Текст книги "Переворот"

Автор книги: Ольга Елисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Барышни, прилипшие к окнам, взвизгивали от восторга. Быстро скапливавшаяся на тротуаре толпа вторила: «Виват!» – «Многие лета!!!»

«Неужели с государем беда? – поразился швейцарец. – Кто же оплатит счета за агатовый гарнитур госпожи Воронцовой? Этот шельмец не смеет умирать! Он должен мне три тысячи рублей!» – Позье поймал себя на том, что думает об императоре весьма непочтительно. – «Довольно и того, что его покойная тётка опустошила мой кошель на десять тысяч золотых!» Служба придворного «бриллиантщика» весьма выгодна и порой даёт немалый доход. Но бывают времена, когда несчастный ювелир при расточительных, не склонных считать деньги государях терпит страшные убытки. «Если Петра свергнут, я разорён, – сказал себе швейцарец. – Мне не выпутаться из долгов. Будет ли Екатерина щедра при теперешнем состоянии казны? Бог весть».

Между тем красочное действо на улице захватило карету. Толпа сжала её с обеих сторон, и кучеру едва удалось свернуть с Невского на Мойку. Здесь было потише. Но всего через пару минут мимо окон что есть духу пробежали двое знакомых Позье англичан – Джон Вудпекер, булочник с проспекта, и Самуэль Буш, садовник княгини Юсуповой. Они орали благим матом, а за ними с палашами гнались человек пять семёновцев. Ювелир обладал твёрдым характером и всеми фибрами души ненавидел беспорядок. Он распахнул дверь и что есть силы закричал:

– Ах вы, шельмы! Да кто же вам позволил гоняться за честными горожанами? Я знаю вашего командира! Едва ли он одобрит такое поведение!

Как швейцарец и предполагал, грозный окрик подействовал на солдат, которые были ещё не слишком пьяны и не вполне забыли присягу.

– Да как же нам за ними не гнаться? – заявил один, с виду заводила. – Коли они ругают нас по-своему, по-собачьи?

– Это не есть правда, – с расстояния в несколько шагов отозвался садовник Буш. – Мы есть спрашивать, что случился с государь? А они есть бегать за нас и орать: «Нету, суки, государь! Есть государыня!»

– Всё ясно, господа, – примирительным тоном сказал Позье, который, к счастью, изрядно владел русским. – Вы не поняли друг друга. Эти достойные джентльмены выражают счастье по поводу восшествия на престол Её Величества Екатерины Алексеевны. Однако недостаток знания языка не позволяет им сделать это в должной манере. Извините их от чистого сердца.

– То-то же, – бросил семёновец, втряхнув палаш в ножны. – А вы, барин, сами кто будете? Нынче иноземцам не след по улицам ездить. Нынче с вашим братом разговор короткий. Уж больно государь наш бывший взбаламутил народ против немчуры.

На мгновение Позье сделалось не по себе под взглядом водянисто-голубых, младенчески пустых глаз солдата. Он знал, что стоит только показать слабину – и всё. И он, и англичане погибли. Семёновцы мигом перейдут от недоверчивого дружелюбия к самой остервенелой ненависти.

– Я, господа, придворный бриллиантщик, Ефрем Иванович Позьев, швейцарец, – отрекомендовался он твёрдым голосом. Спешу по повелению Её Величества во дворец. Однако вижу, что на улицах ныне неспокойно. Не согласитесь ли вы, друзья мои, за хорошее вознаграждение сопроводить меня в старый Зимний что за Зелёным мостом? Если доберёмся целы, каждый из вас получит от меня по рублю. А я замолвлю за вас словечко перед государыней. Как ей не жаловать таких бравых молодцов?

Идея заработать, а заодно и выслужиться пришлась солдатам по вкусу. Конечно, они в одну минуту могли бы опрокинуть карету и взять себе всё, что у этого Ефремки есть в карманах. Но тогда не стоило рассчитывать на милость, ведь императорский ювелир – по всему видать, птица важная.

– А зачем бы это Её Величеству сегодня понадобился бриллиантщик? – раздумчиво спросил заводила. – Чай, не на бал, на царство собралась.

– Как зачем? – в притворном ужасе от такого непонимания всплеснул руками Позье. – А корона, братцы? Вы что же думаете, она без короны может вступить на престол? Я, болезные мои, короны делаю. Без меня никакое царство начаться не может. Я в ювелирном деле вроде как архиерей. Начнут молебен служить, хватятся: где корона? А короны-то и нету. Нечего Её Величеству на голову возлагать. Спросят: где ты есть, бриллиантщик, собачий сын? А я с вами на улице лясы точу.

– Вона как! – проникся семёновец. – Что ж, дело нужное. Вертай оглобли! – крикнул он извозчику, а сам взял переднюю лошадь под уздцы. – Не дрожи, пробьёмся как-нибудь.

Мявшиеся в отдалении англичане взмолились взять их с собой.

– Господин Позье, вы же видите, нам до дому не дойти. Эта гвардейская сволочь убьёт нас не здесь, так за поворотом! – кричали они на ломаном немецком. – Сейчас единственное безопасное место для иностранца – дворец. Возьмите нас с собой.

Швейцарец распахнул дверцу кареты.

– Эти господа со мной, – отрезал он.

Семёновцы, уже взявшие его экипаж под охрану, не стали возражать. По рублю на брата – щедрая плата. И гордые своей миссией они тронулись в путь.

Всю дорогу Иеремия волновался только о мадам Позье, но надеялся, что всё сложится благополучно. Магдалена слыла дамой разумной, и ювелир ни минуты не сомневался, что при первых же известиях о беспорядках жена спрятала деньги и драгоценности в тайнички под полом, а сама удалилась к соседке, хозяйке белошвейной мастерской. У той был любовник-преображенец, и он явно не оставил свою зазнобу без охраны.

Добраться до дворца оказалось делом не из лёгких. Толпа запрудила и мост, и садик перед крыльцом, и площадь под балконом. Позье пожалел флоксы, любимые цветы покойной Елисавет. Им в этом году не цвести. Ювелиру запомнились жёлтые и фиолетовые головки ирисов, втоптанные в землю десятками сапог.

В какой-то момент плотная людская стена просто отказалась пропускать карету, и Иеремии пришлось выйти. Семёновцы взяли его с обеих сторон под конвой и начали локтями прокладывать дорогу к крыльцу. Злополучные англичане отцепились где-то по пути, но Позье заметил это, только когда толпа хором выдохнула: «Ах!» – и подалась назад. Сотни голов разом задрались кверху, и ювелир, последовав общему примеру, увидел на чёрном чугунном балконе второго этажа императрицу с наследником на руках.

Екатерина была бледна как мел. Её щёки горели алым неестественным румянцем. Царевич Павел вцепился в мать с такой силой, будто боялся, что она сейчас бросит его вниз, прямо на щетинящиеся стальной стерней штыки. С близкого расстояния было видно, что у мальчика мелко-мелко трясётся подбородок. Ребёнок готовился закатить истерику.

– Вот ваш государь... – громко провозгласила императрица, ставя сына на перила.

Преображенцы, в пять шеренг выстроенные перед дворцом, недовольно загудели. До ювелира долетели возгласы: «Не любо!» – «Не нать сопляка!» – «Тобе самое хотим!»

– ...государь цесаревич Павел Петрович, мой наследник, – твёрдо закончила Екатерина фразу.

Вот теперь гул был одобрительным. Появившийся возле императрицы Никита Панин дрогнувшим от волнения голосом начал читать манифест. А семёновцы ловко протолкнули бриллиантщика к крыльцу, направо и налево объясняя своим товарищам-гвардейцам, что ведут незаменимого человека, без которого «тута ничё не будет».

Оделив своих грозных ангелов-хранителей серебряными рублёвиками елизаветинской чеканки, Позье расстался с солдатами у входа во дворец. В парадных сенях толпились придворные. Мраморная лестница наверх была запружена народом, все торопились «припасть к освящённой руке Её Императорского Величества» и засвидетельствовать новой хозяйке преданность.

Среди встревоженной стайки дам, переминавшихся с ноги на ногу, ювелир заметил несколько особ, которые ещё вчера открыто говорили императрице колкости и бравировали благосклонным отношением к ним государя. Подойдя поближе, Позье не без ехидства осведомился, не ёкают ли у них теперь сердечки? Он удостоился нескольких враждебных взглядов и дружного шиканья. Фрейлины напоминали клубок потревоженных крестьянской лопатой гадюк, которые шипели, но не знали, в какую сторону кинуться.

Протолкавшись на лестнице не менее часа, ювелир достиг верхней площадки и тут был замечен князем Львом Нарышкиным, обер-шталмейстером двора и добрым другом Екатерины.

– Позье! – крикнул тот. – Как кстати! Государыня посылала за вами. Да пропустите же его!

Не без труда бриллиантщику удалось протиснуться наверх и в сопровождении Нарышкина двинуться в аудиенц-залу. Со всех сторон раздавались возмущённые голоса: какого-то швейцарского ремесленника пускали к императрице раньше родовитых придворных! Однако шталмейстер служил надёжной защитой, и вскоре высокие белые двери распахнулись перед озадаченным Позье. Он всё ещё прижимал к груди палисандровый ларец и ума не мог приложить, зачем понадобился государыне.

Императрица сидела за столом у распахнутого окна, под которым маршировали полки. Куда они направлялись, швейцарец мог только догадываться. Город был в руках у заговорщиков, но оставался ещё Петергоф с засевшими там голштинцами и свергнутым императором. Пока Пётр на свободе, ему очень трудно объяснить, что он «бывший государь»...

Тем не менее на полном белом лице Екатерины не отражалось и тени волнения. Она с аппетитом ела жареного цыплёнка, запивая его вином, и то и дело поднимала бокал над подоконником.

– Ваше здоровье, ребята! Перекушу и ногу в стремя!

– Будь здорова, матушка! Ешь, не тушуйся! – выкрикивали из строя.

От топота солдатских сапог пыль поднималась вровень с окном, и налетавший с реки ветер раздувал её под сводами зала.

Заметив Позье, Её Величество промокнула губы салфеткой и сделала было ему знак приблизиться, но в этот момент двери в аудиенц-зал снова раскрылись, и порог переступил канцлер Михаил Илларионович Воронцов. Его лицо было осунувшимся и пепельно-серым, дорогой малиновый бархат кафтана пропылён, парик сбился на бок.

– Ах, вот и вы! – с деланным оживлением воскликнула императрица. – Я ждала вас среди первых, кого мой муж пошлёт парламентёром. Однако вы промедлили.

– Что делать, мадам, – Воронцов поклонился, – если все остальные посыльные не вернулись. Полагаю, не по своей вине. Я готов разделить их участь...

– Зачем так трагически? – Екатерина издала сухой смешок. – Никто из приближённых моего супруга не арестован. Они сами не пожелали отправиться в обратный путь. Сдаётся мне, – императрица понизила голос до театрального шёпота, – генералы Петра не так преданы ему, как он воображает.

– Что ж, – с достоинством ответил Михаил Илларионович. – Придворные всегда переметаются на сторону сильного. Мне же не престало ровнять себя с изменниками. Я прибыл к вам от имени законного государя, и, пока есть время, говорю: одумайтесь. Что вы затеваете? Бунт? Гражданскую войну? Пролитие крови соотечественников?

Екатерина нервно ёрзнула на стуле.

– Помилуйте, граф, какая война? С кем нам воевать, когда, кроме вас и членов вашего семейства, у Петра нет преданных слуг. Впрочем, и для вашей преданности есть далеко небескорыстные причины.

Канцлер склонил голову.

– Пусть так. Но имеется ещё армия, для которой гвардейский мятеж в столице ничего не значит. Есть флот в Кронштадте, где все пока признают вашего супруга законным государем...

Императрица выпрямилась и щёлкнула пальцами.

– Спасибо, что напомнили, граф, – её тон колол тысячами ледяных иголок. – А мы-то совсем забыли про Кронштадт, садовые головы!

Из соседней комнаты вбежал молодой конногвардеец.

– Ваше Величество, капитан Орлов отлучился. Надобно позвать?

– Нет, Григорий Александрович, – Екатерина благосклонно кивнула. – Это дело как раз из тех, которые я бы хотела доверить именно вам. Возьмите мои манифесты, пару верных людей и отправляйтесь... – Она понизила голос и ещё минуты две отдавала конногвардейцу приказания шёпотом.

Юноша только почтительно кивал, потом поклонился, щёлкнул каблуками и вышел.

Императрица вновь обернулась к Воронцову.

– Возможно, мы кое-что упустили, дорогой Михаил Илларионович. Но уверяю вас, Кронштадт никогда не будет базой для моего супруга, ибо у него нет верных людей, а у меня есть. Так вы отказываетесь присягнуть мне?

– Пока Его Величество жив, это невозможно, – канцлер ещё раз глубоко поклонился.

– В таком случае, – с заметным неудовольствием отозвалась императрица, – вы не будете на меня в обиде, если я прикажу вас арестовать.

По зову государыни в дверях появилась охрана. Екатерина кивнула в сторону вельможи. Михаил Илларионович хотел ещё что-то сказать, но вставшие по бокам от него преображенцы потеснили канцлера к двери.

Императрица нахмурила брови и несколько минут молчала. Потом отодвинула от себя тарелку с холодным цыплёнком и подняла на Позье отсутствующий взгляд. Кажется, она не сразу вспомнила, зачем он здесь, а когда осознала, заметно оживилась и даже улыбнулась ему.

– Я хочу говорить с вами о короне, дорогой Ефрем Иванович.

Швейцарец едва не рассмеялся. Его ложь во спасение, которой он потчевал доверчивых семёновцев, оказалась чистой правдой. Его действительно ждали во дворце и действительно из-за короны.

– Говорите, Ваше Величество, я весь во внимании.

– Так вот, друг мой, – Екатерина похлопала его по руке. – Вы должны создать для моей коронации не просто императорский венец. Шедевр. Настоящий. На века. Потомки будут гордиться и им, и теми деяниями, которые с ним связаны. Одеяниях я позабочусь сама, – она усмехнулась. – А вот корона – дело вашего несравненного искусства. Вас немедля отведут в кладовую. Отберите любые драгоценные камни. Я позволяю ломать какие угодно старые украшения, использовать сколько надо бриллиантов, рубинов, сапфиров...

– А жемчуг? – деловито осведомился Позье. Он быстро схватил суть дела. Ему предлагали то, о чём любой ювелир мог только мечтать. Стоило ли торговаться?

– Жемчуг? Зачем вам жемчуг? – переспросила императрица. – Я никогда не видела, чтоб его сочетали с алмазами.

– А как сочетается лёд сосулек с шапками снега, вы видели? – довольно жёстко прервал её швейцарец. – Вы хотите венец владычицы Севера? Вы его получите.

– Что ж, будет и жемчуг. Вам виднее. – Екатерина кивнула. – Только отправляйтесь сейчас же. Алексей Орлов выделит охрану. И не прекращайте работу ни днём ни ночью, пока корона не будет готова.

Глава 5
КРОНШТАДТ

О Кронштадте разом вспомнили все: и рассудительный Алексей Орлов, и проницательный Никита Иванович Панин, и предусмотрительная Екатерина Романовна Дашкова, которая тоже пару раз изволила подходить к государыне с докладом по сему важному поводу. Оказалось, что затёртый в дверях адмирал Талызин уже часа два донимает вожаков заговора представлениями на высочайшее имя.

Когда Потёмкин спустился из аудиенц-залы с собственноручным приказом Екатерины мчаться что есть мочи в Кронштадт, Талызин уже буквально висел на мраморных перилах, изнывая от предчувствия беды.

– Имею распоряжение Её Величества забрать вас, господин адмирал, и поспешать на базу флота в Кронштадт – отрапортовал Гриц.

– Голубчик вы мой! – Талызин едва не кинулся ему на шею. – А я имею превосходную яхту. Хотя всё равно мы опоздали! – Он махнул рукой. – Император или уже там, или кого-то послал вперёд себя.

– Рискнём, – отрезал конногвардеец. – Авось повезёт.

– Дуракам везёт, – хмыкнул адмирал. – На часок бы пораньше...

Вместе они вышли из дворца, с трудом протолкавшись через толпу, и оказались на набережной, возле которой мирно покачивалась яхта «Николай Чудотворец». Потёмкин мысленно взмолился святому, прося пособить им добраться до крепости раньше Петра Фёдоровича.

Взойдя на борт, Талызин приказал отчаливать, а молодой вахмистр встал на корме, с любопытством наблюдая за народом на пристани. Горожане были настроены решительно. Многие из них сжимали в руках палки и камни. Другие сооружали завалы из мусора.

– Чего вы, православные, надумали? – окликнул их Гриц.

– А это, барин, заслон, – отвечали ему с пристани. – Вдруг Петрушка-враг вздумает в город ворочаться. Так мы не дадим! Пусть плывёт до самой Неметчины!

– Пусть плывёт!!! – пронеслось над толпой.

– Ума не приложу, кто загонит всю эту сволочь обратно по домам? – молвил Талызин, подходя к Потёмкину. Ему, адмиралу, вроде было не с руки на равных разговаривать с мальчишкой-вахмистром. Но сегодня такой день: все чины смешались. Кроме того, эмиссар заговорщиков обличён доверием монархини. Подобными знакомствами принято дорожить. – Давно ли вы примкнули к сторонникам Её Величества, молодой человек?

Гриц крякнул. Сказать правду – не поверит. Врать он не любил.

– Нынче все сторонники Её Величества, – кривая усмешка тронула его ещё по-детски пухлые губы, от чего он разом показался Талызину не так молод и не так прост. – Важно, что мы скажем по этому поводу завтра, если переворот не удастся.

Адмирал помрачнел и вскоре отошёл от Потёмкина. Доверял ли он Грицу? Вряд ли. Доверял ли Гриц ему? Нет. Большие вельможи играют в свою игру. Кто гарантировал конногвардейцу, что, оказавшись в Кронштадте, Талызин не сдаст его с потрохами коменданту как мятежника? Потёмкина вздёрнут на рее, а участь столицы решат несколько выстрелов с моря. Пожалуй, ему даже повезёт. Он не увидит разгрома восстания, смерти товарищей, не будет свидетелем унижений Като...

Зрачки юноши сузились, когда он смотрел в спину удалявшегося спутника. «При первом же подозрении стреляйте в него», – вспомнил он прощальные наставления императрицы. «Легко сказать! Я выстрелю, а экипаж яхты навалится на меня. Так и так выхода нет. Остаётся только положиться на добрую волю адмирала».

Талызин был большой шишкой и то, что его несколько часов к ряду держали на лестнице, не пропуская к императрице, могло озлобить гордого моряка. В Кронштадте у него в подчинении было четыре тысячи матросов. Для сравнения – комендант крепости имел всего две тысячи солдат. Если между флотскими и гарнизоном завяжется драка, преимущество будет на стороне морских экипажей. Потёмкин это понимал и решил за неимением лучшего понадеяться на честность и преданность адмирала.

Через час с четвертью серые бастионы Кронштадта показались на горизонте. Дул попутный ветер, и яхта быстро приближалась к пристани.

– Вам надобно переодеться в морской мундир, чтоб не вызывать на первых порах подозрений, – сказал Талызин. – Ступайте в кубрик под палубой, я прикажу вахтенному поменяться с вами формой.

Потёмкин испытал мгновенное беспокойство. А вдруг адмирал задумал схватить его и посадить в трюм? Гриц не позволил панике овладеть собой. Талызин имел случай взять эмиссара заговорщиков под арест в любую минуту по дороге, но не сделал этого. С видимым хладнокровием вахмистр спустился вниз и усилием воли заставил себя одеваться медленно и тщательно.

– Когда сойдём на берег, держитесь на два шага позади меня, – сказал ему Талызин по окончании туалета. – И бога ради, не лезьте вперёд. Во флоте не любят нарушения субординации.

Это была единственная фраза, которой адмирал выдал раздражение на то, что он, заслуженный офицер, командующий флотом, вынужден исполнять приказы желторотого юнца.

Гавань уже была хорошо видна. На плацу за пристанью шёл развод караулов. Талызин приложил трубу к глазу и вдруг выругался.

– Мы опоздали! Видите офицера в синей форме? Это генерал-аншеф Девиер, приближённый Петра. Неужели и сам император в крепости?

У Потёмкина сжалось сердце. «Вывози, святитель Николай! – взмолился он. – Вытяни нас, как крестьянскую телегу из грязи!» Юноша дотронулся рукой до горла и глубоко сглотнул. Умирать не хотелось.

Яхта уже подваливала к берегу. Отдали швартовы. Сбросили трап. Слегка подрагивая на шатких досках, адмирал сошёл на берег, за ним, не отставая, но и не выпячиваясь, Потёмкин.

Девиер взмахом руки прекратил экзерцицию и, придерживая треуголку, поспешил навстречу незваным гостям. Узнал Талызина, заулыбался, отдал честь, хотя с лица его не исчезла тревога.

Офицеры обменялись рукопожатиями.

– Что слышно в столице? – Девиер дёрнул плечом.

– Не знаю, братец, – нарочито расслабленно отозвался адмирал. – Я выехал ещё утром. Осматривал укрепления на косе. Потом проверил фарватер. Как будете возвращаться, берите левее, намыло новую отмель.

– С какими намерениями вы прибыли? – не унимался Девиер.

– Да ты что, братец? – адмирал умело разыграл возмущение. – Белены объелся? Устраиваешь мне форменный допрос! Где моя эскадра, там и я. Пропусти, говорю, дура. Я намаялся на жаре, домой пойду, окачусь водой да и спать залягу.

Кажется, наивное удивление Талызина было принято адъютантом императора за чистую монету. Он посчитал, что адмиралу и правда ничего не известно о событиях в городе, и отступил на шаг, пропуская вновь прибывшего в крепость.

– Постой-ка, – Талызин обернулся, – а ты какими судьбами здесь? Сам государь прибыл?

«Актёр!» – возмутился Потёмкин. Момент был опасный, но адмирал прекрасно вошёл в роль.

– Нет, государь ещё только думает о возможности приезда, – нехотя отозвался Девиер. – Он намеревается в честь своего тезоименитства устроить смотр кораблям на рейде.

– Так что ж ты молчишь? – Талызин весь подобрался. – Это значит, мне не спать! Побегу я. Ну вы там и выдумщики! Никто о высочайшем визите ни ухом ни рылом... – адмирал не стал договаривать и решительно двинулся в крепость.

Потёмкин едва поспевал за ним. Миновав дубовые зелёные ворота, гулкую, едва ли не тюремную арку, вторые ворота и подъёмную решётку из чугунных прутьев, заговорщики оказались во внутреннем дворе крепости. Пока шли, у Грица сердце опустилось в пятки. Его стук отдавался в ушах, глухо, как из колодца. Только что на плацу стояла адская жара, аж мутило. А сейчас под каменной аркой в три человеческих роста сразу сковали холод и мгла. Резкая грань между светом и тенью преломилась. Гриц вспотевшей кожей ощутил сырость могилы... и снова вынырнул в ослепительную белизну дня.

– Ступайте за мной направо, – процедил сквозь зубы Талызин. – Видите одноэтажный дом под зелёной крышей? Мой.

Они уверенно протопали к крыльцу. Хозяин пнул ногой дверь. Внутри раздались бабьи вскрики. Кухарка верещала на горничную: де, барин прибыл, а пол не метён, вода не ношена. Та огрызалась, мол, и щи не в печи... Цыкнув на них, адмирал прошёл в горницу, стянул треуголку, вытер ладонью пот со лба, осушил полграфина воды прямо из горлышка и гулко выдохнул.

– Теперь нам вон туда, – он показал Грицу пальцем на чёрный ход. – И задами до комендантского дома. Нет у меня доверки Нумерсу, немец он, из голштинских. Недавно поставлен. Одно странно, почему государь сразу не прибыл?

Потёмкин и сам задавался этим вопросом.

– Как вы намереваетесь принудить Нумерса принять наши условия? – спросил он.

Талызин пожал плечами.

– У меня вдвое больше людей, чем у него. Нарисую ему эту нехитрую диспозицию. Как ещё-то?

Прислуга с удивлением проводила взглядами хозяина и гостя, покинувших дом через чёрный ход. От задней стены избы, где квартировал Талызин, до самых северных укреплений форта простиралось необозримое картофельное поле. Ветер качал лёгкие бело-фиолетовые соцветия с солнечными сердцевинками.

– Будем пробираться огородами, – нервно рассмеялся адмирал. – Вон комендантский корпус. Бог даст, Нумерс там.

Им удалось незамеченными подобраться к дому коменданта и войти в него с заднего хода, минуя караул. Генерал Нумерс преспокойно обедал у себя в кабинете. Это был лысоватый румяный старичок с венчиком седых кудряшек надо лбом. Он шустро обсасывал утиные лапки, макая их в густой, кисловатый соус из ревеня. Приходу Талызина комендант несказанно обрадовался и вознамерился немедленно усадить гостя с собой за стол.

– О, main got! Какая радость, что вы вернулись! – вскричал он. – Здесь адская скука! Что слышно в городе?

Однако встревоженное лицо адмирала заставило старика замолчать. Талызин стремительным шагом приблизился к столу.

– Послушайте, Христофор Мартинович, – дрогнувший голос выдал его волнение, – в столице совсем другие дела, чем тут. Император свергнут, сенаторы и полки присягнули Её Величеству Екатерине Алексеевне. Мы привезли вам манифест, – Талызин отступил на шаг, пропуская вперёд Потёмкина.

Нумерс с крайним удивлением воззрился на юношу в матросском мундире, выступившего из-за спины адмирала. Тот щёлкнул каблуками и протянул коменданту пакет, скреплённый красной императорской печатью. Не ясно, что вызвало у старика большую оторопь: известие ли о перевороте или тот факт, что с секретными предписаниями монархини прислан мальчишка.

– Однако, господа... – только и мог протянуть он.

– Решайтесь, Христофор Мартинович, – взял быка за рога Талызин. – От того, на чью сторону вы сейчас встанете, зависит ваше благополучное возвращение домой. В противном случае...

Но комендант и не помышлял о сопротивлении. Он лишь смиренно потупил глаза долу и безнадёжным голосом напомнил адмиралу о присяге:

– Сударь мой, Иван Лукьянович, вы не можете не сознавать, что вами нарушено крестное целование императору. – В этом педантичном замечании Нумерс видел свой последний долг перед свергнутым монархом. – Его высочество герцог Голштинский для вас был государем.

– Я русский, – холодно прервал его Талызин. – Как большинство ваших офицеров и все солдаты. Что нам за дело до голштинского герцога? Поразмыслите-ка, господин комендант: в случае тревоги, за кем пойдёт ваш гарнизон? За мною или за вами?

Нумерс глубоко вздохнул. Ему не ясна была логика этих сумасшедших. Разве Её Величество Екатерина не немка? Если они ненавидят Питера Ульриха, то почему любят Софию Фредерику?

– Что вы намерены предпринять? – упавшим голосом спросил он.

– Извольте неприметно вызвать сюда ваших офицеров, – распорядился Потёмкин. – Исключая немцев, конечно. Мы ознакомим их с манифестом. И не вздумайте нас обмануть. При первой же попытке призвать их к сопротивлению я вас застрелю.

Гриц хладнокровно встал у двери, извлёк из-за пояса заряженный пистолет и взял наизготовку.

– Ну, мы ждём.

Старику-коменданту ничего не оставалось делать, как повиноваться. Он позвонил в медный колокольчик, вызвал адъютанта и приказал тотчас собрать русских офицеров гарнизона, но так, чтоб Девиеру не стало об этом известно.

Вскоре явились человек двадцать и были тут же огорошены известием о перевороте в столице. Кто-то крикнул: «Ура!» Кто-то возмутился: «Да как же?» Но в целом против «счастливой перемены в правлении», как выразился Талызин, ни один не возразил.

– На время вы переходите под мою команду, – оповестил их адмирал, – и будете слушаться моих распоряжений. Генерал Нумерс считается отстранённым от исполнения обязанностей коменданта.

– Первое, что надо сделать, это арестовать преданных Петру офицеров, а раньше всех адъютанта государя, Девиера. – Потёмкин выделил взглядом группу с наиболее довольными лицами и обращался к ней: – Думаю, вы лучше нашего сообразите, как это устроить, не возбуждая подозрений в нижних чинах. Потом следует построить гарнизон на плацу, мы зачитаем солдатам манифест Её Величества.

С Девиером вышло проще всего. Он направлялся к коменданту, вступил в дом, хотел подняться по лестнице. Но в сенях к нему с двух сторон приблизились по офицеру, взяли под локти и в минуту разоружили без лишних слов.

С остальными тоже не пришлось особенно потеть. Кто-то был на квартирах, их похватали без шума. Других привели сами же солдаты, неведомым образом прознавшие, что творится.

Не прошло и часа, как крепость была в руках заговорщиков. Возбуждённые случившимся солдаты выстроились на плацу. Они гудели, и офицерам никак не удавалось водворить порядок – шутка ли, мятеж, да ещё с поощрения начальства! И боязно, и весело, а пуще всего хочется запустить за воротник.

То же настроение царило и среди матросов. Флотские экипажи по приказу адмирала Талызина сошли с кораблей и присоединились к гарнизону на плацу. Потёмкин срывающимся голосом читал манифест. Когда он закончил, повисла гробовая тишина, и Грицу, у которого кровь в ушах стучала с бешеной скоростью, на мгновение показалось, что собравшиеся молчат, потому что враждебно принимают услышанное.

Потом кто-то неуверенно крикнул: «Ура! Да здравствует матушка Екатерина Алексеевна!» И тысячи глоток подхватили этот комариный писк. «Ура!!!» – ревело всё вокруг. Потёмкин и Талызин переглянулись, с облегчением переводя дыхание. Они переиграли сторонников Петра, переломили ситуацию в свою пользу, хотя Девиер прибыл на полтора часа раньше них. Почему он бездействовал? Ждал императора? Не оповещал кронштадтцев о мятеже из страха, что они тут же переметнутся? Так или иначе заговорщики оказались решительнее.

Вот спасибо, Святитель Николай! Выволок-таки телегу из грязи! Гриц мысленно перекрестился и пообещал покровителю крестьянской Руси пудовую свечу в морском соборе.

Талызин, наконец, отправился домой, но не спасть. Облился водой, как обещал Девиеру, и, наскоро написав донесение в Петербург, вручил его Потёмкину.

– Яхта в вашем распоряжении, вахмистр. Отвезите от меня государыне уверение в верности кронштадтских моряков.

Гриц понял: адмирал вытесняет его из крепости. Эмиссар заговорщиков ему мешал. Зачем здесь два начальника? У Потёмкина не было оснований задерживаться. Талызин показал свою преданность. Приказ императрицы исполнен. Душа конногвардейца рвалась в столицу, где сейчас, должно быть, разворачивались главные события.

– Скажите, вахмистр, – спросил на прощание Талызин, – вы имели намерение убить меня в случае измены?

Они стояли на пристани у трапа, довольно далеко от матросов, и никто не слышал слов, заглушаемых плеском волны о гранит.

– Не считаю нужным лгать вам, Иван Лукьянович, – Гриц склонил голову. – Имел такой приказ и исполнил бы его, хотя и без удовольствия.

– Вы честный человек, – адмирал хлопнул его по плечу. – Попадётесь мне в другое время, прикажу вздёрнуть без дальних объяснений. Очень любите лезть вперёд и нарушать субординацию.

Потёмкин отдал честь и, закусив губу, шагнул на трап. «Жаль, не представился случай», – думал он.

Через несколько минут яхта вышла из мелководной бухты и взяла курс на Петербург.

Галера «Пётр и Павел» покинула резиденцию только около десяти часов вечера 28 июня. Усиливающийся бриз трепал императорский штандарт. В сумерках его цвета – чёрный орёл на жёлтом поле – казались зловещими. Вслед за галерой скользила яхта с придворными дамами, ветер доносил их непрерывные стенания.

– Замолчите, кошки драные! – в исступлении возопил государь. – Ни то вам в глотки зальют ружейный свинец!

Эта угроза вызвала только новый взрыв плача.

– Друг мой, – к Петру плавно приблизилась Елизавета Воронцова. Белая ночь придала её круглому простоватому лицу мягкости. – Оставь их, полно, они и так напуганы.

– Напуганы? Вздор! – Император порывисто схватил руку своей метрессы и прижал её к сердцу: – Вот кто напуган, душа моя! Но тс-с-с... Это большая тайна. Солдат должен быть всегда храбр. Давайте ужинать.