Текст книги "Кого ты выбрала, Принцесса?"

Автор книги: Ольга Некрасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

27

День знакомства на курорте надо засчитывать за месяц. Потому что на работе мы занимаемся работой, дома мы занимаемся домом, и только на курорте мы занимаемся собой. Ну, и нашими знакомыми, конечно. На курорте мы начинаем замечать, кто как на нас посмотрел, и сами можем посмотреть со смыслом, а не просто чтобы не наступить кому-нибудь на ногу. Кстати, на курорте, случается, наступают на ногу с таким прозрачным смыслом, что в старые времена порядочный мужчина после этого был бы обязан жениться.

Если день засчитывать за месяц, то час будет как день, а минута – как час. По арифметике тут не все сходится, но какая может быть арифметика на курорте? На курорте – сплошные личные отношения.

И вот Наталья развивала свои с Герой личные отношения. Если бы ее спросили, зачем она это делает, еще утром Наталья ответила бы: чтобы Паше отомстить. Но уже в обед она ответила бы: сама не знаю. А когда они с Герой пошли на Красное море, началась эта, знаете, игра смыслов, в которой важно все: как близко от нее он стоял в лифте, как протянул ей руку на лестнице, что он при этом сказал (для посторонних – ничего особенного) и что она ответила (тоже какой-то пустяк, но руку подала как для поцелуя, и в этом самый-то смысл и был). Вот в такие минуты, каждая из которых стоила часа, Наталья ответила бы любопытным: отстаньте, девочки, не до вас, вы посмотрите, какой он плотненький, как грибок, и какая твердая у него рука, а глаза добрые, а ушки маленькие и прижатые, так бы и куснула, честное слово! А себе Наталья сто раз сказала: дуреха, дурында, дурочка с переулочка, что ты делаешь и что он о тебе подумает: не успела, подумает, после одного отряхнуться, как второго на себя тянет?

И все равно, как ни одергивала себя Наталья, ее замок Спящей красавицы просыпался, будто и не было в нем никогда мошенника, старавшегося казаться принцем. Сердце-барабан бухало в висках. Оно наигрывало Встречный марш.

Раньше Наталья боялась нырять, а после того как поплавала с аквалангом, – запросто. На полудиком пляже у Красного моря аквалангов не было, но был скучающий бой, который караулил шезлонги и присматривал, чтобы никто не утонул; этот бой за просто так давал всем желающим свои ласты и маску. Гера сбегал в магазинчик через дорогу и купил вторую маску для Натальи.

Они зашли в море и плавали неизвестно сколько времени. Наталья никогда в жизни не плавала так долго. В тридцатиградусной воде было невозможно замерзнуть, а в маске с трубкой было невозможно устать. То есть устать можно, а утонуть – ни за что. Наталья просто ложилась лицом в воду и отдыхала, дыша через трубку. Чтобы держаться на плаву, не надо было шевелить даже пальцем.

Под ней, совсем рядом, поднимались подводные скалы, обросшие красными и фиолетовыми кораллами. В коралловых лесах мельтешили раскрашенные рыбки, праздничные, как елочные игрушки. Если смотреть долго, становился понятен простой рыбий смысл их суеты: рыбки ели и боялись.

Компания полосатых рыбок, похожих на матросиков в тельняшках, врезается в еле заметное мутное облако – это крохотные прозрачные креветки. Полосатики жадно глотают, потом все вдруг шарахаются в сторону. А в расщелину скалы втягивается плоская змеиная голова мурены, и в зубах у нее трепещет черно-белый хвостик. Глупые полосатики поплавают, поплавают и вернутся в креветочное облако. И опять вдруг панически шарахнутся, но уже не от мурены, это ложная тревога: из коралловых зарослей всплыла раковина и, хлопая створками, как крыльями, унеслась куда-то в сторону.

В общем, это интересно, девочки. А еще интереснее – когда рядом мужчина, которому ты хочешь понравиться. Ты смотришь на себя его глазами и видишь, что вполне можешь понравиться, что уже нравишься, и, похоже, давно. Всякие интересные глупости приходят в голову: к примеру, Ты лежишь лицом вниз и смотришь на рыбок, а что при этом, попка в серебристом «Готтексе» – высовывается над водой или нет?

Наталья попыталась нырнуть и достать коралл. Но близкие скалы оказались на самом деле глубоко. У Натальи начало ломить в ушах, воздуха не хватало, и, совсем чуть-чуть не дотянувшись до коралловой веточки, она пробкой выскочила на поверхность, продула трубку и задышала тяжело.

– Ты гребешь руками, – подплыл к ней Гера, – а руки слабые. Смотри.

Он сложился пополам и без всплеска ушел под воду. Греб Гера не руками и не ногами, а как-то всем телом, по-дельфиньему, будто огибал под водой невидимые натянутые нити. У коралловой скалы он оказался через какие-то секунды, подплыл к расщелине, в которой пряталась мурена, и дразняще поболтал перед нею рукой. Мурена высунулась, и Гера ее поймал. Поймать руками рыбу под водой – такого Наталья не видела даже в фильмах Кусто. А Гера показал ей свою добычу – с полметра в мурене было, или это вода увеличивала, – отбросил ее в сторону и поплыл дальше. Мурена как сумасшедшая кинулась в расщелину. Наверное, у нее был тяжелый стресс.

Наталья спохватилась, что Гера уже очень давно не дышит, и тоже перестала дышать. Из солидарности. Сердце-барабан забухало в висках по вполне прозаической причине: ему не хватало кислорода. Долго Наталья не выдержала – глотнула воздуха. А Гера все искал что-то в коралловом лесу. Она поставила ему пятерку, потому что уважала в людях всякие редкие умения.

Гера вынырнул с веточкой коралла в руке. Веточка была белая и невзрачная.

– Отломи мне фиолетовый, – попросила Наталья.

– Он там, внутри, живой, – сказал Гера. – Уже завтра утром он станет пахнуть, и ты оставишь его в отеле.

– А если его выварить?

– Тогда он станет белый. – И Гера вложил ей в руку белую веточку.

Наталья сжала ее так, что отростки больно впились в ладонь.

Душный вечер упал на побережье. Пляж давно опустел, только белели сложенные стопками шезлонги. Над морем висела огромная чистая луна. К ней вела по воде серебряная дорога, казавшаяся твердой, и прямо на этой дороге, в самом начале, стояли Наталья с Герой. Маленькие светящиеся волны щекотали им ноги.

Темный Герин профиль лег на луну. Просто чудо, какой у него был профиль: лобастый, с точеным аккуратным носом и волевым подбородком.

Ты у меня похудеешь, подумала Наталья и поняла, что, если сейчас Гера ее поцелует, они не остановятся. А это будет неправильно, не вовремя, потому что нельзя тащить в их с Герой будущее свои старые отношения. Наталья представила, как завтра Паша будет мозолить им глаза, и ей стало и горько, и стыдно, и ужасно страшно потерять Геру вот сейчас: пойти с ним и потерять.

В этот момент Наталья не то придумала себе, не то поняла, как это было на самом деле: что Гера-то понравился ей с самого начала. Он безумно ей понравился, когда вошел со своим глянцевым журналом и стал звать в свою глянцевую жизнь. Там твоя цветная фотокарточка, а на следующей странице – Алла Пугачева. Там напечатана твоя фамилия, и ее читают десятки тысяч людей. Там ездят за границу и не экономят на мелочах, потому что много работают и много зарабатывают (Господи, он два месяца ее искал, ножками, ножками). Она просто побоялась всерьез думать о Гере, поняла Наталья, из-за глупых сиротских комплексов: надо рубить дерево по себе и все такое. Вот она и рубанула поскорее, чтобы не бередить душу невозможным счастьем с Герой. Костомаров Пал Василич, он хоть и эксклюзивный дистрибьютор, но, в общем, фигура ясная: торгаш, только богатый.

Она беззвучно заплакала, и Гера все-таки поцеловал ее, уверенно и нежно.

– Ты должен думать обо мне Бог знает что, – прошептала Наталья.

– Ничего я не должен. – Мягкие Герины губы собирали слезы с ее щек. – Я тебя понимаю, Наташенька. Я тебя, сердечко, понимаю с самого начала, когда ты не хотела сознаваться, что это ты спасла мальчика. Тебе было страшно менять свою жизнь, а потом ты решилась и стала менять все без разбора.

– Ага, эксклюзивный дистрибьютор. – Наталья облегченно вздохнула и положила голову на Герино мокрое плечо. – Я в жизни не видела живого эксклюзивного дистрибьютора.

– А у меня была президентша банка, – признался Гера.

– На сколько она тебя надула?

– Что ты, она меня любила. Плакала, когда я уходил. Но все равно ко мне относилась как к покупке. Знаешь, когда покупают дорогую вещь, и любуются, и пылинки сдувают, а ярлычок с ценой не снимают? И я постоянно чувствовал этот ярлычок.

– Они все такие?

– Да нет, наверное, это мы не такие. У нее сейчас замечательный мальчик, спортсмен, чемпион России, сделал карьеру в ее банке и потихоньку работает на себя. А она это знает и позволяет.

– Что-то слишком сильно ты интересуешься этой президентшей, – ревниво сказала Наталья.

– Еще бы не интересоваться, когда этот мальчик – мой младший брат.

Наталья обняла его, как большое дерево, и сердце счастливо замерло. Он плотный был, Гера, и сильный. Попробуй-ка потаскать лишние килограмм двадцать. Хотя все-таки пузо мы сбросим, еще раз подумала Наталья.

– Наташ, я тебя о чем-то попрошу, – незнакомым стыдливым голосом произнес Гера.

– Проси, – сказала Наталья, вкладывая в это слово понятный обоим смысл.

– Давай забудем, что я от тебя добивался этого чертова интервью, – пробурчал Гера. – В конце концов, мало ли еще будет интервью и судов в моей жизни. А ты – одна.

Разговор был не романтический, но именно в этот момент Наталья поняла, что Гера так объясняется ей в любви.

28

Фирмача звали Иосиф Израилевич. По-русски он изъяснялся вполне сносно, хотя сказал, что в России никогда не жил, а жил еще мальчиком во Львове, который тогда не был советским. И вот этот Иосиф Израилевич расхаживал по Натальиному номеру и говорил, говорил, говорил. Встрепанная со сна Наталья в купальном халате сидела на кое-как застеленной кровати. А Паша устроился в кресле и глазел за окно на лазоревый бассейн, будто он здесь ни при чем и никакого отношения к Иосифу Израилевичу не имеет.

– Мадам, – говорил Иосиф Израилевич, – я не понимаю, в чем затруднения. Вы подписываете контракт и получаете живые деньги. Разве можно отказываться от живых денег?

– Смотря за что платят, – говорила Наталья.

– Да в том-то и дело, что за ничего! – Иосиф Израилевич по-заговорщицки подмигивал, он был просто счастлив за Наталью. – Вы уже сделали все! Вы спасли ребенка! С нашим ножом. И фирма дает вам премию.

– Тогда зачем мне подписывать контракт?

– А вы думаете, что деньги дают за просто так? – изумлялся Иосиф Израилевич.

У Паши, наверное, затекла шея – так он старательно смотрел за окно, боясь повернуться к Наталье. Он ждал, что сейчас кто-то назовет сумму – пятьдесят тысяч. И тогда ему придется оправдываться. А Наталья специально тянула время.

– Иосиф Израилевич, вы же сами сказали, что даете деньги «за ничего».

– Мадам, я от своих слов не отказываюсь. Интервью, кинофильм, рекламные плакаты – это же для молодой женщины ничего и даже приятность!

– Я, — сказала Наталья, – уже пообещала интервью журналу «Влад».

– Чепуха, – отмахнулся Иосиф Израилевич. – Уладим. Вы никаких обязательств не подписывали?

– А надо что-то улаживать? – удивилась Наталья. Интервью для Геры она приплела только для того, чтобы подольше не говорить о деньгах и растянуть Пашины мучения. А тут нате – «уладим».

– Вы не еврейка? – поинтересовался Иосиф Израилевич. – Это еврейская манера – отвечать вопросом на вопрос.

– Нет, – сказала Наталья. — Я не еврейка, я просто осторожный человек. Я знаю, что даром денег не дают.

Ей показалось, что при слове «деньги» Паша по-собачьи дернул ухом.

– Мы приобретаем у вас права на эту историю, – сказал Иосиф Израилевич. – Разумеется, мы не отказываемся от публикаций в прессе, но это должны быть публикации в интересах фирмы.

– В интересах, – заверила фирмача Наталья. – Журнал судится с двумя самозванками и попросил у меня интервью.

Иосиф Израилевич благодушно покивал.

– Вот видите, для этого и нужен контракт. Суд не в интересах фирмы. У нас солидная фирма, зачем ей суд?

Наталья растерялась.

– Вы, наверное, не поняли. Эти женщины говорят, что не я тогда помогла мальчику, а они.

– Я понял. Я понятливый насчет платить деньги, – сообщил Иосиф Израилевич, – и не собираюсь платить кому попало. Или вы думаете, я не поговорил с московским отделением? Там знают, что вы не самозванка. Там уже взяли интервью у врача со «скорой помощи». Чтоб вы знали, там даже нашли режиссера снимать фильм. Так что получайте ваши деньги и езжайте в Москву сниматься. А суд нашей фирме не нужен.

– Тогда извините, – сказала Наталья, – но я не могу.

Иосиф Израилевич перестал ходить по комнате и огляделся, как будто не понимал, где он и что здесь делает.

– Садитесь на кровать, не стесняйтесь, – поняла его Наталья.

Фирмач осторожно присел на краешек.

– Мадам, я не понимаю! – сказал он, дыша ей в лицо пластмассовым запахом ухоженного, но немолодого и нездорового человека.

– А что тут не понимать? – вздохнула Наталья. – Отказываюсь – и все. Журнал… – Она хотела сказать «Гера», но сейчас это было бы неуместно. – Журнал меня нашел, подарил эту поездку. Я должна его поддержать в суде.

– Это проблема, – несколько даже довольным тоном заметил Иосиф Израилевич. Было понятно, что он рад перевалить проблему на кого-нибудь другого. – Мадам, я не могу разрешить вам участвовать в суде. Может быть, в московском отделении разрешат, но вряд ли. Политика фирмы – избегать судебных разбирательств.

Наталья пожала плечами.

– Вот я и отказываюсь. Вас не устраивают мои условия, а меня не устраивают ваши.

– Наши условия – это пятьдесят тысяч вам на двоих. – Иосиф Израилевич кивнул на мгновенно побледневшего Пашу. – И вы отказываетесь?!

Наталья молча кивнула.

Пашино лицо пошло красными пятнами, как будто ему надавали пощечин.

– Наташ, я собирался тебе сказать…

– Я давно знаю, – перебила его Наталья. Ей вдруг расхотелось объясняться при чужом человеке.

– Ты не можешь отказаться! – визгливо заговорил Паша. – Ты не понимаешь! Мне нужны эти деньги! У меня неприятности! Я бы потом тебе все объяснил и вернул твою долю! Ты думаешь, почему я живу в гостинице? Я новую квартиру продал. Мне надо вложить в дело сто тысяч, и тогда я на коне, а не вложу – все, кончился бизнесмен Пал Василич Костомаров, пошел в инженеры рублевые! Да ты бы сама отдала мне деньги, если бы знала!

– Я бы, Паша, знала, если бы ты сказал. И отдала бы, если бы ты сказал. А сейчас – ни-за-что, – по слогам отчеканила Наталья. Никакого удовольствия от Пашиного унижения не было, а была усталость и досада, что выбрала эту пустышку.

– И еще проблема, – по-старчески тряся головой, отметил фирмач.

Паша снизу вверх заглянул Наталье в глаза и отвел взгляд.

– Иосиф Израилевич! Ну свою-то половину я могу получить?!

– Можете, можете, – согласно закивал фирмач, – но после того как мадам подпишет контракт. Фирме не интересна одна половина. Строго говоря, ваша половина фирме особенно не интересна. Вы просто человек, у которого был нож на поясе. А главное действующее лицо – мадам.

– Тогда, – трагическим голосом сказал Паша, – я не дам вам своего сына для съемок.

– Какие съемки, если мадам не согласна? И потом, ваш сын живет с матерью, и вашего согласия на съемки не требуется, – парировал Иосиф Израилевич и обратился к Наталье: – Мадам, последнее предложение: пятьдесят тысяч вам одной – и никаких судов!

– Нет, – легко отказалась Наталья, мысленно ругая себя дурой. Оценит Гера или нет? А может, лучше бы он проиграл суд – пятьдесят тысяч все покроют? Хотя, если он проиграет суд, фирма, может быть, не захочет ей платить. Возьмут сниматься Семакину или Лучкову. Глупость, непонятность, но все равно: нет. Пока что нет, а в Москве разберемся. – Не обижайтесь, Иосиф Израилевич, но я не могу. Я обещала.

Паша сидел всклокоченный и потный. На него страшно было смотреть.

– А что же я-то – сбоку припека? Мне совсем не заплатят? – простонал он.

– Ну почему же? – утешающе сказал Иосиф Израилевич. — Я могу вам заплатить тысячу из своего фонда. С вас и этого много… Дайте ваш нож посмотреть.

Взял нож. Хмыкнул. Раскрыл лезвие. Нажал голыми руками.

«Крак!» – сказал бесподобный Пашин ножик, ломаясь пополам.

– Китай, – поморщился Иосиф Израилевич, протягивая Паше одной рукой лезвие, другой рукоятку. – Подделка, два доллара красная цена. Если бы это случилось перед телекамерами, ты бы вовек с нами не расплатился. За ущерб торговой марке и все такое… Что же ты мозги нам пудрил, молодой человек? Скажешь, не знал?

– Не знал, – выдохнул Паша, потея. И тут же переврал наново: – Это другой нож. Тот я в Москве оставил, для сохранности.

Иосиф Израилевич посмотрел на него с интересом. Он даже сделал движение к своему поясу – к такому же, как у Паши, фирменному чехольчику, в котором, будьте уверены, и нож лежал самый неподдельный.

– Нет. Я видела все и скрывать не собираюсь, – сказала Наталья. Морок кончился, и ей стало легко. Ну, не получит она этих пятидесяти тысяч. Она с самого начала не имела на них права – ножик оказался не тот. Опять глупость: мало было помочь Алешке – надо, чтобы ножик оказался другим.

Иосиф Израилевич долго молчал, изучая Наталью умными бездонными глазами.

– Пятьдесят тысяч ей предлагали, – сказал он наконец, обращаясь неизвестно к кому. – Пятьдесят тысяч зелененьких долларов за поставить подпись в контракте и прославиться. А она отказалась. Ради мужчины, я полагаю?

Да, прикрыв глаза, молча показала Наталья.

– Вообще-то, конечно, зря, – заявил Иосиф Израилевич. – Ни один мужчина не стоит пятидесяти тысяч долларов. Если, понятно, у него не шестьдесят на банковском счете. Но! – Старик поднял палец и внимательно посмотрел на то место на потолке, куда палец указывал. Потолок был как потолок. – Но какая женщина!

Какая женщина!

29

Тут, понятно, музыка, зрители промокают глаза платочками и, как бараны, ломятся из кинотеатра, на ходу дочитывая титры. Что-нибудь вроде:

«Фирма Павла Костомарова лопнула, платить за номер в „России“ ему стало не по карману, и поскольку квартиру он давно продал (а не оставил жене с сыном, как врал Наталье), то в один день разорился и превратился в бомжа, а также был нещадно бит таксерами в Шереметьево, когда попробовал халтурить на своей серебристой то ли „ауди“, то ли БМВ, и, бросив машину с проколотыми колесами, забрел ночевать на стройку, где и утонул в бетономешалке, а наутро похмельные работяги закатали его во взлетно-посадочную полосу».

Так закончилась бы Натальина история, если бы ее сняли американцы – их фильмы вообще известны счастливыми концовками.

А наши сняли бы про Наталью криминальную мелодраму:

"Мстя Наталье, Павел Костомаров нанял уголовников, которые похитили ее сына и потребовали выкуп в сто тысяч долларов; милиция оказалась бессильна, журналист повел собственное расследование и был сбит на улице серебристой то ли «ауди», то ли БМВ, скрывшейся с места происшествия; Наталья выкупила сына, получив с ножиковой фирмы пятьдесят тысяч и продав свою квартиру; последний раз их видели в электричке на Волоколамск с картонкой: «Люди добрые, помогите сыну на лечение в психиатрической клинике».

Само собой, такой фильм никто бы не смотрел – кому охота мотать нервы, когда своих проблем невпроворот? В этом разница между отечественным и американским кинематографом.

Но!

Мы-то с вами, девочки, реалисты и знаем, что в жизни такие крайности случаются гораздо реже, чем в кино. Зато жизнь любит всякие повороты, на какие не отважится ни один киносценарист.

Итак, разберемся с Костомаровым Пал Василичем.

Разориться-то он, к счастью, разорился. Но это, по понятиям эксклюзивных дистрибьюторов, он стал бедным, а по нашим, девочки, понятиям, – еще ничего. Продал машину, купил хрущобу в Тушине и торгует на тамошней барахолке турецкой кожей. Одно время он пытался вернуться к бывшей жене, напивался и скандалил у нее под дверью. Но бросил это неблагородное занятие после того, как его пару раз спустил с лестницы человек, уже появлявшийся в начале моего правдивого повествования.

Это парень, который, помните, отколол от чайника носик, и Наталья всунула этот носик мальчику Алешке, чтобы он мог дышать. Вот здесь и начинаются те самые жизненные повороты, настолько похожие на выдумку, что киносценаристы их боятся. А нам с вами, девочки, бояться нечего, мы такое можем порассказать…

Главное, ножиковая фирма уже вбила в будущий рекламный фильм с Натальей кое-какие деньги и отступать поэтому не собиралась. Когда Наталья с Герой вернулись в Москву, оказалось, что самозванки Семакина и Лучкова дружненько забрали свои заявления из суда. Что им посулили, чем пригрозили – секрет фирмы. Ладно. У Натальи, стало быть, отпала необходимость защищать Геру в суде, и она спокойно подписала с фирмой контракт на пятьдесят тысяч. Одна на всю сумму. Провернул это дело Иосиф Израилевич. Наталья так ему понравилась, что он втайне стал считать ее все-таки еврейкой. А Пал Василич не понравился Иосифу Израилевичу совершенно. Старик позвонил в московский филиал и сообщил, что Павел Костомаров – идиот и склочник и с ним невозможно иметь дело. Пал Василич, надо сказать, полностью оправдал эту характеристику. Сначала он требовал с фирмы денег, на что фирма справедливо заявила, что это ее деньги и ее дело – кому платить, кому нет. Потом заикнулся, что нож у него был поддельный. Но после того, как ему отказали в деньгах, это чересчур смахивало на шантаж. Фирма напустила на него своих юристов, и Пал Василич был счастлив, что не угодил за решетку.

Матери Алешки, к слову, заплатили по сто долларов за съемочный день. На съемках она и познакомилась с тем самым парнем, и Алешка уже зовет его папой. В фильме парень играет самого себя – человека, который отбил носик от чайника. И Алешка играет самого себя, и, понятно, Наталья. Это не пятнадцатисекундный рекламный ролик, а получасовой документальный сюжет, как в сериале «Телефон спасения 911».

А Пал Василича там играет помощник осветителя. Вообще-то его мог бы сыграть кто угодно, потому что от Костомарова Павла Васильевича, эксклюзивного дистрибьютора (годовой оборот оценивается в полмиллиона долларов и не считается крупным в сфере компьютерных игр), тридцати двух лет, с женой в разводе – от него, короче говоря, в фильме остались одни штаны с чехольчиком для ножа на поясе. Выше пояса его не показывают. Это справедливо, потому что роль его – и тогда, на Щукинской оптовке, и во всей этой истории – как-то вся сосредоточилась ниже пояса.

И еще. Неподалеку от станции «Снегири» есть коттеджный поселок. Натальин двухэтажный особняк в сто квадратных метров считается там скромным, и, если честно, соседи поначалу воротили нос. Но потом она вылечила одного банкира от остеохондроза и моментально стала модным иглотерапевтом. К ней приезжают из Москвы на иномарках, газоны истоптали, а первый этаж пришлось весь пустить под кабинет, и сейчас Наталья подумывает, не пристроить ли мансарду.

Гера после их свадьбы первые полгода бесстыдно провалялся на диване, отвлекаясь от этого занятия только для того, чтобы исполнить самые приятные из супружеских обязанностей. Наверное, поэтому их сын Петька получился такой толстый и задумчивый. Недавно он сказал первое слово: Дима. Это, если помните, старший Натальин сын. Он ходит в третий класс и обожает, подкравшись к валяющемуся Гере, с ногами прыгнуть ему на живот. Из чего следует, что отношения в семье самые замечательные.

Но это я забежала вперед. Всем же интересно, что сделал Гера после того, как полгода провалялся. Не возмущайтесь, девочки: в конце концов он встал, вытер пыль с компьютера и за два месяца набарабанил криминальный роман. А потом снова залег, но ненадолго. Из него эти романы поперли с такой скоростью, с какой он может печатать. Сейчас его книжки продаются на всех лотках – сплошное вранье, потому что Гера ленится расспрашивать милиционеров. Он все выдумывает. Но публика читает.

По дому господин писатель не помогает Наталье совершенно, и ей это нравится. Она сама ничего не делает по дому. Она с утра до вечера буквально вкалывает в своем кабинете – в смысле, ставит иголочки. А для стирки-глажки-помойки взяла в домработницы нестарую пенсионерку, и это нормально, девочки. Мы все об этом мечтаем.

Только вот пенсионерка попалась ей удивительно стервозная. Хотя и зарабатывает прилично, и вдобавок бесплатно лечится у Натальи, все равно за глаза называет ее буржуйкой недорезанной.

Но это самая большая неприятность в их доме.