Текст книги "Агнесса среди волков"
Автор книги: Ольга Арнольд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
ПОЯВЛЯЮТСЯ ПРЕСЛЕДОВАТЕЛИ
И вот я снова в Москве. Сегодня я хорошенько выспалась, потанцевала, позавтракала и снова занялась телефонными переговорами. На этот раз мне повезло – в одном из издательств ответили, что гонорар меня ожидает. Но что это была за сумма по сравнению с теми деньгами, что ждали меня в конторе у брата!
Я оделась и бодро отправилась в офис. В лифте я спускалась вниз вместе с соседкой по лестничной площадке, по какому-то курьезному совпадению тоже Агнессой Владимировной. Это пожилая приятная женщина, в прошлом учительница, а ныне пенсионерка; то, что мы двойные тезки, нас особенно сблизило. Я храню у нее запасные ключи от моей квартиры.
На этот раз, очевидно, хорошее настроение было написано у меня на физиономии, потому что Агнесса-соседка сделала мне комплимент – сказала, что я прекрасно выгляжу.
Обменявшись с ней парой любезных фраз, я пешком направилась к метро, бросив по привычке взгляд на то место, где раньше стоял мой «Москвич» – сейчас его утащили куда-то в автосервис: Юра сдержал свое слово. Я живу недалеко от метро «Юго-Западная», пешком до него минут пятнадцать, но можно за пять минут доехать на автобусе, если только он подойдет. Срезая угол, я вошла в скверик, где многочисленные собаки нашего микрорайона прогуливали своих хозяев; но сейчас было около двенадцати, и в поле моего зрения был только один-единственный пес, но зато какой!
Это был огромный бобтейль со своей миниатюрной хозяйкой Людой. Так как не все, по-видимому, знают, что такое бобтейль, то поясню: это создание похоже на помесь пиренейской овчарки с овцой: оно двухцветное – спереди белое, а спина и задние лапы у него серого цвета; вьющаяся густая шерсть, покрывающая все туловище и голову, у него такой длины, что с трудом можно отличить передний конец тела от заднего – на голове из-за кудряшек не видно ни ушей, ни глаз, ни кнопочки носа. Тем не менее сам бобтейль прекрасно видит все. Данный экземпляр по имени Леша увидел меня издалека и тут же подбежал, встал на задние лапы и начал облизывать мне лицо, опираясь передними мне на плечи; я едва удержалась на ногах. Какое счастье, что с утра было сухо и легко удастся стряхнуть грязь с плаща!
Тут к нам подскочила, извиняясь, Люда и попыталась оттащить от меня Лешу; наконец тот решил, что на сегодня достаточно, и соизволил меня отпустить. Люда пристегнула к затерявшемуся в шерсти ошейнику поводок, и пес потащил ее за собой в дальний конец скверика, где ему почудилось что-то интересное.
Я люблю собак, и они обычно ко мне относятся прекрасно, чувствуя мое отношение. Но, к сожалению, из-за своего образа жизни не могу позволить себе завести дома пса, что я, например, делала бы с ним неделю назад, когда уезжала в командировку? А как бы я его выгуливала утром, если часто полночи провожу за переводом и только к рассвету засыпаю? Поэтому мне приходится довольствоваться общением с чужими собаками. Собственно говоря, с Людой и с ее еще более миниатюрной дочкой Светой мы познакомились именно благодаря Леше. Однажды я наблюдала, как он дрессирует и мать, и дочь. Они пытались научить его выполнять команду «лежать», а Леша упорно лежать не желал. Он садился, бодался, вставал на задние лапы, сердито лаял – словом, делал все, чтобы заставить хозяек дать ему угощение даром. И они не выдерживали и отдавали ему лакомые кусочки, тем самым подкрепляя в нем убеждение, что он своим лаем и непослушанием может добиться от них чего угодно.
Обе, и мама, и дочка, были очень милыми, но совершенно безвольными созданиями, и из них мог вить веревки не только добродушный Леша, но вообще кто угодно, так что с Лешей им еще повезло. Леша был в их семье полновластным господином, заменяя им блудного мужа и отца; подозреваю, что и свое имя он получил в честь дезертировавшего главы семейства.
Отряхиваясь и смеясь, я продолжила свой путь, и даже толкотня в метро сегодня не раздражала. Замоскворечье показалось сегодня милее, чем всегда, и быстрый ритмичный стук моих каблуков по асфальту отражал, казалось, мое жизнерадостное настроение. Сегодня настал час расплаты! Не в апокалиптическом, а в самом прямом смысле этого слова. Конечно, я не люблю новых русских и не завидую им, но деньги – это хорошо, вернее, не деньги, а то, что на них можно купить.
Мне показалось, что я не поднялась, а взлетела на второй этаж, а потом еще на пол-этажа, и вот я уже пролетаю мимо недовольной Милочки, сегодня с утра почему-то обвешанной крупными ядовито-зелеными камнями (наверное, малахит, а может быть, нефрит), и врываюсь в кабинет к улыбающемуся Юрию.
Мы оба довольны жизнью. Прекрасное расположение духа – обычное мое состояние, и нужно что-то очень серьезное, чтобы испортить мне настроение; а у него сегодня радостно на душе потому, что очередная его авантюра увенчалась успехом, и перед ним открылись многообещающие перспективы. Нам никто не мешает: мы точно договорились о времени моего прихода, и в кондуите на столе у Милы этот час отмечен как деловое совещание. Я наконец-то могу пообщаться с братом без посторонних, да и без близких тоже.
Он напоминает мне, что в следующую среду день рождения у их младшего сынишки, Кирюши. Не могу сказать, чтобы я любила бывать у него дома: Алла не одобряет моего образа жизни и считает, что я дурно влияю на ее мужа; хотя она ничего этого не произносит вслух, но я все время чувствую скрытый упрек в вежливом и даже дружелюбном тоне ее голоса. Но мои племяшки действительно ребята замечательные, хотя такие шумные, что в больших дозах я их не переношу.
С детей разговор переходит на родителей; наши родители, отец и мать Юры и моя мама, сейчас гостят у родственников в Америке. Я считаю, что это хорошо и для них, и для нас – всем нам надо отдохнуть друг от друга, – но у Юры другое мнение, что совершенно естественно: попробуйте справиться с тремя детьми без бабушки! Мать и отец Аллы еще молоды и работают.
Выясняется, что последним говорил с Америкой Юра, его родители вчера прозвонились ему, но слышимость была очень плохой. Единственное, что он смог выяснить, – это что все здоровы и счастливы и пока домой не собираются; последнее сообщение его, как я видела, сильно огорчило.
После смерти отца – а он умер, когда мне было шестнадцать лет, – моя мама, несмотря на свой непростой характер, сумела сохранить хорошие отношения с родственниками покойного мужа, возможно, под моим влиянием. В конце перестройки, когда поднялся железный занавес, вдруг выяснилось, что родная тетка наших с Юрой отцов давным-давно живет в Америке и, более того, замужем за миллионером; в ней вдруг проснулись родственные чувства, и она с удовольствием пригласила к себе погостить до того незнакомых родственников. Более того, она прислала приглашение на всю нашу разветвленную семью, включая меня и Юру с женой и детьми и даже согласилась внести за нас за всех залог. Наивный человек! Если бы даже нас и выпустили свои – а это уже вполне было возможно, – то всех нас никогда бы не впустил Госдепартамент.
Приглашение было встречено в нашей семье без особого энтузиазма, и все долго судили-рядили, кто должен ехать в гости в первую очередь, а кто во вторую. Во время первого путча, в августе 1991-го, все дружно схватились за голову – вот идиоты, такая была возможность, а мы остались в этой стране дураков! – но через три дня успокоились – до октября 1993-го. В этот путч все повторилось, и вскоре после того, как перестали стрелять, старшее поколение отважилось на визит за океан. Так как все трое – наши мамы и Юрин отец – были уже в пенсионном возрасте, а самые близкие их родственники оставались в Москве, то все прошло без сучка без задоринки, и они легко получили гостевые визы на полгода.
Вот уже три месяца, как они уехали; сначала они жили у тетушки в Нью-Джерси, а потом переехали в городок Цинциннати, штат Огайо, где поселились в семье своего кузена Ньютона, профессора университета. Насколько я понимаю, жизнь в университетском городке понравилась и моей маме, и Юриным родителям гораздо больше, чем в доме миллионерши. Очевидно, и атмосфера там оказалась более интеллигентной, и русских больше. Вообще, насколько я поняла из наших кратких телефонных разговоров, им в Америке все очень нравится, и особенно нравится потому, что они скоро вернутся домой, где жизнь далеко не так совершенна, но куда ближе сердцу.
Я рада, что моя мама выбралась в эту поездку. Может быть, она найдет себе там какого-нибудь миллионера? Хотя я с трудом представляю, чтобы самый улыбчивый американец с бесконечным количеством зубов мог прийтись ей по вкусу. И в свои пятьдесят с приличным хвостиком она красавица, и притом очень капризная. Я люблю свою маму, но жить с ней рядом не могу – она меня подавляет. Как только я уехала из родительского дома, наши отношения с ней наладились, а теперь, когда она на другом конце света, они просто идеальны.
Мы с Юрой обсудили последние новости из Огайо, а потом он вдруг спросил:
– Кстати, ты в курсе, что у твоего поклонника Шипелова умерла тетка?
– Анна Сергеевна? Как жаль! Знаешь, мы с Аркадием совсем недавно у нее были. Она выглядела не очень здоровой… А откуда тебе это известно?
– Да у него какие-то дела с «Пересветом» – ну знаешь, это фирма такая, у них контора тут на первом этаже – они еще задержали арендную плату, и их собираются выселять. Паршивая фирмочка, и деньги у них тоже какие-то подозрительные!
– Сам знаешь, еще один римский император говорил, что деньги не пахнут. Ты просто придираешься к Аркадию – все, с чем он связан, кажется тебе подозрительным.
– Он вроде бы наконец действительно занят делом: получает наследство. Думаю, ему сейчас не до тебя, Пышка. Но теперь он жених с приданым и ты вполне можешь выйти за него замуж! – И тут он расхохотался.
– Вот назло тебе и выйду… – Но я не успела дать гневную отповедь братцу относительно того, чтобы он не смел лезть в мои личные дела и учить меня жить. Дверь кабинета неожиданно отворилась, и вошел Женя. Женя очень похож на большого, добродушного и слегка усатого медведя: у него, очевидно, было к Юрию какое-то дело, но он мне обрадовался, как если бы мы встретились у них дома, и его физиономия засветилась от удовольствия:
– Как хорошо, что мы можем наконец пообщаться без всяких банкиров и злокозненных француженок!
Я соскочила со стола – когда мы с Юрием одни в кабинете, я всегда сижу на этом столе, – подбежала к Жене и чмокнула его в щеку, пропев при этом:
– Давай соплом прижмемся к соплу!
Это строчки из его любимой физтеховской песни. Из всех друзей Юры Женя наиболее стойко держался научной стези до той поры, пока в течение полугода сотрудникам не выдавали даже ту нищенскую зарплату, что им причиталась, и ему буквально не на что было кормить Катерину и младенца. Тогда он не выдержал и перешел в фирму к Юрию. Но до сих пор стесняется, что вынужден был стать предпринимателем, и представляется следующим образом:
– Вообще-то я старший научный сотрудник, но жизнь сложилась так, что мне пришлось стать заместителем генерального директора фирмы «Компик».
Господи, действительно, как хорошо нам втроем без всяких посторонних! И чтобы подольше побыть в устраивавшем нас всех обществе, мы отправились во вполне плебейскую закусочную на Пятницкой – приближалось время обеда.
В этот день я задержалась у Юрия в офисе. После обеда он торжественно вручил мне два конверта; один за проделанную работу – он оказался тоньше, чем я рассчитывала, но я обнаружила в нем зеленоватые бумажки с портретами американских президентов, что меня очень устроило, а второй с русскими деньгами на текущие расходы. Как выяснилось, Аргамаков улетел на несколько дней в Париж, прихватив с собой жену, и они с Юрием договорились, что, как только они вернутся, Виолетта со мной начнет свой поход по врачам.
Я могла бы сразу после этого уйти, но Юрий попросил меня заняться документацией, и я не смогла ему отказать. Я уселась за компьютер в Жениной комнате и всласть поработала, потом немного пообщалась с братцем, и когда собралась домой, на улице было уже темно.
Я вышла из ворот, зябко кутаясь в плащ. Что это сегодня на меня нашло, почему я надела плащ, а не пальто? Конечно, еще не зима, но и не лето тоже. Крупными хлопьями вдруг стал падать снег; снежинки красиво кружились в свете фонарей и, оседая на мокрый тротуар, тут же таяли. И вдруг меня осенило: я же сегодня при деньгах, почему бы не начать тратить их прямо сейчас! И вместо того чтобы направиться к метро, я свернула в один из темных переулков, соединяющих Большую Ордынку и Пятницкую. На Пятницкой всегда было много разных магазинов и магазинчиков, а теперь их стало еще больше, хотя часть из них и закрылась, зато появилось много частных лавочек.
И вот тут-то мне впервые почудилось, что за мной кто-то идет. Я шла очень быстро – практически всегда так хожу, – и мне вдруг очень захотелось оглянуться. Рядом со мной никого не было; сзади на расстоянии метров пятидесяти я увидела смутные фигуры – в переулке было совсем темно, как будто освещенная огнями цивилизация осталась далеко. Кто это? Случайные прохожие? Или целенаправленные преследователи? Хулиган, насильник или, может быть, грабитель? Я веду себя неосторожно: ведь сейчас не прежние времена, элегантно одетая женщина, одна, в темном переулке – это опасно. И я заторопилась, мои каблучки отбивали «цок-цок-цок» в темпе крещендо – быстрее, быстрее на залитую светом Пятницкую. Я понимала, что бежать нельзя, это может спровоцировать нападающих, если это действительно нападающие, но когда я выскочила из переулка, то почти бежала и, задыхаясь, рванулась в первую попавшуюся открытую дверь. Это оказался продуктовый магазин, и в нем, на мое счастье, народ если не толпился, то по крайней мере присутствовал.
Я вообще-то не из пугливых и не так-то легко впадаю в панику. Что это на меня нашло? Вряд ли преследователи мне почудились, не сошла же я с ума! Хотя, может быть, на меня так повлияло редкое в моей жизни событие – наличие денег в кошельке, и поэтому мне все время кажется, что кто-то стремится их у меня отобрать… Уж лучше их побыстрее израсходовать самой!
И я пошла по всем магазинам, магазинчикам, лавочкам и бутикам… Этот шоп-тур по Пятницкой значительно облегчил мои карманы. Главным приобретением оказалась английская теплая накидка из твида с аппликациями из кожи – последний писк моды! К ней я купила еще шляпку с умеренно широкими полями и в таком обновленном виде, со свернутым плащом в пакете, отправилась наконец домой.
В метро я уже успела позабыть про гипотетических преследователей, но когда вышла на поверхность на своей остановке, у меня снова появилось неприятное чувство, будто кто-то идет за мной по пятам. Я не стала дожидаться автобуса, а пошла по освещенной улице, стараясь все время держаться среди людей – прохожих было еще довольно много, и я шла в людском потоке почти до самого дома, непрестанно оглядываясь. Ничего и никого конкретного я не заметила, но тем не менее, свернув в свой двор, я побежала. Мне оставалось пробежать метров сто по темной аллее вдоль моего дома, когда за спиной послышался топот – или это разыгралось мое воображение? Тут я припустила изо всех сил, влетела в подъезд, нажала на кнопку лифта – на мое счастье, он оказался внизу – и добралась до своего этажа, совершенно запыхавшись.
В квартире было тепло и уютно, и все происшедшее со мной по пути домой показалось мне каким-то дьявольским наваждением. Неудивительно, что кто-то с недобрыми намерениями шел за мною в одном из глухих переулков Замоскворечья, принимая в расчет всяческое отребье, которое развелось в последнее время в Москве. Но трудно поверить в то, чтобы кто-то незаметно брел за мной по Пятницкой, поджидал меня у освещенных витрин, среди людей, потом ехал за мною в метро, вышел вместе со мною на поверхность и преследовал меня по пятам, дожидаясь момента, когда я сверну в темный двор, где на меня можно легко напасть. Нет, это уже бред сивой кобылы! Просто глюки какие-то!
К черту все это! Лучше полюбоваться на себя в своем новом наряде! И, бросив все свои сумки и пакеты на диван, я подошла к трюмо. Из глубины зеркала на меня глядела романтической внешности дама, как будто сошедшая со страниц готической мелодрамы, темная накидка, ниспадавшая мягкими складками, и черная шляпка придавали мне таинственный вид, даже взгляд у меня как будто изменился, в нем читалась не усталость, как это было на самом деле, а какая-то загадочная печаль. Я и сама себя почувствовала романтической героиней – как мало надо женщине, чтобы преобразиться! Я зажгла верхний свет – и таинственная незнакомка исчезла, уступив место элегантной и вполне современной женщине, но, увы, без всякой загадочности во взоре.
Но недолго довелось мне любоваться собой, то включая верхний свет, то гася его и оставляя зажженной только настольную лампу: прозвенел звонок в дверь, и сквозь глазок я увидала моего почти пропащего Петю. В руках у него был букет цветов. Поистине, у него сегодня тоже было романтическое настроение!
Но как бы романтически ни был настроен мужчина, он всегда помнит о желудке. Петя вошел и первым делом сообщил мне, что голоден, и вечер покатился дальше по давно знакомой, накатанной колее: я на скорую руку приготовила ужин, он извлек из дипломата бутылку хорошего сухого вина, мы включили магнитофон, и под Джо Дассена наш ужин постепенно перешел в интимную вечеринку, очень скоро мы очутились в постели. Оказалось, нас обоих мучил голод не только желудочный – мы набросились друг на друга с такой жадностью, как будто не виделись вечность.
И все-таки что-то в наших отношениях изменилось кардинально: мы наслаждались телами друг друга, но души наши не соприкасались. Этой ночью мы были просто любовниками, зато физическое наслаждение достигало наивысшего накала, и ощущения, которые я тогда испытала, были интенсивными как никогда; я почти потеряла сознание, взлетая куда-то в поднебесье, а потом уйдя в глубины мироздания, но там я была одна, без него. Когда я вынырнула обратно и снова очутилась в собственной постели, на смятых простынях, Петя уже спал.
Я уже засыпала, когда мне в голову пришла странная мысль: почему Петя пришел через пять минут после меня? Что это – просто совпадение или?.. Или его шаги я слышала за собой? Но эта мысль мелькнула и исчезла, и я погрузилась в глубокий сон – его так жаждало мое истомленное любовью тело.
Наутро мы встали очень рано, часов в семь, – Петя куда-то торопился. Я накормила его завтраком и проводила, а потом снова улеглась и наслаждалась чтением, лежа в постели. Настроение у меня было абсолютно праздное, мне не хотелось ничем заниматься, было только одно-единственное желание: валяться весь день в постели и читать какие-нибудь легкие романы. Но дела есть дела: зазвенел телефон, и Юрий сообщил мне, что Аргамаковы вернулись вчера поздно вечером и ждут меня сегодня в час. Поэтому я заставила себя встать, лениво оделась, еще более лениво попила кофе, привела себя в порядок и вышла из дома.
К моему глубочайшему изумлению, со скамейки возле подъезда, на которой обычно собираются посудачить старушки, мне навстречу поднялась знакомая фигура – Аркадий. На лице его было нетипичное для него выражение, очевидно, он волновался.
– Я давно тебя тут поджидаю, – сообщил он вместо приветствия.
Погода соответствовала моему настроению: от вчерашнего мокрого снега не осталось и следа, солнышко заметно пригревало, небо было ясным, если можно назвать ясным небо над дышащей всякими испарениями Москвой. Мне в новой накидке стало жарко, а Аркадий вряд ли мог замерзнуть в такой теплый день, даже если ждал меня больше часа. Так что это ожидание вряд ли могло сказаться на его здоровье.
– Очень приятно, но почему ты не позвонил? Я могла сегодня не выйти вообще.
– Если бы ты не вышла еще в течение часа, я бы набрался храбрости и позвонил тебе в дверь.
Набрался храбрости? Это что-то новое. Он действительно волнуется, иначе он не преминул бы заметить мою обновку.
– Жаль все же, что ты не догадался мне позвонить, я сейчас спешу, у меня свидание.
– Разумеется, деловое?
– Увы…
Но он не поддержал моего игривого тона.
– Нам обязательно надо поговорить!
– Тогда тебе придется проводить меня до метро.
Он пошел рядом, заглядывая мне в глаза.
– Извини, что я тебе не позвонила, но я не знала, что Анна Сергеевна умерла, меня не было в Москве. Мне действительно очень жаль…
– Главное, что она не мучилась. Она прожила хорошую жизнь и не такую уж короткую.
Человек умирает, и те, кто его знал, говорят вежливые, ничего не значащие фразы, делая вид, что скорбят. Но я практически была незнакома с Анной Сергеевной, а Аркадия она явно раздражала, несмотря на его игру в любящего племянника. К тому же, насколько я знала, он был единственным ее наследником – а вдова академика была женщиной не бедной даже по нынешним временам.
– Что ж, все мы там будем…
Мы помолчали для приличия, и наконец он задал вопрос, ради которого и пришел:
– Агнесса, ты выйдешь за меня замуж?
Мое тело еще помнило ласки Пети, а душа не остыла после столкновения с нравами новых русских в ресторане. Я ответила прежде, чем успела подумать:
– Нет!
Нет, я не смогу жить и спать с человеком, к которому не чувствую ни малейшего влечения и который все время будет думать о том, сколько он сегодня «недонажил».
Аркадий переменился в лице, и я поспешила смягчить резкость своего ответа:
– Аркадий, мы знаем друг друга столько лет, и мы с тобой такие хорошие друзья… Через некоторое время, может быть, что-нибудь изменится – и тогда, в другой раз…
– Другого раза не будет.
Он остановился, и я остановилась вместе с ним.
– Извини, Аркаша, я действительно опаздываю, я должна идти.
– Прощай! – Голос его прозвучал драматически, он повернулся и зашагал от меня прочь.
Куда? Не оставаться же ему вечно в моем спальном районе, все равно ему надо спускаться в метро, да и поймать машину гораздо легче на проспекте Вернадского, чем в глубине квартала. Дурачок, надо же ему было выбрать для очередного предложения такой момент, когда я тороплюсь! Вечером я бы вывернулась как-нибудь, и мой отказ прозвучал бы не так обидно. Но ничего, ему не в первый раз, оклемается. Но, боюсь, в течение полугода я его не увижу.
Как раз именно в этом я оказалась не права.
