Текст книги "Ищу страну Синегорию"

Автор книги: Ольга Гуссаковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

Уже с порога за косой стеной грозового ливня я увидела фигуру человека, который быстро уходил в сторону долины, в сторону Большой земли. Кто это был, я так и не успела понять.

16

Сегодня удивительно ласковый день. Так часто бывает после грозы. Даже комары сгинули куда-то, ливнем их, что ли, побило? По небу неторопливо тянутся белые караваны облаков – словно корабли, уплывающие в дальние страны. Усталое осеннее солнце почти не греет.

Если отбросить привычный шум станков и подстанции, становится очень тихо. Слышно, как в стланике на склоне сопки свистят бурундуки.

Женя уселась рядом со мной на крылечке подстанции. Сегодня на смене Вера, за ней всегда успеешь просушить шлихи. Работает она, по выражению Любки, «как у нелюбого жениха на смотринах». К тому же шлихи пустые. Ничего интересного.

– Лен, а как ты думаешь, он дойдет до трассы?

– А почему бы не дойти? Там же тракторный след виден…

«Он» – это Вячеслав. Во время имении отца он взял спрятанные в чемодане деньги (сколько, не знает никто) и ушел. Его я и видела сквозь косую стену ливня.

Женя вздохнула:

– Вот тебе и черный котенок! Поневоле приметам верить начнешь…

– Брось! При чем тут котенок? Просто он негодяй – и все. Котенок ведь у нас остался, сама принесла.

– Же-е-еня! – позвала издали Вера.

– Иду-у-у!

Женя встала, но потом обернулась:

– А что, если он в мари утонет, а? Ведь не видно было, такой ливень.

– Да что тебе в нем?

– Ничего. Просто тоже человек.

В этих словах – вся Женя. Если бы Вячеслав слышал их! Может быть, многое было бы иначе. А ведь он с детства был не человек, а наследник. Душу отравили легкие, не им добытые деньги.

А что думает сейчас Кряжев? Ганнуся сказала: «Сидит и молчит. Хоть бы ругался».

Нет, ругаться он не станет – мелко. Но почему не пошел за сыном? Это мне неясно. Впрочем, кому под силу узнать мысли человека? Всегда ошибаешься хоть в чем-то.

Я подошла к зумпфу. Женя аккуратно раскладывала у кочки очередную порцию шлихов. В эту минуту она напоминала колдующую волшебницу. Женя терпеть не может эту работу, поэтому лицо ее особенно сосредоточенно и строго.

Вера нехотя опрокинула в лоток тяжелый бачок. Стряхнула с пальцев грязь.

– Конечно! Как Любка на смене, так ей и породу пробуторят, а как я, – так у всех точно руки отсохли.

Женя пошла к станкам.

– Ребята, почему Вере не помогаете? Породу, что ли, пробуторить трудно? Вы – вон какие, а она – женщина.

– Женщина! Нашла тоже, – проворчал Костя, но взял бачок. – Обязан я…

– И обязан! Ведь мы в комплексе. Не справится промывальщица, вам хуже будет, – ответила Женя.

И никто не возразил. К новому методу привыкли. Даже понравилось: чувствуешь плечо. Так, наверное, и рождается коллектив. Настоящий, не по названию.

Женя снова пристроилась на ступеньке рядом со мной. Солнце нагрело дерево, высушило травы. От перезрелой голубики пахло вином.

– Лен, а я видела, как Ландыш водку пил, честное слово! Лижет и фыркает, а глаза пья-я-яные.

Женино отношение к происшедшему и тут проще всех. Для нее это забавный случай. Может быть, даже жалеет Кряжева… Остальные молчат. Любка ходит с особенно поднятой головой. Нет, не так все это нужно делать! Кулак – не доказательство правоты.

– Ой, кто это? – Женя схватила меня за руку.

Из леса вышли двое. Первый вел второго за руку, да тот еще опирался на палку. Брел из последних сил.

– Смотри, Лена, это же Алексей Петрович и Вячеслав…

Я их тоже узнала. К нашим домикам трудно подойти незаметно. Тракторный след вьется по серому языку галечниковой отмели, иногда ныряет в речку, но виден издалека. Алексей Петрович шел, как обычно, легко. Вячеслав был на той грани усталости, когда человек не понимает, где он…

Женя первой побежала к домикам. Любопытство – известный женский порок, а у нас не так уж часто случаются такие встречи.,-. Будто вспомнив о чем-то, следом за Женей пошел Костя, потом Вера. Я и притворяться не стала: мне ведь тоже хотелось знать, что произойдет.

Алексей Петрович поравнялся с молчаливой группой встречающих.

– Что ж вы, товарищи, парня одного в тайгу отпустили? Мог бы и пропасть.

– А вы спросите, зачем он туда шел? – с ехидцей сказала Вера.

– Ладно тебе, – остановил ее Толя, – не видишь, какой он…

Медленно отворилась дверь «семейного» домика. Кто-то ойкнул. На пороге стоял Кряжев. Лицо спокойно, только в опущенных плечах – горе. Неторопливо подошел к нам.

– Здравствуй… наследник!

Вячеслав оглянулся, вздрогнул и с жалкой готовностью пошел за отцом. Никто не двинулся с места. Понимали – в таком деле третий лишний.

– Убьет ведь он его! – с ожиданием проговорила Вера.

– Не тронет, – убежденно ответил Толя, – Лежачего не бьют.

Алексей Петрович, ни о чем не спрашивая, пошел к станкам. Я знала, почему он здесь. Завтра мы переходим на новую линию, самую трудную – тринадцатую. В центре Черной мари.

17

Свой путь я знаю, как школьную шпаргалку. Вот тут надо ухватиться за ивовый куст. На его ветвях скоро не останется листьев. Если опоздаешь – топь выше колен. Дальше есть две кочки, которые могут выдержать, ненадолго конечно. За ними бархатный коричневатый ковер мшары, расшитый черно-сизыми ягодами шикши и багряной клюквой.

На него лучше не ступать, можно и вообще не выбраться. Надежнее брести напрямик по мутной радужной воде болотных окон. В них можно вымокнуть, но хоть не утонешь. И все это лишь для того, чтобы донести ведро воды!

Смешно. Мы тонем в воде, и нам же ее не хватает. Вот уже два дня идут работы на тринадцатой линии Буйно-Рудного. Немножко фантазии, и можно стать суеверным. В таких условиях мы еще не работали нигде. Вокруг Черная марь – топь. Не. Обычное в этих местах болото, а именно топь. Непроходимая и непроезжая.

Математика и природа – давние друзья и враги. Друзья там, где это нужно самой природе, враги – где это нужно человеку. Линия проходит как раз по центру топи. Целый день ушел на то, чтобы подогнать сюда станки. Установили их на жердях из лиственниц. Каждую жердь тащили на плечах.

Собственно говоря, я могу быть дома. Сегодня работает Яша. Но я давно уже отвыкла от роли наблюдателя. Как прежде, ношу Любке воду. Ведь ее не начерпаешь из луж, она должна быть чистой, и вот изучила свою дорогу, как шпаргалку.

Денек пасмурный. Не поймешь, что это – туман или тучи. Сквозь мглу просвечивает рыжее солнце. Победно трубят комары.

Один из станков смолк. Это Толин.

– Чего слу-чи-лось? – от своего костерка крикнула Любка.

– Обсадную трубу схвати-и-ло! – донеслось от станка.

Толя вымазан с ног до головы. Все такие. Вот бы куда корреспондентов! Рывок, еще рывок. Затрещали жерди под гусеницами станка…

Вечная мерзлота пострашнее железа. Под топью немеряная толща древнего льда. Вырвемся ли? Еще рывок. Темное полено трубы пошло вверх. На этот раз обошлось.

Я нагнулась над костром у зумпфа погреть руки и немного отдохнуть от комаров.

– Люб, а вода-то кончается. Сказать, что ли, бригадиру, а?

Любка присвистнула:

– Здорово! Скажи, конечно. Только как ее добыть? Один трактор уже сидит – утром цистерну доволок – и точка. Угробим и второй.

Трактор действительно «сидит». Лучше сказать – лежит почти опрокинувшись набок. То, что он все-таки добрался сюда и доставил цистерну с водой, – чудо. Одно из многих. Сегодня мы все волшебники. Но это чудо принадлежит Гарьке, и за это он прощен. Молча – без громких слов и наставлений на будущее. Но как же привезти воду? Любка поискала глазами бригадира.

– Толька! Иди сюда! – Она не признает чинов.

Толя подошел нехотя. Весь его вид говорил: вечно у этих баб что-то неладно.

– Чего орешь?

– Вода кончается. Чем промывать буду?

Толя посмотрел на цистерну. Она до половины утонула в топи. От цистерны до костра – темная водяная полоса. Это моя дорога. Ее уже успело залить. Да, трактору не пройти. Вдалеке на краю топи мелькнуло что-то белое.

Мы переглянулись.

– Ну, дармоед, – сказал Толя, – сейчас ты отработаешь свой хлеб! Ребята, идите сюда!

От станков запрыгали по кочкам люди.

– Что тебе?

– Военный совет.

Ландыша притащил за челку Лева. Конь шел охотно, видно, думал, что хотят угостить окурками. Уздечку принес Яша. По своей обычной аккуратности спрятал ее когда-то. Упряжь соорудили из веревок и жердей – что-то вроде древней волокуши. На нее погрузили пустую бочку из-под горючего.

Лева взял коня за недоуздок.

– Ну, лошадиная сила, поехали! Да здравствует технический прогресс!

– Окурки припасай, Лева: он у нас образованный, задарма работать не будет, – крикнула вслед Любка.

– Ландыш! Ты с него сдельно бери! – посоветовал Толя.

От дальнего станка подошел Алексеи Петрович. Мокрый, даже в волосах запуталась осока. Наверное, по дороге выкупался в одном из окон. Да кто в них не купался? Увидел коня, засмеялся:

– Это кто же придумал?

– Все, – просто ответила Любка.

Я подумала, что еще не так давно она бы так не сказала: не было у нас этого слова.

Ландышу было не до смеха. Всем своим видом он выражал крайнее возмущение. Прошагав за Левой до цистерны, он упрямо встал: делайте со мной, что хотите!

Лева достал из кармана окурок и показал коню. Ландыш поднял голову, встряхнул ушами. Но… дотянуться до лакомства не смог. Левина рука уплыла из-под носа, пришлось тащиться следом по топи. Гастрономические наклонности погубили вольный Ландышев дух… Около станков люди чуть не катались со смеху.

– Ишь ты, комаров даже распугали! – пошутила Любка. – Заварим, что ли, Половинка, чифирку, пока они ездят.

И снова та же дорожка. Только не от цистерны, а от бочки, и приметы другие. Теперь самое опасное место – глубокое окно за сгнившей корягой. Из него едва вытащили Ландыша. Мокрый и грязный конь стоит сейчас у Любкиного костерка. Сам пришел и укоризненно смотрит на людей. Того и гляди, скажет: «Это неблагородно, джентльмены! Я же могу простудиться!» Любка дала ему кусок сахару. Ландыш глубоко вздохнул и взял.

Опять я расплескала воду! Виноваты кочки. Крутятся под ногами. И комаров стало уж слишком много – настоящая комариная пурга…

Как все это не похоже на то, что пишут в газетах! Ну что можно написать о нас? «Работая в сложных условиях, буровой отряд н-ской геологоразведочной партии…»

Даже думать такими словами скучно! А ведь так, как сегодня, люди не работали. И никто не заметил, когда и как это пришло.

Даже Зитар работает иначе. Обычно в его смену чайник, не переставая, кипит на костре, успевают даже перекинуться в картишки. Сегодня он первым перешел к следующей вехе. У костра пусто. Чай пить некому.

Чавкает, хлюпает, стонет под ногами топь. Гулко, словно по ногам, бьют снаряды станков, воют комары, и над всем этим равнодушно ныряет в тумане слепое солнце. Коряга, которую надо обойти, тяжелое ведро в руках, едкий дым костра – это все то, чего не знают сводки. Это обычный рабочий день. Были легче, будут и труднее. Каждый из них нужно кончить хорошо. И тогда где-то далеко, в городе, напишут на бумаге цифры перевыполнения плана, передадут их в газету.

– Ленка? Где ты?

Я оглянулась. Впереди меня от станков, от подстанции бежали люди. Все к одному месту – к Любкиному костру. И раньше, чем я добежала, примчалось звонкое слово: золото!.

Наконец-то! Сколько линий осталось позади, сколько породы перемыто впустую, теперь никто и не вспомнит.

Золото. Тусклые, неправильной формы крупинки. Лева бережно сдул шлихи с совка. Они остались одни. Неподвижные от собственной тяжести. В этом и была их зримая ценность.

Десяток обрызганных грязью, искусанных комарами лиц склонился над совком. Есть золото, будет прииск.

Алексей Петрович сам взялся помогать Любке – так хотелось увидеть, что принесет следующая проба. Никто не уходил. Он обежал всех взглядом.

– А что, товарищи, может, теперь и о коммунистической бригаде думать будем?

– Точно, – за всех ответил Толя.

18

Мы едем в Синегорию. Я знаю: такой видел ее когда-то и мой отец.

Дальние сопки словно вылиты из синего стекла. На их склонах – тени цвета ночного неба. Сказочная страна, где цветут синие генцианы. Машина стремительно несется в сказку.

Но… чем ближе, тем бледнее таинственные синие горы. Цвет распадается на отдельные голубые тени, прячется в распадках, тает как туман. А впереди – снова Синегория, только еще таинственнее и прекраснее.

На изломанных вершинах гор белые пятна снега. А может быть, это поля серебряных эдельвейсов?

Вот и замок виден. Зубчатые неприступные стены теряются в облаках. Кто в нем живет?

– Смотри, вон Ведьмина хата, – показал на замок Лева. – Это кварциты, их никакое выветривание не берет.

Итак, с замком покончено. Это просто обломки твердой породы. И сопка самая обычная – в рыжих подпалинах вянущей травы с сероватыми вблизи пятнами снежников.

Среди них горят желтые свечи лиственниц – осенняя иллюминация. Багряным светом налиты листья шиповника…

Ты все-таки существуешь, Синегория! Но ты всегда на шаг впереди. Ты – будущее, а оно должно быть прекрасным, иначе не стоит жить.

Но разве от этого хуже настоящее? Вокруг обычные сопки, но они – наши. Здесь знаком каждый камень, дорог каждый куст. В них – наш труд. И никакие синие дали не заслонят того, что прожито и пережито.

Мы едем очень далеко – на новые места, почти за двести километров отсюда. Алексей Петрович взял меня, Женю и Леву в свою машину. Конечно, это не лимузин, это всего-навсего «козлик», но мы едем быстро, и это чудесно! Раньше я не знала этого «чувства простора», не замечала главного, что есть в любой дороге – стремительного полета в будущее. Дорога – это не прошлое и настоящее, это настоящее и будущее. Ведь не зря же синие горы встают лишь впереди!

Где-то позади нас медленно тащится по обочине трассы весь наш цыганский обоз. Особенно беспомощны сейчас станки. Мачты опущены, станки кажутся совсем небольшими и ковыляют друг за другом вперевалку, как утки… Лают псы, перекликаются люди.

Я вижу их очень ясно. Так можно представить себе только самых близких людей. Они такие и есть – ближе у меня никого нет.

Рядом со мной, почти неслышно за шумом мотора запела Женя, но песню сейчас же подхватил Алексей Петрович. Голос у него сильный. Песня, как оперившаяся птица, полетела за нами:

 
Я люблю тебя, Жизнь,
Что само по себе и не ново…
 

Через минуту пели мы все. Даже шофер. И неважно, как оно получалось. Каждой песне – свое время.

Впереди по-прежнему манила, ждала нас Синегория. Летел навстречу ветер. Безымянная речка помчалась было с нами наперегонки, но тут же отстала, свернула в сторону.

Женя обняла меня за плечи, нагнулась вперед к ветровому стеклу.

– Радуга, Лена!

– Да…

– Очень хорошо, верно?

– Очень…