Текст книги "Кого ты выбрала, Принцесса?"

Автор книги: Ольга Некрасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

15

Едва за ним закрылась дверь, Наталья пулей соскочила с постели. Она вымылась быстро и яростно, как будто и вправду была с тем финном у бассейна и теперь хотела смыть с себя его запах. Легонько вбила немного крема в горящую кожу и села перед зеркалом рисовать лицо. Все это время она считала про себя: сорок секунд – он дошел до лифта, ждет… Полторы минуты – дождался, вошел… Вниз. Куда – вниз? Этажи считаются, начиная с жилых. Ее номер на первом, потом – лобби, потом – нулевой или наоборот… На каком этаже магазин? Ладно, разберется, спросит. Он бизнесмен и должен знать английский. Пять, от силы десять минут – нашел. Или ушел. Она даже не спросила, где он остановился, в «Принцессе» или в другом отеле. Хотя какая разница? Если вернется, скажет, а если не вернется, то и знать незачем. Я теперь другая, Паша. Я теперь никогда не позвоню тебе первая.

Наталья надела черное некупленное платье на голое тело, чулки с подвязками и крокодиловые туфли. Если Паша вернется, стоит устроить ему праздник. А если не вернется, стоит устроить праздник себе.

Не поглядев на карточку цен, чтобы не расстраиваться, она достала из мини-бара бутылочку виски, плеснула в стакан и доверху набила его льдом. Ее мужские часы с центральной секундной стрелкой и крупными цифрами – самые подходящие часы для врача – для здешней жизни не подходили; Наталья носила их в сумочке. Выйдя на свой участок балкона-террасы-тротуара, отделенный от соседних символической белой полосой, она села в шезлонг, глотнула виски и стала думать, сколько сейчас на этих лежащих в сумочке часах. Минут пять двенадцатого, не меньше. Если пять, через минуту-другую Паша войдет. Если пятнадцать, не войдет больше никогда.

Виски со льдом – только с первого глотка не женский напиток. Потом, когда лед подтает, он становится самым женским и довольно долго держится в этом состоянии. А потом виски разбавляется совершенно и получается какая-то детская желтоватая водичка с позвякивающими льдинками, сохраняющая едва уловимый запах. Наталья просидела столько, что виски в ее стакане превратилось в такую детскую водичку. У лазоревого бассейна почти никого не осталось. За столиком под ненужным сейчас зонтом тихо веселилась компания совсем молодых людей; несколько одиноких фигур лежали в шезлонгах, да чей-то забытый мальчик лет двенадцати сосредоточенно катался в желобе с бегущей водой.

Хватит, сказала себе Наталья и вернулась в номер. Смотреть на часы уже не хотелось. Виски оставалось еще полбутылочки, и она допила все из горлышка одним большим глотком.

И тут вошел Паша. Со стороны бассейна.

– Пьянствуешь? А я стучусь, стучусь… Ты где была?

И протянул ей раскрытую коробочку, а там. на черном бархате…

Конечно, за четыре, подумала Наталья. Не за девять же и тем более не оба. Эксклюзивный дистрибьютер.

Настроение было такое, что хотелось швырнуться этим кольцом в Пашу. Пересидела она, его дожидаясь. Перегорела вся.

За стеклянной дверью кто-то стоял, не выходя на свет. Белая рубашка, белые зубы и белки глаз – эфиоп-уборщик. Убедившись, что Наталья кольцо взяла и, стало быть, он привел Пашу по назначению, эфиоп улыбнулся до ушей и часто-часто закивал. Паша дал ему на чай.

– Та женщина, продавец из ювелирного, ушла пораньше, и за ней посылали, – возбужденно рассказывал Паша, копаясь в мини-баре. – Виски? – он понюхал Натальин стакан. – Я тоже буду виски… А потом стучусь – ты не отвечаешь. Ей-богу, хотел уйти. А потом догадался, что ты, может, вышла к бассейну.

Держался Паша уверенно, не обращая внимания на то, что Наталья еще не произнесла ни слова. Свинтил голову второй бутылочке, глотнул из горлышка и сел на постель.

– Наташа, – позвал дрогнувшим голосом. – Наташенька, я без тебя измучился. Прости, если можешь.

Наталья представила себе, как Паша объяснялся на чужом языке с продавцами «Штерна», для которых английский – тоже чужой, и ведь сумел убедить, что кольцо нужно ему не завтра, а сейчас. Невероятный человек был Паша: с ней подкаблучник, с другими – танк. Она достала из коробочки кольцо, надела, и остатки обиды померкли в алмазном блеске.

– Марш в ванну, – строго сказала Наталья и поставила ногу в крокодиловой туфле на кресло. Нога выскользнула из разреза платья, обнажившись до того места, где кончался чулок. Черное платье почти в пол, черный чулок и нежная полоска светлой кожи – мужчины от таких вещей сходят с ума. Наталья и хотела свести его с ума.

– Только не раздевайся без меня! – Паша соскочил с постели и, встав на колени, припал губами к полоске над чулком.

– Что ты, конечно, не разденусь. – Наталья положила руки ему на затылок, заставляя Пашины губы скользнуть выше по ноге. И еще выше, пока он не убедился, что Наталья без трусиков.

– Иди, – сказала Наталья, – а у меня пока будет работать воображение.

– Зачем же – воображение? – Паша поднял голову, в его обычно серых глазах прыгали сумасшедшие желтые крапинки.

Легко подхватив Наталью под бедра, он посадил ее на журнальный столик («Стеклянный!» – охнула про себя Наталья) и всем лицом расклинил ей ноги. Внутренней стороной бедер Наталья чувствовала, как пылают его щеки. Последней разумной ее мыслью было: «Шторы!». Откинувшись назад, она дотянулась до шнура. Сверкнула бриллиантовая россыпь на пальце, шторы съехались, отсекая ее с Пашей от мира. Паша утонул в ней, и пил ее жадно, и не мог напиться.

Сцепив руки у него на затылке, Наталья вталкивала его в себя, ей казалось, что она может принять его всего и навсегда и прожить жизнь, как один миг счастья. Сладкая истома потекла от затылка по позвоночнику, жар шел от горячих Пашиных губ, и волны истомы одна за одной сталкивались с волнами жара. Наталья кричала, но осознала это позже, когда кричать уже не могла и продолжала биться и рыдать без голоса.

Паша взял ее на руки и отнес на постель.

– Лежи и тай, – сказал ее словами; он, поняла Наталья, помнит их первую ночь, помнит, потому что вспоминал все время.

Потом она лежала пластом, слушая, как Паша плещется и насвистывает в ванной, и легкие слезы бежали по ее вискам. Нужно было привести в порядок свое нарисованное лицо, хотя бы посмотреться в карманное зеркальце, но сил не было. Она только сказала вошедшему Паше, чтобы он выключил свет.

16

Уверяю вас, девочки, любого мужчину можно заставить кончить четыре раза подряд. Главное, чтобы тебе его хотелось. И пять раз можно. Можно до тех пор, пока он себя не выжмет досуха и не перестанет извергать семя, но останется неутомимым любовником. На самом деле неутомимым. Часами. Все дело, повторяю, в нас и чуть-чуть в нем.

Но такое случается только несколько раз в жизни – и у мужчин, и у женщин. У многих вообще не случается. Наталье было жалко этих несчастных людей.

Небо над лазоревым бассейном серело. Солнце всходило где-то над морем – из окна его не было видно, только в сером обозначилась узкая полоска розового, потом желтого, а потом как будто включили свет, и небо стало голубое.

– Ты садист, – сказала Наталья, а Паша сказал:

– Само собой. Мазохистке и нужен садист, кто же еще?

Они лежали, сплетясь ногами, и Паша входил в нее ровно и мощно, вонзаясь, как в открытую рану. Иногда он засыпал, а может быть, терял сознание: проваливался и сразу же, очнувшись, продолжал бесконечное движение маятника. Наталья не понимала, что чувствует – боль и сладость смешались; на губах был Пашин вкус и ее собственный вкус, смешанный со вкусом Паши, и этот вкус отдавал кровью.

– Я сейчас позвоню прислуге, чтобы тебя выгнали, – простонала Наталья, но это прозвучало неубедительно, потому что она все время Паше помогала. – Серьезно, хватит.

Он остановился, и Наталье пришлось продолжать одной. В ней качался тот же маятник, и остановить его было невозможно, как остановить Землю.

Разрядилась она незаметно для самой себя – просто сладость ушла, а боль осталась. Наталья поняла, что теперь действительно хватит. Было страшно, что еще раз – и они умрут.

– Встаем, – решительно объявила она.

Паша засмеялся.

– Я уже пробовал. Не получается.

– Все равно, – сказала Наталья, – надо вставать, а то, если не встать сейчас, попозже нам опять захочется, и тогда мы опять не сможем встать. Так можно не встать никогда.

Она приподнялась на локте и снова уронила голову на подушку.

– Когда-нибудь встанем. Придут выселять и поднимут, – рассудил Паша. – Давай лучше закажем завтрак в номер.

– Это само собой, – кивнула Наталья, думая, какое лицо будет у ее эфиопки. Вчера завтрак в номер, обед в номер и ужин в номер. Сегодня опять завтрак в номер. Хотя сегодня, может быть, эфиопка будет другая. Надо же им когда-нибудь отдыхать. С другой стороны, и нам надо отдыхать, но мы же не отдыхаем!

Она сползла с постели и встала, держась за стену. Комната в глазах плыла, коленки подкашивались.

– Какой сегодня день?

– Воскресенье. Шаббат мы пропустили. Кстати, ортодоксальные евреи проводят шаббат в постели, и их кормят с ложечки.

– Это зачем? – подозрительно спросила Наталья.

– Чтобы не согрешить. Любая работа в шаббат – грех. Даже ложку до рта донести.

– В таком случае мы ортодоксальные евреи, – сделала вывод Наталья.

– Ну уж нет. Мы как раз провели субботу в грехе.

– А чем еще заниматься в постели?

Перебрасываясь такими глупостями, они влезли под душ. Паша норовил пустить то горячую воду, то холодную, уверяя, что контрастный душ – это как раз то, что им сейчас необходимо, чтобы взбодриться. Наталья визжала и пряталась от режущих струй, подставляя вместо себя Пашу, и в конце концов на самом деле взбодрилась, но скорее от возни, чем от душа.

Завтракать они пошли в ресторан, потому что боялись оставаться в номере. Оба чувствовали себя так, будто переели сладкого и не могли остановиться без посторонней помощи.

– Давай куда-нибудь поедем, – предложил Паша, налегая на мясо. Кошерное мясо – без крови, вымоченное. Оно всегда рыхлое, как бы ни было приготовлено. Паша поэтому откусывал от здоровенного куска, не пользуясь ножом.

– Хочу на Мертвое море, – сказала Наталья. Мертвое море было достаточно далеко, чтобы по дороге прийти в себя. И потом – быть в Израиле и не искупаться в Мертвом море? Приедешь домой, расскажешь – не поймут.

– Как хочешь, – согласился Паша. – У меня вообще-то была мечта понырять здесь с аквалангом.

– А можно? – Наталья вспомнила океанариум, раскрашенных по-клоунски рыбок. Ей тоже хотелось понырять с аквалангом, но это дело казалось ей сугубо мужским и требующим какого-то долгого обучения. Полгода теории, сдача правил техники безопасности и все такое.

– Ничего особенного, – сказал Паша. – Тридцать пять долларов – все удовольствие. Плывешь на веревочке под лодкой, рядом инструктор.

Наталья задумалась, десертной вилочкой склевывая с тарелки кубики ананаса. Ее тянуло на витамины, и она уже съела кучу невкусных, но очень полезных ростков пророщенной пшеницы, похожих на короткие спагетти, мясистый сладкий перец, по горсти маслин и оливок, половинку огромного помидора, потом сладкое: персик, абрикосы, грушу, два банана, несчетное количество шариков из арбузной мякоти, нарезанных, наверное, какой-нибудь специальной ложечкой, кисть светлого винограда с длинными виноградинами и кисть розового винограда с круглыми виноградинами, а красный виноград она не любила. Теперь она клевала ананас, и, положа руку на сердце, не хотела ни ехать на Мертвое море, ни оставаться в Эйлате и нырять с аквалангом. Самое приятное было – выбирать между этими приятными возможностями. Она могла бы сколько угодно так сидеть и выбирать. Если бы, конечно, не шло время.

– Нет, – решила наконец Наталья. – Давай все-таки сначала на Мертвое море. Хоть посплю по дороге.

– Я боюсь, что я тоже посплю. За рулем, – сказал Паша.

Оказалось, он собирался взять напрокат машину, потому что был моторизованный человек, и возможность поехать на автобусе просто не приходила ему в голову. Наталья, хотя думала, что они поедут как раз на автобусе, подсказывать Паше эту возможность не стала. Вместо этого она поклялась, что спать не будет и ему не даст. А если он так уж устанет, всегда можно остановиться и отдохнуть.

На этом расстались. Паша отправился нанимать машину, Наталья – собираться и, если честно, вздремнуть, сколько успеет.

* * *

В лобби, у стойки портье, она увидела Геру. Журналист был немыт, с обгорелым и уже начавшим облезать носом. Его пузцо опало, скулы обтянулись, и весь он, в обтрепанных джинсах и джинсовой же рубашке, был похож на искателя приключений с рекламы израильского Национального алмазного центра. Только на этой рекламе, напечатанной ну буквально повсюду (например, на карте Израиля, которую можно было взять в лобби просто так), написано: «Приключение начинается», и, соответственно, искатель приключений чистенький и самоуверенный. А Гера был как искатель приключений, который уже нашел их на свою голову.

– Привет, – сказала Наталья. — А я уезжаю на Мертвое море. Хорошо, что не разминулись. Зайди, возьми свой чемодан.

Она хотела спросить про Мишку, но подумала, что если Гера его разыскал, то скажет сам, а если не разыскал, то и не стоит лишний раз ему об этом напоминать.

– Сейчас зайду, только пропишусь, – кивнул Гера и сам улыбнулся тому, что назвал въезд в пятизвездочный отель «Принцесса» неподходящим словом «пропишусь».

Наталья была в белых шортах и белом топике, живот открыт – вполне приличная одежда для завтрака. Из ее лишних пяти кило три уж точно сгорели за последние полтора суток с Пашей. Гера смотрел на нее откровенно по-мужски, а не как журналист на ньюсмейкера. А потом сник, отвернулся и стал о чем-то спрашивать портье по-английски. Из этого Наталья сделала единственный вывод: в дорогу надо подкраситься, а то у нее на лице написано, чем она занималась эти полтора суток. Что там чувствовал Гера, ей было наплевать. В конце концов, она ему никаких авансов не давала.

Застилать постель в номере она поленилась. Эфиопка придет убираться и застелет. Надо было видеть, как смотрел на эту постель явившийся за своим чемоданом Гера. И как он смотрел на Пашу, который без стука, по-хозяйски, вошел в незапертую дверь, поигрывая ключами от взятой напрокат машины. И как Паша смотрел на чемодан в Гериной руке. Дальше косых взглядов дело у них не пошло, да Гера и не имел оснований ревновать Наталью: она ему никто и никем останется. Но было ясно, что журналист совсем по-другому представлял себе их встречу. Навоображал, наверное, небо в алмазах, а получилось – мордой по калориферу.

Машина вырвалась из Эйлата и летела по идеально ровному шоссе на север, удаляясь от Красного моря. Слева были красно-бурые выветрившиеся горы, справа – пустыня, и на горизонте опять горы, только горы слева были израильские, а горы справа – уже иорданские.

Наталья болтала обо всем, что попадалось на глаза, чтобы Паша разговорился и не заснул за рулем, но Паша только бурчал в ответ короткое «да» или «вижу». Потом спросил:

– Почему у тебя в номере был его чемодан?

Этот курс Наталья уже проходила в своей жизни, и нельзя сказать, что он ей понравился. Весь кошмар ситуации тут, девочки, в том, что как ему ни ответишь, все будет неправильно. Станешь рассказывать все подробно, он скажет: «Оправдываешься». Ответишь коротко – скажет: «Ты что-то скрываешь». И уж, конечно, упаси вас Господь говорить что-нибудь типа: «Я свободная женщина, то-се». Это и по сути неверно, пока ты едешь в его машине – свободные, вон, стоят у обочины и голосуют, – и мужчину оскорбляет чрезвычайно. Поэтому Наталья прикинула, сколько у нее с собой наличности, и мягко попросила Пашу остановиться.

Он остановился, ничего особенного не подозревая, хотя и надувшись сильнее прежнего, потому что вовсе не отвечать на вопросы заболевшего ревностью мужчины – самое гиблое дело. Паша не знал, что ответ у Натальи готов.

Она вышла из машины, швырнув бриллиантовое кольцо на сиденье, захлопнула за собой дверцу и с каменным лицом перешла на другую сторону шоссе.

Тут в сторону Эйлата прошло сразу несколько огромных серебристых трейлеров; надо было держать марку, и Наталья подняла руку. К счастью, никто ее не взял – у человека за рулем совсем не та психология, что у человека на обочине. Да и, наверное, просто опасно резко останавливать такую тяжелую машину, когда следом мчатся другие.

Трейлеры прошли, Паша развернулся, подъехал к Наталье и молча распахнул дверцу. Она села, тоже молча, и надела на палец подхваченное с сиденья кольцо.

– Там дальше будет заповедник, – разворачиваясь обратно к Мертвому морю, самым компанейским тоном сказал Паша. – Всякие страусы и даже какие-то хищники. Песчаные барсы, по-моему.

– Надо же, – удивилась Наталья. — И ты видел?

– Нет. Верблюдов видел.

«Когда это ты успел?» – завертелось на языке у Натальи, но спрашивать об этом она не стала, подумав, что вопрос тоже какой-то гаденький, а ответ на него может быть самый простой: Паша, выходит, уже бывал и в этой пустыне, и, понятно, в Эйлате. Вон как он быстро взял напрокат машину. Знал, где взять.

17

Мертвое море, девочки, никто не убивал. Оно само убьет любую рыбу и моментально превратит ее в селедку. Несколько тысяч лет из него испарялась вода, и получился горчайший рассол такой плотности, что, зайдя по грудь, чувствуешь, как всплываешь и ноги отрываются ото дна. Плавать в нем по-нормальному нельзя, потому что попа всплывает выше головы. Зато можно улечься хоть на спину, хоть на бок и не шевелиться. Вода тебя будет держать, словно толстая перина.

Соль лежит на берегах Мертвого моря, как льдины. Соль поднимается из него островами, как айсберги. Из этой соли и из грязей делают косметику. Первой начала, между прочим, Клеопатра.

Если вы не специально приехали лечиться, а просто хотите почувствовать себя Клеопатрой, накупите пакетиков-флакончиков в магазинчике на побережье – там вам объяснят, что зачем, – ступайте на пляж и намажьтесь. Загорать можно хоть целый день: испарения Мертвого моря задерживают ультрафиолет, и ваша кожа не обгорит. Это особенно важно, если она уже обгорела два дня назад.

Наталья погнала Пашу спать в машину, а сама пошла на платный пляж с душем. Без душа на Мертвом море засолишься моментально. Купальник она надела, конечно, старый, пожалев свой серебристый «Готтекс».

В море она долго не высидела. Вода была мылкая на ощупь и плотная. С рук она сбегала непрерывными струйками, как масло. Соль тут же начала въедаться во всякие натертые места, и Наталья пулей выскочила под душ. Хотя это только так говорится – пулей. Из такой воды не выскочишь пулей, из нее надо выбредать.

Блаженно ахая, Наталья стояла под грибком с душем и жалела, что здесь нет какой-нибудь загородки, чтобы можно было снять трусики и обмыться со всех сторон. Соль, впрочем, понемногу смылась через купальник, и Наталья почувствовала, что никогда еще не была такой чистой. Будто ее прокипятили.

Теперь настал черед грязи. Ее Наталья купила два больших картонных стакана, хотя, как потом оказалось, достаточно было и одного. Грязь была древняя. Еще людей не было на Земле, а эта грязь уже была, и вот Наталья сидела на топчане и мазалась ею для профилактики от всяких болезней, названия которых, разумеется, знала, и знала, что она ими не страдает. Все мазались, и она мазалась. Для того и погнала Пашу спать, чтобы он ее не видел намазанной. Ему там было неплохо: машина с кондиционером.

Жара стояла несусветная, песок обжигал ступни, воздух приятно пах йодом и неприятно – грязью. Грязью, впрочем, пахло от самой Натальи. Не надо было мазать под носом, а намазала – терпи. Наталья полила свой топчан водой, чтобы не так горячо было лежать, и блаженно вытянулась. Солнце хоть и пекло, но не зло. Оно так добро пекло, рязмягчая косточки. Как в бане.

Кажется, Наталья придремала, потому что раньше вокруг было полно разных нерусских людей, а потом как-то вдруг стало полно русских. Они все казались знакомыми, потому что переговаривались на знакомом языке, и Наталья, скорее всего, пропустила бы свою настоящую знакомую, если бы та не говорила безостановочно.

– Все формы псориаза, – говорила она, – экземы, диатезы, угревая сыпь, нейродермиты, витилиго…

– Фирка! – завопила Наталья. – Ты здесь, что ли, работаешь?!

—…артрозы, остеохондрозы и другие поражения суставов, – продолжала барабанить Фирка, ее институтская однокашница, близоруко приглядываясь к Наталье. Узнать ее под слоем грязи было, наверное, трудно, но, с другой стороны, Фирка здесь уже наловчилась узнавать эти вымазанные физиономии.

– Отдыхайте, господа, – сказала она решительным административным голосом и взвизгнула: – Наташка!

Фиркой и Наташкой они назвали друг друга впервые в жизни, потому что учились в разных группах и никогда особенно не дружили. Но таково уж свойство наших людей за границей (и национальность тут особой роли не играет), что земляки им становятся знакомыми, а Знакомые – друзьями. Наталья вымылась, они с Фиркой расцеловались и пошли к ней в кабинет болтать.

Вообще случайно встретить знакомого в Израиле в два раза легче, чем в Москве. Там население в два раза меньше. А уж для врача встретить в израильской клинике знакомого врача – скорее даже не случайность, а закономерность, Поэтому Наталья удивилась гораздо меньше, чем Фирка, прекрасно знавшая, сколько зарабатывают наши врачи. Мало они зарабатывают, девочки. Недостаточно для поездок в солнечный Израиль.

Тут надо пропустить целый кусок на тему «Два мира – две судьбы». Или мы не знаем, как живут врачи у нас? Или не видели по телевизору, как живут врачи у них? Надоело это повторять, девочки, не говоря уже о том, что обидно.

Короче, сидят они у Фирки, дуют чай с бергамотом. Фирка ведет прием, но не перетруждается. Больные к ней ходят на консультацию два раза в неделю, она их посмотрит, впишет в курортную карточку назначение и может не проверять, как там больной лечится. Он, будьте уверены, лечится очень добросовестно, потому что за свои деньги, и немаленькие.

На всякий случай Фирка дала Наталье белый халат. Начальство у нее строгое, а так, если кто и увидит Наталью, Фирка честно скажет: вот коллега из Москвы, рассказываю ей, что тут у нас к чему, а она потом, глядишь, и посоветует своим больным ехать лечиться на Мертвое море.

Кстати, Фирка действительно рассказала Наталье, что к чему. Про все формы псориаза, экземы, диатезы, угревую сыпь, нейродермиты, витилиго, артрозы, остеохондрозы и другие поражения суставов. Но Наталья эти страшные слова близко к сердцу не приняла, потому что была в отпуске и вспоминать свой убогий кабинет в поликлинике не хотела. А приняла она близко к сердцу то, что Фирка по-прежнему увлекается иголочками и, чтобы не растренироваться, лечит по нескольку больных. Собирается подкопить денег и открыть собственный кабинет рефлексотерапии.

Вот так – собственный кабинет. Фирка говорила об этом как о деле вполне разрешимом: столько-то шекелей на оборудование, столько-то на аренду, а потом кабинет можно выкупить. И Наталья, посверкивая бриллиантовым кольцом, стала говорить об этом запросто. Московских цен она не знала и переводила в доллары Фиркины шекели. Суммы получались запредельные. Еще недавно, в Москве, Наталья вздохнула бы и… все. Но еще недавно она точно так же пусто вздохнула бы, если бы кто-то рассказал ей о пятизвездочном отеле «Принцесса». А сейчас она сама в нем жила.

Жизнь в пятизвездочном отеле «Принцесса», девочки, как-то убеждает, что мы можем больше, чем сами думаем.