хорошее... "Ну нет... – говорил один. – Хрен я ему теперь дам помереть, зря, что ли, мучались. Загоняю всех этих телок толстозадых, ноги повырываю, но чтоб выходили, не упустили..."

И выходили, вытащили. Еще два раза потом спасать пришлось. Про них даже в газете писали. В местной. "Золотые руки врачей..." Что-то в этом духе. Мне рассказывали. Я сам не видел. Я сам только через два месяца соображать стал, и было мне не до газет. Я всему заново учился. Сидеть. Ложку держать. Ходить. Думать...Они оба потом на повышение пошли, один сейчас зам главврача в той больнице, другой какой-то большой медицинский чиновник в области...

В апреле я сюда приехал, помню. Рвался на выписку, не пускали, я еще падал, случалось. Думал, как приеду, так все страшное кончится. А все только началось... Приехал, дома нет... ничего нет... сам же оказался последней сволочью... и все-то кругом мною обижены... Вон, – Борька указал рукой на окно третьего этажа. – Откуда ж я знал, что она родила. Да и мне, честно говоря, было тогда не до этого. Мне самому спасаться надо было, а других спасать у меня сил не было. Погиб бы... Умирать не хотелось, до меня только дошло тогда, как это жить хорошо... просто воздухом дышать...

Они сидели вдвоем на лавочке детской площадки, в темноте, под бывшими Борькиными окнами, мирно горевшими на седьмом этаже. Максим курил, и куря, заметил, только сейчас он заметил, что Борька отворачивается от сигаретного дыма.

– Ты что? – спросил он, пошевелив рукой и обратив внимание на сигарету.

– Так, – сказал Борька. – Голова кружится. Я ж не совсем еще крепкий. Это видимость одна. Я из кусочков собранный...

Максим отбросил сигарету подальше в сторону.

– Почему ты к нам не пришел? – спросил он.

– К вам... – сказал Борька. И что б вы сделали? Я сейчас у вас был – успешные, не бедные, довольные, все можете... и чего? Звонил я тогда, – сказал он, выпрямляясь. – Вы ж тогда и дома-то не жили.

– Вообще, бывало, – согласился Максим.

– Вот. Я тогда в больницу сбежал, от всей этой свары, да и деваться больше было некуда. Что, дальних родственников искать? В Норильске... И как? Вещи из квартиры все выкинули, ни адресов, ни телефонов... Здесь даже родителей друзья, так я не знал, где они, что они... Куда пойти? Сбежал в больницу, в области положили. Там с одним мужиком познакомился. Он с пулевым ранением лежал, тяжелый, а я уж по себе знал, каково быть тяжелым... Занялись бизнесом, стали коттеджи строить, в общем, прогорели... Снова фамилию пришлось менять. Потом машины из Германии перегоняли, там у меня вообще паспортов десять было на руках, ну, и в ментовке связи остались...Это у меня уж пятая жизнь. Пятое имя. Нет у меня сил одну лямку волочь... как чего-то подламывается – я имя новое беру, документы переписываю, и все, что раньше было, стираю...

– Что ж ты нам-то... – проговорил Максим. – Вид такой делал, будто не помнишь.

– Я и не помню, – сказал Борька. – Это все как прошлая жизнь. Это вы все в сладкие воспоминания детства играетесь. А я не помню ничего. Я, смешно сказать, как сына зовут, не знаю...

Он замолчал. Максим потянулся было за сигаретой, но потом вспомнил, что не надо, и отдернул руки от кармана.

– Могу сказать, – проговорил он.

– Не надо, – негромко ответил Борька.

Кто-то вышел из подъезда и хлопнул дверью. Низкорослая пузатая фигура медленно приблизилась к лавочке. Максим увидел, что это давешний владелец таксы. На нем была все та же футболка – если сзади был гимн, то спереди на пивном животике у него красовался герб СССР.

– Здорово, мужики, – спокойно сказал пузатый.

Он подошел вплотную, сунул Борьке руку, и Борька, не удивляясь, ее пожал, как старому знакомому. Следующим по очереди был Максим, и он тоже послушно пожал протянутую ему руку, гадая, с кем его спутали на этот раз. Возражать не хотелось. Максим украдкой понюхал свою ладонь после липкого рукопожатия. Ладонь пахла кислой капустой. Это летом-то... Он постарался незаметно вытереть руку о лавочку. Пузатый сел рядом, вытащил сигаретную пачку и закурил.

– Э, – возражающе сказал было Максим, но пузатый тут же заверил, словно заранее знал, о чем идет речь:

– Я в сторону.

И действительно, он выпустил дым куда-то чуть ли не под мышку.

Все трое сидели молча. Было тихо в округе, только время от времени далеко стреляли петарды и заливисто перекликалась сигнализация. Максим разглядывал светящиеся окна. В одном, на втором этаже – большой красный абажур... На третьем – в кухне темно, а в комнате на подоконнике высокие стопки книг и старых журналов... На четвертом – в два ряда горшки с цветами. Там, наверное, и света днем не видно... На пятом – открыта форточка, и на фоне желтых стен виден коричневый угол шкафа...

Со стороны детской площадки послышалось негромкое подростковое ржание. Потом резкий скрип качелей. Все трое вздрогнули.

– Эй, там, – выпустив дым, коротко сказал пузатый в темноту. – Сейчас встану, головы откручу!

Ржание затихло, и скрип прекратился. Очевидно, сказанное прозвучало убедительно. А может, пузатого тут знали хорошо. Максим попытался припомнить... нет, не было такого. Пришлый, наверное, женился на какой-нибудь местной...

– Вот черт его знает, – проговорил пузатый задумчиво. – Смотрю я на своих... Да все они какие-то странные сейчас... То ли у них мозгов нет, то ли били их мало... Всему верят. По телевизору какой козел чего скажет – верят. Уши развесят... Их же как хочешь, так и поверни... Да разве мы в их годы кого слушали? Или телевизор смотрели? Отцов-командиров на них нету... Я-то своих только сейчас забывать стал...

Пузатому никто не ответил, да и он, кажется, не собирался завязывать разговор.

– Стареем... – проговорил он как бы самому себе. – Захожу тут как-то в магазин. Смотрю – вино "Анапа"! То самое. Я аж обалдел... Сразу все вспомнилось... И шестнадцать лет, и подъезды, и подворотни... Не мог не купить!.. Попробовал – оно! Оно самое... Тот же вкус, один в один отрава, без обмана. Лучше не стало со временем...

Помолчали еще.

– А что ты сегодня не пришел? – спросил Максим осторожно, не зная, как лучше сформулировать. – Обострилось... то есть заболел?

– Да нет... – Борька усмехнулся. – Я не такой уж стеклянный. Я уже научился форму держать. Не распускаюсь... Просто, – он вздохнул, – Про должок мне напомнили. Есть у меня долг...

– Кому? – спросил Максим.

– Никому. Себе. По большому счету. Я ребенка должен вырастить. Вырастить и воспитать. Своего-то не видел... Я про этот долг никогда не забываю... Вот вчера мне про него особо напомнили.

– Блажен, кто верует, – сказал пузатый, сплетая пальцы рук. Золотистым бликом сверкнуло обручальное кольцо на безымянном. – Такой долг ты век не отдашь. Себя не обманывай... А впрочем... – он помолчал. – Хоть долю малую, и то неплохо...

– Вот и я подумал, – продолжал Борька. – Да мне время от времени такое приходит... Вернуться. Попутешествовал, и хватит. К себе пора. На исходную. Взять свое имя, которым мама с папой назвали... Сделать нормальный паспорт... В общем, стать собой... Не мальчик уже, чтоб, как Штирлиц, с чужими фамилиями шататься, как в цирке... Устал...

Максим снова вздохнул и полез во внутренний карман.

– Твой паспорт я тебе могу хоть сейчас отдать, – сказал он.

Он развернул корочки и вложил в Борькину руку.

– Не бойся, настоящий, – сказал он. – Тут даже фотография на тебя похожа. Долго подбирали в честь умершего друга... Даже кастинг объявляли... Чтобы твою память не оскорблять несходством. Как же! Покойный друг для нас святое... то есть извини, тьфу-тьфу, – он сплюнул. – Так считали... Только пользоваться им не советую. На нем, – Максим постучал пальцем по фотографии, – лет на десять будет всякого... А тебе к своим блужданиям еще только ходки недостает...

Борька молча разглядывал в темноте фотографию. Двойник смотрел в объектив круглыми оторопелыми глазами, и выглядел, как стукнутый мешком.

– Ты же наш талисман, – продолжал Максим. – Наша звезда путеводная... Без тебя, можно сказать, весь наш бизнес никуда... – он махнул рукой и замолчал.

– Ох, господи! – выдохнул наконец Борька.

Он резко встал и прогнулся назад, как будто у него заболела спина.

Максим и пузатый подняли головы и дружно смотрели на него снизу вверх.

– Ну, значит, не судьба, – сказал Борька негромко, словно самому себе.

Максим молчал.

– Так мне все и казалось, – проговорил Борька, адресуясь не ему, а куда-то в пространство и напряженно морща брови, словно припоминая какие-то ускользающие подробности. – Не хотел я вас искать. Боялся... Мне все время что-то чувствовалось...

– От корешков верных, – добавил негромко пузатый. – Упаси бог... Это оно так всегда бывает...

Он отбросил окурок и быстро сплюнул в сторону.

Борька все покачивался, расправляя плечи и морщась.

– Ну? – спросил он кого-то невидимого. – Ты чего?

– Мужики... – робко произнесли из темноты, и неяркий свет заслонила темная фигура в тренировочных штанах с пузырями. Фигура беспокойно разводила руками. – Десятки не будет?.. Я тут... это...

Пока Максим разглядывал своего недавнего знакомого Васю, гадая, узнал ли он его, и как реагировать правильно, пузатый снова очень убедительно и мрачно сказал:

– Иди отсюда.

Вася замер с явным намерением немедленно исчезнуть, но тут его остановил Борька.

– Подожди, – сказал он. – Пойдем, у меня будет... – он тронул Васю за плечо и, обернувшись, сказал. – Судьба... Ладно, увидимся. Когда-нибудь...

Максим смотрел им вслед, как они выбрались на асфальтированную дорожку и направились все к тому же магазинчику. Потом убрал паспорт. Пузатый, не двинувшись, сидел и разглядывал какое-то из окон. Наверное, свое.

– Не люблю я, когда так говорят, – передразнил он. – "Судьба..." Это бабам можно только... – он назидательно поднял палец. – Но и ему тоже. Ему можно.

Потом он поднялся.

– Бывай, – бросил он через плечо и пошагал к подъезду.

Максим остался сидеть. Закурил. С Борькиным уходом Борька как-то сразу улетучился из его мыслей, и тяжелая обида взяла его за горло. Тварь... из-за нее я еще семью бросил... И что теперь? В мозгу у него уже метались один за другим планы раздела имущества, один другого ловчее. Отдавать не хотелось. Выгнать бы ее вообще к чертовой матери. Нет... с ней такой номер не пройдет. Суд? Тут больше денег уйдет на адвоката, да и Серега ей своего даст, у него адвокат еще та сволочь. Юрий Германович... Максиму вспомнились жирная улыбка Юрия Германовича, бриллиантовые гайки на пальцах и галстук-бабочка, и стало противно. Квартиру жалко, хорошая квартира, дорогая. И район... может, припугнуть?... Да она сама кого хочешь припугнет... С нее станется... Какому-нибудь любовнику-водопроводчику тесак в руки сунет... Сядет потом, но от этого самому не легче. Башни-то нету, мозгов тоже... Что на работе? Обязательств на мне нету... права подписи даже нету, слава богу. Оформить, конечно, могут задним числом, чего-нибудь повесить... Надо Тольку предупредить, чтобы следил... И Коляна тоже. Могут ведь, все могут, в том-то и дело... И главное, за что она его так? Что, Серега денег ей, что ль, давал? Чушь, у него снега зимой не выпросишь... Погоди... – подумал он удовлетворенно. – Еще локти кусать будешь... Счета... Ну до счетов никто не доберется, ни Серега ни она... Ладно... Пусть устаканится для начала.