Текст книги "Обратная сторона"
Автор книги: Ольга Иженякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)
Глава четвертая
Конец или… начало?
Накануне предстоящей операции Саэль и Гриша посетили меня во сне. Они сказали, что я должна пройти путь испытаний, уготованный мне задолго до рождения. И это будет последнее, что от меня требуется и от меня зависит. Остальное предопределено небесами.
Они считают, что мужества мне не занимать, а потому заранее уверены в успехе. Когда они это говорили, их лица были невероятно печальными, но я все равно им улыбнулась.
Я сказала, что раз уж суждено мне было появиться на этот свет, то, стало быть, надо понимать, что я обречена на смерть и одиночество так же, как и любой другой человек…
– И жизнь! – в один голос воскликнули мужчины.
– Что есть Я? – начала я рассуждать вслух. – Я – это всегда прошлое. Потому что только о прошедшем я могу говорить с уверенностью, об очень небольшом отрезке времени. Когда говорю «я родилась», я говорю неправду. Просто на свет много лет назад появился маленький ребенок, он же не знал, что станет мной… И это еще не была я. Я – это тот человек, который начал осознавать себя в окружающем мире, в потоке слов находить слова, адресованные именно ему, то есть мне. И вся история для меня началась в этот период…
Но потом, спустя время, когда мое Я сотрется из жизненных событий, а затем и из человеческой памяти, оно полностью перестанет существовать. А история со всеми открытиями будет происходить у других, таких же Я.
Мы же не знаем, например, сколько людей жили в местах, где мы сейчас живем, сто, двести, пятьсот лет назад. Что они чувствовали, когда открывали этот мир? Мы не знаем причин их страданий и боли. Может быть, мой дом находится на том отрезке земли, за который кто-то положил свою жизнь, а до этого лет пятьсот назад кто-то выиграл его в лотерею. И тот, кто будет жить через двести лет на месте, где, например, находится моя квартира, вряд ли будет знать, какой ценой она мне досталась. Зачем ему это знать? У него будет своя история.
Он, конечно, ничего не будет знать о кредите, который я выплачивала утомительно долго, как стояла в банковских очередях жаркими летними днями. Тот человек не будет иметь представления, что я много сил потратила на ремонт, а потом все равно страдала от отсутствия воды и электричества. И как однажды в ванной комнате, частично отштукатуренной, мне пришел в голову такой стих:
Свет и тень.
Тень и тьма.
Что ни день,
То тюрьма.
В тот момент я остро почувствовала одиночество и зависимость от многих людей…
Тот, кто будет жить на этом месте после меня, не будет обо всем этом знать. А мне почему-то жаль. Не знаю почему, но жаль. Хочется, чтобы он понял цену вот этого клочка земли и ощутил себя владельцем чего-то большого и важного. А я? Ну кто такая Я?..
Потом меня ждет другая жизнь. Новая.
За раздумьями я не заметила, как наступило последнее утро. Все. Пора в больницу. На комоде у маленького зеркальца лежали заранее приготовленные ножницы. Осталось сделать последнее – всего-то ничего. Я распустила волосы и стала их расчесывать.
– Прощайте, косы, – шепчу я и почему-то плачу.
О, что это? У самого виска сор, откуда белые нитки? Внимательно вглядываюсь и вижу, что не сор это, а седая прядь. Седина – это хорошо, значит, не жалко будет косы отрезать. Вот с нее-то, с седины, я и начну сейчас. Раз – и готово!
Когда-то я сочинила такой стишок:
В меня влюбился сам Мороз
И в дар мне иней он принес,
Осыпал густо косы им,
Чтоб сократить лета до зим…
Тогда я еще подумала, к чему подобный стих? Ведь я молодая и до инея на косах мне далековато будет. Годы и годы пройдут, прежде чем…
Это было, кажется, прошлой весной. А такое чувство, будто пятьдесят лет назад. Казалось, что всегда у меня будут каштановые косы и все будет хорошо. Да что там косы! Это не косы! Эта густая копна, словно причудливая шапка, была не только моим украшением, но и чем-то большим, гораздо большим. Густые и длинные волосы всегда были моей «визитной карточкой». Но зачем об этом теперь, когда они лежат в ладонях.
Сжечь бы их, но уже нет времени. Я оставляю их на комоде у зеркала.
– Прощай, дом! Прощай, мой уютный мир! Низко вам кланяюсь.
На столе оставляю стишок. Знаю, что тот, кому он предназначен, его обязательно прочитает, ведь он знает меня с самого рождения, всю. А может, и до рождения знал. Скорее всего так и есть. Сейчас или потом прочитает. Обязательно. А потому уверенно вывожу:
Мне карты лгали на столе —
Они не знали, что Ты не на Земле…
Вот и больница… Боже, как страшно! Душа, пожалуйста, не покидай меня, особенно сейчас, в эту минуту. Я замираю от страха. Я уже перестаю быть собой. Здесь, в процедурной сидит и боится другой человек, наверное, так. Почему бреют голову?
Задело? Значит, это все-таки я. Ну да, я, точно я. Вот в таком виде и отправлюсь в другие миры.
У дверей терпеливо выжидает священник. Это я просила. Да-да, сейчас будет соборование. Мне нужно пройти это здесь, чтобы ничто не мешало жизни Там.
Скажу честно, я не верю, что вернусь в этот мир после операции. И врачи тоже не верят. Это заметно по их виду. Они стараются не смотреть мне в глаза, прощаются со мной украдкой – по-другому, наверное, не умеют. Стараются думать о своем. Здесь все знают, что мне двадцать пять и у меня есть сын, а значит, надо сделать все возможное и… невозможное. Использовать каждый, пусть даже самый небольшой шанс.
Господи, как хорошо, что я позвонила ребенку накануне. Думала, не хватит сил. Боялась.
– Жизнь моя, – ты слышишь?! – я тебя люблю… Знаешь, милый Лука, когда ты просыпаешься и ложишься спать, я думаю о тебе. Когда ты получаешь пятерки или двойки, гуляешь или проказничаешь… я все равно тебя люблю. Чтобы ни случилось, где бы ты ни был, я всегда с тобой. Я всегда буду с тобой! Пожалуйста, помни это. Мы – это одно целое.
Слава Богу, у меня хватило сил это сказать, а остальное не важно.
Мне разрешили до операционной дойти самостоятельно. И правильно. В эти минуты я ощущаю себя вполне здоровой. Точнее, ничего не ощущаю, просто иду, и все. Иду, значит, могу ходить. Сама. Всем бы так.
Какое счастье, например, испытали бы на моем месте безногие, если бы могли уверенно ходить. Этого не передать словами. Это нужно прочувствовать, пройти.
А как неприлично счастлива была бы я, если бы меня навсегда отпустила страшная боль. Это какой же подарок неба – быть молодым и здоровым! Можно много-много ходить, узнавать, открывать этот мир. Можно много работать и веселиться, смеяться, любить, по выходным навещать друзей и родственников. Теперь я точно знаю законы счастья. Все!
Для незрячего – это возможность видеть. Для глухого – это прекрасный тонкий слух. Для парализованного – движение. Для бездетного – ребенок. Для нелюбимых – очарование взаимной нежности… Если хотя бы год назад мне этот закон был известен, я, возможно, не заболела бы. Никогда. Ну почему, спрашивается, почему я такая дура? Еще бабушка говорила мне, что я счастливая, потому что могу бесконечно открывать мир, удивляться и любить, а я этого не понимала.
– Однажды ты даже не заметишь, как придет день, – говорила мне бабуля, – в котором ты будешь ценить каждую травинку и при этом радоваться, как маленький ребенок. Вот, посмотри на меня. Уже много лет я не выхожу за пределы нашего двора. Просто не могу. Сил не хватает. Но каждую весну, когда вокруг двора зацветают фруктовые деревья, я невероятно счастлива. Это такое блаженство – видеть рай на земле… А когда цвет облетает, у меня появляется мечта – увидеть деревья цветущими на следующий год снова. И так всегда. Вся моя жизнь теперь состоит из крон цветущих деревьев. Прекрасно, правда?
Я размышляла над этим какое-то время… По дороге мне встретился чужой врач: увидев меня, он быстро отпрянул в сторону. Как все изменилось. Еще каких-то два часа назад я была вполне привлекательной девушкой с толстой косой. А теперь…
Единственное, что хочу сейчас, чтобы в том мире у меня была такая же коса. Об этом я уже не успеваю сказать грустному анестезиологу. Шепчу только:
– До свидания, – и закрываю глаза.
…Я на морском берегу создаю чей-то портрет.
Это самый необычный портрет, какой только можно себе представить. Глаза я сделала из двух маленьких зеркал, и в них сразу стало отражаться высокое небо, брови и ресницы – из подснежников, а щеки – из молодых листьев, круглых и покрытых маленькими капельками утренней росы. Получилось что-то вроде веснушек. Волосы, конечно же, выполнила из янтаря, которого на этом берегу очень много, причем самых разных оттенков, а тело из морской гальки и перьев чаек. И когда мой портрет был уже почти готов, оставалось лишь чуть-чуть доделать, начался прилив.
Огромная морская волна вот-вот смоет всю работу.
– Чего, чего здесь не хватает? – как сумасшедшая начинаю я метаться из стороны в сторону в поисках чего-то необычного, но очень нужного.
Удивительно! Перед самым носом стихии хочу создать совершенство. Спрашивается, зачем? И вдруг меня молниеносно осеняет…
– Ну конечно же, челки! Не хватает как раз челки! Это же элементарно!
Я тоненьким перышком быстро ткнула в янтарную россыпь на лбу, и неожиданно из-под земли ударил огромный прозрачный фонтан. Мгновение – он уже достал до солнца.
Фонтан отразил всю силу прилива и портрет остался на месте, на берегу, как и было задумано мной – ярким и совершенно нетронутым. С глазами, в которых отражается все небо сразу.
– Вот это челка! – воскликнула радостно я. – Да-да, я именно такую хотела. Ну как же без челки-то? Без челки никак! В каждом портрете непременно должна быть челка…
Открываю глаза. Я нахожусь в светлой больничной палате. На столе нежно-белые цветы. Начинаю почему-то разочарованно плакать.
В дверь стук. Это сын, это мой маленький Лучик.
– Мама, дорогая, пожалуйста, не пугайся, я в карнавальном костюме, я сам его сделал. Ты не смотри, что сейчас лето. Ну и что, правда? Ты знаешь, я долго-предолго молился за тебя у бабушки перед образами. Чтобы злое чудовище выпустило из лап мою прекрасную принцессу, которая пришла из далекой Вселенной, отпустило бывшую соседку месяца… Угадала, кого я имею в виду? Не угадала? Сдаешься? Мою маму. И оно, хоть и чудовище, испугалось меня! Вот видишь, какой я страшный, когда весь в краске. Даже ты меня не узнаешь и пугаешься. У-у-у.
– Какое чудовище? Лука, о чем ты говоришь?
– Ну, как называется это больничное отделение – окнологическое, наверное, олнокогическое… ну, ты сама знаешь. Вряд ли я когда-нибудь его правильно напишу. Ты мне подскажешь, как правильно писать, чтобы без ошибок, да? Я тогда сам напишу тебе сказку, потому что я уже взрослый. Мама, скажи, а все взрослые пишут без ошибок?
В дверь снова стук. Входит молодой мужчина, как две капли воды похожий на Саэля.
– О, я знаю, кто тебя послал! Моя радость, моя любовь, но ведь так не бывает… – Мое сердце вот-вот выпорхнет из груди…
– Понимаешь, Арина, – обращается он ко мне, – я ждал, ждал, ждал целую вечность, а может, и две, не важно, а потом взял полевую ромашку и пришел к тебе. Я так решил: сегодня или никогда. Третьего не дано. Если нам суждено в любви и счастье прожить здесь, на Земле, сорок лет вместе – душа в душу, рука об руку, а потом сорок жизней Там, то этого очень мало, согласись? В радости время летит быстро, ты и не заметишь.
Бедная, бедная моя, сколько же тебе пришлось пережить за все это время.
А если вдруг нам негде будет жить, запомни, мы всегда можем рассчитывать на четвертый барак у южной стороны первой городской несанкционированной свалки. Плюшевый мишка, будь уверена, нас пропустит. Ну а если не хочешь жить в бараке рядом с ромашковым полем, мы можем уехать из города, на север, или на юг, или в центр – в самое сердце России и поселиться рядом с каким-нибудь древним храмом или монастырем, чтобы постоянно слышать колокольный звон, который ты так любишь.
Иногда позволь мне тебя ревновать. Ведь такой, как ты, нет больше нигде в мире… Но ты, пожалуйста, этим не гордись, иначе ты потеряешь свое очарование, – ну пусть не все, а только часть его, но и этого жалко… Я очень тебя прошу, оставайся такой же скромной и робкой, если можно, пожалуйста…
– О, ура! Ура! Ура! Мы уедем в другой город! В другой город, большой и красивый! – закричал Лука, прыгая на одной ноге. – Мама, мамочка, а на каком этаже мы там будем жить? Там, в нашем новом доме, будет место для велосипеда? А Саэль (Лука тут же стал называть незнакомца Саэлем) нам будет так же строить город из тумана?
– Знаете, что я решил, – сказал вдруг до боли родной незнакомец, – я построю для нас настоящий дом.
