Текст книги "Городской роман"
Автор книги: Ольга Дрёмова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
* * *
Залитый холодной мутной жижей чуть ли не по колено, город тонул в грязи и неряшливости, а в глубине аллей лесопарка все еще хозяйничала зима, поддерживая из последних сил видимость опрятной рождественской картинки. Еще несколько дней назад по обочинам расчищенных дорожек стояли сугробы, напоминающие высоко взбитые, добротные пуховые перины, и вот теперь, оседая, они темнели и проливались талой водой.
Воробьи, обрадовавшись нежданному теплу, купались в этих лужах, ныряя в теплые потоки чуть ли не с головой и захлебываясь в восторженном чириканье. Накричавшись до хрипоты и вымокнув до последнего перышка, они вылезали из одной лужи, чтобы тотчас же упасть в другую. Пьяные и дурные от тепла и поднятого ими же самими оглушительного шума, они не замечали ничего вокруг, упиваясь счастьем, выпавшим на их воробьиную долю так неожиданно и так щедро.
– В городе совсем весна, а здесь еще снег лежит, я бы не сказал, что жарко, – проговорил Анатолий, поеживаясь и поправляя на шее шарф.
– Тепло, – беспечно отозвалась Ксюха.
– С носа потекло, – отпарировал Толя. – Ты бы застегнулась, а то после такого тепла обычно лечатся от насморка.
– Да ладно тебе бурчать, – недовольно произнесла Ксюха, беря Анатолия под руку и пряча свою ладошку поглубже в складки его рукава.
Подстраиваясь под его широкие шаги, она раздумывала, с какой стороны подойти к важному вопросу, занимавшему ее последние несколько дней, но разговор, переливаясь из пустого в порожнее, к серьезной беседе не располагал, и Ксюха нервничала. Воробьи, ручейки и прочая дребедень – все это замечательно, но она не для того портила дорогую обувь, шатаясь по щиколотку в ледяной грязи, чтобы тратить время на подобные сантименты.
Помимо птичек и непролазной водищи были более важные вещи, но Анатолия, настроенного на романтическую волну, подвести к чему-то путному было сложнее, чем ей представлялось вначале прогулки. Как только она приступала к интересующей теме, он находил повод полюбоваться очередной глупостью, сбивая весь настрой.
Прогулка подходила к концу, и в отдалении аллеи уже появился просвет, ведущий из парка в город, когда Ксюха, решительно вздохнув, взглянула на Анатолия и проговорила:
– Толь, я хотела сказать тебе что-то очень важное, – торжественно начала она, искоса поглядывая на мужа и стараясь определить, какое впечатление произведут на него ее слова.
– Жизнь, как всегда, дала трещину, и денег осталось всего два чемодана? – покосился на жену он.
– Не ерничай, – недовольно одернула она, и Толя почувствовал, как ее ладонь, уцепившаяся за рукав его куртки, сжалась. – Все гораздо серьезнее.
– Для тебя есть что-то серьезнее денег? – искренне удивился он.
– Толя, – негромко произнесла она, решив не обращать внимания на его укол. Разговора не выходило, а времени на то, чтобы лить воду, у нее не было. Скользя, словно ртуть по гладкой наклонной поверхности, Толя пытался уйти от серьезного разговора, но Ксюху такой поворот событий не устраивал. – Я не знаю, как ты к этому отнесешься, – нервно выдохнула она, – поэтому мне немного не по себе.
– О чем ты говоришь? – напрягся он. Замедлив шаги, он остановился и с интересом посмотрел на жену.
– Дело в том, что через несколько месяцев у нас будет ребенок, – не спеша сказала она, старательно подбирая слова и не сводя взгляда с лица Анатолия.
– Ребенок? – Брови Толи изумленно поползли вверх. – В каком смысле ребенок? – глупо переспросил он.
– В прямом. А какой еще может быть смысл? Наш ребенок, мой и твой. – Голосок ее прозвучал немного обиженно и слегка тревожно.
Оксана смотрела на Анатолия, с беспокойством ожидая его реакции, но он, застыв, точно соляной столб, стоял и смотрел ей в лицо, не то с удивлением, не то с осуждением.
– Наш ребенок? Вот как?– выдавил из себя он.
– Толь, я что-то не пойму, ты рад или нет? – Глаза Ксюхи смотрели на мужа требовательно и вопрошающе. Его колебание не входило в ее планы. Ни рыба ни мясо, теленок, честное слово, да и только!
– Ребенок… – еще раз повторил он, будто не в силах осознать свалившееся столь внезапно неожиданное известие. Не зная, как отреагировать, он умолк, переваривая услышанное. – Ксюха… – растерянно проговорил он, – я не знаю, что тебе сказать.
– Скажи хоть что-нибудь, – обиженно и зло прошептала она. Эта мямля могла разрушить все, чего она добивалась с таким трудом много месяцев. Надо же, он не знает, что сказать! Да он от радости должен был бы чокнуться, как те глупые воробьи, валяющиеся в лужах!
– Извини, я просто растерялся, обычно вопрос о ребенке в семье решают сообща, – машинально произнес Анатолий, глядя куда-то вдаль. – Конечно, я рад за тебя. – Голос его был ровным, не выражающим ни одной эмоции.
– Только за меня? – невольно воскликнула она.
Прислушиваясь к интонациям мужа, Оксана сразу почувствовала, что тот от новости не в восторге, но другой реакции она и не ожидала. Во-первых, у него уже было двое, так третий ему ни к чему, а грудной ребенок для Толика просто равносилен катастрофе. Из отрывочных сведений о его прежней жизни Ксюша поняла, что, мягко сказать, муж не одобряет появление детей в принципе, а собственных – в особенности. Хнычущие и мокрые карапузы, требующие внимания и заботы, никогда не входили в круг его интересов и забот, даже когда по молодости у него еще были силы и здоровье.
Во-вторых, появление ребенка грозило дополнительными проблемами, которых Толик просто терпеть не мог. Мало того что вскоре Ксюхе придется уйти с работы, а Толе одному содержать всех, так еще на горизонте сам собой вырисовывался и квартирный вопрос. Мыкать горе по чужим углам с грудным ребенком на руках глупо, когда есть собственная жилплощадь, к тому же на сегодняшний день пустующая.
Честно говоря, ребенок Ксюхе был совсем ни к чему, в этом она была с Анатолием солидарна, но заветный квартирный вопрос иначе разрешиться не мог. Что ж, в каждой проблеме есть свои издержки, и если платой за московскую прописку будет маленькое писклявое существо с грязной попой, то быть посему.
Теперь, как бы ни повернулось дело, Толику деваться некуда. А что он думал, если ему, старому пню, ни черта не нужно и если он не собирается делать никаких телодвижений в ее сторону, она должна сидеть сложа руки и тратить свои драгоценные годы на такого истукана, как он? Как бы не так! Под лежачий камень вода не течет! Ах, мы оскорбились, мы такие из себя возвышенно-утонченные! Он, видите ли, был не в курсе, с ним (подумайте только!) не посоветовались. Ничего, проглотит, я еще ему водички подам, чтобы со свистом проскочило. А то, что отец ребенка не он, ему знать ни к чему. Правильно говорят, меньше знаешь – спокойнее спишь.
– Ты рад только за меня? – настойчиво повторила она.
– Что ты, Ксю, я рад за нас обоих. Не нужно обижаться, я просто растерялся, только и всего, – словно оправдываясь, негромко проговорил он.
В голове Анатолия гудело, мысли его, сталкиваясь друг с дружкой, приносили физическое ощущение боли. Всем своим нутром он восставал против того, что приготовила для него жизнь, цепляясь за тонкую ниточку надежды, что все само собой образуется.
Если история с беременностью – выдумка, придуманная Оксаной для осуществления каких-то своих далеко идущих планов, то это еще половина беды, на этот раз он будет начеку и не даст так просто обвести себя вокруг пальца. Но если это не ложь и Оксана действительно беременна, то возврата в прошлое для него не будет никогда, и все то, на что он тайно надеялся в глубине души, лопнет в одночасье, словно мыльный пузырь.
– Толя! – из размышлений Анатолия вывел голос Ксюхи.
– Что? – Он поднял на нее глаза и увидел, что по щеке Оксаны ползет тонкая полоска слезинки.
– Я понимаю, ты не рад, – вслед за первой слезой покатилась следующая, – мне жаль, что малыш, еще не родившись на свет, уже в тягость своему отцу.
– Ксюх!
– Но я ничего не могу сделать, – продолжила она, будто не расслышав его восклицания. – Я узнала обо всем слишком поздно. – Увидев недоверчивый взгляд Анатолия, она для убедительности шмыгнула пару раз носом и продолжала: – Ты можешь мне не верить, можешь считать, что я полная дура, но это правда. Когда я поняла, что произошло, я испугалась.
– Чего ты испугалась?
– Всего. – Оксана посмотрела прямо в глаза Анатолию, и в ее взгляде отразилось столько тоски и неподдельного страха, что по коже Толи пробежали мурашки и, устыдившись собственной подозрительности, он опустил глаза. – Всего, Толечка, и прежде всего тебя.
– Меня? – переспросил он, и Ксюша с удовольствием отметила, что в интонациях мужа зазвучало нечто похожее на обиду. По крайней мере, с мертвой точки дело сдвинулось. Теперь в какую сторону оно поползет, зависело уже от нее.
– Тебя, – кивнула она, – и, как видишь, я была от истины недалеко. Понимаешь, мне стало страшно, совсем страшно. Я подумала, что, может, это еще несерьезно, и решила… подождать, – вкрадчиво прошептала она, виновато опуская голову и всем своим видом показывая, что вина, которую она совершила, лежит не на ней одной и что частично во всем произошедшем виноват непосредственно и он, Толя.
– И долго ты ждала? – Анатолий почти замер, ожидая ответа, словно приговора.
– Долго. – Голос Ксюхи зазвенел пронзительно и жалобно одновременно. – А когда поняла, что ничего не изменится, было уже слишком поздно. А потом я не решалась тебе сказать, боясь, что ты разозлишься. Вот, – выдохнула она, словно скинув с плеч большую тяжелую ношу.
Оксана еще ниже покаянно опустила голову, будто ожидая решения Толи, и остановилась совсем. До выхода из леса оставались считанные метры, уже в отдалении слышались звуки автомобилей, рассекающих лужи на скорости.
Черт бы его побрал, тугодума несчастного! По расчетам Оксаны, Анатолий должен был уже умолять ее простить его, обещая свернуть ради нее горы. На самом деле все было совсем не так. О своей беременности она узнала почти сразу, но, оттягивала момент разговора с мужем, не без повода опасаясь, что Анатолий заподозрит подвох и что ее планы полетят в тартарары, и тянула время долгих три месяца абсолютно намеренно, ожидая того момента, когда обратного пути уже не будет.
– И какой у тебя срок? – Анатолий внутренне сжался, ожидая самого худшего.
– Чуть больше трех месяцев, – с трудом проговорила она, и ее лицо покрыла неподдельная бледность. На карту было поставлено все.
– Три месяца?!! – Ноги Анатолия ослабли, голова пошла кругом, в глазах потемнело, а предметы, окружавшие его, начали мягко покачиваться.
– Да. – Голосок ее дрожал, в глазах стояли самые настоящие слезы, и вся она была настолько жалкой и несчастной, что сердце Анатолия невольно защемило.
Он окинул взглядом тоненькую дрожащую фигурку жены, и ему вдруг стало нестерпимо стыдно. Бесчувственный чурбан, эгоист! У девочки только начинается жизнь, а он, вместо того чтобы поддержать ее, заставляет оправдываться и дрожать от страха. Она отдала ему самое дорогое, она решилась родить от него, а он ведет себя как последний мерзавец!
– Ксюшенька, прости меня, ради бога! – умоляюще произнес он, беря ее замерзшие ладони в свои, – прости меня, дурака. Пойми, это все так неожиданно! У нас все будет хорошо, тебе не стоит бояться, я помогу во всем, только, пожалуйста, не плачь! – Анатолий вытащил носовой платок и вытер катившиеся по ее щекам слезы.
– Спасибо тебе, Толя, за все, – искренне проговорила она, – ты даже не представляешь, как важно для меня то, что ты сейчас сделал.
Всхлипнув еще раз, Оксана подняла на Толю сияющие глаза. Все, она победила. Петля, которую она с такой старательностью готовила для мужа, оказалась у него на горле, и теперь он уже сам, без ее помощи, день за днем станет затягивать ее на себе все туже и туже, пока страшный узел не перекроет ему дыхание окончательно.
* * *
Уйдя с головой в тетради, Светлана даже подпрыгнула от неожиданности, когда в квартире раздалась переливистая трель звонка. Направляясь к двери, она взглянула на часы, висевшие на стене кухни, и обнаружила, что стрелки перескочили целую четверть циферблата, а значит, она выпала из жизни ровно на три часа, даже не заметив этого. Встав из-за стола, она ощутила, как предательски ноет спина и разламываются затекшие плечи.
Посмотрев в глазок, Света увидела соседку Александру с коробкой в руках. Щелкнув дверным замком, Светлана распахнула дверь.
– Привет, ты чего так долго, словно через Тулу в Ленинград добиралась? – улыбнулась Александра и, не дожидаясь ответа, зашла в квартиру. – Светик, ставь чайник. Воспользовавшись всеобщим отсутствием, я умыкнула из дома половину государственной собственности, – в прозрачной пластиковой коробочке лежали нарезанные куски торта. – Ничего, что он не целый? – Александра вопросительно посмотрела на Светлану. – Ты же знаешь, в нашем доме торт целым не может остаться в принципе, он растаскивается по кускам в тот момент, когда только попадает в квартиру, еще не добравшись до кухонного стола.
– Как же тебе удалось сохранить такую роскошь в неприкосновенности? – невольно улыбнулась Светлана, кивая на коробку. Журчащая, словно ручеек, речь соседки всегда поднимала настроение и дарила ощущение движения и света.
– Я заныкала эту вещь еще со вчерашнего вечера, – честно созналась та, – и, если бы я не подсуетилась, к утру тортику приделали бы ноги, это уж точно. Конечно, в доме, где обретается четверо представителей вечно голодной половины населения земного шара, сделать это непросто, но… – Александра подняла указательный палец вверх, – но возможно.
– И как же?
Настроения у Светланы не было никакого, но переносить свои неприятности на Александру было попросту нечестным. Не так часто той удавалось вырваться из нескончаемого круговорота семейной кутерьмы, бросить своих мальчишек и заскочить поболтать с подружкой.
– У женщины есть проверенное веками оружие, с которым мужчинам не справиться никогда, сколько бы они ни старались, – уверенно заявила она.
– Слезы? – подсказала Света.
– Как бы не так, не дождутся, – задорно отозвалась та. – Ты в эти штучки-дрючки из романов не очень верь. Есть другая вещь, менее известная, зато действует безотказно. Чтобы добиться своего, не нужно ни у кого ничего выпрашивать, а тем более рыдать, нужно просто знать слабые места мужиков и уметь обратить их слабости себе во благо.
– А при чем здесь торт?
– Я тебе про него и толкую, – отозвалась Александра. – Вчера я попросила своих скинуть с балкона снег, так, не называя никого конкретно. А у мужчин как? Если тебя конкретно не назвали, значит, это к тебе не относится. Я, недолго думая, вынесла коробочку на балкон, там же сейчас как в холодильнике, и решила, что если хоть один из них пойдет бороться со снегом, значит, торт – его законный приз, а если нет – значит, не судьба. Ты же понимаешь, что сегодня утром, когда они все расползлись по своим делам, снег пришлось сбрасывать мне? Вот я и рассудила, что будет справедливо лишить этих лентяев награды.
Прерывая патетическую речь Александры, на плите тоненько и сиротливо засвистел чайник.
– А куда все твои мужчины подевались? – спросила Светлана.
– Старшенький сегодня в ночную на заводе.
– Бедный! – посочувствовала Света.
– Ничего не бедный, – возмутилась Александра, и ее черные глаза озорно сверкнули. – Вот если дома будет сидеть день и ночь, тогда действительно бедным станет, и мы все вместе с ним. Ой! – вдруг вспомнила она и полезла в карман. – Совсем забыла, зачем пришла. Я же долг собралась отдать. Вот, спасибо, Светик, ты нас очень выручила. – Александра положила на стол две бумажки по тысяче и аккуратно застегнула на пуговку карман. На ней были старенькие домашние джинсы и мужская рубашка навыпуск с потертым воротником и подвернутыми до локтя рукавами.
– Саш, если тебе нужно, оставь, отдашь позже, – сказала Светлана, пододвигая деньги ближе к Александре.
– Деньги – такая штука, что они нужны всегда, – качнула головой та, – и чем больше их у тебя, тем больше тебе требуется. Это необъяснимый парадокс, но так оно и есть. Спасибо, Светик, но долг есть долг, его нужно отдавать, я к тебе и так каждый месяц как в кассу взаимопомощи ныряю. Ничего, старшенький сказал, что на этой неделе у него зарплата будет, так что справимся.
– Хорошо, – не стала настаивать Света. – Нужно будет – заходи. – Она убрала деньги за стекло кухонной полки и стала разливать чай. – А остальных мужчин ты куда дела?
– Руслан в институте, у него сессия вовсю, Кирюха в школе на дополнительных у химозы, – двоек наполучал, а теперь грехи замаливает, а Антошка у приятеля, его хлебом не корми, дай на компьютере повисеть.
Александра пододвинула к себе чашку и внимательно посмотрела на Светлану. Внешний вид подруги ей не понравился. Зная Свету столько лет, она видела то, на что посторонний не обратил бы внимания. Уголки плотно сжатых губ Светланы были опущены вниз, лицо слегка осунулось и потемнело, а глаза, даже когда она пыталась улыбаться, оставались неживыми, погасшими, утратившими былой задор и радость. Во всех ее жестах – в повороте головы, в улыбке – чувствовалась боль и глубокое страдание, прикрываемое терпеливым молчанием и отчаянием.
– Свет, скажи, до каких пор ты намерена грызть себя поедом? – неожиданно произнесла Александра, ставя чашку на блюдце.
– Ты о чем? – неохотно откликнулась та.
– Ты думаешь, мне ничего не видно? – решительно проговорила Александра. – Да я же тебя как облупленную знаю. Столько, сколько я тебя знаю, нормальные люди не живут. То, что ты над собой вытворяешь, – это противоестественно, это не укладывается ни в какие рамки. Ты же загонишь себя в гроб окончательно.
– Саш, прости, я не хочу говорить на эту тему даже с тобой, – наклонила голову Светлана. – Не обижайся на меня, но я пока не готова к этому. Может быть…
– Может быть! Когда-нибудь! Где-нибудь! Да брось ты! Носить в себе горе – последнее дело, кроме того что оно прокрутит внутри тебя дырку, ничего другого из этого не получится. Я не намерена лезть к тебе в душу, давать советы, которых ты все равно не послушаешься, и не стану записываться к тебе в исповедники. Бывают такие моменты, когда человеку действительно нужно побыть одному, но у каждого есть на земле место, где его горе разобьется вдребезги, нужно только хорошенько поискать его.
– А если такого места нет? – подняла глаза Светлана.
– Есть, – уверенно проговорила Александра. – Есть, иначе и быть не может, и, если ты его не нашла, значит, не там искала.
– И где же мне его, по-твоему, искать?
– А вот это тебе виднее.
…На улице давно стемнело, в доме напротив один за другим гасли желтые квадратики окон, в щелочку не до конца зашторенных гардин проникал размытый свет уличных фонарей. Проносясь мимо, фары машин на короткий миг освещали дорогу, и тогда по потолку комнаты пробегали яркие полосы света.
Размышляя над словами Александры, Светлана смотрела на эти всполохи и думала о своей жизни, смятой, скомканной, искалеченной, разорванной на множество мелких лоскутков ускользающих в небытие дней. Словно на оставленном пожарищем безобразном черном пепелище, догорало все, что было когда-то бесконечно дорого. Жизнь, утратив смысл, неслась по замкнутому кругу, наполняя гулкую пустоту прожитых дней одиночеством и серой обыденностью. Целыми днями, пытаясь обмануть себя, она куда-то спешила, за чем-то шла, с кем-то здоровалась и прощалась, но наступал вечер, хваткие пальчики тоски снова добирались до ее горла, и все начиналось заново.
Где же она, та гавань, о берег которой ее беда разобьется вдребезги, и есть ли она вообще? Жизнь нещадно гнет ее и ломает, и что толку в сопротивлении, ведь до неба все равно не достать, сколько ни тянись, а до земли близко, так близко, что можно дотянуться рукой, стоит только переломить себя и встать на колени. Здесь, у самой земли, тепло и безопасно, здесь, у самой земли, спокойно и удобно. Может, ну его, небо, с его необъятной высотой и ледяным равнодушием?
Шум автомашины разрезал тишину ночи, и внезапно через прорезь гардин комната осветилась ярким желтым лучом промелькнувших фар. Свет их был настолько резок, что на высветившейся полосе потолка стало видно все до мельчайших трещинок. Луч разрезал комнату пополам и исчез, звук мотора стал стихать, но в эти несколько коротких секунд произошло что-то такое, чего нельзя было ни объяснить, ни понять рассудком. Скользнувший по потолку луч будто яркой вспышкой осветил глубины подсознания, неожиданно расставив все по своим местам.
Потрясенно глядя туда, где только что была полоса яркого света, а теперь воцарилась тьма, Светлана вдруг поняла, что гавань, о которой ей сегодня говорила Александра, существует и что есть человек, голос которого либо разрушит ее жизнь окончательно, либо вернет ей утерянный смысл.
