Текст книги "Агнесса среди волков"
Автор книги: Ольга Арнольд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Мы уже сидели в машине и направлялись к центру, когда Виолетта снова заговорила:
– Агнесса, пойми (мы с ней перешли на «ты», она сказала, что ей так намного проще), она несла такую чушь! Она говорила, что порчу наслала на меня первая жена моего мужа! Это женщина уже не первой молодости – тут Лола была права, ее действительно зовут Мария, и у нее от Коли двое детей. Только Аргамаков ей совсем не нужен. Это правда, что они разошлись, когда он в меня влюбился. Но до этого они много лет жили как кошка с собакой. У нее был любовник, и Аргамаков об этом знал. Теперь, после развода, они лучшие друзья. Она снова вышла замуж – не за прежнего любовника, нет, за одного подающего надежды бизнесмена, и у них своя фирма. Хотя ее старший сын и учится в Гарварде на деньги Аргамакова, она сейчас совершенно независима. Они с новым мужем – люди отнюдь не бедные. Более того, это тот редкий случай, когда, разойдясь, бывшие супруги не становятся врагами, а совсем напротив – у них с Колей отношения теперь гораздо лучше, чем когда-либо. Она благодарна мне за то, что я появилась, – из-за этого они смогли разобраться в своих чувствах и избавиться от опостылевшего семейного фарса. Она с дочкой периодически заходит к нам, и даже по магазинам мы нередко ходим вместе. Так что если бы не ее новый муж, это был бы идеальный menage-a-trois! – Тут она снова расхохоталась. – И еще. Она говорила про мрачную женщину со злым взором. Но Маша – человек очень открытый и общительный, и я не верю, что она может желать мне зла, это мне-то, которая помогла ей освободиться от прежней жизни! Она как-то говорила, что никогда не была счастлива так, как сейчас, она просто создана для бизнеса. Нет, кто угодно может меня ненавидеть и насылать на меня порчу: предыдущая секретарша Аргамакова – она пыталась залезть к нему в постель, кто-нибудь из моих так называемых подруг, у кого я увела поклонника, но только не она.
– Значит, Лоле передали недостоверную информацию. Надо же, так попасть пальцем в небо!
– Зато мы теперь знаем, какого вида бывают порчи!
– Подумать только, как это космические силы так ошиблись!
– А зарабатывает она неплохо. – Тут Виолетта посмотрела на часы. – Мы пробыли у нее около 40 минут, из них непосредственно общались минут 20. 50 баксов за двадцать минут… ну за полчаса. Когда я работала референтом, то получала немало, но такие деньги мне и не снились!
Я была очень рада, что Виолетта проявила здравомыслие и оказалась далеко не такой легковерной, как я опасалась. Возможно, эта блажь с экстрасенсами у нее пройдет, и мне удастся вытащить ее к хорошему врачу. Кто знает, всякое бывает, может быть, ее действительно удастся вылечить?
Тут она нагнулась и прошептала мне прямо в ухо:
– Если кто и желает мне зла, так это Аргамаков! Это ему я нужна мертвой!
Я посмотрела на нее. Даже в полумраке салона видно было, каким фанатичным блеском сверкают ее глаза. Поистине, живи и ничему не удивляйся.
НА АГНЕССУ НАЧИНАЮТ ОХОТИТЬСЯ…
Ночью меня разбудил телефонный звонок. Продрав глаза, я посмотрела на часы – было два. Я подняла трубку, но она молчала. Я грохнула ее обратно на рычаг: телефон тут же зазвонил снова. На этот раз молчала я, выслушивая грязные оскорбления, произнесенные грубым мужским голосом. Не стоит и упоминать, что этот голос был мне незнаком – среди тех, с кем я обычно общаюсь, нет мужчин, которые могут говорить женщине такие гадости. Я отключила телефон, но еще долго не могла заснуть, а когда наконец задремала, то мне снились какие-то кошмары. Собственно говоря, это не были кошмары в прямом смысле этого слова, просто я видела во сне ясновидящую Лолу, говорившую грубым мужским голосом и выкрикивавшую нецензурные слова в адрес мой и моей ауры. После этого все утро я пребывала в дурном настроении, что бывает со мной очень редко.
На это утро у нас с Виолеттой был запланирован визит к гинекологу; я повезла ее в хозрасчетную поликлинику к своему личному врачу, пожилой даме с серебряными волосами. Мы расстались с ней, довольные друг другом – у Виолетты все оказалось в порядке, а моя Маргарита Петровна всегда радовалась, когда к ней приходили женщины до того, как у них возникали серьезные проблемы, а не после.
После обеда нас ждал мой старый приятель Рафаил Израилевич, психотерапевт и нарколог, мужчина лет 40 с очень приятным, располагающим к себе лицом и огромными глазами чуть навыкате, в которых при разговоре с больным всегда отражалось сочувствие, – словом, типичный семейный доктор, все понимающий и успокаивающий одним своим видом. Я с ним познакомилась, еще когда работала в Институте экстремальной психологии. У него не было никаких титулов и званий, но почему-то руководство нашего института, даже закоренелые антисемиты, знакомые со всеми светилами советской медицины, в тяжелых случаях обращались только к нему.
Он был принципиальный бессребреник и, в отличие от большинства знакомых мне медиков, все еще вел бесплатный прием, принимая неимущих так, как будто они были миллионерами, и затрачивая на них много времени; на своих обожаемых троих дочек он зарабатывал деньги частной практикой по вечерам и выходным. Я договорилась, что мы с Виолеттой приедем к нему на прием в его кабинет, расположенный в обычной районной поликлинике, но обстоятельства сложились так, что мне не удалось в тот раз поехать с ней.
Мы должны были заехать на Ордынку, чтобы взять с собой Аргамакова, он почему-то настаивал на том, чтобы лично познакомиться с врачом. Но когда мы поднялись в помещение «Компика», меня уже ждали Юра с Женей. Юра распорядился:
– Агнесса, ты нам нужна. Николай Ильич согласен с тем, что они вполне могут обойтись сегодня без тебя. В конце концов, если он сам может сопровождать жену к врачу, то зачем ему ты?
У меня были сомнения на этот счет, но я промолчала. В конце концов, если Юрий считает, что я ему больше нужна в другом месте, то у него должны быть на это серьезные основания.
Виолетта и Аргамаков отправились к Рафаилу, а меня Юрий и Женя, предварительно проинструктировав, повезли с собой. Нам предстоял визит в фирму «ММД» – с ее банком, считавшимся очень солидным учреждением, была предварительная договоренность об инвестициях. Как всегда, моя роль заключалась в том, чтобы следить, наблюдать и делать выводы.
Этот месяц моей жизни, о котором я пишу, выдался настолько бурным, в нем так перемешались радостные и грустные события, причем печального и даже опасного было намного больше, что в моих воспоминаниях от этих дней остался какой-то сумбур. И только сейчас, излагая все на бумаге (фигурально говоря, на самом деле я набираю текст на компьютере), я расставляю случившееся за это время по полочкам. Но даже сейчас эпизод, не имеющий никакого отношения к моей истории, вызывает у меня смех до колик, и поэтому я никак не могу о нем умолчать. Впрочем, он непосредственно касается совсем другой истории – истории нравов нашего зарождающегося капитализма, которая когда-нибудь будет написана.
Итак, нам была назначена встреча на пять часов дня. Центральная контора банка была расположена отдельно от операционных залов и находилась в центре в здании бывшего административного здания вместе с другими службами «ММД». Собственно говоря, переговоры в тот день мы должны были вести не с банкирами, а с неким Леоновым, носившим громкое звание «директора по развитию и инвестициям». Мы поднялись на нужный нам этаж и отыскали комнату номер 315: это оказалась приемная, где сидела скучающая секретарша, явно собиравшаяся домой. При виде нас она удивилась:
– Вам к Георгию Ивановичу? – Пожав плечами, она встала, открыла дверь, которая вела в кабинет босса, и вошла туда. Мы услышали ее голос, потом неясное бормотание, и наконец она вышла и пригласила нас войти – без особого энтузиазма.
В кабинете нас ждал сам директор по развитию и инвестициям Георгий Иванович Леонов. Несмотря на раннее время, он был вдрызг пьян. При виде дамы он попытался было встать, но это ему не совсем удалось; он наполовину приподнялся и тут же шмякнулся обратно в кресло. Волосы у него были взъерошены, галстук съехал на сторону, верхняя пуговица дорогой итальянской рубашки расстегнута. Измятый пиджак валялся рядом на спинке стула.
– А, вы из «Компика»? Как же, ждем-с, – сказал он и показал широким жестом на стоявшие рядом с его столом кресло и стулья.
Мы уселись. Ребята были ошарашены, но Юрий тем не менее попытался осуществить процедуру представления, а Женя вытащил из дипломата папку с нашим проектом и положил на стол. Но диалога не получилось, был один монолог.
– Компьютеры – это хорошо. Это мне нравится. А издательскими программами вы тоже занимаетесь?
Юрий пробормотал в ответ, что мы не совсем по этой части.
Но представитель славной фирмы «ММД» не слушал, а протянул нам роскошно иллюстрированный буклет, лежавший перед ним на столе:
– Это издано в Швейцарии. Пусть это стоило нам полмиллиона долларов, зато какое качество! Самая современная полиграфия, один компьютерный набор каков – полюбуйтесь! Это имидж нашей фирмы! Реклама – вот двигатель прогресса! Я непосредственно руковожу издательским отделом «ММД», у нас там стоит четыре четыре-че-тыреста восемьдесят шестых. – Тут он икнул. – Мы издаем даже свой журнал, притом элитарный! Имидж стоит тех денег, которые мы в него вкладываем! Устойчивый положительный имидж!
Тут он сделал паузу, достал носовой платок и громко высморкался. Юра решил воспользоваться моментом и перевести разговор на непосредственную цель нашего визита, хотя я и дергала его исподтишка за рукав. Но остановить раздухарившегося директора было невозможно.
– А вы, каков ваш имидж? Вот вы, молодые люди, – тут он сделал над собой гигантское усилие, пытаясь сфокусировать взор, – вот вы, двое в белых пиджаках, кто за вами стоит?
Тут я должна сделать небольшое отступление. Я, как всегда в таких случаях, была одета по-деловому: темно-красная юбка, блузка, черный пиджак, – но владельцы фирмы «Компик» еще не совсем отказались от того стиля одежды, к которому привыкли за годы работы в науке. Правда, джинсы и свитера уже были исключены из их обихода, кое-как они смирились и с галстуками, но до строгих деловых костюмов-двоек или троек они еще недозрели. Собственно говоря, им это и не было нужно – в компьютерный бизнес пришло много людей из интеллигентной среды, и за светлые головы им прощалась некоторая небрежность в одежде: в этом был даже некоторый шик, эпатаж, но вместе с тем и отличительный знак, вроде гарвардского галстука, по этой манере одеваться они узнавали своих в чуждой для них среде новых русских. Так вот, на Юре в этот раз была черная кожаная куртка, а на высоком и большом Жене, который сидел ближе к хозяину кабинета и загораживал своей массой от него нас с братом, – светло-серый пиджак. Меня директор по развитию то ли не замечал, то ли счел не стоящей внимания секретуткой.
Ребята онемели, по лицу Жени пошли красные пятна под стать румянцу, украшавшему физиономию любителя имиджа, а я почувствовала, что еще немного – и я захихикаю вслух; впрочем, по лицу Юрия я видела, что и ему стоит большого труда сдерживать смех.
– Так кто же за вами стоит? Какие деньги? Вот кто за мной стоит, я могу сказать. Я женат на дочке бывшего первого секретаря, – тут он сделал выразительный жест, показав на пустой стул рядом с собой. – Вот тут сам патриарх сидел.
Тут Юрию наконец удалось вставить свое слово:
– За нами никто не стоит. Мы – это мы сами. Давайте вернемся к проекту…
– Проект? Какой проект… Ах да! Оставьте его мне, мы его изучим с членами Совета директоров. Но я не верю, что за вами никого нет. Вы что-то от меня скрываете…
Я с силой наступила Юре на ногу, он посмотрел на часы, поднялся и сказал:
– Мне жаль прерывать нашу беседу, но, к сожалению, нам предстоит еще одна деловая встреча…
Мы с Женей тоже встали, но тут радушный хозяин спохватился:
– Куда же вы так рано? Может, коньячку?
Компаньоны в один голос отказались и распрощались. Леонов снова сделал попытку оторвать свой зад от кресла, но на этот раз еще более неудачную, чем в начале нашего визита. Я заметила, что папка с нашим проектом осталась лежать на столе – растерявшийся Женя не догадался ее забрать, и, извернувшись, схватила ее.
Не успели мы выйти за дверь, как расхохотались. В приемной уже никого не было, и мы хохотали, пока пересекали приемную и шли по коридору, хохотали, пока спускались в лифте, хохотали, когда уселись в наше «вольво», – до слез, до колик, до поросячьего визга. У меня защипало в глазах – потекла тушь с ресниц. Мы смеялись весь путь назад, в офис. Мы еще долго смеялись и в офисе, в лицах пересказывая эту историю задержавшейся на работе Миле и двум заглянувшим на огонек составителям программ, тоже физтеховцам.
– Ну как, не жалеешь, что поехала с нами, хоть ты нам и не понадобилась? – сквозь смех выговорил мой двоюродный брат.
– Нет, не жалею. С такой работой не надо ходить ни в цирк, ни в театр!
Как потом выяснилось, мое присутствие в этот день было необходимо совсем в другом месте, но я все равно не жалела – такого зрелища я бы не пропустила ни за что в жизни.
Я совсем не удивилась, когда через полгода банк «ММД» лопнул.
Какое счастье, думала я, что владельцы фирмы «Компик», мой брат и мой друг, совсем не такие, как эти новые русские старых номенклатурных кровей, что они делают бизнес чистыми руками и за ними нет никаких партийных денег!
Но в этот вечер меня ждало еще одно испытание. Юра предложил доставить меня домой на машине, но я по легкомыслию не согласилась. Дело в том, что Юрий живет у черта на куличках – в Кузьминках, а наш шофер сегодня бурчал, что должен быть дома не позже девяти. У Юры не так давно отобрали права, и садиться за руль иномарки, которую проверяют на каждом шагу, он не рискует. Значит, ему либо самому пришлось бы ехать домой на метро и на автобусе, либо ловить для меня машину и расплачиваться из своего кармана, а он положил себе зарплату всего шестьсот тысяч, меньше, чем у всех его специалистов, и мне вовсе не хотелось вводить его в ненужные расходы. В конце концов, это не поклонник, а всего лишь брат.
Напевая и позабыв обо всех неприятностях, я вышла из метро и, все еще посмеиваясь, пошла домой. Я совершенно вычеркнула из памяти своих преследователей и храбро направилась к скверу. Но когда я была готова покинуть освещенный проулок и свернуть в темноту, что-то меня насторожило. Обернувшись, я увидела за собой два мужских силуэта. Я снова вернулась на тротуар и ускорила шаг. Наверное, это несерьезно, думала я, но чем черт не шутит? А если это не плод моего воображения? Я снова оглянулась, но увидела далеко позади себя только одинокую женскую фигуру. Успокоившись, я продолжала свой путь, стараясь не выходить из полосы света.
Они подстерегали меня на повороте к моему дому. Когда я вступила на вымощенную бетонными плитами дорожку, из темноты вдруг вышли двое – типичные качки из фильмов про нашу мафию. Свет от фонаря бросил на них слабый отблеск, и поэтому у меня осталось от них очень смутное впечатление. Один, стриженный ежиком и с невыразительным лицом, на котором выделялся кривоватый нос, явно когда-то сломанный, был в кожаной куртке и темных штанах-бананах, таких, которые были модны два-три года назад, перегородил мне дорогу. Второй, более высокий, стоял сбоку, в тени, и лица его я не видела. Я не стала ждать, что они собираются делать дальше. Еще тогда, когда я увидела их силуэты позади себя, я перевесила сумочку на левое плечо и прижала ее локтем к телу, а правую руку опустила в карман пальто. Теперь я с диким визгом вытащила эту руку с баллончиком и направила струю газа CS прямо в физиономию стоявшему у меня на пути крепышу; от неожиданности он отстранился, а я, не дожидаясь, пока он закашляется, метнулась в сторону и, изогнувшись, пнула ногой второго. Я целилась каблуком ему в пах, но, очевидно, промахнулась. Нападавшие не ожидали такой реакции и на мгновение растерялись; этого было достаточно, чтобы я прорвалась между ними и с громкими воплями «Караул! Пожар!» помчалась вдоль своей шестнадцатиэтажки, проклиная про себя тех, кто не удосуживается менять перегоревшие лампочки у подъездов.
Я даже не знаю, гнались ли за мной эти доморощенные мафиози, я не слышала за спиной ни топота, ни кашля, ни возгласов – я не слышала ничего и никого, кроме себя. Скорее всего они испугались моего дикого крика и отступили. Тем более что нервно-паралитический газ не мог не подействовать, и по крайней мере один из нападавших должен был на некоторое время выйти из строя.
Когда я добежала до своего подъезда, навстречу мне выступила какая-то высокая фигура; это оказалась перепуганная Агнесса Владимировна, которая спустилась вниз за почтой и тут услышала мои вопли. Храбрая старушка выскочила на улицу в чем была, то есть в домашнем байковом халате, Я обняла ее и, ничего не объясняя, потащила ее обратно и вскочила вместе с ней в кабину лифта, которая, к счастью, оказалась на первом этаже. Только приехав к себе на седьмой, я отдышалась настолько, чтобы объяснить ей, что на меня напали. Моя тезка, казалось, переживала больше, чем я; она возмущалась и собиралась позвонить в милицию – мне с трудом удалось ее отговорить. Но она настояла на том, чтобы я зашла к ней и выпила рюмочку ее фирменной домашней наливки в качестве успокоительного. Правда, успокаивать пришлось больше ее, даже ее муж, лысенький старичок на голову ее ниже, оторвался от телевизора, чтобы мне в этом помочь. Несмотря на мое взбудораженное состояние, я успела подметить, что он сердится на меня за то, что я расстроила его обожаемую жену. Поистине, вот где таится святая супружеская любовь!
Я, конечно, не сказала ей, что меня преследовали. Она осталась в убеждении, что это были либо грабители, либо просто хулиганы, насильники, считала она, действуют поодиночке.
Когда я наконец добралась до своей квартиры, то почувствовала, что одной рюмки настойки мне мало. Я достала из бара бутылку коньяка, налила себе не стопку – нет, целый фужер и выпила его одним махом. Потом я поставила чайник и закурила, размышляя.
Страха я не чувствовала. Я была очень рада, что действовала в опасной ситуации автоматически – недаром я так долго отрабатывала это движение, совсем непросто в один миг вытащить из кармана баллончик с газом так, чтобы палец лежал на кнопке и отверстие было направлено в сторону нападающего, а не себе в глаза. Мой дикий визг – а мне кажется, что я в состоянии издавать ультразвук, настолько этот вопль режет уши мне самой, – сбил парней с толку. Да, с данной ситуацией я справилась. Но ведь сегодняшнее происшествие – лишь часть чего-то более сложного и запутанного. Я оказалась замешанной в странную, мне самой непонятную историю. Меня преследуют, за мной гоняются. Те же люди, что шли за мной несколько дней назад, или другие? Кто звонил мне сегодня ночью? Кто стоит за всем этим? У меня, очевидно, есть враги. Кто они?
Завтра. Я буду думать об этом завтра, сказала я себе словами своей любимой героини. Сегодня у меня голова раскалывается. Лучше я сейчас выпью чаю и лягу спать.
Утро я провела на телефоне. В первую очередь я позвонила Юрию и рассказала ему и о вчерашнем нападении, и о том, что за мной следили ранее. Он встревожился и попросил меня быть поосторожнее: мы договорились, что теперь он будет присылать за мной машину, а вечером меня обязательно кто-нибудь будет провожать до дверей квартиры. Потом я созвонилась с Виолеттой и сообщила ей, что у меня дела и сегодня мне некогда с ней встречаться. Попыталась дозвониться Пете на работу, но сначала никто не подходил к телефону, а затем незнакомый мне голос ответил, что он здесь человек случайный, а из постоянных сотрудников никого нету.
Выходить из дома мне не хотелось – не то чтобы я была слишком напугана, просто желания никакого не возникало. Кофе у меня был, несколько яиц в холодильнике завалялось – что еще мне надо? К черту все переживания, мне надо работать!
Я включила компьютер – у меня дома старенькая икстишка, подарок брата (они списали ее у себя на работе), и уселась за письменный стол. Пальцы мои привычно заскользили по клавиатуре, я почти автоматически нашла нужный мне файл и только тут поняла, как соскучилась по любимому делу. К сожалению, незаконченный перевод новеллы малоизвестного французского писателя прошлого века, который появился у меня на мониторе, я делала практически для себя; издательство, которое мне его заказало, было все в долгах и никак не могло расплатиться за работу, которую я выполнила еще три месяца назад. Нет, никак мне сейчас не обойтись без фирмы брата и без супругов Аргамаковых.
Но на переводе сосредоточиться мне не удалось, в голову постоянно лезли посторонние мысли. Тогда я пошла на кухню, сварила себе еще кофе и закурила. От такой жизни снова начнешь дымить как паровоз! Решительно я никак не могла отключиться от вчерашнего происшествия и от всего, что ему предшествовало. Сначала цыганка с ее дурацким предсказанием, потом преследователи, шедшие за мной чуть ли не по всему городу, и, наконец, настоящее нападение – все это никак не могло быть плодом моего воображения!
Но ведь и те, кто преследовал меня по пятам, и те, кто пытался на меня напасть, – реальные люди из плоти и крови, возможно даже, одни и те же. Если на время забыть про гадалку, то совпадений все равно слишком много – скорее всего последние события как-то связаны между собой. Значит, кому-то это нужно, но кому? Неужели у меня есть такие враги, которые готовы разделаться со мной при помощи темных личностей? Есть ли у меня враги? Конечно, есть, но не думаю, чтобы кому-нибудь из них пришло в голову причинить мне столь реальный, ощутимый вред. Конечно, они бы порадовались, если бы со мной случилась какая-то неприятность, но подстраивать пакость самим – стоит ли трудиться? Не такого ранга у меня недоброжелатели.
И я забыла на время про перевод, забыла про Виолетту, забыла даже про Петю и стала вспоминать своих врагов, причем врагинь своих я смогла насчитать больше, чем противников мужского пола.
Враг номер один – это, конечно, Николай Баринов, комсомольский секретарь факультета в моем родном институте. Многие из моих знакомых регулярно захаживают в свои Alma Mater, но меня в дом на Метростроевской и калачом не заманишь. И не в последнюю очередь – из-за Кольки-барина, как его прозвала моя подруга Катя.
Дело в том, что я имела несчастье ему понравиться, да еще на последнем курсе. Не могу сказать, что в студенческие годы я вела слишком целомудренный образ жизни. У меня было несколько поклонников, а двое из них были больше чем поклонниками. Витю Смолова я даже одно время рассматривала как возможного жениха. Но все это на самом деле было не слишком серьезно, как я поняла позже. Тем не менее тогда я придерживалась принципа, который и сейчас считаю нелишним, – ни поцелуя без любви.
Колька был мне отвратителен – и как мужчина, и как личность. Может быть, именно потому, что я знала, как он ничтоже сумняшеся закладывает своих знакомых, имевших несчастье в чем-то перейти ему дорогу, он мне и казался таким отталкивающим. На собраниях его масленые глазки так и шарили по женским прелестям, особенно тогда, когда он вел речь о морали человека светлого будущего.
Естественно, я не могла в те времена учиться в таком престижном и полукэгэбэшном институте и не быть комсомолкой, но я была совершенно неактивной комсомолкой и предпочитала не высовываться. Я всегда была слишком большой индивидуалисткой для того, чтобы быть как все и думать как все. И мне удавалось оставаться в стороне – до самого последнего курса.
И тут на меня обратил внимание Баринов. До него никак не могло дойти, что я действительно не только не польщена оказанной мне честью, но и не собираюсь ложиться с ним в постель. А когда он наконец понял, что я посмела отказать ему да еще в весьма недвусмысленных выражениях, он просто взъярился.
Так как объяснение наше происходило вечером, когда институт уже почти опустел, в одной из маленьких аудиторий пятого этажа, то он не постеснялся применить силу, но свои силы он явно переоценил. Он был чуть повыше меня и значительно шире в плечах, но недаром я с детства занималась спортом, к тому же в некоторые моменты моя энергия просто удесятеряется так, как это произошло вчера. Словом, я здорово поцарапала ему физиономию, а сама отделалась всего лишь надорванной по шву юбкой. С этого момента он возненавидел меня лютой ненавистью и, очевидно, тогда же решил отомстить, но я еще усугубила ситуацию. Через три дня, когда царапины немного зажили, он появился в институте и как на грех встретил меня в коридоре в перерыве между лекциями. Криво улыбаясь, он подошел ко мне и прошептал на ухо какую-то гадость; я, недослушав, развернулась и со всего маху залепила ему пощечину на глазах у всех.
Раньше со мной это случалось довольно часто – сначала я делала, а потом думала. Таким образом, я нажила себе смертельного врага, который делал все, чтобы если не сжить меня со свету, то хотя бы сломать мне жизнь.
Хотя больше, чем он, усердствовала его любовница Лера Петрова, аспирантка кафедры научного коммунизма. Уж для нее-то я точно стала противником номер один! Это была внешне довольно привлекательная девица, во всяком случае, до тех пор, пока она не открывала рот. Зато когда она заговаривала, то несла такую чушь, что хоть уши затыкай, недаром же она преподавала такой предмет! На семинарах она вела себя так, как будто в аудитории были одни мальчики, девушек не видела в упор, а разговаривала только с ними. Насколько я знаю, двоих ребят – из нашей группы и из параллельной – она каким-то образом даже вынудила провожать себя домой: оба на следующий день плевались. Словом, это была сексуально озабоченная особа, и она имела на Баринова свои виды, которые, впрочем, впоследствии не оправдались. Именно она, судя по всему, и задумала ту провокацию, после которой меня чуть не выгнали из института, во всяком случае, вопила больше всех она.
До сих пор не понимаю, почему они не подсунули мне в сумку «Архипелаг ГУЛАГ» – после этого на мне можно было сразу же ставить крест. Но они остановились на порнографии, вероятно, они хотели приклеить мне именно аморалку, сразить меня тем самым оружием, которым я воспользовалась против Николая, – я обозвала его подлецом без стыда и совести, что его почему-то оскорбило, он-то, наверное, считал себя мерилом нравственности. На следующей же неделе во время своего семинара Лера медленно прошествовала по аудитории по проходу между столами и как бы случайно столкнула локтем мою сумку, висевшую на спинке стула, на пол. Она упала с диким грохотом, покатилась косметика, треснуло зеркальце пудреницы, книжки и тетрадки рассыпались по полу. Лера тут же извинилась за свою неловкость и кинулась мне помогать; но, нагнувшись, она схватила с пола только одну книгу, тут же выпрямилась во весь рост и завизжала:
– Это что такое?! Подумать только, какое бесстыдство! Что вы носите на занятия? Это же порнография! – В руках она держала богато иллюстрированное издание «Камасутры», которую я, конечно же, просматривала, как и все в нашей группе, эта книга принадлежала Лене Беляевой, чьи родители-дипломаты привезли ее из-за границы. Но я ее только держала в руках, в моей сумке она оказаться никак не могла, пока ее туда не подложили. Я медленно обвела взглядом аудиторию – все молчали, никто не промолвил ни слова. Заметно побледневшая Леночка Беляева склонилась над тетрадкой, делая вид, что что-то записывает. Может, им и было меня жаль, все читали «Камасутру», все прекрасно знали, что это такое, но никто не пожелал и слова сказать в мою защиту. Все было понятно: последний курс, распределение на носу, никому не хотелось рисковать карьерой, связываясь с Лерой и комсомольской организацией, – о моей стычке с Бариновым все уже были наслышаны.
– Порнография, чистая порнография! Я этого так не оставлю!
И она действительно не оставила.
Куда только меня не таскали! Где только мне не читали нотации! Местком, партком, еще какой-то ком, деканат… Не хочу об этом вспоминать. Конечно, из института меня не выгнали, не выгнали даже из комсомола, дали «строгач» за «недостойное поведение». В конце концов, все же знают, что такое «Камасутра»! Но зато какой грязью меня облили! Какие сплетни обо мне распустили! Одну из них мне для очистки совести пересказал парень из моей группы: дескать, я любовница Баринова, делала от него аборт, а пощечину ему дала за то, что он отказался на мне жениться, а не женился он, в свою очередь, потому, что я шлюха… Мерзость! Нет, не осталось у меня добрых чувств по отношению к Alma Mater.
Конечно, ни о какой карьере после этого и речи быть не могло, причем мне не светило приличное место даже в Москве – о какой загранице могла идти речь! Оставалось только пойти учителем в среднюю школу – и это после переводческого факультета! Мне собирались к тому же сделать еще одну гадость: я прознала через сочувствовавшую мне секретаршу из деканата, что меня собираются засунуть по распределению в какую-то Тмутаракань, и вовремя подсуетилась – достала справку о болезни мамы, а так как я была ее единственным чадом и вообще единственным членом семьи, то деканатская комиссия удовлетворилась тем, что направила меня учителем французского в маленький поселок возле Мытищ, сорок пять минут на электричке с Ярославского вокзала. Я целый год там отработала, и это был самый тяжелый год в моей жизни. После того как, воюя с малолетними хулиганами, я прямо на уроке сломала парту, директриса согласилась меня отпустить подобру-поздорову. Учительница из меня вышла аховая. Мне совсем неинтересно было учить шалопаев, которым что французский, что эскимосский – все едино. К тому же я не выносила шума, который производят собранные вместе двадцать детей, даже если они и стараются вести себя тихо. Уйдя из школы, я пыталась найти себе интересное место по специальности, но это было бесполезно – слишком я подпортила себе анкету. Тогда я перестала биться лбом о стенку и поступила на вечерний психфак, о чем никогда не жалела. Но все это было позже. А из комсомола я выбыла по собственной воле и без скандала: просто за неуплату членских взносов.
Ни с Лерой, ни с Бариновым я после окончания института не встречалась; я слышала только, что Лера так и не вышла замуж, хоть и защитила диссертацию. Конечно, никакие моральные соображения не помешали бы ей нанять рэкетиров, чтобы меня изуродовать, но зачем, если она и так когда-то уже расправилась со мной, и очень успешно? В конце концов, это было уже десять лет назад… Интересно, в какой партии ныне состоит Баринов? Скорее всего громогласно защищает моральные принципы современного капитализма… Нет, столько времени с тех пор утекло, эти мои враги уже в далеком прошлом.
