Текст книги "Обратная сторона"

Автор книги: Ольга Иженякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– У тебя родился стих? – спросил неожиданно Саэль.

Я почему-то густо покраснела и, опустив глаза, виновато промямлила:

 
В небесах, где реки отражаются
И звуки соловья слышны,
Знаю я, там ангелы влюбляются,
Стихи рождаются и сны.
Под звуки арфы там поют певицы
Волшебной грации и красоты,
В том краю хотела б я родиться,
И жить, и петь среди весны…
 

Саэль засмеялся. Смеялся весело и долго, а потом, улыбаясь, добавил с некоторой иронией:

 
Я бы по радуге бродила,
Я бы качалась там на тучах,
Небесных бабочек ловила —
Жила бы в миллион раз лучше!
 

Теперь уже я не удержалась от хохота и чуть было не провалилась по пояс. Помог, как всегда, Саэль. Он подал мне руку, и я легко поднялась. Пока мы шли медленно вверх по дуге, а потом вниз, я думала, что небо очень мягкое и бродить по нему без чьей-либо помощи немного страшновато. Никогда не знаешь, чем обернется следующий шаг: провалом или возвышением, а потому надо быть предельно осторожным и все время находиться в напряжении.

Другое дело – земля. Здесь сразу упираешься в твердь и, соответственно, не напрягаешься. Но мы к этому давно привыкли, расслабились и не ценим счастья – каждый день ходить без посторонней помощи. А это так много – сокращать расстояния одному!

Хорошо все-таки, что я прошла по небу! Есть с чем сравнивать.

Наступало утро. Подул легкий, чуть прохладный ветерок, и мы с Саэлем простились. На своей щеке я почувствовала легкое прикосновение цветочных лепестков, и откуда-то долетел тонкий запах только что распустившегося садового жасмина.

Я открыла глаза. Начал визгливо трезвонить будильник, и мне надо было собираться на работу. Я подумала, видел ли Саэль мой дом? Но потом решила, что ему это, наверное, совсем неинтересно.

Действительно, зачем в счастье знать о стенах и квадратных метрах?

Глава третья
Через дождь и снег

Если бы спросили, с чем или кем у меня ассоциируется Тюмень, я бы ответила – с измученной жизнью женщиной, которая тащит громадные авоськи и ей никто не помогает.

Здесь, в своих маленьких мирках живут обычные люди, которые не пытаются что-то изменить или чему-то противостоять. Они очень просты и, может быть, даже счастливы. Ну почему, почему я не такая? О нет! Я забыла, что еще есть яркие личности, прошедшие все мыслимые и немыслимые испытания. Они напоминают миниатюрные Солнца, вокруг них всегда светло и тепло.

Заметила, что здесь, когда кто-то умирает, даже собаки не воют, как, например, это бывает в средней полосе России или в Украине. Широкие улицы отнюдь не украшают искусственные клумбы из ноготков и астр.

«Бежать, бежать отсюда!» – кричала мысленно я и… не находила в себе ни сил, ни желания.

Я не сдавалась, заставляла свое воображение работать. Сначала вяло рождались идеи, планы, а после – медленно клонило ко сну.

Но и сны не радовали ни яркостью, ни содержанием. Каждый раз я слышала из далеких веков бой барабанов, звук которых порой перебивал тамтам. Так повторялось несколько раз, потом все перерождалось в шум прибоя и тревожные крики перепуганных чаек. Внезапно становилось тихо, передо мной оказывалась речная гладь, и я начинала в нее медленно входить.

Я явственно ощущала, как вода лижет пятки, затем добирается до щиколоток, потом – до колен. Секунда – и я в воде по пояс, еще секунда – по плечи, по шею. Вот уже ледяная веревка сдавливает меня. Пробую кричать, но вместо крика рождается тяжелый грудной вздох – и я просыпаюсь в холодном поту…

Это – дневные сны, а с ночными все выходило по-другому. Их свет озарял мою жизнь и душу. И иногда мне даже казалось, что вокруг меня образуется радужное пространство, где щебечут птицы, светит солнце и начинают зацветать аккуратные ряды молодых виноградников.

В такие минуты я была счастлива. Но когда встречалась с друзьями или коллегами, то начинала ощущать их миры холода, отчаяния и немножко добра, часто показного, предписанного какими-то законами, непонятными мне. А иногда даже чувствовала сострадание и участие к себе. Это выглядело несколько странно, но искренне, ведь я была очень больна и невероятно одинока.

Моя душа то и дело норовила ускользнуть. Вывод приходил обычно такой: в мире я не приобрела ничего.

«Саэль, – вопрошала я тогда, совершенно отчаявшись, – почему во времени, в котором я живу наяву, до сих пор не победил разум? Почему матери отказываются от новорожденных детей? Откуда появилось понятие «детский дом»? Ведь в природе его нет. Птицы и звери заботятся о своем потомстве и выводят его в жизнь. Почему на женщину смотрят как на самку или как на источник удовольствий? Женщина! Она – мать! Хранительница мира и спокойствия изначально. Почему мало кто видит, что в каждой женщине есть что-то от Богородицы? Ведь так? Почему мужчины позволяют им вкалывать на тяжелых и опасных работах? Почему у нас не в цене материнство?.. – Я помолчала, а потом спросила: – Саэль, а что такое мужчина?»

Внезапно потекли обжигающе горячие слезы, хотя я уже забыла, когда так сильно плакала в последний раз.

Саэль добросовестно и сразу выполнил мою просьбу. Он показал много мужчин, в основном не из нашего города: священников, военных, врачей, художников, инженеров, каких-то сумасшедших с воспаленными глазами, бомжа Гришу в фиолетовых шлепанцах. Их сердца были наполнены таким искренним благородством, что я оказалась в замешательстве. Другой общей для всех отличительной черты я не нашла.

Тогда пояснил Саэль. Все эти представители сильной половины человечества стали мужчинами после череды всевозможных испытаний. Многие из них как бы переродились заново, подавив в себе первобытного человека. Они сделали много ошибок, зато теперь почти совершенны, потому что умеют заботиться и любить.

– Но почему их так мало? – удивилась я.

Ответ пришел сам. Большинство из тех, у кого в паспорте значится мужской пол, испытания не прошли: кто-то сломался, увяз в обыденности, кто-то просто умер, кто-то бежит от трудностей изо всех сил. Они уже никогда не поднимутся над ежедневными дрязгами, а значит, вынуждены в них жить, служа вместилищем нечистоплотных страстей.

Мой ежедневный путь на работу и обратно пролегает через местами заросший пруд. Особенно я люблю здесь бывать ранней весной, когда из теплых стран возвращаются пернатые и начинают осваивать водоем, полный лягушек. Тогда здесь жизнь кипит и днем и ночью. И это в черте города!

Обычно здесь никто не ловит рыбу. И правильно. Что можно поймать в таком месте, кроме пары-тройки небольших карасиков, которые за копейки продаются на всех городских рынках.

Но однажды я все-таки увидела рыбака. Прячась от солнца, чудак аккуратно нанизывал на крючок червяка и закидывал удочку в безнадежный пруд. Заметив мое удивление, неторопливо пояснил:

– Любопытные особи обязательно клюнут, вот увидите! Это только кажется, что в таком пруду, где для жизни есть все, может найтись кто-то, кто побрезгует легкой добычей. О нет! Природа всего живого порочна. Я еще никогда не уходил без богатого улова!

– И что же вы обычно ловите, – с некоторой насмешкой спросила я.

– Приманок в этом мире не счесть, – хвастал незнакомец. – Воры обожают чужие драгоценности, убийцы – тонкие шеи, завистники – чужое счастье, жадные – богатство, тщеславные – сами понимаете что…

– А невинные, абсолютно безгрешные?

– Их исключительно всегда я ловлю на мечтах. В принципе это легкая работа: навеял неделю цветных снов, обывательских фантазий – и еще одна жизнь в твоих руках.

– Неужели вы не терпите никогда неудач?

– Бывает и такое, но редко, – сказал рыбак, внимательно глядя на закинутую удочку. – На провал меня всегда обрекает терпение, кротость и смирение. И, конечно, постоянный ежедневный труд над душой.

После этих слов он вытащил удочку и, не веря собственным глазам, я увидела целую связку карасей. Получалось, что один червяк потянул за собой целый пруд. Рыбак быстро снял рыбу с крючка, бросил ее в рюкзак, смотал удочку, помахал мне рукой, повернулся и… растворился в воздухе. Больше я его не видела.

Внезапно начался сильный ливень с градом. Молния разрезала небо на две части, и сверху посыпался частый и крупный град. Сразу стало темно и страшно.

Ветер пригнул деревья почти к самой земле и не давал им выпрямиться. Я заприметила неподалеку телефонную будку и побежала к ней, а невидимый миру портной тем временем кромсал небесную ткань и сразу же шил кому-то наряд.

Абсолютно мокрая, я еле добежала до телефонной будки и закрылась в ней. А дождь лил как из ведра, не щадя никого и ничего. Но мне в будке было уютно и на происходящее я уже смотрела как сторонний наблюдатель, а не как участник природных явлений. Меня не бил больше град, не мочил холодный дождь, а стало быть, бояться нечего.

Весь мир вокруг замер, остановились машины, спрятались люди. Так продолжалось часа два. Я ни на секунду не переставала думать о странном рыбаке. А когда закончился дождь, в нескольких метрах от телефонной будки я увидела абсолютно мокрого Гришу.

– Что же ты, убогий, не спрятался? – невольно вырвалось у меня.

Гриша мне обрадовался. Достал из кармана замусоленную карамельку в мокром фантике, протянул мне и сказал:

– Возьми, пожалуйста, принцесса. Сегодня у тебя особый день – ты встретилась с высшей несправедливостью и даже померилась с ней силами, маленькая моя…

– Гриша, – перебила я бомжа, – ты же весь промок! Пойдем ко мне домой, я тебе найду сухую одежду. Куда же ты в таком виде?

– О нет, принцесса, разве может женщина в таком случае помогать мужчине? Нет! Такого не должно быть по определению! Только наоборот! По-другому нельзя.

– Гриша, ну пожалуйста, оставь эти глупости. Возьми хотя бы немножко денег!

– Нет, дорогая моя принцесса, нет, – не сдавался он. – Давай-ка лучше я тебя домой провожу. Вечереет уже, страшно отпускать тебя одну. Посмотри, ты только внимательно посмотри, какая красота вокруг. Великие тысячи, миллионы семян сегодня упали на землю. Поднимутся хлеба, в борах вырастут грибы, ягоды, отдохнет зверье… Да и я, ты только глянь, как умылся. – После этих слов Гриша со счастливой улыбкой демонстративно выжал полу поношенного пиджака и жизнерадостно засмеялся. Затем продолжил:

– Принцесса, расскажи, где ночью отдыхают ангелы?

Откуда он знает придуманную мной в детстве сказку и даже мое прозвище, подумала я. И почему-то, польщенная, начала медленно бомжу рассказывать:

– Как только на Землю опускается ночь, слетают с горних высот наши ангелы-хранители. Они охраняют наш покой, но их много. Чтобы время текло быстрее, они на ветках деревьев, которые мы сажаем в течение всей нашей земной жизни, качаются, как маленькие дети…

– Замечательно! Замечательно! – воскликнул Гриша. – Когда наши ангелы качаются на деревьях, – повторил он со все той же улыбкой на лице, а поскольку мы уже были возле дома, то он повернулся уходить: – Ну, бывай, принцесса, не грусти. А захочешь со мной поговорить, запомни мой адрес: южная сторона первой городской несанкционированной свалки, четвертый барак слева, вход в мой дом стережет одноглазый плюшевый мишка. Если вдруг меня не будет дома, оставь весточку – полевую ромашку в дверном проеме. Я пойму, что тебе нужен, и обязательно приду. Слышишь? Приду обязательно, где бы ты ни была.

– До свидания, Гриша, – горячо сказала я. – Ты, пожалуйста, тоже заходи ко мне, не стесняйся. Или позвони!

Вечером, дома, сын подошел ко мне и попросил придумать сказку. Сказал, что очень-очень хочет услышать от меня сказку. В конце концов, он ведь имеет на это право. Везет же мне сегодня на эти сказки!

А когда я предложила почитать, Лука возразил, что читать он и сам умеет, а вот придуманное мной он постарается запомнить и даже записать. Лука почему-то уверен, будто каждый взрослый должен непременно уметь придумывать сказки.

Разумеется, я не смогла отказать ребенку. И, нежно поцеловав его, начала выдумывать вслух:

– Высоко-высоко в небе, рядом с месяцем, жила маленькая звездочка Ра… (Ра – от слова «радость» или «радуга»). Каждую ночь она устремляла свои нежно-розовые лучики на Вселенную. «Великая Ра», «Красивая Ра», «Самая нежная в мире Ра», – говорили о ней поэты и жители Вселенной. А, когда ею особенно часто восторгались, месяц нашептывал ей тихонько на ушко:

– Смотри, маленькая Ра, не зазнайся!

Но далеко не всегда жители планет могли любоваться сиянием самой маленькой и самой нежно-розовой звездочки Вселенной. Иногда подолгу над их домами висели тяжелые тучи, иногда нестерпимо жгло горячее Солнце. И Ра каждый раз, когда ее лучики не доходили до жителей планет, очень-очень переживала из-за этого.

Ее сестры, большие звезды, частенько подтрунивали над маленькой сестричкой. Им было совершенно безразлично, нужен их свет жителям Вселенной или нет. Они, очень холодные и довольные собой, считали, что ночное пространство освещается исключительно для того, чтобы они могли без устали любоваться своей красотой.

Однажды Ра услышала удивительную песенку. В ней пелось о маленькой доброй звездочке, которая освещает Вселенную чистым розовым светом. Ра внимательно вгляделась в темноту и увидела небольшую планетку. По ней бродил одинокий музыкант и наигрывал на флейте нежную мелодию в честь звездочки Ра.

Ра призадумалась. А потом стала внимательно разглядывать незнакомую планету, – признаться, раньше она на нее просто не обращала внимания. Мало ли планет во Вселенной?

– Как называется эта планета? – спросила позже Ра у месяца.

– Земля, – после некоторого раздумья тихо сказал месяц.

И тут же маленькая Ра решила, что ей непременно нужно жить на Земле. Как только она это произнесла, со всех сторон раздался оглушительный громкий хохот. Большие, ослепительно яркие звезды холодно над ней смеялись: решение крохотной нежно-розовой сестрички им казалось неимоверной глупостью. А потом они все вместе принялись Ра отговаривать:

– Ты пойми, на этой… Земле живут очень мало и быстро угасают от болезней и как ее… любви, – монотонно твердили большие, ослепительно яркие звезды.

– Но там живут люди! – кричала в слезах Ра. – И они… теплые!

Заплаканная звездочка повернулась к месяцу и посмотрела на него умоляющим взглядом. Месяц немного подумал и решительно, изо всех сил подул на Ра. И Ра медленно, очень медленно стала спускаться к Земле. Звезды мгновенно замолчали, провожая взглядами сестру.

Сначала Ра было очень страшно. Но, по мере того как она отдалялась от своих родных, в ней росло чувство уверенности. Когда ее ноги коснулись земной поверхности, оказалось, что она превратилась в чудесную, с нежно-розовым румянцем девочку, которая умела петь и искусно играть на маленькой флейте, веселя людей своей волшебной музыкой. Ее тут же все полюбили.

Конечно, иногда Ра тоскует по небу, и тогда в окно ее небольшой уютной комнаты заглядывает месяц и нашептывает все новости Вселенной. Но на небо Ра возвращаться не хочет, потому что нет ничего прекраснее, чем жить здесь, на Земле…

– Какая хорошая сказка, мама, – мечтательно прошептал маленький Лука. – Молодец Ра, что спустилась к нам на Землю. – И, свернувшись калачиком, быстро уснул, причмокивая и улыбаясь во сне, ну совсем еще малыш.

Я приоткрыла шторы и стала внимательно вглядываться в темноту. В далеком звездном небе быстро замигала крошечная звездочка. Стало легко и безразлично. Наступил долгожданный час вечерней молитвы и раздумий.

Главного северного идола – статую золотой женщины величиной с человеческий рост – ищут давно и безрезультатно. И вот в самом начале лета очередная археологическая экспедиция отправилась за ней, а вместе с романтиками-археологами поехала и я.

Поездка получилась стихийной, как бывает, наверное, только в журналистской жизни. Сказали «ехать», значит, собираешься и едешь. Воздушный поцелуй из окна спешащего такси – привет родне да записка, оставленная на столе сыну. Вот и все.

…Наши катера уверенно режут речное полотно. Боже, как это красиво, красиво до умопомрачения! Вдруг дорогу нам преграждает пожилой хант на деревянной лодчонке, которой он управляет одним коротеньким веслом, и кричит:

– Остановися! Остановися, делегация! Дальше нельзя! Тамошня!

Решено, на переговоры иду я.

– Добрый день! Что вам нужно? – спрашиваю. – Какая может быть таможня в дебрях Ханты-Мансийского округа?

– Тебе говорю, делегация, тамошня, – не унимается Хант. – Давай рассчитывайся, а то не пропущу никуда!

– Сколько надо? – спрашиваю я и беру в руки сумочку.

– Эй, ты, баба, – ворчит «таможенник», – мне твоих денег не надо! Давай натурой рассчитывайся, и быстро!

Мои спутники в катерах поперхнулись от столь неожиданного заявления, потом руководитель экспедиции, Нина Могжанова, женщина весьма крепкого телосложения, взяла в руки большое увесистое весло, встала и сказала:

– Если не пропустишь сейчас же, пеняй на себя!

– Я недорого беру, – обиделся мужчина.

– А недорого – это сколько, – полюбопытствовали мои спутники.

– Два флакона одеколона…

Заплатив таможенную пошлину натурой, а именно – бутылкой водки, мы отправляемся к аборигену домой. И здесь, еще за две бутылки водки, мы получили право жить «сколь захочешь» всей экспедицией из одиннадцати человек, включая овчарку Рекса.

Разницу между археологами и геологами ханты понимают по-своему. Геологи, как правило, все мужчины и у них много техники, они возят с собой всякие приборы, чего-то измеряют, считают. А среди археологов, наоборот, – преобладают женщины, которые в технике не особенно разбираются, зато знают хорошо про украшения и домашнюю утварь и, естественно, все могут тут же оценить. А мужики, понятно, редко интересуются разными побрякушками, пусть и столетней давности. Так считают жители Севера.

Я схожу на берег первой. Нас встречает множество собак и нестерпимая вонь.

Вижу пять пустых коробок из-под стирального порошка известной марки. Заслоняя нос рукавом, сразу после «здравствуйте», спрашиваю у хозяйки, что она делает с таким количеством порошка.

– Дак это… белье замачивала, – слышу резонный ответ.

– Что, сразу всем порошком? – спрашиваю я, глядя на большие пустые коробки. (Мне, например, одной такой пачки хватает на полгода.)

– Конечно! – отвечает хозяйка.

– Это сколько же надо белья?! – удивленно восклицаю я.

– Ну сколь есть – все замочила, а чо растягивать-то на два раза, – говорит хозяйка и жестом приглашает пройти в чум.

Прямо возле стола стоит большое деревянное корыто с прокисшим бельем. Спрашиваю, когда замочила. Отвечает, в четверг. Мне дурно. На календаре понедельник и жара не меньше тридцати градусов.

– Ты когда-нибудь еще замачивала белье? – задаю вопрос.

Хозяйке на вид лет сорок, отвечает, что нет, – эта ее стирка по-русски будет впервые в жизни. Но она обязательно научится.

Мои спутники принимают решение поставить палатки как можно дальше от чума. Сразу за двором – небольшой овраг, весь засыпанный… флаконами из-под одеколона. По моим меркам здесь вполне мог бы поместиться КамАЗ. Это сколько же цистерн надо выпить?! Тут же я вижу своеобразную шахматную доску. На куске фанеры аккуратно нарисованы квадраты, а шашками служат пробки из-под одеколона. Черные и розовые. Последние, как я понимаю, вместо белых.

Как только мы поставили палатки, устроились, пришел хозяин и сказал, что мы должны перебраться поближе к чуму, ведь он хочет получить свою плату, как и договаривались. Мы ему рассказали про вонь и посоветовали выбросить или закопать белье. Он ушел и, к всеобщему удивлению, быстро вернулся.

– Что, уже закопал? – спрашиваю с недоверием я.

– Сейчас, сейчас, не переживай, все будет закопано. Я бабу отлупил, она быстро справится.

Я отдаю ему обещанные две бутылки и говорю, что переберемся к чуму сразу, как только там немного проветрится. Хозяин смотрит на водку с неподдельным восхищением, потом переводит взгляд на меня и говорит:

– Меня, это, Антипой звать. Это кругом вся моя. И угодья моя, и ручей. Ты можешь рыбы ловить. Но зачем тебе ловить, я тебе так дам. Вон, вишь сеть в ручье закинута. Иди бери сколько надо. На уху ли, вялить ли, домой можешь взять мужику… – Немного поговорив со мной, Антипа идет к чуму и кричит жене:

– Фая, айда квасить!

…Статуя золотой женщины, по преданию, привезена из Индии. Еще восемьдесят лет назад ей приносили жертвы и почитали как верховное божество народа манси. Легенды гласят, что она полностью сделана из золота, губы – из рубина, глаза зеленые, изумрудные. Когда дневной свет попадает ей в глаза, в них появляется неземной блеск, который, кто хоть раз видел, не забудет никогда.

Но однажды злоумышленники-иноверцы отпилили ей руки. Разъяренные аборигены нашли их и в прямом смысле слова разорвали на части, а кровью убитых обмазали места спилов. В начале двадцатого века божество спрятали, и с тех пор его ищут.

Впрочем, археологов интересует не столько уникальный нахрачинский идол, сколько древние цивилизации, существовавшие на местах нынешних стойбищ.

Доподлинно известно, например, что в четырнадцатом веке в Ханты-Мансийском округе жили представители сразу нескольких культур. Многие из них отличались довольно высоким уровнем развития. Об этом свидетельствуют неплохо сохранившиеся с тех времен предметы с всевозможными, порой весьма остроумными надписями: оригинальные подсвечники, шкатулки с затейливыми рисунками, миниатюрные ложечки, блюдца, монеты, наконечники, чашки, женские украшения (правда, в отличие от современных, довольно тяжелые и объемные).

Утром часть нашей экспедиции отправляется на поиски места предполагаемых раскопок. К ним сразу же присоединяется пара хозяйских собак. Сегодня моя очередь готовить обед.

Внезапно в проеме палатки появляется заспанный Антипа и говорит, что там, куда направилась сейчас экспедиция, копать не следует, поскольку это змеиная гора – проклятое предками много веков назад место.

– Вы же бабы молодые, вдруг потом уродов нарожаете.

Я не поняла связи между раскопками на змеиной горе и рождением уродов. Тогда Антипа, жестикулируя, пояснил:

– Это проклято место, понимашь, баба? А раз проклято, значит, проклятие может лечь и на тебя, и на потомков!

Я налила хозяину компота и, извиняясь, сказала, что не его дело решать, где копать опытным археологам. Антипа, видимо, подумал, что я его угостила вином, уверенно поднес стакан к губам, но, распробовав, поморщился, сплюнул, поставил стакан на стол и ушел. Я решила, что он обиделся. Но через пару минут Антипа вернулся и протянул мне пустую литровую банку. На дне пожелтевший клык.

– Это что такое? – спросила я, указывая на содержимое банки.

– Это зуб медведя-шатуна, – пояснил хозяин. – Давай наливай сюда водки, слышь? – Заметив мое недоумение, Антипа заявил: – Наливай быстро моему маленькому богу.

Когда к обеду вернулась уставшая экспедиция, я рассказала про змеиную гору. Мои спутники к сообщению отнеслись серьезно и решили исследовать другое, помеченное на карте место.

Признаться, мне тогда было непонятно, почему образованные люди верят в старые мифы. Но потом, после долгих размышлений я пришла к выводу, что везде – как на земле, так и в человеческом сознании – должны быть места, в которых копать до поры до времени запрещено. Почему? Да все очень просто.

Человечество знания должно получать определенными порциями. Если где-то хватить лишку – случится сбой, который может привести к нарушению всей жизненной системы давно сложившегося уклада. И тогда катастрофа неизбежна, а последствия ее непредсказуемы. Ведь много тысяч лет назад на Земле наверняка жили люди, и, вполне возможно, их цивилизация развивалась по тому же пути, что и наша. Но потом что-то произошло, и от тех людей не осталось и следа. Все тайны хранит Земля, и она вряд ли когда-нибудь их выдаст.

Эх, человек, человек! Я теперь часто об этом думаю…

На следующий день я подошла к Антипе и сказала, что я – журналистка и хотела бы взять у него интервью.

– Да бери что хошь, – улыбнулся хозяин. – Ты мне сразу понравилась. У тебя зубы вон какие белые и ровные, видать свои. А мне два передних еще в армии выбили, я в кочегарке служил. Сразу после учебки в кочегарку послали, там полтора года и прослужил: тепло, хорошо, а чего мне еще надо?

Пошутили один раз русаки надо мной, сказали: «Антипа, натопи да смотри, чтобы пожарче». Я и натопил. А в топке прапорщик Лазарев – такой был у нас наполовину хохол, вреднючий, как покалеченный таракан, – чего-то там спрятал. Ну и сгорело все к едрене матери его имущество. Хоть бы предупредил кто!

Прибежал этот придурок весь красный и с размаху ка-ак даст мне! «Это тебе, тундра, – только и сказал, – чтобы знал, как в теплую погоду казенный уголь жечь». А мне откудава знать, что у вас значит теплая погода, если при первом легком снеге, когда еще не все зверье на зимовку залегло, вы в теплые шубы оборачиваетесь, унты кожаные по самые колени одеваете, шапками подбородки, как малые дети, обвязываете, сосульки тают, а вы дрожите от холода…

Антипа сплюнул, достал трубку, закурил, а потом продолжил:

– Я русский язык хорошо знаю, в школе учился восемь лет, в армии каждую неделю газеты читал, и устав маленько знаю, три положения даже наизусть рассказать могу, а вот вас, русаков, не понимаю. Хоть убей! Какие-то неправильные вы. Вам на погоду или природу плевать, а мужики с молодыми бабами разговаривают как с умными.

У бабы в молодости нету ума, потому что есть желания, это же ясно как божий день. Молодая баба – все равно что неспелая клюква: розовая, привлекательная, а неспелая изнутри. Запасешься такой – и вся махом закиснет. А зрелую по первому морозу соберешь, так всю зиму простоит и ничего с ней не случится. Это же просто, очень просто.

После этих слов он тяжело вздохнул, посмотрел на меня, повернулся и вышел из палатки.

Раскопки завершились удачно. Мы нашли много серебряных предметов, преимущественно домашнюю утварь и монеты. Удалось также установить, чем питались наши предки. Более того, мы попробовали приготовить сами по древнему рецепту мясной бульон с травами и без соли. Гадость неимоверная. Впрочем, везде нужна привычка, особенно в таком деле, как еда.

Вскоре, после детального исследования, наши находки будут выставлены в одном из музеев города Екатеринбурга.

А мне на прощание Антипа сказал:

– Ты… это, слышь, приезжай, когда захочешь, я тебя за бутылку завсегда пущу в свой чум и рыбы дам сколь хошь. Я имею в виду настоящей рыбы – там нельмы ли, муксуна ли, а не этой сорной щуки, язя, леща или карася. Ими только собак кормить. Я такую рыбу сразу же выбрасываю, а на кой она мне? А бабе моей купи этой… как ее… зубной пасты, будь она не ладна, она у меня – видела? – какая моднячая вся из себя ходит. Когда паста есть, так, считай, каждый день зубы в ручье чистит, прям с самого утра, говорит, хорошо во рту после пасты-то… А статую вы все равно не найдете. Ее ищут-ищут и ученые бабы, и мужики, а все равно не найдете. Кто святыню выдаст, знаете, что тому может быть? И, это самое, клеенки купи, метра два. Если ее в нарты бросить, нарты потом долго не мараются. А мне зачем новые нарты марать-то?