Текст книги "Эликсир князя Собакина"

Автор книги: Ольга Лукас

Соавторы: Андрей Степанов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 10
Змеиный город

– Ну, в общем, слушайте, мужики и ты, Вера, – сказал Бабст, когда его познакомили с планом будущей экспедиции. – Я вот что решил. Так и быть, с вами я поеду. Отпуск за свой счет возьму, все равно летом к нам никто не ходит. Но только учтите – эксперимент я прерывать не буду.

– Ты мой героический кумир! – немедленно отреагировала Вера. – Я тоже хочу проводить эксперимент! Ты берешь меня в ассистенты? Я в Сорбонне учусь!

– Ну... Сорбонна – это, конечно, хорошо, но только... Тут другая подготовка нужна. Смотри, что я делаю. Выпиваю, допустим, с вечера четыреста грамм перцовки. Наутро принимаю отрезвит и смотрю, что будет. Записываю ощущения. Если вижу, что справляется Дмитрий Иваныч, то поднимаю дозу до шестисот, потом до восьмисот – ну и так дальше.

– Дальше-то куда? – не удержался Живой. – Дальше ты копыта откинешь!

– Наука, студент, требует жертв. Ну, и я же не только на количестве экспериментирую. Качество тоже важно. Сухое, полусладкое, крепленое, портвейн, мадера, марсала какая-нибудь. Один раз пошел в бар и все коктейли там вылакал по очереди. А у них список длинный был – штук тридцать. «Лонг-айленд» еще помню. «Голубая лагуна» уже как в тумане. «Секс на пляже» – без всякого удовольствия. А вот после «Оргазма» вынесли меня. Пришел в сознание, потянулся к отрезвиту. Но тут уже и Дмитрий Иваныч бессилен оказался.

– А ты его пробовал на трезвую голову принимать? – поинтересовался Савицкий.

– Конечно, пробовал! Я же научный работник! – Бабст даже обиделся.

– И какой приход словил? – вскочил с места Живой. – В смысле – каково было действие вещества на твой беззащитный трезвый организм?

Бабст окинул его хмурым взглядом, в котором явственно читалось: «Это поглядим еще, кто из нас – беззащитный!», а вслух сказал, обращаясь скорее к потомкам рода Собакиных, чем к их непутевому спутнику:

– Все равно есть эффект. Я как-то раз две недели не пил, ради науки. Потом принял пятьдесят грамм – и как будто совсем протрезвел, хотя дальше-то куда. И так все ясно и просто. Как будто очки запотевшие протер.

– А что если дунуть, а потом вакциной этой закинуться? – размечтался Живой. – Или наоборот – отрезвиться, а сверху дунуть? Или вот еще...

– Костя, а нам можно эту штуку попробовать? – перебил его Савицкий.

– Боюсь, подсядешь, – покачал головой Бабст.

– Я, я не подсяду! – подобрался поближе Живой. – У меня иммунитет!

– А за тебя я и не боюсь, – отрезал Бабст.

– Подсесть... – задумчиво произнесла княжна. – Это значит – быть с кем-то близко– близко на одной скамейке? И мы будем понимать друг друга без слов? Давайте скорее пить эту замечательную вакцину!

Костя встал с места, медленно подошел к ближайшему шкафу, присел на корточки, открыл нижнюю дверцу и вытащил небольшую колбу с притертой стеклянной пробкой.

Вернулся к столу, достал из верхнего ящика три мензурки, подышал на них, протер снаружи рукавом и аккуратно налил в каждую по десять граммов отрезвита.

– На ваш страх и риск! – предупредил он, а потом, немного подумав, капнул и в свой стакан.

– За успех! – произнес Савицкий и первый схватился за мензурку.

Чокнулись. Выпили. Присели.

– Ничего не происходит, – первым нарушил молчание Петр Алексеевич. Ему почему-то казалось, что стоит только пригубить отрезвита, как перед глазами на сумасшедшей скорости начнут прокручивать мультфильм “Yellow Submarine”, а в голове появятся ответы на все вопросы.

– Все происходит! – заорал вдруг Живой, вскакивая с места и пускаясь в пляс. – Зачетный раствор! Иваныч рулит! Дайте-ка я его портрет сейчас расцелую!

– Это эксперимент, а не дискотека, – строго сказал Бабст, придвигая к себе дневник наблюдений. – Говори, что ощущаешь. Сравним.

Живой тут же принял серьезный вид, сел на пол в позу лотоса под портретом Менделеева, прикрыл глаза и принялся диктовать:

– Значит, пиши так. Волна пошла. В глазах болты. На движуху чутка пробивает. На думки... На думки – нет. На хавчик – тоже. Глюков не наблюдается. Продукт качественный. Слышь, академик, а дай-ка еще этого антифриза вдогонку.

– Чего дать? – опешил Бабст.

– Дозу, говорю, дай нарастить!

– Обойдешься. Петюха, рассказывай лучше ты. Почувствовал чего? Только на нормальном русском, ты же не эта обезьяна.

– Кажется, почувствовал. Только я думал, что от этой... от менделеевки... будут галлюцинации, – признался Савицкий. – А тут все не так. Вернее – все так. Я – здесь. У меня есть всё – я и этот мир. А что еще человеку надо? Кажется, что я все могу. Стоит только захотеть – и смогу перешагнуть пятиэтажный дом. Неву смогу перепрыгнуть с одного берега на другой. Но мне этого пока не надо. Зато я знаю, что у нас все получится.

– Конечно, получится! – воскликнула Вера. – Идемте гулять и перешагивать Неву! Костя, веди нас!

Возбужденно переговариваясь и делясь впечатлениями, компания вышла на улицу.

– Ой, как у вас тут здорово! – воскликнула княжна, оглядевшись. – Самый центр, а какой зеленый! А это что за дом, Костя? Рассказывай, ты должен быть мой проводник.

– Институт Отта, – ответил Бабст. – Рожают тут.

– Я тоже хочу рожать в таком красивом доме!

– Нормальный приход, – одобрительно прокомментировал Живой.

– А вон там, дальше, философский факультет, – продолжал Бабст. – Там мыслят.

– Я тоже хочу мыслить в таком красивом доме! А кто этот зеленый человечек?

Вера показала на памятник, стоящий посреди широкой площади.

– Сахаров, Андрей Дмитрич, – с уважением произнес Бабст. – Смотри-ка, правда зеленый, а я каждый день тут хожу – и не замечал. Лет пять как поставили, а уже весь патиной покрылся. Влажность у нас высокая.

– Патиной? – очнулся от своих дум Савицкий. – Да ведь Лев Сергеич пишет про какую-то «патину змеиную»! Костя, есть такой термин?

– Змеиную? Нет, конечно. Патина – отложение солей на бронзе. Окиси меди. Полезная вещь, предохраняет памятники от порчи. Змеи, Петюха, тут совсем ни при чем.

– А вот еще говорят «благородная патина». Это что такое?

– Ну, просто выражение такое. Лет за сто на бронзе образуется такой налет – зеленый или голубоватый. Выглядит красиво, благородно, потому так и говорят.

– А может, змеиная патина – это неблагородная? – вмешался Живой. – Ну, бывает благородная, а бывает – неблагородная, гадючья какая-нибудь?

Бабст не стал ему отвечать.

Они прошли по бульвару и вышли на набережную, к Пушкинскому дому.

– О, этого памятника я знаю! – обрадовалась княжна. – Это Пушкин. Смотрите, он совсем черный, хотя тоже бронзовый. Интересно, почему?

– Негр потому что, – влез Живой.

– Фи! – презрительно скривила губы Вера. – А ты, оказывается, еще и расист.

– Я Пушкина всего наизусть знаю! – обиделся Паша. – А «негр» у нас – это как бы комплимент. Расисты говорят совсем другие слова, я тебя потом научу.

Действие отрезвита начинало постепенно проходить, но приятное послевкусие в сочетании с солнечной погодой настраивало отважных экспериментаторов на праздничный лад. Никто никуда не спешил – ощущение неумолимости времени на какое-то время отступило. Казалось, что небесная канцелярия выдала всем дополнительный день на личные нужды.

Они вышли на стрелку Васильевского острова. Здесь рябило в глазах от туристов и новобрачных. Женихи и невесты весело паслись на изумрудной траве, а вокруг них суетились фотографы.

– Ой, какая красивая золотая иголка! – воскликнула княжна, показывая на шпиль Петропавловского собора. – Я хочу туда!

– Пошли, конечно, – сказал Савицкий. – Покажем сестренке город. Она тут в первый раз.

У воды сидели и лежали парочки. Веселая девица взгромоздилась на гранитный шар и изображала сфинкса. Мимо промчался белый «Метеор».

– Петербург всегда казался мне мрачным и неприветливым, – признался Петр Алексеевич. – Но теперь он как будто повернулся ко мне лицом. Тут в самом деле может быть хорошо.

– Это ты к нему лицом повернулся! – серьезно ответил Бабст. – Смотри, больше не отворачивайся.

Подойдя к воде, компания решила все-таки не перешагивать через Неву, дабы не смущать туристов, а перейти ее через мост.

На Мытнинской набережной возле ресторанного фрегата «Летучий голландец» выстроились торговцы сувенирами.

– Вера Ришаровна, а вы не хотите купить своей маман сувенир? – подначивал парижанку Живой. – Смотри, какие тут матрешки, шапки, всадники медные...

– Я не иностранный турист, – гордо ответила княжна. – Мои предки строили этот город вместе с Петром Великим!

Савицкий и Бабст шли позади них.

– Так, Костя, все-таки, – не отставал Савицкий, – что же это такое может быть: «патина змеиная»?

– Стало быть, патина на какой-то змее. На бронзовой, естественно.

– А может, на настоящей? – обернулся Живой. – Смотрите, вон зоопарк. Там этих змеев до хренища. Я туда раньше девушек водил, в террариум. Подходим к гадам, и я говорю: «У каждой женщины должна быть змея. Выбирай свою». Если чувиха цитату опознала – значит, годная, берем. А нет – тогда досвидос, детка.

– Змей ты и есть, – подытожил Бабст. – Знал бы Борис Борисыч...

– А что тебе БГ? Ты же у нас вроде по авторской песне? – удивился Живой.

Ему тут же пришлось пожалеть о своих словах. Обстоятельный Костя, не повышая голоса, прочел студенту целую лекцию о певцах и музыкантах, достойных уважения, даже несмотря на то, что они пока не бывали на Грушинке.

Когда заходили в крепость, ударили куранты. Туристы, выходившие на площадь из темной арки, щурились от ослепительного сияния золотого шпиля.

– «Монетный двор», – прочла княжна. – Тут делают монеты?

– Ну да, монеты, медали, – ответил Бабст. – Серебряные, медные, бронзовые, всякие. А вот тут, в соборе, похоронены все цари, начиная с Петра I.

В собор решили не идти: за билетами стояла длинная очередь, а свежий воздух и менделеевка побуждали к движению.

– Ну чего нам на могилы смотреть? – кричал Живой. – Да тут этих царей как патины! И живых, и бронзовых! Сейчас увидите.

Сразу за собором стояла большая толпа. Она окружала еще один памятник: уродливого, похожего на паука Петра. Царь сидел в кресле, выпрямившись и вцепившись пальцами в подлокотники, как на приеме у зубного.

– Фи, какой некрасивый! – сказала княжна.

– Так он такой и был, – авторитетно заявил Савицкий.

– Предки рассказывали? – съязвил Живой.

На коленях у бронзового императора пристроился толстый ребенок, мамаша наводила на него фотоаппарат. Стайка детей ждала своей очереди. Колени царя были вытерты до зеркального блеска и слепили глаза не хуже шпиля собора.

Рядом с памятником переминались ряженые Петр и Екатерина:

– С царями приглашаем сфотографироваться, на память сняться, – монотонно тянул Петр, – с Екатериной, с Петром, на наш аппарат, на ваш аппарат...

Туристы на зов не спешили. Они подходили только спросить, где здесь тюрьма. Царь со знанием дела консультировал граждан.

У Петровских ворот обнаружился еще один основатель города – здоровенный, в коричневом бархатном кафтане, похожий на бурого медведя. В нишах по обе стороны от арки стояли статуи каких-то богинь. Одна из них держала в руке змею.

– Вот тебе подруга в самый раз, – указал Живому Бабст. – И со змеей, и не убежит никуда.

Тут уж Паша отыгрался – прочитал ему ответную лекцию о том, как следует обращаться с девушками, чтобы они от тебя не убегали, по крайней мере пока ты сам этого не захочешь. Разведенный Бабст слушал хмуро, но не перебивал.

Покинув крепость, вышли на мост и двинулись вдоль шеренги бронзовых фонарей. Фонари были украшены одинаковыми барельефами с аллегорическими головами. Под каждой головой были перевязаны, как концы платка, змеи с высунутыми языками. У правой змеи язык был раздвоенный, у левой – остроконечный.

– Может, этих поскрести? – спросил Живой.

– Нет, их слишком много, – покачал головой Савицкий. – Змея должна быть одна, иначе князь указал бы, с какой из них брать патину.

– У Летнего сада на решетке с обратной стороны таких змей еще больше, – заметил Бабст.

– Ну, не знаю... – сказал Паша. – Я бы их всех поскреб.

У самого берега лениво шевелились зеленые водоросли и неподвижно стояли в воде крошечные, похожие на змеек рыбки. Бронзовые перила моста украшала благороднейшая патина.

– Метро-то закрыто! – хлопнул себя по лбу Бабст. – Ремонтируют! Значит, теперь до Петроградской пилить.

– А пойдем с нами? – предложил Живой. – Мы тут недалеко живем. Вон там, почти на набережной.

– Ладно!

Однако прежде чем идти домой, княжна потребовала остановиться перед памятником миноносцу «Стерегущий» и долго смотрела на двух героических моряков, которые открывали кингстон, запуская в трюм извилистые, похожие на змей струи воды. Памятник был покрыт превосходного качества патиной.

– О, вспомнил! – Живой ткнул пальцем в сторону Конного переулка. – Тут еще одна наша училка жила, химичка Зоя Людвиговна. Но мы ее звали по первым буквам имени – Змея Особо Ядовитая. Заставляла двоечников контрольные ей на дом таскать и вообще – придиралась. А жила в коммуналке, в комнате, набитой всякой антикварной рухлядью. Может, у нее и патина там найдется?

Петр Алексеевич на шутку не отреагировал. Он был мрачен: действие менделеевки заканчивалось, а вопрос с патиной никак не решался. Пашина болтовня его уже совсем не смешила. Он нервно поглядывал вокруг. Вывеску аптеки украшало изображение обвивающей чашу змеи. На Каменностровском у дома Витте двое рабочих поднимали старинный бронзовый люк, чтобы запустить в недра земли тонкий шланг. Миновали мечеть, украшенную змеевидными арабскими письменами. Прошли мимо особняка Кшесинской и свернули на Куйбышева.

– Смотрите! – вскрикнула княжна.

Все подняли головы. С ограды особняка на них смотрели аж четыре змеи, обвивавшие огромные каменные шары.

– Уф! Я больше не могу, – сказал Савицкий, вытирая пот со лба. – Права бабуля: Петербург – это какой-то змеиный город.

Перешли улицу и вошли в подворотню.

– Весь покрытый патиной, абсолютно весь, – пропел Живой. – Что делать-то будем?

– Главное – не сдаваться, – бодро ответил Савицкий. – Сейчас придем к Жозефине, подумаем.

– Даст она вам подумать, как же, – хмыкнул Паша, распахивая дверь парадной и устремляясь к лифту.

– Жозефина – это кто, подружка твоя французская? – спросил у Веры Бабст.

– Ну, как бы тебе объяснить, Костя...

Дверь в квартиру открылась, и все вопросы исчезли.

– Хэлоу, Раша! С вами на танцполе – Верка Сердючка!

На сей раз на Жозефине Павловне было целое архитектурное сооружение, сочетавшее в себе элементы украинского национального костюма и платья а-ля дискотека восьмидесятых. На голове у чаровницы красовалась серебряная пятиконечная звезда в обрамлении стеклянных шариков, шишечек и колокольчиков, позаимствованных, вероятно, из набора елочных игрушек.

– С нами новые лица, – предупредил Живой. – Знакомьтесь. Костя Бабст, хранитель Менделеева и будущий нобелевский лауреат в области научного самопожертвования. Жозефина Пална, моя школьная подруга.

– Ну так пойдемте, вздрогнем по маленькой за знакомство, – удовлетворенно произнесла звезда танцполов, схватила за руку ошеломленного Бабста и потащила в свою комнату.

Все с удовольствием уселись за стол – вроде бы и гуляли всего ничего, а ноги гудели, как после перехода через Альпы.

– Терпеть не могу этот образ, но прилипчивый, зараза, – пожаловалась Жозефина и постучала ногтем по своей новогодней короне. – Ну-ка, плесните мне колдовства, чтоб попустило по-быстрому. Чего застыли? Я не вижу ваших рук. Танцевать будем или мне рассердиться?

– Жозичка, ты человека так сразу не пугай, – попросил Живой, послушно наливая в рюмку портвейна.

– Человек, разве я тебя пугаю? – строго спросила Жозефина.

Бабст только покрутил головой от удивления.

– Видишь, Пашута, человеку не страшно. Так что рот-то ты мне не затыкай! Все равно не заткнешь – я что хошь откушу, прожую и переварю.

– Все еще закусываешь, чем придется? Желудок позволяет? – ядовито поинтересовался Живой.

– Все еще куришь индийские благовония? Чердак не спекся? Вижу, что спекся – мозгам в голове тесно. Верочка, тезка, отодвинься от этого охламона. У тебя духи хоть немодные, но французские, а от него же только перегаром может разить. Кстати, это мне кажется или вы какие-то до омерзения трезвые?

Никто не ответил.

– Так, понятно, в пустыне объявили сухой закон.

Видя, что сегодня гости с ней пить не собираются, Жозефина опрокинула в себя рюмку, сделала несколько неуверенных танцевальных движений и исчезла в своей комнате.

Она долго не возвращалась – Живой даже предположил, что на этом представление закончится, но тут дверь в гримуборную распахнулась, и в комнату вплыла царственная дама в кринолине и пудреном парике.

– Ой, а мы такую уже сегодня видели! Она с Петром фотографировалась! – воскликнула Вера.

– Я тоже фотографировалась, – величественно произнесла Жозефина. – Князь, подайте мне стул, и я расскажу об этой трагической странице моей биографии.

Савицкий молча и даже несколько подобострастно поставил стул в центр комнаты. Жозефина уселась на него, как королева.

– Екатерина Вторая, главная, – представилась она. – Встаньте и стойте, мужичье, видите, как князь вытянулся? Этикета не знаете? Не пороли вас давно? Княжне разрешаю сидеть.

– Кель элеганс!– подпела Мурка.

– Конечно, элеганс. Ладно, садитесь. Этот костюм стоил как сорок тысяч платьев. Я его для дела пошила. Работала около памятников, в бригаде одной подружки.

– Лизки, что ли? – уточнил Живой.

– Ну а кого же? – К Жозефине постепенно возвращались ее обычные манеры. – Зима была, а мы возле Медного всадника фотографировались, за деньги. Я и Петр Первый. Иностранцев-то, гадов, на автобусах привозят, с подогревом, а мы мерзли, коньячком грелись, яблоками закусывали. Я к вечеру так нахлебалась – чувствую, не царица я больше, а прародительница Ева. И я сейчас спасу человечество от первородного греха! Ну, я яблоко у Петра выхватила – пока он не надкусил его и род людской не погубил – и наверх полезла, к змее! Скала ледяная, скользко, я в платье еще, но долезла как-то. Сую ей яблоко, а она не жрет, паскуда зеленая. И менты уже появились, свистят, мечутся внизу, дурачки...

– Стоп! Молчи! – закричал вдруг Савицкий. – Костя! Медный всадник из чего сделан?

– Адмиралтейская бронза. Медь, олово, легировано цинком. В восемнадцатом веке у нас только такая бронза и была, – с достоинством выдал справку Бабст.

– А мы во Франции называем его «Бронзовый всадник», – заметила Вера.

– Ну, точно! Как же я не догадался! – забегал по комнате Савицкий. – Ведь Лев Сергеич участвовал в реставрации этого памятника!

– И что из этого? – уставился на него Бабст.

– Патина змеиная! На змее! Которую! Топчет конь!!!

Все замерли, открыв рты. Теперь ответ казался очевидным, простым и единственно возможным.

– Вот голова! – восхитился Живой. – Так, надо Лизке звонить. Жози, милая, она еще работает?

– Еще как! – приободрилась Жозефина, как только внимание снова обратилось к ней. – Бизнес расширила. Но сейчас лето, у нее все Петры в отпуску, некому работать.

– Мы будем работать! – объявил Живой.

– Кто – мы? Кем – работать? – широко раскрыла глаза княжна.

– Мы все! Петрами! И Екатеринами! Постоим там денек, выберем момент, и вечером тихонечко поскребем змеюгу. У Лизки же с ментами договор, никто не помешает. Если мы палиться не будем.

– Только без меня, – сглотнула Жозефина. – Я эту гадость ползучую теперь как увижу – сразу вспоминаю о том, что я Ева, и мне надо мир спасать. Но для Евы костюм соответствующий нужен.

– Какой костюм, она же голая? – брякнул прямолинейный Бабст.

– Вот, а я про что? Грустно мне становится. Думаю: может, менять что-то в жизни надо? Может, пол надо менять? А потом депрессия, запой, случайные связи, болезни, утомительные процедуры, вынужденная трезвость, снова депрессия, запой...

– Паша, ты пока позвони своей подруге, – распорядился Савицкий. – Мы вам, Жозефина Павловна, очень сочувствуем. А скажите, сложно это – изображать из себя венценосных особ?

– Вам, князь, даже изображать ничего не нужно. Вон как мальчик подорвался и побежал.

– Да, наверное, кровь сказывается, – смущенно сказал Савицкий. – Хотя какой я князь...

– Самый настоящий! – заверила его Жозефина. – И Петр из вас получится исключительно сексапильный. Рост, осанка – все подходит. И усы будут очень к лицу. Я вам сама наклею, я знаю, как надо, а если бровушки еще слегка подчернить – то все, движение в городе остановится!

– Да, да, Пьер, ты должен показать, что такое древняя боярская раса! – поддержала ее Вера. – А я буду твоя вдова Екатерина. А кем будешь ты, Костя?

– Я в этом маскараде участвовать отказываюсь, – сурово ответил Бабст. – Еще увидит кто из знакомых, узнает, разболтает – стыда не оберешься!

– А ты будешь делать наши фотографические карточки! – тут же нашла ему занятие княжна. – На мой фотоаппарат, на твой фотоаппарат, на их фотоаппарат...

– Ладно, – буркнул Костя, почесав голову.

Перспектива беспрепятственно и многократно фотографировать княжну на свой фотоаппарат примирила его даже с маскарадом.

В комнату, приплясывая, вбежал Живой:

– Лизка дает добро! Завтра с утра подвезет костюмы – и сразу приступаем. Половина навара – наша! А я Пушкиным буду!

Услышав это, Жозефина Павловна расхохоталась.

– Павлик! Но ты же совсем – понимаешь, совсем – не похож на Пушкина.

– Молчи, бессмысленный урод! – грозно прикрикнул на нее Живой.

* * *

Fri, 19 Jun 2009 19:58:45 +0400 письмо от M. Т. [email protected] >

Нахожусь в СПб. Обнаружен М-аппарат. Продукт – сильнодействующий отрезвитель. Время действия – несколько часов. Владелец – Константин Бабст, канд. хим. наук, главн. хранитель музея М. (в дальнейших сообщениях – К.Б. или Кот Базилио). Личным обаянием включила К.Б. в группу поиска, держу его под эмоц. контролем. Изъятие аппарата до нахождения всех ингредиентов считаю нецелесообразным. На завтра планируется добыча ингредиента-1 и эксперимент на К.Б.

Дополнительной помощи не требуется.

Подтвердите продолжение операции по предложенному плану.

М.Т.

Fri, 19 Jun 2009 20:01:45 +0400 письмо от Usov < [email protected] >

План утверждаю. Решением И.И.Т. вам присвоено звание сержанта и выписан 15% бонус к зарплате. Поздравляю.

Усов.

Назад к карточке книги "Эликсир князя Собакина"