Текст книги "Записки на запястье"

Автор книги: Ольга Паволга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

И девушки до сих пор подставляют друг другу свои щеки, как диспетчеры полосы самолётам. Осторожно и выверенно, хотя помады давно уже устойчивые, как наскальные рисунки древних людей.

Много пишу, устала. Сочинила заголовок. Потом прочла.

Детство. Картинг. Первый автомобиль. По-моему, я написала самую короткую трагедию в истории литературы.

На старом заброшенном кладбище, где над умершими не осталось ни крестов, ни оград, стоит табличка «Христа ради, не ходите по покойникам». Рассказываю об этом Вовке, говорит, что видел кладбище с плакатом «Чистота – залог здоровья».

На кладбище реставрируют церковь, на стенде висят имена ответственных за участки.

Главный – тов. Верушкин.

Утром шла по набережной. По разглаженной воде иглами двигались утки, оставляя за собой неаккуратные складки.

Галстук прохожего взлетает на плечо от резкого порыва ветра. Он снимает его опасливо, как крысу, едва касаясь пальцами, потом поглаживает на груди, как кошку.

В комиссионке одна женщина жаловалась другой:

– У меня пропал чемодан шуб.

– В августе поездом повезём, – отвечала другая.

Кажется, это был «пароль» – «отзыв».

Серёжа принес диск, на котором записана куча многосерийных детских фильмов. Там и «Электроник», и «Гостья из будущего», и «Москва-Кассиопея» и «Неуловимые мстители». Как они там толкаются, наверное, дети эти. Подростки всегда такие раздражительные.

В набитом вагоне две женщины разговаривали:

– Какая это станция? Павелецкая?

– Да, это станция Павелецкая.

– Мне нравится эта станция. Она красивая.

– Да станция Павелецкая очень красивая. Такая же красивая, как Маяковская.

– Эти станции похожи.

А потом кто-то будет убеждать меня, что составители учебников иностранных языков выдумывают мертвые диалоги, доказывать мне, что такими предложениями живые люди не разговаривают.

У меня есть мечта – попасть в Лондон. Друзья обещали меня туда отвезти, когда мне исполнится тридцать лет. Осталось ждать недолго, каких-то полтора года. А сегодня мне привезли сувенир – стеклянный шар, в нем Тауэрский мост, по которому едет красный двухэтажный автобус, а если все это потрясти – падают голубые блестки. Часто думаю, что в автобусе сидят Ватсон с Холмсом и гадают, когда же эта дура перестанет их раскачивать. Когда-когда… через полтора года.

По-моему это тонкое издевательство – делать на стограммовых упаковках орешков «многоразовую застежку», как они это называют. Наверное, так же оскорбились алкоголики, когда увидели первую советскую поллитру с завинчивающейся крышечкой.

Ира рассказывает про детскую игрушку. Говорит, что на кнопках нарисованы разные звери, и при нажатии на них раздается звук, который зверю соответствует. Перечисляет мне:

– Там кричат и корова, и петух, и осел, и кошка, и собака, и жираф…

– Как же кричит жираф? – удивляюсь я.

– Ой, Оленька, совершенно кошмарно, – машет на меня рукой Ира.

В детстве друг описал Вовке вкус кока-колы так: «гуталин с граммофонными иглами».

Утром была у Кати. Рассказывает, что её годовалый сын очень любит возиться с ремнями.

И чтобы он ел кашу, ему дают в руки ремень. Смеется:

– Так всем и рассказываем, мол, чтобы ел, сразу даём ремня.

Примеряла в магазине свитер, видела много капризных женщин. Кривят фарфоровые личики, гоняют продавцов и подруг, хмурятся в зеркала.

Невкусные конфеты выбирают себе обертку понаряднее.

Жизнь как детсадовская пятидневка. Сдали и никак не заберут домой.

Вам не надоело, что нас всё время обманывают в метро при объявлении конечной станции? «Поезд дальше не идёт». Хоть раз бы не ушёл.

У нас есть приятели, вместе мы гуляем с нашими собаками. Собаки у нас очень удобные. Зимой в темноте, когда они убегают, на снегу отлично видно нашего сеттера, а летом на траве – их бежевого лабрадора. Так со сменой сезона в их паре меняется «предательская шкура».

Ночью меня будили и кусали комары. Я не могла их убить, потому что думала – вдруг это последние комары в этом сезоне и кому-то не достанется.

Вижу в тексте про автогонки редакторскую правку технического консультанта. Вместо «сломался» – «поломался». Вовка, защищая консультанта:

– Наверное он решил, что там произошла «поломка», а не «сломалка»!

Люди жалуются, что изо дня день всё повторяется, ничего не происходит и им скучно. Вместе с тем они недовольны, что наступает зима, неожиданно идет дождь, случается очень жаркое лето. Да без смены погоды они вообще бы все сдохли от тоски.

По-моему, не очень дальновидно называть ураганы и прочие стихийные бедствия человеческими именами, а тем более – женскими. Все вместе сидят и ненавидят какую-то мощную бабу. В мифическом смысле она за это придёт и родит всех обратно. В прямом смысле. Да-да, затолкает.

На выставке кукол у меня было ужасное самочувствие. Они сделаны так мастерски, что выглядят, как совершенно живые мертвые дети.

Серёжа играет в компьютерную игру, я пытаюсь спать. Сквозь сон звуки ударов по клавиатуре слышатся чечеткой. И у танцора совсем нет чувства ритма.

Под моими окнами располагается дворец бракосочетания и каждую субботу я наблюдаю буйство фантазии современных молодых людей. Просто так жениться они отказываются и наша узкая улица постоянно перегорожена то бесконечной длины лимузинами, то конными экипажами. Но сегодняшняя пара превзошла всех. Они женились под аккомпанемент сирены скорой помощи. Удивительно несдержанный жених – на всю ивановскую вопить «Помогите!».

Утром смотрела на луну и думала, что её половина воткнута в небо как пятак, который не решаются протолкнуть в автомат с газировкой.

Когда близкие и родные люди невнимательны, жестоки и не любят тебя, обидно так же, как если бы ты видел, что у папы в воскресном бумажнике три десятки, а у тебя до сих пор ни мороженого, ни куклы. Не дают.

Город утром похож на коммуналку, полную сердитых соседей. Все мешают всем.

У моего пса нос – черносливина, а ростом он с детского человека.

Вагон метро по утрам забит людьми так плотно, что пробирающийся к выходу пассажир, будто фишка из головоломки «Пятнашки», где надо передвигать немного пустого пространства, чтобы выстроить цифры по порядку. Полный свежепоглаженных, причесанных, отчасти в гриме людей, вагон кажется кулисами. Актеры готовы, повторяют роли, сейчас объявят их станцию, как выход на сцену.

Рядом стоят осень загорелая девушка, с маленькими и пухлыми ушками. Они были как сушки без мака.

Слышим рекламу детской косметики под названием «Наша мама».

– То есть заказчик сказал им «Придумайте же бренд, вашу мать». Они и послушались, да? – спрашивает меня Серёжа.

Не убегать, не отталкивать, а медленно отодвигать лишнее, как кожицу, нарастающую на ноготь, тихим, но твердым «нет».

Смятости кожаной куртки очень трогательно похожи на те, что остаются на щеке после сна.

В клубе вместо входных билетов нам – зрителям ставили точки маркером в самый центр ладони. Как метку для гвоздя.

Сегодня поздравляют учителей, по городу многие идут с цветами, у некоторых огромные охапки ярких, оглушающе красивых роз. Заметила, что женщины всегда несут такие букеты с несколько отстраненными лицами, будто бы считают эти цветы частью своего тела. Как пестрый хвост, который растёт сам по себе и ты не виноват, что он есть. Что ж теперь всё время на него любоваться…

Когда мне есть, что сказать, я – предпраздничный холодильник, весёлый и битком. А когда нечего – летний, пустой.

Хрумкие коричневые свернувшиеся листья осенью – это луковая шелуха. Дворники их собирают к пасхе, а мой рыжий пёс валяется в них как хорошо прокрашенное яйцо.

Звонила брату:

– Ты где?

– Прозябаю в Венеции в однозвездочной гостинице!

Майя принесла Лене на новоселье бумажные стаканчики с поросятами. Конечно, гостям ничего другого не оставалось, как нахрюкаться.

«Твои» люди появляются в жизни очень редко. А где-то их наверняка целый мешок и они просыпаются через прореху. Но то ли дырка небольшая, то ли кто-то аккуратный всех подхватывает на лету.

У восточной девушки коса повторяет позвоночник – ровно до копчика. Волосы выкрашены так, что напоминают лисий хвост, рыжина постепенно сходит на белый цвет. Интересно, она им крутит? Я бы крутила.

Когда я вижу что-то очень красивое, даже невозможно прекрасное, то у меня внутри будто срывается распятый до того на моих ключицах человек и ухает в живот.

В кафе вбежала девушка в коротенькой рубашке. Её живот был весь в вытатуированных кружевах, с вкраплениями страз. Инкрустированная.

Видела магазин балетных принадлежностей «Айседора». Шарфики, наверное.

В подъезде объявление: «Жильцы! Просьба на свежую плитку не наступать!».

Шла за очень худенькой девушкой со слишком округлыми бедрами. Было очень похоже, что она проглотила большой апельсин.

Беременным женщинам врачи не рекомендуют красить волосы. Поэтому по отросшим темным корням у женщины в положении нетрудно определить срок родов.

Я не могу долго бродить по Икее, хотя ужасно люблю это делать. Каждый выстроенный домашний уголок мне напоминает тренажер «всё готовенькое», только что чай в чашках не дымится. Там хорошо тренироваться с разными мужчинами и женщинами, тестировать их. Но когда задумываешься, что, вполне может быть, вся твоя жизнь именно так когда-то и началась…

Едем по ночному городу, Гришковец бубнит под музыку: «может быть прямо сейчас в соседнем автомобиле едет твоя смерть». Поворачиваю голову – у обгоняющего мерседеса вместо номера череп с костями.

Когда я впервые отправилась в полёт одна, билет мне казался похожим на зачётку – так много страниц, кому-то его надо отдать, и ответить на все вопросы так хорошо, чтоб дали место у окна.

Откидывающиеся сзади столики у самолётных кресел я всегда чувствую спиной так, будто я робот и меня открывают, чтобы что-то подправить в настройках.

На море взгляд раскладывается вперёд как застоявшаяся складная удочка.

Смотрела в ночное небо, жалела, что ни одной звезды не знаю по имени, но потом решила, что все равно местные называют их иначе.

Вздумала представлять, каким бы хотела видеть свое надгробие. Мысленно рисовала какие-то линии, рамки и поняла, что придумываю обложку своей книги.

Купили с отцом в комиссионке очень старую, тёртую кожаную куртку.

Я ощущала себя в ней умным, измученным немолодым мужчиной. Ходила по городу и смотрела на всех многозначительно.

Но все мне улыбались, а один старичок даже потрепал за щеку. Оказалось, из-под свитера выбилась байковая маечка с утятами.

Была на спектакле Гришковца, сидела на полу возле сцены и к концу второго часа у меня разболелась шея, оттого, что смотрела снизу вверх, у него были брюки с жёваной полоской поперёк коленей – так бывает, когда брюки стирают, сушат на веревочке и не успевают погладить. Он поджигал бумажные кораблики в тазу с водой, и поскольку я сидела внизу, мне были видны корабликовы донья. То есть я как бы уже затонула, переживаю за пожар на поверхности, и жду свежих утопленников в гости.

А если и смерть заканчивается так же быстро, как отпуск? Моргнуть не успеешь, опять тебе выдают все привычное, как в тюрьме – линялые брюки, шапочку, гирю на ногу. Рожают опять. Конечно, заорешь.

Серёжа смотрит на рекламу таблеток: «Если у вас жирная кожа, вам стоит задуматься о контрацептивах особого типа» и говорит:

– Это в смысле, что таким не надо размножаться?

Вышла из дому в новых ботинках, натёрла ногу, и весь мир сузился до моего сорокового размера. Все кругом стало ортопедическим, я увидела, что все легковые автомобили – это же ступни ног. У каждой плоскостопие на роликах.

Видела бесконечно высокую девушку, больше всего мне хотелось узнать, на каблуках она или нет, но толпа всё мешала разглядеть. Оказалось, что она была не то что без каблуков, а в таких туфлях-тапочках, которые покупают, чтобы стать даже ниже, чем ты есть, надеясь, что в них можно утонуть по щиколотки. Я тоже покупала такие, но они никогда мне не помогали, всё равно отовсюду торчала.

Влюблённость – как анестезия. Анестезия местного действия, когда прекрасно видишь, как из тебя что-то вырезают, чувствуешь легкий холодок и даже благодарен за столь пристальное внимание.

У развлекательного журнала слоган: «Отправь голову в отпуск». На рекламном плакате рядом с этими буквами артистка Аронова, а должна бы быть, конечно, гильотина.

Встретилось в журнале: «Мы развивались и вскоре обросли внушительными перспективами».

Утренний дождь и люди, подбегая к метро, складывают зонты, как растопыренные пачки балерин.

Прислали рекламу, обещают фирменные ластики. Призывают «стереть конкурентов». Поскольку очень просится добавка «в порошок», им нужно сотрудничать с производителями кофемолок.

Иду, размышляю, издают ли сейчас Свифта. Замечаю мужчину, у которого в руках модная сумка в виде уменьшенного портфеля, с пряжкой и ручкой. И тут же между нами встраивается ещё один гражданин с уже настоящим портфелем. Какое-то время они идут друг за другом, а я продолжаю думать про Свифта и жду, когда обладатель минисумки схлопнется до её размеров и станет копией гражданина.

Купила Хемингуэя и отправилась в кафе вычитывать рабочий текст. Пока шла, всё любовалась сама собой – вот начались холода и дожди, а я буду работать за чашкой кофе в кафе. Дошла, открыла «Праздник, который всегда с тобой» и прочла первые строки о том, что внезапно начались холода и дожди, а главный герой идет работать за чашкой кофе в кафе. Задумалась, что кто-то сейчас читает обо мне, как начались холода…

Мы сидели и выбирали брату псевдоним.

– Надо, чтобы просто, точно и чтобы всё правда.

– Назовись Павлов-Павлов.

– Тогда все будут переспрашивать «что-что?», а мне придется говорить «здравствуйте-здравствуйте».

Брат:

– Слушай, мои дети – это какие-то ненормальные килограммы с руками и ногами.

Раньше футляр фотокамеры я расстёгивала одной левой, не глядя. А в особо интересных местах, держала его замок открытым, как кобуру в бандитской малине. Сейчас вообще не выпускаю из рук.

Солнца в ноябре мало, и у пса нос постепенно становится коричневым, чернота уходит. Зима на носу.

Только недавно сообразила, что «коричневый» от «корица». Тупица я, тупица.

Ежедневная жизнь с мобильным телефоном заставила бояться домашнего. Каждого звонка боюсь, будто меня запеленговали и теперь точно знают, где я.

На огороженной стоянке у дома рядки автомобилей смотрятся, как снятая у порога обувь. Гости у кого-то.

Ну, теперь-то всё, наконец, понятно. А я всё думаю, что это я последнее время сама не своя. Оказывается, оторвалась и бесследно исчезла единица с нашей входной двери. Была у нас квартира номер 150, а теперь 50. Живу теперь дублем соседей из первого подъезда, каких-нибудь Кукушкиных. Конечно, будешь тут чувствовать лёгкое недомогание.

Я видела, как дежурная у эскалатора давала справку, хотя наверняка сама наклеивала на стекло «дежурный у эскалатора справок не даёт». Женщина.

Приятель рассказывает про новую девушку:

– Понимаешь, я тоже мало читал и видел, но всё-таки кое-что. А у неё, что ни спрошу – все мимо. Сначала всё говорил, ну книгу подарю, кино покажу, но быстро отчаялся – такой объём пробелов мне не потянуть. Однажды она просветлела от названия фильма «Шестое чувство», но потом оказалось, что она видела «Пятый элемент». Дура.

Мужики прислонили к стене подъезда высокую широкую коробку без крышки. Зашла внутрь, поиграла в куклу наследника Тутти.

Я очень люблю сегодняшнюю моду, следуя которой девушки ходят замотанными шарфами до носа. Когда их хрупкие силуэты вдруг обрастают осиным гнездом. Потому что тогда они похожи на простуженых, трогательных детей. Я бы им всем давала малинового варенья.

«И ставит, и ставит им градусники»…

Нравится, когда у аккуратных мужчин из-за воротника торчит петелька пальто. Буратино сорвался с крюка.

После долгой редакторской работы, совесть привыкает все сомнительные поступки и мысли подчеркивать красной волнистой чертой и предлагать, как обычно, самые нелепые варианты правки.

Священник с крестом на груди беспомощно жмёт кнопки телефона, разложив его на ладони перед лицом как пудреницу. Не может справиться, и называет врага по имени: «Чёрт, вот чёрт!».

На стенке вагона метро черным маркером аккуратно выведено: «Жизнь прекрасна и удивительна, если правильно подобрать антидепрессанты».

Позавчера мой пёс сожрал утюг. Вчера – электронные настольные часы. Купили новый утюг, часы. Пёс обязан начать гладить на время.

Если ходить по улицам опустив голову, можно увидеть множество признаний в любви. Белые неровные буквы под окнами часто выдерживают несколько сезонов. Всё уже давно срослось, сшито накрепко, а наметку так никто и не выдернул. А если краска плохая, то можно наблюдать, как с каждым днём любовь понемногу исчезает.

В метро передо мной встал высокий мужчина. Высота его плеч была точно такой, чтобы захотелось встать на цыпочки и заглянуть, что там за ними делается. И тут я поняла, что значит выражение «за ним, как за каменной стеной» – очень хочется перелезть!

Читаю Рэя Брэдбери, очень нравятся иллюстрации к «Вину из одуванчиков». Смотрю подпись к рисункам – две буквы Р. В. Целых десять страниц думала, что писатель ещё и отличный художник, пока не увидела на обороте авантитула «иллюстрации Владимира Румянцева».

Слышала об убийстве, совершенном в морге. Какая аккуратность.

Случаются сезоны холодов, когда с отчаянием носишься по внутренним своим комнатам, в которых так недавно жили любимые люди, и находишь вместо них туго стянутые неровными стежками насиженные места и обрывки ниток, как бывает, когда отрывается и навсегда пропадает пуговица.

Рекламную строчку «Ты – лучше» я, будучи простуженной вторую неделю, воспринимаю как похлопывания по моему плечу доктора, убирающего свой холодный стетоскоп в карман.

По утрам уже совсем стужа. Соседа дёрнула собака, он упал, поскользнувшись, и ударился головой об асфальт. Зато, говорит, сразу проснулся. Вот, смеюсь, иногда падение – это подъём.

Вы когда-нибудь выходили со станции «Чистые пруды»? В длинном переходе такие круглые светящиеся окна по стенам, как в океанариуме. Проплыла акулой туда и скатом обратно.

Новые знакомства, как неизвестный предмет, брошенный с плеском в воду. Сидишь и ждёшь – мячик или кирпич, утонет в тебе или всплывет через пару секунд. Особенно приятно чувствовать, если нечто опускается на дно плавно и тяжело, как сокровища Агры.

На подоконнике в кафе по случаю Хеллоуина водружена тыква с прорезанным ртом. Столько сил ушло на то, чтобы не положить туда кусок шоколадного кекса!

На моём пальто очень тугие кнопки-застежки, я делаю рывок на груди, как партизан перед расстрелом, мысленно цедя «стреляй!» ещё представляю, что это у меня расстались Ромео в правой руке, и Джульетта в левой. А когда одеваюсь, они встречаются и целуются все станции метро, пока я еду на работу.

В правом верхнем углу нужного сайта всегда два подчеркнутых слова «помощь», «выход». Всё смотрела и сдерживалась «ещё рано», как будто там гигантская катапульта. Однажды было совсем плохо, и я нажала сразу на «выход», минуя «помощь». Мне сказали – вы вышли из системы. Кровообращения. Или просто из обращения. Как старые деньги.

И почему это слово «убогий» означает нечто плохое? Хорошее, по-моему, такое соседство. Надо сделать такой кабак «У Бога».

Эта ваша чувствительность обычное западло. В то же самое время, когда факт существования на свете одного человека доставляет вам радость, факт существования остальных людей вызывает лёгкое недомогание, плохое настроение, злость и глубокие эмоциональные провалы.

В парикмахерской на стене уже несколько лет висит плакат, на котором у женщины идеальная прическа. И она ни черта не обрастает.

На кассе мальчик лет пятнадцати держал в руках два банана. Потом взял упаковку с тремя презервативами. Сквозь очередь к нему протиснулся приятель и протянул ещё один банан. «Тренироваться», подумала я.

Я совершенно безвольная и не занимаюсь спортом. Поэтому кубики на своем животе я могу видеть, только если надеваю прошитый пуховик.

Принесли домой пакеты из кондитерской.

– Мама, – говорю, – пойди, съешь пирожное, ты заслужила.

– Куда же я пойду? В ресторан?

Хорошо на фабрике картонных коробок. Бродила по демонстрационному залу, на полке в рядок стоят образцы, в том числе плоская коробка размером с книгу с надписью «Картофель».

Называть место, где лежат нездоровые люди, больницей – как-то безнадежно и депрессивно. «Здравница» – издевка, а «лечебница» – пахнет доктором Айболитом. То есть и старостью, и зверями одновременно. Не знаю, что делать.

Когда я слышу, что очередной знаменитый жених выбрал наконец себе невесту, мне неизменно представляется процесс попадания в выигрышный коридор шара спортлото. А сколько их там гремело, кувыркаясь.

Серёжа лежит в больнице, мне нужно отвезти ему рентгеновские снимки легких. Перемещаться с огромными невесомыми квадратами ужасно неудобно, я все время боюсь их помять, боюсь забыть, и, конечно, забываю в ячейке камеры хранения, куда потом бегу с ужасом, будто бы целиком Серёжа задохнётся там в железном ящике. Конверт всё время выскальзывает, а мне везти его, бог знает куда. Доеду и отдам с укором: «Вот, Серёжа, как тяжело дались мне твои лёгкие».

На большой квадратной коробке надпись «Собери глобус сам».

Девушка, ведущая наш заказ на картонной фабрике, похожа пополам на Марину Неёлову и на Оксану фандеру. Причём шва не видно, как ни смотри. Она, бедная, никак не поймёт, отчего я так её разглядываю и иногда пропускаю мимо ушей вопросы. А я просто вслушиваюсь, кто из двух актрис сейчас говорит, и всматриваюсь, чьим именно ртом.

Оказалось, что мерзавец и подлей не могут быть взаимозаменяемыми понятиями. Мне сказали, что мерзавцами называли воров, которых обливали холодной водой на морозе в наказание. А подлецами тех, кто эту воду на них лил. Я всегда чувствовала, что мерзость лучше подлости.

Меня упросили принять факс про сувенирную продукцию. Получаю: «начните играть в интеллектуальные игры для одного игрока». Я как раз в такую начала играть в семьдесят седьмом году.

Видела в аннотации к новой книге строчку: «Роман написан мужской рукой». Больше похоже на протокол с описанием вещей в квартире убитого.

В метро парень напротив читал руководство «Ударные инструменты для чайников». С оркестром.

Серёжа ничего интересного под наркозом не увидел, но вспоминает, что накануне всю ночь рассматривал во сне два слова «майдан незалежности». Первое, что он спросил, когда я вошла – что это такое.

Говорит, что нервировал анестезиолога. Когда к его лицу поднесли маску, он вскричал: «Доктор, она не подходит к форме моего лица».

Еду им приносят в непрозрачных закрытых пластиковых контейнерах, побольше самолётных. По мне, так они напоминают чемодан с инструментами. Серёжа берёт его в руки и улыбается:

– А мне нравится. Как подарок. Есть элемент сюрприза.

Когда его привезли в операционную, оказалось, что на столе должен быть слой воды. Какие-то там электроды. Серёжа насупился:

– Мокрое место от кого-то осталось, да?

А вообще больница хорошая, современная, светлая. Встретились врачи: хирург – Щупак и зав. отделением – Широкорад.

Проходила рано утром мимо рыбного ларька.

В нём темно, по полкам мороженая рыба, из чёрной дыры окошка светит электронный ноль весов. Это, я думаю, это я, когда грустно. Бесцветный холодильник с мёртвой рыбой и всё по нулям.

Я мотаюсь у Бога на шее побрякушкой и когда он куда-то бежит я подскакиваю на цепочке, отлетая от его тёплой груди.

Держу в руках крупную, очень спелую хурму. Креплюсь изо всех сил, чтоб не швырнуть из окна, как воздушный шарик с водой, потому что по ощущениям похоже. А кто-то мне говорил, что, мол, на женскую грудь. Вспомнила об этом и уже ни съесть, ни швырнуть.

Если бы я была дежурной у эскалатора, я бы непременно представляла, что я командир армии и руковожу боевыми действиями. А все эти толпы – мои полки. И кричала бы мысленно «На таганско-краснопресненской линии наши войска терпят поражение, в обхо-о-о-од, по замоскворецкой, вперё-о-о-од! С флангов на нас подло напал враг калужско-рижской ветки! Мы обойдем всех по кольцу!». А вслух бы, конечно, про уважаемых пассажиров, проходите, не задерживайте. Потому что если вы не пройдёте, нас вообще захватит авиация с линии легкого метро.

Очень редко, но бывает, что из мучавших тебя отношений вдруг выходишь разом, как из промокшего, а потом схваченного морозом, пальто, которое повторяет всего тебя. Ты тонул, вылез, замерз, а после высвободился из этой чернеющей кожи. Отошел на шаг и глядишь, какой ты был, оказывается, жалкий.

А сейчас розовый, голый, начинающий. Заново.

Подошла к ребятам из соседней комнаты подписать бумагу, один из них вдруг, не вставая со стула, наклонился и завязал мне шнурок. Я так растерялась от нежности, что сказала ему:

– Ладно, я тогда за тебя кисель за обедом выпью.

Смотрели в кинотеатре «Сломанные цветы» Джармуша, фильм с субтитрами, и я все время думала, что не просто смотрю кино, а мою огромный экран как стекло – бросаю взгляд в середину, чтоб увидеть, кто говорит и потом веду до титров, чтоб прочесть, что говорят.

С утра в темноте остатки снега на земле смотрятся как опавшая пена в остывающей ванне, в которой кто-то лежит. Бреду, боюсь наткнуться на розовую коленку.

Пёс стал непослушным и постоянно сбегает, поэтому веду его на поводке. Рвётся, крутится вокруг меня, а я этакий перемещающийся колышек, к которому он привязан.

Утром, только проснувшись, находишься пару секунд в сладком беспамятстве – кто ты, где ты, что с тобой. Но очень быстро все воспоминания падают на тебя одно за другим, больно ударяя углами, как если бы ты задел стеллаж с книгами и они посыпались с высоты тебе на голову.

Читаю чей-то дневник за 2002 год.

Так вживаюсь, что выходя на улицу, думаю: «о, пальто какое у девочки, сейчас уже такие не носят».

Женщины – это делательницы многого из малого. Слона из мухи, скандал из слова, жемчуг из соринки, любовь из взгляда, ребёнка из клетки.

Встречаемся, чтобы познакомиться с приятельницей по переписке. Договариваемся о месте и времени, я вспоминаю её фотографию, где она с ножом в зубах. Ну, смеюсь, вы, наверное, будете с ножом, я вас узнаю. Сижу, жду, ем суп, ко мне подходит очаровательная девушка, показывает из-за пазухи большой сверкающий нож. Я потом все думала: а вот если бы она обозналась?

Погуляла с псом, приняла душ, приготовила завтрак, погладила, опаздываю на работу, наспех глотаю кофе, а по телевизору какая-то девушка просыпается по будильнику в 8 утра. Перевожу глаза на свои часы и вижу, что у меня время тоже. Тунеядка, мстительно думаю я, это она только проснулась.

Надоело жить в ощущении, что ты кнопка на шахматных часах, причем твой игрок на редкость быстро думает. Не передохнуть от ударов по башке.

Давно не читала глянцевых журналов. Гляжу, пишут про Павла Санаева, задерживаюсь на странице. Небольшой текст, фото подписано: «На Павле вельветовый пиджак, джинсы, кожаные ботинки, водолазка из кашемира». Как будто шпаргалка внучке, которая будет читать вслух слепенькой бабушке, а та будет расспрашивать: «а как, как он выглядит?».

Иногда на меня находит какое-то оцепенение и я буквально перестаю чувствовать своё тело. Это так неприятно, что я тут же принимаюсь пить холодную воду. И тогда отлично ощущаю себя, но только примерно до середины, где заканчивается желудок. Так и возникли кентавры.

Утром собираюсь в полутьме, Серёжа ещё спит. Тереблю его, прошу, чтобы он дал мне диск и деньги. Просыпается, хрипло говорит мне:

– А, это ты, алчный меломан…

Мне очень понравился фильм «Иллюзия полёта». Два часа действие фильма происходит на фоне длинных рядов самолётных кресел перед большим экраном, на котором пассажирам показывают кино. И только к середине понимаю, что я сижу в огромной матрёшке. Перед моими глазами силуэты кресел кинозала и большой экран. Я просто продолжение тех рядов, и хочется позвать билетёршу, попросить воды или карамельку, спросить, на какой высоте. Хорошее, в общем, у фильма название.

То, что нас не убивает, добьёт нас попозже.

Редактирую текст:

«Но тяга к спорту, засевшая в него, судя по всему, надолго, после работы компенсировалась на баскетбольной площадке.

Он пока плохо говорит по-русски и вообще довольно молчалив, но его руки говорят сами за себя».

Ужинаем под «Собаку Баскервилей», которая у нас застольный фильм. Вот убийца Степлтон зовёт Ватсона: «Вы должны непременно посетить нашу ферму».

Соображаю вдруг, а почему ферму? Они тогда должны что-то выращивать на ней…

– Угу, собачку, – жуя бормочет Серёжа.

Когда выпал снег, на поляне сразу проявились дорожки следов всех прошедших по ней людей и зверей. И я стала видеть то, что пёс чувствует носом. Будто под ногами проявились запахи, или в бумажном белом кульке протекла клубника.

От боязни «только бы никого не обидеть» получается избавляться только уродским методом «обидеть всех».

Чтобы окончить мои тяготы по прогуливанию пса, купили семиметровый поводок-рулетку. Рулю им, жму на кнопку-стоппер, когда надо объект задержать, и отпускаю её, когда можно объект более не задерживать. В темноте троса не видно, и полное ощущение, что управляешь собакой с помощью джойстика.

Думала «Негрустина» купить, смотрю, на пачке нарисованы две театральные маски, одна печальная, другая ржёт. То есть внутри два типа таблеток, и на какую напорешься – неизвестно (кто-то недавно остроумно заметил, что в сказках кувшинчики с живой и мёртвой водой всегда одинаковые и стоят рядом). Правильное лекарство – то ли добьёт, то ли вылечит. То есть мучаться в любом случае перестанешь.

Известно, что желания необходимо формулировать очень точно, иначе можно получить обезьянью лапку. Сто лет уже не могу ничего загадать, потому что всё время спохватываюсь, и всё вписываю и вписываю свои расшифровки, ремарки, сноски и пояснения.

Надо вставить в роман: Он взглянул ей в глаза, сердце его растаяло, и он заключил её в свои жаркие кавычки. Или вот ещё так. И присудили ему три года заключения в кавычках.

То есть дали условно.

Мне нравится ехать по дороге шириной в одну полосу. Часто я представляю себя звеном, объединяющим всё, что находится по обе стороны трассы. Бегунок застежки-молнии. Застегиваю свой город поглуше.

Бог поступает жестоко. Давно, ещё в самом начале, он включает тебя в свой контакт-лист и с тех пор светится вечным n/а. Видишь, знаешь – есть, но не достучаться. А когда вдруг голый онлайн, отчего-то молчишь. Привет, а у нас снег.

Поняла, что мне напоминают мои утра. Пробуждение нарисованного принца Персии. Всех вчера победил, все ловушки обошёл, принцессу нашёл и даже женился. А с утра кто-то решил сыграть ещё раз.