Текст книги "Дочь майора Никитича (СИ)"
Автор книги: Ольга Липницкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
Глава 25
Мазок взяли у непонятной напуганной казашки.
Только вот ребенка ей не отдали.
Марийка прижимала девочку к своей груди и медленно качалась, глядя в одну точку.
Попыток забрать у нее младенца никто не предпринимал.
Молча, не удостоив никого взглядом и не отвечая на дурацкие казенные вопросы, деревенская ведьмочка переменила малышке подгузник и накормила ее своим молоком. Это был самый красноречивый и неуязвимый аргумент в ее пользу.
– Ну… – спустя пару часов в дверь просунулось бледное, крайне смущенное лицо полицейского. – Экспресс-тест показал… – его взгляд, как перепуганный муравей, забегал по женщинам, застывшим в комнате. – …родство… – капитан с сединой на висках прошептал это, словно боялся, что слово обожжет ему губы.
– С ней, – холодно, точно отсекая ножом, выдала Марийка, не отрывая взгляда от стены. – Родила мою дочку она! – знахарка подняла наконец взгляд, и в ее глазах вспыхнул дикий, первобытный огонь. – Но это моя дочь! Слышите?! Моя!
А казашка словно скукожилась, став как будто меньше, вжалась в стул, стараясь стать невидимой…
И тут в отделение быстрым, пружинящим шагом вошел прокурор. Тот самый прокурор, который уже был знаком с Марийкой и даже с маленькой Женечкой…
– Мне нужны комментарии! – произнес он безапелляционно и крайне разгневанно.
И Чибис, стоявший позади Марийки, сделал шаг вперед.
– Давайте выйдем, – он с волнением посмотрел на женщин, потом перевел взгляд на Никитича.
Прокурор согласился.
.
– В смысле «торговля детьми»?! У нас под носом?
Разъяренный прокурор растерял весь налет интеллигентности и был похож в этот момент на оскалившегося волка, почуявшего кровь.
– У НАС под носом! – вроде как поправлял его Никитич. – В нашей деревне стерва ходит по молодым бедным девкам, родить на продажу уговаривает!
– Как? Доказательства?! Хоть одно! – глаза прокурора маниакально блестели. – Хоть косвенное!
– Вон доказательство, около моей жены сидит! – кивнул в сторону того кабинета, где осталась Марийка, Никитич.
Прокурор замер, выпрямился.
– Значит, ребенок все же не ваш… – произнес он, словно выносил приговор.
– А что бы вы сделали, если бы нашли среди ночи корзину с орущим младенцем у себя во дворе? – вскинул руки Никитич.
Прокурор молчал.
– Жена как помешалась! Она же сына только родила, гормоны. Мать она до кончиков ногтей и…
Никитич обессиленно махнул рукой, провел по лицу ладонью, отвернулся.
Да. Был закон. Все понимали.
Но то, что по закону у той крохи судьба была бы крайне незавидная, тоже все понимали.
– Свидетельство о рождении поддельное? – отведя взгляд, уточнил прокурор.
– Настоящее, – буркнул Никитич, медленно опускаясь на стул, – справка из роддома была, – он покрутил кистью руки, – поддельная… По знакомству мне бланк дали.
В кабинете опять повисла тяжелая тишина…
– Пусть эта девка официальную отказную напишет! – резко развернувшись на пятках, выпалил прокурор. – Как-нибудь уладим. А сейчас в деревню! Быстро!
.
– Какое вы имеете право? – верещала Нина Аркадьевна.
А Серега, внук деда Вити, флегматично сидел у дверей, опершись на охотничье ружье.
– Я!.. – задыхалась учительница. – Я ни дня тут больше не останусь! Останетесь тут в своей загнивающей деревне, – скривилась Нина Аркадьевна.
– Да скатертью дорога, – хмыкнул Колька. – Все равно ты нашим тут не нравишься. Всех девок достала, уже дергаются, как тебя видят.
– Да вы!.. Да как вы смеете! Я на вас в суд подам! – переходя на ультразвук, завизжала Нина Аркадьевна.
– Подавайте! – раздался уверенный голос прокурора. – Я вам помогу!
Он уверенно шагнул в дверь, прищурился.
– Помните меня?
За спиной у прокурора показались Никитич и Евген.
Нина Аркадьевна, вдруг растеряв весь свой пыл, рухнула на потертый стул как подкошенная.
.
– Ребенок где? – Никитич наматывал круги по тесной комнатенке.
Прокурор стоял напротив, испепеляя взглядом молодую женщину, а Евген старался держаться к ней чуть ближе, чем Никитич. Ну так. На всякий случай.
– Где мой сын? – громыхал майор.
– Мне откуда знать? Вы ж родитель, – ошарашенно вскидывала брови эта недоучительница. – Или вы плохо исполняете родительские права?
– Да ты!.. Да я!..
– Стоп! – поймал майора Евген. – Так мы ничего не добьемся.
– Значит, слушай сюда, каракатица! – рявкнул Никитич, выглядывая из-за плеча Евгена. – У меня есть свидетельница и доказательства, и я тебя на пожизненное посажу!
– Так, так… Успокойтесь! – вмешался прокурор.
Отстранил Евгена. Сел напротив учительницы, тяжело вздохнул, снял очки, протер стекла.
– Статья уголовного кодекса Российской Федерации сто двадцать семь, пункт один. Торговля людьми. Лишение свободы до пятнадцати лет. Статья двести десять – организация преступного сообщества. Лишение свободы на срок до двадцати лет. Статья сто пятьдесят девять, мошенничество, статья триста двадцать семь…
– У вас нет доказательств! – словно загнанное в угол животное, ощерилась Нина Аркадьевна.
– Нет, – согласно кивнул прокурор и улыбнулся. – Но пока будет идти следствие, вы будете сидеть, – произнес он тихо. – А следствие будет идти очень долго. И вы будете сидеть очень долго, – он сделал многозначительную паузу. – Одна, – внимательно посмотрел в глаза учительнице. – Это же не вы организовали? Почему вы должны за организацию срок мотать-то? – он выпятил губу, словно его самого обидело это предположение.
А учительница обреченно шмыгнула носом, сгорбилась и мелко-мелко задрожала.
Глава 26
– Там наш сын!
То, что должно было звучать криком, громом, истерикой, еле выдавливалось недоуменным хрипом из горла Никитича.
– Надо собрать доказательства! – весь вид прокурора выражал панику.
Только было непонятно, что его больше беспокоит: отсутствие грудного ребенка или орудующая банда детоторговцев в его районе.
– ТАМ! НАШ! СЫН! – стоял на своем Никитич.
И каждое слово звучало как выстрел.
Выстрел, убивающий наповал.
Нина Аркадьевна, бледная как полотно, рассказывала все, что знала. Подробно и обстоятельно, как на последнем допросе.
Проблема заключалась в том, что ее знания были обрывком огромного полотна, лоскутом, по которому весь узор едва угадывался.
Она знала примерную структуру, схему переоформления документов. В ее телефоне было три контакта – один куратор и двое подчиненных. Ни имен, ни лиц, только призрачные цифры на виртуальных картах и клички.
– Мы же можем накрыть всю сеть! – чуть не выдергивая собственные волосы, кричал прокурор.
– Вы понимаете, что они могут сделать с ребенком? А если его не на усыновление? А если его на органы?
Три пары мужских глаз впились в деревенскую учительницу.
Та сидела, меланхолично созерцая половик под своими ногами. Молчала.
Версию Никитича не подтверждала. Но и не опровергала. И никогда еще молчание не было столь оглушительным.
– Андрей Никитич, – потер лицо руками прокурор. – Товарищ майор. Дайте нам хотя бы пару часов. Хотя бы пару часов, – умоляя, смотрел на Никитича щуплый мужичок в толстых очках.
Соколовский задыхался от негодования и недоумения. В груди его все рвалось на части, грозясь разнести все вокруг, кулаки были стиснуты так, что, кажется, уже ногтями он собственные ладони процарапал, зубы скрипели, горло першило…
Но он был умным мужчиной…
Он посмотрел на прокурора, сосчитал до трех… До десяти не смог.
И тихо задал вопрос, который перевешивал все рациональные доводы:
– А если бы это был ваш сын?
Других вопросов не потребовалось.
Щупленький мужичок взъерошил свои темные, уже тронутые сединой волосы, отвернулся, склонил голову, будто под грузом невыносимой ответственности:
– Поднимайте СОБР, – проговорил он куда-то в пол, но молча ждущий решения Евген тут же схватил телефон и принялся что-то кричать в трубку.
Самого младшего Соколовского требовалось немедленно вернуть домой.
.
Марийке, признанной все же потерпевшей, предложили психолога, поддержку, какой-то реабилитационный центр.
Но женщина решила, что для нее лучше реабилитацией будет – обнять сыновей. Тех, что ждали дома.
Она сидела в большом доме Чибиса. На кухне, как обычно.
Трое малышей привычно разместились у нее на коленях и прижались к ее большому, теплому телу. Маленькая черноглазая крошка дремала на ее предплечье.
Даша попробовала было девочку забрать:
– Давай в коляску уложу.
Но Марийка пресекла эти попытки молчаливым движением руки.
Она, вообще, была до странности тиха.
Весь вид ее – лицо, поза, движения – выражал невозможную скорбь. Кажется, даже волосы лежали не такими буйными волнами, как обычно, а уныло опали вокруг лица.
Дрожащими губами Марийка по очереди утыкалась то в одну, то в другую макушку.
– Четверо, – еле выдавила из себя она. – Их у меня четверо, а так нужен пятый…
Всхлипнула, дернулась и…
Наконец-то заревела.
Искренне, открыто, свободно, по-бабьи.
Ленка упала на колени, сжала ее вместе с мальчишками.
Нахмурившаяся Даша закрыла рот ладонью, шагнула вперед, сжала плечо подруги.
Та мотнула головой и уткнулась лбом в Дашин живот.
Только так. Только вместе. Только большим живым комком можно было пережить леденящие кровь боль и страх.
.
– Штаб! Штаб, это «Беркут-один». «Беркут-один». Прием? Прием?
В динамике раздался легкий треск, а потом суровый голос:
– Штаб, «Беркут-один», на связи, прием!
– Вижу цель, – голос пилота вертолета, ровный, но сдавленный адреналином, пробивался сквозь гул лопастей. – Белый «Фольксваген-Транспортер», регистрационный номер Х семь восемь два... Движется в потоке по Аминьевскому шоссе, в сторону области. Полоса вторая, скорость около восьмидесяти. Как поняли, прием?
– «Беркут-один», штаб вас понял. Координаты подтверждаются. Передаю данные всем наземным единицам. Работаем по плану «Кречет».
Над Москвой барражировали вертолеты. Все экипажи ДПС и СОБРа были подняты по тревоге полчаса назад. Наземные патрули, не привлекая внимания, начинали мягко перекрывать съезды с крупных транспортных узлов, отсекая пути отхода. Город накрывала невидимая, но плотная сеть.
– «Пост семнадцать», «Пост семнадцать», штаб на связи, прием? – голос диспетчера был лишен эмоций, как инструкция к автомату.
– «Пост семнадцать» на связи, слушаю, – почти сразу ответили из машины, припаркованной на одном из следующих съездов.
– Всем группам прикрытия. Начинайте операцию «Пробка». Немедленно отсекаем поток по Аминьевскому шоссе в районе ЖК «Аминьево». Вводите тихо, повторяю, вводите тихо. Изолируем машину в «стакане».
С двух сторон шоссе, в трехстах метрах впереди и позади «фольксвагена», на полосу медленно выехали оранжевые дорожные машины, резко сузив проезжую часть до одной полосы. С одного боку пристроился пустой автобус, а слева – бетономешалка. Цель была помещена в «стакан» – ловушку, из которой не было быстрого выхода.
Операция началась.
Глава 27
Коренастый мужик с бычьей шеей нервно барабанил по уже потной баранке руля. Его взгляд, дикий и растерянный, метался от неподвижного грузовика-уборщика спереди до такого же стального заслона из автобуса сзади. Они попали в идеально расставленную ловушку.
– Костян, чего не едем? – кто-то возмущенно спросил его из салона. – Газуй давай, а то сам сюда сядешь!
И тут же раздался детский писк, уже хриплый плач…
– Ща поедем! – скривился Костян и со всей дури надавил на клаксон. – Дай дорогу! Че стал?! – орал он в сторону заблокировавшего его грузовика.
Тот не двигался.
– Да он совсем офигел!
Водила остановил машину, рванул ручку двери, выскочил на асфальт, инстинктивно выпятив грудь, сделал два резких шага к кабине уборщика, сжимая кулаки… И в этот момент его мир перевернулся. Буквально.
– Работает СОБР, всем лежать!
Из-под грузовика, из-за автобуса, словно из-под земли, выросли черные, бесшумные фигуры в масках. Тени. Призраки. Их движения были смертоносным танцем: резкие, точные, без единого лишнего жеста. Бойцы повязали водилу и уже выволакивали из микроавтобуса всех брыкающихся пассажиров.
Взрослых пассажиров.
Дело в том, что…
– Объект взят, подозреваемые зафиксированы, – докладывал в рацию командир бригады. – В микроавтобусе два младенца. Прием. – чувствовалось, что мужчина нервничает. – Младенца два!
А на газон, рядом с дорогой, плавно опускался вертолет. Не ведомственный. Частный. Тот самый, который был поднят первым. Тот самый, в котором сейчас находилась мать одного из младенцев.
– Быстро, быстро! Меняемся!
Руководитель спецоперации командовал четко, но нервно. Если на машине стоят маяки, то никто из отслеживающих ее перемещение не должен был ничего заподозрить.
– Отвечай, куда ехали?! – в висок Костяна упиралось что-то твердое, цилиндрическое, и он очень не хотел знать что.
– Четко! Максимально подробно! – орали СОБРовцы, не давая задержанным задуматься о сути происходящего.
– Большая Набережная, тридцать семь, – захрипел Костян. – Там пересадка. Связной – он, – кивнул в сторону второго мужика.
Точнее, попытался кивнуть.
Сразу после этого грузные мужские тела как перышки взлетели в воздух.
Костян осел все в том же странном автобусе, а второй вернулся в “фольксваген”.
Грузовик, блокирующий преступников, отъехал, и машина как ни в чем ни бывало продолжила движение по Аминьевскому шоссе, почти беспрепятственно встроившись в поток.
.
Лопасти вертолета все еще вертелись, поднимая вихрь из осенней листвы и пыли, когда его дверца распахнулась. Изнутри выпорхнула темноволосая женщина. Ветер тут же принялся трепать ее непокорные локоны, но она не обращала внимания. Вся ее сущность, каждый нерв были сосредоточены на крохотном свертке, который она видела у мужчин. А к своей груди она прижимала почти такого же младенца.
Следом с царственным спокойствием спустилась Дарья Сергеевна, одной рукой придерживая собственную дочь, а другой уверенно ведя за собой троих пацанят Соколовских. Их глаза горели азартом: вертолет, полиция, сирены – это был самый захватывающий день в их жизни.
Марийка не могла… не могла даже на миг расстаться ни с одним из своих детей. Они были частью ее, ее щитом и ее уязвимостью одновременно. Сегодня майор Никитич был с ней согласен. Во всем согласен. Он подал руку жене, указывая ей на спасенные из “фольксвагена” люльки.
– Покажите! – Марийкин голос, сиплый от слез и напряжения, прорезал гул магистрали.
Она рванула вперед, к группе людей в черном, не видя ни оружия, ни задержанных – только пластиковую люльку, которую один из бойцов бережно и с опаской держал на весу.
– Покажите! ДАЙТЕ! ЖЕ-Е-ЕНЯ! – этот крик был вырван из самой глубины души, первобытный и очищающий, он перекрыл все звуки большого города.
И Марийка рухнула на колени прямо на жесткий, холодный асфальт, не чувствуя боли. Ее пальцы, дрожащие и невероятно нежные, потянулись к люльке.
Мужики в черных масках, только что быстрые и безжалостные, застыли в неловком молчании. Они смотрели на эту женщину, которая, рыдая, смеясь и улыбаясь сквозь потоки слез, прижимала к себе сына. Она сумела сделать это, не выпуская из другой руки дочь, создав живой, трепещущий мостик между двумя своими детьми. Ее губы, теплые и соленые от слез, покрывали мальчика поцелуями – его вздернутый носик, влажный от плача лобик, сжатый тугой кулачок, каждую крошечную родинку на его щеке. Это был священный ритуал, возвращение, воссоединение, истинное, чистое счастье.
– А с этим что делать? – начальник группы СОБРа, сдвинув на затылок шлем, озадаченно указал на вторую люльку, из которой также доносилось негромкое, настойчивое кряхтение.
Бойцы переглянулись. Ситуация выходила за рамки стандартного протокола.
Марийка нахмурилась, как ребенок, у которого пытаются отобрать игрушку. Обиженно надула губы и, не выпуская из рук первых двух детей, совершила отточенное, почти цирковое движение, подхватив под мышки третьего младенца и прижав его к себе. Теперь у нее на руках был живой, шевелящийся трилистник – трое крох.
– В смы-ы-сле?! – не выдержал молодой боец, выпучив глаза из-под маски.
– Мужики, в отделении разберемся! – властно и спокойно парировал Никитич, шагнув вперед и оградив спиной свою маленькую, шумную, безумно счастливую вселенную от излишних формальностей.
Его взгляд, встретившись с взглядом командира, говорил яснее любых слов: «Позже. Сейчас дайте ей это».
И они поехали в участок. Совершенно сияющая Марийка, утопающая в море детей. Трое младенцев у нее на руках, трое старших пацанов, которые уже вовсю расспрашивали СОБРовцев про «эту штуку с прицелом», и доченька Расковых, недоуменно посматривающая на этот шумный табор.
Это было не шествие задержанных или потерпевших. Это был триумф. Триумф материнства, упрямства и любви, которая оказалась сильнее любой преступной схемы.
.
А белый “фольксваген” медленно и спокойно парковался у дома номер тридцать семь по улице Большая Набережная. Спальный район недалеко от реки жил своей обычной размеренной жизнью – шумели дети, ворчали старики, лаяли собаки, идущие на прогулку в парк.
– Чего так долго?! Заказчик уже нервничает! – проворчала дородная женщина в дорогом плаще и с силой рванула вбок дверь микроавтобуса.
Рванула и замерла, уставившись на прицел автомата.
– Медленно, аккуратно берете люльку, – скомандовал ей сидящий внутри майор спецназа. – Какую подать?
– Черную, – прохрипела женщина.
Ей протянули дешевенькое черное автокресло с закрепленной внутри куклой.
– А теперь нам нужен факт передачи ребенка и получения денег, – почти ласково произнес мужчина, не опуская автомата.
Дородная женщина мелко задрожала, но покорно взяла автолюльку и шагнула в сторону. Из микроавтобуса следом за ней выскочил щупленький мужичок в гражданской одежде. И только цепкий взгляд, ну и излишне свободная куртка могли навести на подозрения.
Могли, но не навели.
.
– Так, – откашлялся следователь, созерцая невероятную картину в своем кабинете. – Стоп! Положи на место! Это нельзя трогать! Это хрупко! Опасно! Стоп!
– Мальчики! – рявкнул Никитич.
И его выводок тут же выстроился по алфавиту.
По росту было бессмысленно. Одинаковые.
Следователь с благоговением посмотрел на майора, еще раз прочистил горло.
– С этим младенцем у кого тест брать будем? – спросил аккуратно.
– У кого угодно, – спокойно отозвалась Марийка. – Этот ребенок наш.
На лице Никитича не дрогнул ни один мускул. Он лишь с нежностью и тревогой посматривал на мальчонку в Марийкиных руках.
Прямо сейчас его осматривал специально вызванный для этого педиатр.
– С детьми все в порядке, – кивнула женщина-врач. – Рефлексы в норме, температура, пульс… Животики им пучит слегка, – вздохнула она. – Чем зря после маминого молочка накормили.
– Исправим! – гордо вскинула подбородок Марийка, прижимая к себе сына.
И дочь.
И еще одну крохотную, как выяснилось, девочку.
Светленькая, меленькая, сероглазая мышка была заметно меньше богатыря Соколовских.
И ни у кого из задержанных не было ни малейших сведений о том, чья она.
– Ну, детям все равно надо бы после такого сдать кровь и мочу, – улыбнулась врач. – Но в целом, – ее голос задрожал, в уголках глаз выступили слезы, – вам сказочно повезло!
Марийка всхлипнула, улыбнулась и… уткнулась носом в макушки младенцев, довольно сопящих у нее на руках. Всех трех.
.
– Отдел по борьбе с организованной преступностью, всем оставаться на своих местах!
Никому не нужная люлька отлетела в сторону, толстая женщина в дорогом плаще и не пыталась убежать. Тонко взвизгнула густо накрашенная дама, пытавшаяся ребенка купить. Что-то попытался сказать, но не успел, крепкий мужчина.
Все улеглись лицом в пол.
– Вы имеете право… – начал зачитывать майор, цепким взглядом контролируя работу бойцов.
.
Захваченных преступников доставили в отделение. Следователям и прокурорам предстояла большая работа. Сеть детоторговцев схватили не всю, но, кажется, обезглавили.
Та самая толстая дама равнодушно смотрела на фотографии детей…
– Ну в детдом бы их сдали. Что им там лучше было бы? – устало, но с вызовом в голосе отвечала следователям она. – Вы там были? В детдоме? – скривилась она. – А я была!
Как выяснилось, когда-то эта дама работала заведующей в одном из региональных интернатов. До того, как их расформировали. И она, как никто, знала, сколько готовы страждущие заплатить за здорового, а в идеале маленького ребенка.
Сначала она скупала ненужных детей у бедных, никем не защищенных девчонок.
А потом… Потом пошла дальше. Потом она стала платить за то, чтобы ребенка родили под заказ…
– Какая разница, кто ее мать, – усмехалась она, глядя на сероглазую девчушку, которую достали из “фольксвагена” с сыном Соколовских. – Своей матери она не нужна. Никому, кроме покупателей, не нужна, – произнесла высокомерно и очень довольно.
Следователи переглянулись.
– В дом малютки оформлять придется, – вздохнул один из них, когда задержанную увели.
Марийка поежилась, испуганно оглянулась, и… прижала ребенка к себе покрепче.
– Марий, – аккуратно окликнул ее Никитич.
Та лишь плотно сжала губы.
– Ну она же даже на вас не похожа! – тихо пробормотал стоявший тут же Евген.
И получил такой яростный взгляд в ответ, что аж крякнул и предпочел выйти из кабинета.
Никитич зажмурился, потряс головой.
– Ща, мужики… Подождите… Был тут у нас один знакомый прокурор…
А стоявший в коридоре Евген тихо пробормотал, обращаясь к жене:
– Сказали же, размножаются почкованием.
.
