Текст книги "Агнесса среди волков"

Автор книги: Ольга Арнольд

Кто же еще может ненавидеть меня так сильно, чтобы решиться на физическую расправу? Многие женщины меня не любят и завидуют мне, но не до такой же степени! До знакомства с Марком я вела себя как синий чулок: я была настолько не уверена в своей женской привлекательности, что предпочитала вести с мужчинами умные разговоры и слыла книжным червем. Жизнь с Марком совершенно меня изменила: я избавилась от своих комплексов и научилась нравиться мужчинам. Сейчас это моя вторая натура, я сознаю, что даже по телефону говорю с мужчинами совершенно иным тоном, нежели с женщинами. Я прекрасно отдаю себе отчет, что это в основном заслуга Марка и я должна быть ему вечно благодарна. Но как только я осознала свою привлекательность и это почувствовали окружающие, как меня вдруг невзлюбили представительницы одного со мной пола. Впрочем, слово «вдруг» тут неуместно, такого и следовало ожидать… Но факт остается фактом – женщины меня не любят, за очень редкими исключениями.

Были женщины, которые ненавидели меня без всякого повода, просто за то, что я существую. Ну, например, за то, что мужчины обычно встают, когда я вхожу в комнату. Или за то, что мне всегда уступали место на всяческих собраниях, куда у меня был обычай приходить самой последней. Или за то, что всегда находился желающий поднести мне до метро тяжелую сумку… А может быть, за то, что я никогда не унывала и не жаловалась на судьбу, как бы трудно мне ни приходилось. Никто не мог догадаться, что кроется за моей улыбкой, хотя бы в тот тяжелый для меня период, когда я приходила в себя после расставания с Марком.

Как раз в то время у меня появилась очень влиятельная недоброжелательница. Нина Евсеевна Сорока была в то время ученым секретарем Института экстремальной психологии, и именно в предбаннике ее кабинета сидела я тогда за пишущей машинкой. Говорят, что толстые люди обычно добры; Нина Евсеевна служила живым опровержением общепринятого мнения. Женщина ниже среднего роста, очень похожая на снеговика, слепленного из черного снега (она всегда носила черное, считая, очевидно, что это ее худит, и волосы у нее тоже были черные), состояла она из трех шаров: нижний большой шар – выпирающий живот и обтянутый черным сукном такой же круглый зад, средний шар – пышная грудь над перетянутой талией, и верхний шар, отделявшийся от среднего едва заметной шеей: круглое лицо, круглые глаза за круглыми же толстыми стеклами очков, волосы собраны в круглый пучок на округлой голове. Тогда ей было лет тридцать пять – сорок; она была профессорской дочерью и сделала неплохую карьеру: говорили, что она собирает материал на докторскую. К тому же она была замужем. Еще ходили сплетни, что у нее есть любовник – наш молодой заместитель директора по науке Карасин. Но я в это не верила: Карасин, молодой доктор наук, интересный и интеллигентный мужчина с хорошим вкусом, вряд ли опустился бы до Сороки, к тому же я слышала, что жена у него – красавица. Скорее всего Нина Евсеевна сама выдавала желаемое за действительное и распускала эти слухи.

Говорила Нина Евсеевна со всеми свысока, как будто читала нотацию, занудным и монотонным голосом: она была убеждена, что владеет абсолютной истиной в высшей инстанции. От нее исходила такая уверенность в себе, что не надо быть психологом, чтобы понять, что все это – от комплексов. Трудно дурнушке не озлобиться… Меня она сначала не замечала, я для нее была всего лишь очередной девчонкой на побегушках. Обратила она на меня внимание по весьма курьезному поводу: я печатала очередную победную реляцию института, адресованную в высокие сферы Академии наук, и машинально исправила ошибку в тексте. Прочитав докладную, она прибежала ко мне разъяренная:

– Вы допустили в тексте целых три ошибки, а я же вам говорила, что здесь это недопустимо. Перепечатывайте!

Тут возмутилась я. Я не профессиональная машинистка и вполне могу сделать одну-две опечатки на странице, но ткнула она меня носом как раз в свою собственную ошибку. Спокойным тоном я произнесла:

– Извините меня, Нина Евсеевна, но в этом случае ошиблись вы, а не я. В данном контексте слово «кампания» пишется через букву «а», поверьте мне как дипломированному филологу.

Она не знала, что сказать, прошипела что-то нечленораздельное и, схватив бумаги, скрылась у себя в кабинете. Докладную мне так и не пришлось перепечатывать. Зато теперь она цеплялась ко мне по любому поводу: я, дескать, слишком много времени провожу в разговорах (когда она заставала у моего стола молодых ребят из научных отделов); я слишком вызывающе, чуть ли непристойно одеваюсь (в летнюю жару, когда все девочки-лаборантки надевали белые халаты на голое тело, я позволила себе появиться на работе в платье с большим декольте, выгодно подчеркивающим грудь); всякие недоучки думают, что разбираются в сложных вещах, которые требуют специальных знаний (в связи с тем, что я отредактировала неудачно сформулированный абзац). Судя по ее замечаниям, она прекрасно была знакома с фактами моей официальной биографии, очевидно, сочла за благо с ней ознакомиться после той стычки из-за исправленного слова.

Но хуже всего было то, что она стала следить за мной как самый бдительный кадровик: стоило мне опоздать на пять минут, пойти покурить в середине рабочего дня или даже задержаться в каком-нибудь отделе, куда я относила бумаги, она была тут как тут, со змеиным выражением на жирном лице (эти понятия трудно сочетаются, но было именно так) и змеиным же шипением:

– Как я вижу, вы не имеете ни малейшего понятия о трудовой дисциплине!

Я быстро поняла, что травля должна, по ее замыслу, окончиться моим увольнением, и при первой же возможности сменила «чистое» место секретарши на менее почетную, но куда более меня устраивавшую должность лаборантки. Работать со зверями мне понравилось гораздо больше, чем с людьми. Хотя с Ниной Евсеевной мне приходилось иногда встречаться – мы ведь работали в одном здании. Особенно памятной для нас обеих оказалась та встреча под лестницей, когда я налетела на нее сверху на черной Ведьме – и сама при этом выглядела как ведьма.

Но это было так давно… Я развелась с Марком десять лет назад, значит, с тех пор прошло девять лет. Она меня терпеть не могла, но не настолько же, чтобы нанимать рэкетиров! Я не так давно видела ее на улице – еще более похожая на три шара, положенных один на другой, она катилась на своих коротких толстеньких ножках по тротуару, держа в обеих руках набитые продуктами сумки. Мы встретились как раз посередине улицы, на переходе: она посмотрела на меня, явно узнала, глаза ее на мгновение вспыхнули, но она тут же отвела взгляд в сторону. Постарела, в черных волосах показалась седина, чуть сгорбилась, но в ее взгляде я прочитала ту же самую старую злость.

Но все это глупости… Конечно, меня могут преследовать и враги моего брата, но для этого нужны очень серьезные основания. Насколько я знаю, он никогда не вел никаких дел с мафией, никогда не брал сомнительных кредитов, но мафия часто сама ищет и находит себе жертвы. И все же я только сестра, и притом двоюродная, для современных гангстеров гораздо большую ценность в качестве заложницы должна была бы представлять жена Юрия Алла, к тому же у него трое маленьких мальчишек. И все же надо еще раз обговорить все с братом.

Нет, ни до чего более-менее разумного я не могу додуматься… Может, у меня действительно аура такая, с порчей? И что еще там говорила цыганка? «Погибну от рук любимого!» Какая чушь!

Надо немедленно выбросить все это из головы и сесть за работу.

ЦЕЛИТЕЛИ И ПРЕКРАСНЫЕ ДАМЫ

Следующие несколько дней мои преследователи не давали о себе знать, и постепенно мысли о них выветрились у меня из головы. Я вообще легко забываю о неприятном. В эту неделю я много времени сидела за своим компьютером и переводила. С Виолеттой мы изредка встречались, но уже не проводили вместе целые дни.

Петя регулярно звонил и сообщал, что очень занят. Один раз он даже заскочил с бутылкой грузинского вина – интересно, где он достал настоящую «Хванчкару»? – но на ночь не остался, заявив, что дела его «фирмочки» пошли в гору и у него с компаньонами назначена встреча «с очень важным человеком».

– Вот подожди, мы с тобой это еще отпразднуем! – Он нежно чмокнул меня в щечку, облапил напоследок, и дверь за ним закрылась.

Что же за встреча такая, на которую можно пойти вечером и слегка навеселе? В глубине души я уже не сомневалась, что у меня появилась соперница, но ничего не хотела об этом знать. Как ни странно, но его поведение не доставляло больше мне боли: наступила душевная анестезия, и я радовалась, услышав его голос по телефону, и была почти счастлива, увидев его на пороге своей квартиры, но когда его не было, мысли о нем меня не тревожили.

Такая спокойная неделя оказалась для меня всего лишь короткой передышкой перед очередным бурным всплеском, но я об этом тогда не знала. Просто жила.

Виолетта беспокоила меня мало. И она, и Николай Ильич были от Рафаила в полном восторге: он беседовал с ней два часа, проникся, прописал ей лекарства и договорился, что они заглянут к нему дней через десять.

Я посмотрела на рецепты и удивилась: это были те средства, что обычно прописывают при депрессии. Неужели я не права и основное в болезни Виолетты – не алкоголизм, а непреходящее горе? Тем не менее Аргамакова стала регулярно принимать желтенькие таблеточки амитриптилина. Пить она, казалось, перестала, и я действительно подумала было, что она небезнадежна. К тому же я ее устроила по знакомству на массаж, и Витя каждое утро возил ее в престижную поликлинику, бывшую вотчину партократов, а теперь место паломничества новых русских.

Но это не значит, что она отказалась от своих идей относительно лечения у экстрасенсов. Нет, она все время продолжала меня дергать и, невзирая на мое отчаянное сопротивление, таскала меня по разным доморощенным магам и гипнотизерам. Многие из них действительно занимались гипнозом, и по крайней мере один даже имел медицинское образование. У меня создалось впечатление, что она их просто коллекционировала – из спортивного интереса. Что ж, у людей бывает разное хобби: одни собирают марки, другие – банки из-под пива, а третьи – колдунов и ясновидящих.

Я как-то у нее спросила, где она достает координаты этих целителей. Неужели среди объявлений в «Московском комсомольце»? Виолетта отвечала уклончиво – некоторые, мол, адреса она действительно взяла из объявлений, но в основном действует по рекомендации своих приятельниц, таких же, как она, жен богатых бизнесменов; а к нескольким экстрасенсам ей посоветовали обратиться в офисе моего брата.

Один из этих деятелей, очень невысокий, хотя и крепкий мужчина средних лет с черной, скорее всего крашеной бородой и густыми бровями над темными непроницаемыми глазами, которые, казалось, пронизывали тебя насквозь, явно работал под Свенгали[1]1
  Свенгали – герой романа Джорджа дю Морье «Трильби», демонический гипнотизер, имя его стало нарицательным.


[Закрыть]. Бархатный голос с густыми обертонами и бархатный же черный пиджак – имидж у него действительно был демонический, думаю, он немало этим занимался. Соответственно имиджу был у него и гонорар – он принимал только богатых пациентов. Он действительно был очень известен, о его школе гипноза напоминали рекламные объявления практически во всех московских газетах. Очень возможно, что многие пациенты по-настоящему впадали в гипноз от одного его вида и звука голоса, но Виолетта не относилась к разряду дурочек, готовых слушать любого мага и волшебника с открытым ртом. К несчастью для всех этих горе-специалистов, у нее были мозги, и если ей и можно было внушить что-то, то только тогда, когда она сама хотела в это поверить.

Гипнотизер принимал нас в одной из комнат своей квартиры, превращенной в кабинет; окна были занавешены плюшевыми темно-бардовыми тяжелыми шторами, мебель прикрыта покрывалами в тон, впрочем, потертыми. Григорий Николаевич – так звали этого доктора (я точно знаю, что у него было медицинское образование) – усадил Виолетту в кресло посреди комнаты, я же примостилась на стуле в дальнем углу. Сначала врач попытался сослать меня, за неимением приемной, на кухню, но Виолетта наотрез отказалась оставаться с ним наедине.

Увы, как потом выяснилось, Виолетта не поддалась чарам магического голоса гипнотизера, а вслушивалась в слова. А Григорий Николаевич даже не стал расспрашивать пациентку, на что та жалуется, а перешел прямо к делу. Он немедленно стал внушать Виолетте, какой он крутой, как он замечательно проводит гипноз, какие изумительные исцеления случались в этом кабинете… Монолог его продолжался минут сорок, не меньше; иногда он задавал Виолетте вопрос, но только она пыталась открыть рот, чтобы ответить, тут же ее перебивал, и снова убаюкивающе звучал его бархатистый баритон.

Не знаю, как сам гипнотизер не обратил внимание на то, что отлично было видно мне: сначала Виолетта расслабилась в глубоком уютном кресле, но по мере того как его речь продолжалась, она все более и более напрягалась, спина ее выпрямилась, и она даже начала от нетерпения покусывать губы (сбоку мне это было заметно особенно хорошо). Поэтому к тому моменту, когда он решил перейти непосредственно к сеансу, терпение у нее окончательно лопнуло, и она просто не вошла в транс.

– Ваши глаза закрываются сами собой… Приятное тепло разливается по телу… – журчал голос гипнотизера.

Виолетта сидела, откинувшись на спинку, с закрытыми глазами. Губы у нее все так же были плотно сжаты, а плечи слегка подрагивали – я сначала не могла понять, почему, пока не почувствовала, что и меня трясет от еле сдерживаемого смеха.

– Вам хорошо… Вам хорошо…

Какими бы разными мы с Виолеттой ни были, нас все-таки кое-что объединяло: у нас обеих было чувство юмора, и мы обе прекрасно ощущали комизм ситуации. Хорошо, что сеанс продолжался недолго, – еще немного, и мы бы расхохотались вслух. Наш доморощенный Свенгали так забавно размахивал руками, проделывая гипнотические пассы! На наше счастье, он быстро выдохся и разрешил Виолетте открыть глаза (впрочем, я и так прекрасно видела, что она подсматривает за ним из-под опушенных ресниц). Виолетта тут же встала и заявила, что ей уже хорошо, что она чувствует себя прекрасно и очень благодарна за «чудесный сеанс» – да, именно так она и выразилась.

Мы покинули кабинет гипнотизера примерно с той же скоростью, что и приемную экстрасенсихи Лолы: казалось, все повторилось – за тем только исключением, что в доме гипнотизера был лифт, и поэтому мы хохотали в лифте, а затем на улице – погода стояла прекрасная.

– Когда он все повторял: «Вам хорошо, вам хорошо», я чуть не сказала: «Мне плохо!» Вот был бы скандал, представляешь себе? – говорила Виолетта, вытащив пудреницу и поправляя макияж – от смеха у нее потекли слезы.

– Хорошо, что ты этого не сделала, мне стало бы его жалко. Очень милый дядечка, хотя и много дерет, – отвечала я. – Кстати, если ты и дальше собираешься водить меня по таким местам, нам пора обзаводиться несмываемой косметикой. Ну знаешь, такой, какой пользуются спортсменки в синхронном плавании.

– Слушай, Агнесса, это правда, что у всех мужчин маленького роста комплекс Наполеона? Или только у гипнотизеров маленького роста?

– Я думаю, он подался в гипнотизеры именно потому, что ростом не вышел и зациклился на этом. Знаешь, еще в СССР была такая странная статистика – средний рост милиционера на пять сантиметров ниже, чем среднестатистического мужчины, а психиатра или психотерапевта, что, собственно говоря, одно и то же, – на семь. Ведь эти профессии дают ощущение власти.

– Откуда ты это знаешь?

– От Рафаила. Ты заметила, что он тоже не слишком высок?

И мы продолжали хохотать.

За три недели мы успели побывать у множества всяких хилеров, а как-то даже умудрились посетить двух экстрасенсов в один день. Все визиты спрессовались в моей памяти, и с тех пор в голове сохранился собирательный образ целителя как существа странного, экзальтированного, вроде бы не от мира сего и вместе с тем корыстного.

Среди прочих мы были у двух бабок-гадалок, то бишь народных целительниц; одна из них, настоящая знахарка, действительно мне понравилась. Она долго смотрела на Виолетту в упор своими водянистыми от старости голубыми глазами, потом ушла в кладовку и через минуту вышла, держа в руках какой-то пакетик: она протянула его Виолетте со словами:

– Помоги себе сама, детка. Все дело только в тебе самой. Если ты себе сама поможешь, то эти травки тебе не помешают.

Была еще одна немолодая женщина-экстрасенс, с изможденным лицом; про нее ходили слухи, что когда-то она была «экстрасексом», а когда по возрасту пришлось выйти на пенсию, то сменила одну прибыльную профессию на другую. Самое смешное, что дама действительно производила благоприятное впечатление и, казалось, думала не о деньгах, а о том, как помочь своим клиентам. Говорили еще, что особенно хорошо она влияет на детей – своих у нее не было, а она их обожала и годами лечилась от бесплодия; возможно, любовь действительно может исцелять.

Еще мне запомнился визит к экстрасенсу Ивану Пантелееву, подвизающемуся в качестве и хилера, и эстрадного гипнотизера, и руководителя школы «целителей-имажинистов»; что это такое – не знаю, но уверена, что отношения к литературному направлению не имеет никакого. Его я когда-то видела на выступлении в одном из кинотеатров; это было давно, когда он только завоевывал Москву, но хорошо помню, что тогда мне его представление не понравилось. Сейчас, судя по всему, он Москву уже завоевал.

Офис в самом центре, на Кутузовском, ковры в приемной, улыбчивая то ли секретарша, то ли медсестра за компьютером… Я про себя подумала: зачем ему компьютер, ведь он, кажется, и десяти классов не окончил. Впрочем, положение обязывает… Присмотревшись повнимательнее, я узнала в этой женщине за столом ту молодую особу, которая ассистировала Пантелееву на его концертах. Конечно, она постарела, но на ее потерявшей былую миловидность мордочке было то же самое решительное выражение, что когда-то меня поразило на сцене.

В приемной мы почти не задержались, нас тут же пригласили в кабинет к экстрасенсу. Все здесь: самая современная мебель, картина на стене, шторы в тон – выглядело очень элегантно, чего нельзя было сказать о самом Пантелееве. С тех пор как я его видела в последний раз, он еще больше растолстел: он был уже не просто полным, он был болезненно толстым – у меня на языке так и вертелось не слишком элегантное выражение «жирный боров». При всем при этом с круглого лица херувима из-под шапки густых каштановых кудрей на нас смотрели серые внимательные глаза.

– А, так это вы жалуетесь у меня на тоску?

Что ж, перешел прямо к делу.

– Сейчас мы введем вас в состояние транса, и вы мне все расскажете под гипнозом! – Меня он просто не замечал.

– Вы знаете, мне кажется, что я не очень внушаема. – Виолетта повторила мои слова, сказанные после визита к Великому гипнотизеру.

– У других вы можете быть не особенно внушаемой, но у меня вы тотчас впадете в гипноз! Впрочем, вы сейчас сами в этом убедитесь. Какие ваши самые любимые духи?

– «Пуазон». – В голосе Виолетты прозвучало удивление.

– Сейчас вы почувствуете аромат «Пуазона»! – Он произнес это слово именно так – «Пуазона», и я громко икнула, чтобы не захихикать.

Жестом фокусника Иван вытащил из кармана большой белый платок и начал размахивать им перед Виолеттиным носом.

– Вы ощущаете этот запах?

– Нет! – Тут Виолетта резко встала, демонстративно посмотрела на часы и добавила: – Боюсь, я вынуждена извиниться, но произошло недоразумение: меня сейчас ждут в другом месте. Мы встретимся как-нибудь в другой раз.

Слова ее прозвучали почти вежливо, но выглядело все так, как будто она отказывает от места нерадивому слуге. Отчеканив свое извинение, она повернулась и царственной походкой направилась к двери, не забыв кивком показать мне на выход. Мне ничего не оставалось, как только молча последовать за ней.

Захлопнув за собой дверь, она тут же заявила:

– Если он такой всемогущий, почему он сам не похудеет? Он же отвратительно, до безобразия толст!

– Он всегда был более чем упитанным. Когда он выступал на эстраде, у него был такой трюк: он раздевался и ложился голой спиной на битое стекло. Это выглядело не слишком эстетично.

– Воображаю себе! Он производит такое отталкивающее впечатление! Откуда же все – имя, деньги, помещение? Кстати, он требует предоплаты, прямо как Колины контрагенты.

– Cherchez la femme![2]2
  Ищите женщину! (фр.)


[Закрыть] Ты заметила ту даму за компьютером! Это его жена, ассистентка, менеджер и еще Бог знает кто – едина во всех лицах. Когда-то он, деревенский парнишка, приехал покорять Москву. У него были кое-какие не совсем обычные способности, он с большим или меньшим успехом повторял на эстраде некоторые трюки из репертуара Вольфа Мессинга. Он никогда бы ничего не добился, если бы не она. Это она его сделала. Возможно, она его даже любит.

– А откуда ты все это знаешь?

– Я ведь училась на психфаке, а там всегда крутилось много странных типов и просто чудиков. Люди типа Пантелеева часто бывают прекрасными практическими психологами, и бывает, они тянутся к психологам-теоретикам. Я думаю, с нами ему просто не повезло.

– Или нам не повезло с Пантелеевым… Как, впрочем, и со всеми остальными. Интересно, а бывают ли настоящие экстрасенсы, или я зря еще надеюсь?

Вопрос я оставила без ответа. Действительно, пока нам встречались либо шарлатаны, либо люди, мягко говоря, странные. Я всегда считала, что такую профессию выбирают или откровенные мошенники, или сумасшедшие, но промолчала, потому что встретилась однажды в жизни с исключением из правила, но не хотела рассказывать о нем Виолетте.

Его звали Денис, работал он спортивным психологом, и познакомилась я с ним во время курсовой работы. Это был необычный парень, внешне неброский, но в нем таилось скрытое обаяние. Со спортсменами, по слухам, он творил чудеса, так что после Московской Олимпиады получил квартиру в столице (родом он был из Белоруссии). Сам он говорил, что лечит даже рак, но хотел бы понять, как он это делает; и еще он утверждал, что у него в гипноз впадают абсолютно все. Я сначала пропускала все мимо ушей, но впоследствии до меня дошло, что он действительно обладает необычайными способностями и может воздействовать даже на меня. У меня был с Денисом короткий роман, который прекратился по моей инициативе: очень скоро я осознала, что он меня использует, причем в очень нетрадиционном смысле. Я всегда отличалась своеволием и огромным запасом энергии. Так вот, он заставлял меня делать не то, что я хочу, а то, чего хотел он, например, знакомить его с нужными людьми, и только потом я спохватывалась, что совершенно неосознанно выполняла его желания. Кроме того, я заметила странную закономерность: после наших встреч наедине – надо сказать, крайне редких – я испытывала ощущение полной разбитости. Я не верила (и сейчас на уровне сознания не верю) в энергетических вампиров, но все было слишком подозрительно… Я серьезно с ним поговорила, и он подтвердил: да, когда он совершенно вымотан, то берет у меня энергию – у меня ее все равно слишком много. Это было концом наших отношений. Но зачем об этом знать Виолетте?

Неудачный опыт общения с целителями Виолетту не остановил. Она исправно пила таблетки, судя по всему, не употребляла алкоголь, меньше жаловалась на тоску и продолжала собирать свою коллекцию. Мне она рассказала, что в деревне, где она бывала в детстве у бабушки, жила старая знахарка, полуцыганка, к которой обращались в случае нужды все местные жители: она снимала порчу и с людей, и с коров, лечила, заговаривала, привораживала. На ее глазах знахарка вернула жениха ее дальней родственнице, засидевшейся в девках дурнушке. В двадцать пять та наконец нашла себе суженого, обходчика с железной дороги, хоть и пожилого, и пьющего, но в мужья годящегося. Увы, он недолго крутился возле нее, уехал в город и загулял; несколько месяцев от него не было ни слуху ни духу. Тогда девушка пошла к знахарке – и на следующий же день блудный жених возвратился. Потом он признался, что накануне возвращения в родные места ему приснилась брошенная невеста и неодолимая сила потянула его домой. Этот случай произвел на Виолетту сильнейшее впечатление, и детская вера в приворот не покидала ее до сих пор, хотя разумом она все понимала и все-таки надеялась найти кого-то настоящего, под стать той старой знахарке.

Мне Виолетта нравилась все больше и больше. Я люблю красивых людей, мне нравится любоваться ими как произведениями искусства, это доставляет – мне чисто эстетическое наслаждение, а на Виолетту смотреть было более чем приятно. Постепенно я разглядела в ней и незаурядный ум, чего не заметила вначале, ослепленная, что греха таить, почти классовой ненавистью – неприязнью женщины, зарабатывающей себе на жизнь, к бездельнице, которой все дается даром. К тому же Виолетта под влиянием таблеток вела себя значительно спокойнее, а когда она не пила и не устраивала дикие эскапады, то превращалась в интересную собеседницу. Наши отношения можно было назвать приятельскими. Правда, Виолетта предпринимала кое-какие шаги, чтобы сойтись со мной поближе, но я предпочитала держать ее на расстоянии.

Виолетта с самого начала приняла меня как равную и все время пыталась узнать обо мне побольше. Как-то раз она напросилась ко мне домой; это была не первая ее попытка, но мне почему-то не хотелось приглашать ее к себе. Я привыкла к своей квартире, она мне кажется уютной, хотя мебель совершенно разностильная и старая, и никакой роскошью никогда и не пахло, если не считать старого болгарского ковра на полу – он мне причиняет массу хлопот, когда я вспоминаю, что его пора чистить. Мне не хотелось, чтобы на лице Виолетты при виде моего убогого по ее меркам жилища появилось столь знакомое выражение высокомерного превосходства, не знаю, как бы я среагировала и в каких отношениях мы бы после этого остались. По счастью, Виолетта вела себя в моем доме совершенно по-другому; ей явно у меня понравилось, хоть она и не могла скрыть своего любопытства.

В этот день у нас сорвалась поездка к очередной бабке; я об этом не жалела, у меня были свои планы, и я с радостью принялась за давно отложенный перевод. За окном шел дождь, на балконе появились две галки, темпераментно беседовавшие между собой. Я отвлеклась от работы, с удовольствием за ними наблюдая; так, считая галок, я предалась сладким мечтаниям о том, как Юрий сказочно разбогатеет и я уговорю его открыть при фирме издательство – совсем небольшое, только чтобы печатать мои переводы. Мои праздные размышления были прерваны телефонным звонком: Виолетта сообщала, что ей скучно и что они с Витей направляются ко мне, – она звонила прямо из машины. Мне ничего не оставалось, как сообщить свой точный адрес, но этого не потребовалось, она и так его знала. Решительно, она считала, что я нахожусь в ее полном распоряжении!

Она вошла ко мне одна, Витя проводил ее до двери и снова спустился вниз. Мне показалось неприличным, что он должен сидеть в машине, пока хозяйка находится в гостях, но только я об этом заикнулась, как Виолетта заявила, что так всем удобнее, и Вите тоже – куда ему деваться в однокомнатной квартире, чтобы не мешать женским разговорам? В который раз я задала себе вопрос: что же их связывает? Только ли сексуальные аппетиты молодой и психически неуравновешенной богачки или что-то большее? Иногда, когда я ездила с ними в «опеле», мне казалось, что Виолетта и ее охранник чрезвычайно странным образом понимают друг друга – не с полуслова, а даже с полувзгляда.

Впрочем, если мне было интересно узнать побольше о Виолетте, то сама Виолетта, попав наконец ко мне, не скрывала своего любопытства. Не слишком заботясь о хороших манерах, она осмотрела все: ванную, семиметровую кухню, чуть ли не обнюхала туалет. Я порадовалась про себя, что недавно занималась генеральной уборкой, – одна из моих прабабушек, та, которая училась в Институте благородных девиц и ненавидела «жидов» (а все три ее дочки вышли замуж за евреев), всегда говорила, что хозяйка дома оценивается не по состоянию кухонной плиты или блеску полировки, а по чистоте унитаза.

В ванной Виолетта открыла и понюхала все флаконы и флакончики, понимающим взглядом окинула две зубные щетки в стаканчике и Петины бритву и крем для бритья. На кухне сунула нос в холодильник и шкафчик для посуды. Я медленно закипала, но оттаяла, как только она добралась до комнаты и в восхищении остановилась перед книжными полками.

– Я об этом мечтала всю свою сознательную жизнь, – сказала она. – Мы с родителями жили слишком бедно для того, чтобы заводить библиотеку, или, может быть, они в первую очередь занимались другим… Сейчас я пытаюсь собирать книги, но это, конечно, совсем не то.

Я промолчала: не могла же я ей сказать, что это жалкие остатки нашей с Марком библиотеки, что большая часть книг после развода осталась у него – впрочем, по праву, он их в основном доставал всеми правдами и неправдами, а не я.

Ее внимание переключилось на компьютер, и она внимательно его осмотрела, прошлась по клавиатуре: после этого она стала перебирать валявшиеся на столе книги и бумаги. Конечно, она вела себя просто невежливо, но ее интерес к моим делам выражался так непосредственно, что мое сердце не могло не смягчиться.

– Юрий сказал мне, что ты переводишь поэзию трубадуров. Это правда? – спросила она, перелистывая французскую книгу.

– Не совсем так. Я действительно люблю куртуазную поэзию, но перевожу не трубадуров, а труверов.

– Какая между ними разница?

– Трубадуры – это Прованс, это Прекрасные дамы, рыцари и куртуазная платоническая любовь. Труверы писали на старофранцузском, они жили севернее, и среди них нет таких звезд, как, например, Бертран де Борн. Но мне их стихи нравятся больше – они человечнее, что ли, и любовь у них более земная. К тому же их гораздо легче переводить.

– Прочитай мне что-нибудь!

– Ну, например, анонимная песня – правда, еще из трубадуров, но по духу близко к моим любимым труверам:

 
Я хороша, а жизнь моя уныла:
Мне муж не мил, любовь его постыла.
Не слишком ли судьба ко мне сурова?
Я хороша, а жизнь моя уныла:
Мне муж не мил, любовь его постыла.
Свою мечту я вам открыть готова.
Я хороша, а жизнь моя уныла:
Мне муж не мил, любовь его постыла.
Хочу любить я друга молодого
Я так бы с ним резвилась и шутила!
Я хороша, а жизнь моя уныла:
Мне муж не мил, любовь его постыла.
Наскучил муж! Ну как любить такого?
Я хороша, а жизнь моя уныла:
Мне муж не мил, любовь его постыла.
Сколь мерзок он, не передаст и слово.
Я хороша, а жизнь моя уныла:
Мне муж не мил, любовь его постыла.
И от него не надо мне иного,
Как только бы взяла его могила.
Я хороша, а жизнь моя уныла:
Мне муж не мил, любовь его постыла…[3]3
  Перевод В. Дынник.


[Закрыть]
 

И так далее – еще много-много куплетов.