Текст книги "Петр iii"

Автор книги: Ольга Елисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

За двумя коронами

В приведённом отрывке Екатерина затронула крайне болезненную для маленького герцога тему – его права на два престола – русский и шведский, которые, казалось, взаимно исключали друг друга. Многое в несчастной судьбе Петра было предопределено происхождением, актами, скреплявшими династические притязания, тяжким политическим положением, в котором оказались родовые владения отца в начале XVIII века. Не зная этой внутренней кухни, трудно понять дальнейшее развитие событий. С самого рождения голштинский принц стал заложником чужих политических интересов, а возмужав, не мог распоряжаться собой без учёта рокового наследства. Ещё лёжа в колыбели, он вызывал надежды одних и горячую ненависть других не сам по себе, а как возможный преемник Петра I и Карла XII.

Каждый выбирает врагов по росту. Когда Россия, «мужавшая с гением Петра», вела затяжную войну со Швецией – страной, уже второе столетие претендовавшей на гегемонию в Северной Европе, – менее могущественный датский двор потихоньку откусывал кусочки от разрозненных и слабых немецких княжеств. Когда в 1702 году скончался дедушка Карла Петера, герцог Фридрих IV, Дания уже отторгла от Голштинии богатое владение – Шлезвиг – и предъявила права на остальные земли. Закрепившаяся в Копенгагене Ольденбургская династия считала, что их родственники Готторпы незаконно занимают престол. Отец Петера Карл Фридрих оказался фактически безземельным обладателем титула. Ему удалось вернуть себе горсть Голштинских территорий с городом Килем. Но для серьёзной войны за Шлезвиг нужен был сильный покровитель²⁰.

До определённого момента таковым считалась Швеция. От Стокгольма ждали помощи: ведь мать Карла Фридриха приходилась старшей сестрой королю Карлу XII. Но солнце уже закатывалось для шведского льва, новым господином на Балтике становилась Россия. Затяжная война измотала силы страны. В 1718 году король-викинг погиб при загадочных обстоятельствах при осаде крепости Фредрикстен: он наблюдал за перестрелкой, когда мушкетная пуля попала ему в левый висок. В Стокгольме сразу же заговорили, что пуля прилетела со шведских позиций. Если эти слухи и не имели оснований, они показывали, насколько общество устало от войны. Наследники Карла – сестра Ульрика Элеонора и её муж Фредерик Гессенский – не решались ввязываться в дальнейшие авантюры.

Однако они далеко не сразу пошли на мир с «варварской» соседкой. Ништадтские переговоры оказались сложными для дипломатов Петра. Новый шведский король Фредерик I и Государственный совет поначалу вели себя в лучших традициях Карла XII – со спесью и упрямством. К лету 1721 года русский флот и сухопутная армия были готовы к вторжению в Швецию. Но Пётр I не упускал и возможность морального давления на противника. Он использовал притязания герцога Карла Фридриха, обладавшего сторонниками в Стокгольме²¹. Ведь старшая сестра Карла XII и её потомство пользовались преимуществом при занятии освободившегося трона перед младшей и её супругом. Королева Ульрика Элеонора просто перехватила венец. Недаром муж, отправляясь на осаду Фредрикстена, приказал ей немедленно короноваться, если с королём что-то случится. Красноречивая оговорка.

Законность новой шведской монаршей четы вызывала сомнения, приправленные слухами о мрачных обстоятельствах гибели Карла XII. В этих условиях другой претендент был как нельзя кстати. Пётр I начал приближать племянника своего заклятого врага за несколько лет до трагических событий под Фредрикстеном. Ещё в 1713 году в Петербурге прошли переговоры о возможной женитьбе юного герцога Голштинского на одной из дочерей Петра, но настоящий интерес Карл Фридрих вызвал у будущего тестя только к весне 1721 года, когда понадобилось как следует надавить на Швецию на переговорах. В марте они встретились в Риге, а в июле герцог прибыл в Россию. Это вызвало объяснимую тревогу Фредерика I, который понял, что может лишиться короны, если промедлит с заключением мира²².

Интрига удалась. 30 августа 1721 года Ништадтский договор был подписан. Однако Пётр не отвернулся от Карла Фридриха. Император считал выгодным получить ещё один прибрежный плацдарм, а с ним возможность давить на Данию, которая держала ключи от проливов Северного моря. С другой стороны, иметь под рукой «своего», всегда готового кандидата на шведский престол тоже не мешало. Помолвка царевны Анны Петровны с голштинским герцогом состоялась в 1724 году. До свадьбы великий преобразователь не дожил. Руки молодых соединила уже его супруга Екатерина I.

Она же во исполнение замысла Петра начала в конце 1725 года готовиться к экспедиции против Дании за возвращение Шлезвига²³. Однако ни тогда, ни потом войны не случилось – мешало сопротивление Англии, а позднее недоброжелательное отношение к подобной операции внутри страны. Крошка на карте Европы – Шлезвиг – как-то особенно не полюбился отечественным вельможам и руководителям армии. Сторонники войны с Данией в течение сорока лет не могли сколько-нибудь внятно объяснить, какие интересы Россия преследует так далеко от дома.

Брачный договор Анны Петровны и герцога Голштинского включал важный пункт – молодая чета за себя и за своих детей отказывалась от прав на русский престол. Однако документ оговаривал, что император может призвать в качестве наследника «одного из урождённых... из сего супружества принцев». Этим и воспользовалась впоследствии Елизавета.

В литературе можно встретить сведения о том, что вокруг постели умирающего Петра I развернулась настоящая борьба за наследство, невольной участницей которой стала его старшая и любимая дочь Анна. Именно ей он якобы предвещал корону. Творцом этой версии явился голштинский тайный советник граф Геннинг Фридерик Бассевич, находившийся в России в 1721 году в свите герцога Карла Фридриха и ведший переговоры о заключении его брака с царевной. Записки Бассевича, позднее попавшие к Вольтеру, были использованы философом как один из источников для «Истории Петра Великого». Именно там впервые появилась знаменитая фраза: «Отдайте всё...», сейчас трактуемая специалистами как чистейший вымысел²⁴, и утверждение, будто в последнюю минуту жизни император призвал к себе Анну Петровну для того, чтобы продиктовать ей свою волю. «За ней бегут; она спешит идти, но когда является к его постели, он лишился уже языка и сознания, которое более к нему не возвращалось»²⁵.

Вопреки букве брачного договора в записках Бассевича настойчиво проводилась мысль, будто Пётр I связывал со своей старшей дочерью и её потомством судьбу российского трона. «В руки этой-то принцессы желал Пётр Великий передать скипетр после себя и супруги своей»²⁶.

Воспоминания Бассевича появились на свет в год смерти Елизаветы Петровны и должны были подкрепить и без того основательные с юридической точки зрения права Петра III на престол. Через Вольтера намерения великого реформатора в отношении Анны и её потомков становились широко известны в Европе²⁷. Отдельной книгой мемуары вышли в 1775 году, как раз в тот момент, когда остро стоял вопрос о праве на корону совершеннолетнего царевича Павла Петровича – отпрыска Голштинской династии. Изданные А. Ф. Бюшингом в Гамбурге на немецком языке, они были предназначены в первую очередь для Европы и подводили читателя к мысли, что «отдать всё» Пётр Великий намеревался Анне и её детям.

Для нас в данном случае важна не достоверность сведений тайного советника, а то, что подобными разговорами поддерживало свои притязания Голштинское семейство. Однако был ещё один акт, регулировавший очерёдность престолонаследия. Скончавшаяся в мае 1727 года Екатерина I оставила завещание. Её преемником назначался сын царевича Алексея, внук Петра I и полный тёзка деда – Пётр II. В случае его смерти права на корону переходили по старшинству к Анне Петровне и её потомству, а затем к Елизавете²⁸. Кроме того, по завещанию Екатерины I Россия должна была оказать Карлу Фридриху поддержку в возвращении Шлезвига.

Исследователи не без оснований полагают, что завещание было во многом «продиктовано» Екатерине I зятем Карлом Фридрихом, которому она благоволила и которого ввела в состав Верховного тайного совета. После её кончины А. Д. Меншиков, ставший фактически главой государства при малолетнем Петре II, постарался выпроводить Анну Петровну с мужем в Киль. Казалось, удача отвернулась от Голштинского дома, но пока на русском престоле оставалась петровская линия потомства, надежда сохранялась. Она угасла после смерти юного государя и избрания Верховным тайным советом на царство Анны Иоанновны. Выданная замуж в Курляндию Анна представляла другую династическую линию – она была дочерью рано скончавшегося болезненного Ивана Алексеевича, брата Петра I.

Для императрицы Анны голштинский принц, которому исполнилось всего два года, стал реальным соперником: ведь согласно завещанию Екатерины I именно ему теперь полагалось занять престол. Она не раз повторяла: «Чёртушка в Голштинии ещё живёт». Штелин сообщал со слов очевидцев, что «в угодность» Анне Иоанновне на Голштинию ополчился и венский двор. «В 1736 году по наущению императрицы Анны была прислана в Киль императорско-римская комиссия, чтобы побудить герцога к отречению от отнятого у него владения (то есть от Шлезвига. – О.Е.)... Герцог в таком стеснённом положении ссылался на своего несовершеннолетнего сына, у которого он ничего не может отнять... Комиссия разошлась без успеха»²⁹.

Две могущественные державы – Россия и Священная Римская империя – давили на крошечную Голштинию, силясь лишить прав ребёнка, едва вышедшего из колыбели. Штелин путал дату: совместная русско-австрийская комиссия приезжала в Киль в 1732 году – и недоговаривал о существенном моменте. За отказ от Шлезвига Дания готова была выплатить громадный по тем временам выкуп – «один миллион ефимков», то есть иоахимсталеров.

Такая сумма позволила бы поправить стеснённые обстоятельства, в которых жил голштинский двор. Но Карл Фридрих предпочёл оставаться бедным и гордым. Его осаждали толпы кредиторов, которым на оплату процентов «едва доставало доходов с половины государства». Часто замок в Киле «принимал печальный вид, а за герцогским столом являлись дырявые скатерти и салфетки»³⁰. Однажды, желая ободрить окружающих, отец указал на колыбель Петера со словами: «Терпение, друзья мои! Он выручит нас из нужды». Или в другой редакции: «Этот молодец отомстит за нас!»

По законам жанра мальчик – обладатель двух корон, отнятых у него недобросовестными родственниками, – должен был вырасти мстителем, Петром I и Карлом XII в одном лице, потрясти Европу, объединить престолы, завоевать полмира, словом, стать великим героем. Но в реальности он не стал никем. Это жизненное фиаско, совершившееся вопреки культурному феномену, само по себе заслуживает изучения и анализа.

«Виват Елисавет!»

Вернёмся в Киль. Карл Фридрих понимал, что русская перспектива после вступления на престол Анны Иоанновны стала для сына призрачной. Сразу же после смерти герцога в 1738 году ко двору по приказанию императрицы прибыл русский посланник в Дании А. П. Бестужев-Рюмин. Он вскрыл герцогский архив и без всякого сопротивления придворных изъял оттуда некие грамоты³¹. Что это были за бумаги? Вероятнее всего, экземпляры брачного договора и копии завещания Екатерины I, позволявшие голштинскому «чёртушке» претендовать на корону. Именно тут корни ненависти Карла Петера к будущему канцлеру Бестужеву.

Оставался шведский вариант. Здесь горизонт выглядел яснее. Королевская чета не имела детей, и, по некоторым косвенным намёкам, в Киле понимали, что Карл Петер, отвергнутый на востоке, может быть провозглашён наследником на севере. Сама Ульрика Элеонора ненавидела мальчика так же горячо, как Анна Иоанновна. Когда в 1737 году голштинский посланник тайный советник фон Пелин побывал при шведском дворе, зондируя почву, ему был оказан самый холодный приём. Однако в ригсдаге думали иначе, чем в покоях королевы, – при бесплодии монархини альтернативы маленькому Готторпу не было.

Следовало круто поворачивать руль, вновь меняя покровительствующую державу и знакомя Петера со шведской частью наследства. Это должно было успокоить Петербург. Штелин утверждал, будто до воцарения Анны «принц воспитывался в греко-российском исповедании, и его учил Закону Божию иеромонах греческой придворной церкви». Практически все исследователи, комментировавшие данный пассаж, сомневаются в достоверности сведений профессора. Петеру исполнилось всего два года, когда Анна заняла престол, и его рано было учить Закону Божию³², разве что ходить с ним в придворную церковь. Кроме того, согласно договору, хотя сама герцогиня и сохраняла православие, её наследники мужского пола становились лютеранами. Однако возможна и компромиссная трактовка. Вскоре после рождения «принц был окрещён евангелическим придворным пастором доктором Хоземаном», но в ожидании русского престола отец не препятствовал иеромонаху, приехавшему вместе с Анной Петровной, возиться с ребёнком.

Как бы там ни было, теперь из Петера взялись лепить шведа. Ему преподавали шведский язык, воспитывали в строгом лютеранстве шведского образца. При Кильском дворе служило немало выходцев из Швеции, приехавших ещё при бабушке. Некоторые из них остались с великим князем и в Петербурге. «Кого он любил всего более в детстве и в первые годы своего пребывания в России, – писала Екатерина II о муже, – так это были два старых камердинера: один Крамер, ливонец, другой – Румберг, швед. Последний был ему особенно дорог. Это был человек довольно грубый и жестокий, из драгун Карла XII»³³. Настроения реванша по отношению к империи Петра Великого в Швеции были очень сильны, недаром до конца века России пришлось выдержать ещё две войны с северной соседкой. В дипломатической сфере Швеция почти постоянно оставалась зоной напряжения и недоброжелательности.

Неприязнь к родине матери – одно из первых ясно осознанных чувств, которые маленький герцог впитал в своём окружении. Оно подкреплялось ещё и известиями о том, как грубо императрица Анна приняла голштинских посланников, прибывших сообщить о кончине Карла Фридриха. Россия в лице самодержицы указывала сироте на дверь, и положения не мог изменить даже ласковый приём посольства царевной Елизаветой. В тот момент она была никем.

Так случилось, что даже детские развлечения, не имевшие дурных целей, символически настраивали Карла Петера на определённый лад. Члены Ольденбургской гильдии Святого Иоганна ежегодно проводили в Голштинии состязание стрелков. Мишенью служила двухголовая деревянная птица, поднятая на несколько метров над землёй. Самый меткий удостаивался титула «предводителя стрелков». В 1732 году им стал Карл Фридрих (подаривший гильдии по этому случаю золотое яблоко из приданого своей жены), а пятью годами позднее – девятилетний Петер³⁴. Хорошая забава для будущего русского императора – стрелять в двуглавого орла.

К 1737 году «предводитель» ольденбургских «стрелков» уже был твёрдо убеждён, что станет наследником Карла XII, и неприятности, могущие случиться в Петербурге, его живо интересовали. Упражняясь в шведском, маленький герцог переводил газетные статьи, из которых у Штелина сохранилась одна весьма примечательная – «о смерти императрицы Анны, о наследии ей принца Иоанна и об ожидаемых произойти оттого беспокойствах»³⁵. Беспокойства действительно произошли. Казалось, с провозглашением Иоанна Антоновича русским императором последние надежды для кильского сироты утрачены. Но история выкинула новое коленце.

В ноябре 1741 года одно за другим случились два важнейших события, которые круто изменили судьбу Петера. 24 ноября в Стокгольме скончалась королева Ульрика Элеонора – последняя представительница старой Пфальц-Цвейбрюккенской династии. Власть перешла к её мужу Фредерику I, бывшему кронпринцу Гессенскому. После его бездетной смерти возник бы династический кризис. Единственным выходом могло стать призвание в качестве наследника внучатого племянника Карла XII. В Стокгольме были убеждены, что именно так и произойдёт. Но в ночь на 25 ноября 1741 года в результате неправдоподобно лёгкого, будто игрушечного, дворцового переворота корону в России захватила Елизавета. Линия Петра Великого вновь восторжествовала на русском престоле.

И Стокгольм, и Петербург мгновенно повернули головы в сторону Киля. Ещё вчера забытый мальчик стал неожиданно нужен всем. И здесь кто успел первым, тот и выиграл. Русский кабинет сориентировался быстрее, чем ригсдаг. Пока депутаты раскачались, пока обсудили, пока пришли к единому мнению. А посланцы Елизаветы Петровны во главе с майором Н. А. Корфом уже примчались в Киль, буквально схватили герцога и инкогнито, под именем графа Дюкера, уволокли в Россию, опасаясь противодействия сразу Дании, Швеции и Пруссии.

Спешный отъезд Петера очень напоминал похищение. Характерно, что об исчезновении герцога при голштинском дворе узнали только через три дня. В этот момент продолжалась Русско-шведская война (1741-1743 годов), начавшаяся ещё при правительнице Анне Леопольдовне, матери Ивана Антоновича. Вступление Елизаветы на престол было во многом подготовлено французской дипломатией, покровительствовавшей Швеции. Можно предположить, что со стороны Франции интрига была двухходовой. Сначала свергнуть руками «узурпаторши» маленького императора и его родителей, что, без сомнения, привело бы русскую армию в замешательство. А затем предъявить в качестве наследника шведской короны законного же претендента на русскую. Не приходится сомневаться, что такой оборот дел привёл бы Россию к внутреннему кризису. Недаром пожилая и опытная Екатерина II, касаясь в «Записках» истории французского посланника Шетарди, обвиняла его в желании разжечь гражданскую войну³⁶.

Быстрые действия позволили Елизавете выскользнуть из затягивавшейся петли. Возможно, молодой императрице просто повезло. Она сорвала банк. Получила корону, наследника, мир со Швецией и исключительную стабильность своего престола на ближайшие 20 лет. «Виват Елисавет!» – как гравировали тогда на гвардейских шпагах.

Что же означали все эти перемены для юного герцога? Нереализованные планы, которые оплакивал над колыбелью сына Карл Фридрих, начинали волшебным образом сбываться. Уже 5 февраля 1742 года замёрзшего Петера привезли в Северную столицу России, «к неописуемой радости императрицы Елизаветы», как заметил Штелин, а 10-го был отпразднован его 14-й день рождения. Тётка нашла мальчика бледным, хилым, диковатым, но отслужила благодарственный молебен – приезд племянника избавлял её от множества неприятностей с северными соседями.

А те, наконец, проснулись и затеяли процедуру избрания Карла Петера кронпринцем. В истории с голштинским наследником Петербург и Стокгольм всё время бежали наперегонки. Надо признать, что шведы отставали. Когда 25 апреля Елизавета Петровна короновалась в Москве в Успенском соборе, рядом с ней стоял племянник. На всех торжествах она вела его с собой чуть ли не за руку, подчёркивая тем самым своё единство, неразрывную связь с этим мальчиком, и при всяком удобном случае называла его «внуком Петра Великого». Точно так же двадцатью годами позднее Екатерина II на коронации будет «прикрываться» Павлом. В описанном поведении был немалый смысл. Ведь по завещанию Екатерины I сын Анны Петровны имел преимущественное право занять престол по сравнению со своей тёткой. Он был законным государем. Конечно, Елизавета не собиралась передавать ему корону тотчас. Но она провозгласила Карла Петера преемником и, таким образом, как бы узаконила собственное положение³⁷.

После коронации мальчик был назначен подполковником Преображенского полка (и с этого дня стал ходить в преображенском мундире), а также подполковником Лейб-кирасирского полка. Вспомним, с какой радостью девятилетний Петер принял своё назначение секунд-лейтенантом почти игрушечной голштинской гвардии. Никаких эмоций по поводу столь лестного для четырнадцатилетнего подростка производства в подполковники (полковником всех гвардейских полков была сама императрица) Штелин не зафиксировал. Хотя отметил, что «фельдмаршал Ласси как подполковник того же полка» стал подавать царевичу ежемесячные рапорты. Казалось бы, сколько удовольствия для принца, обожавшего играть в армейщину. Но нет. Петер остался глух к чужим регалиям.

17 ноября наследник Елизаветы принял православие, стал называться Петром Фёдоровичем и был провозглашён великим князем. Этот шаг сжигал за ним мосты. Он больше не мог претендовать на шведскую корону, да и оставаться голштинским герцогом после смены веры стало для него затруднительно. И только в середине декабря в Петербург прибыла делегация из Стокгольма объявить, что ригсдаг предлагает Карлу Петеру шведскую корону. Какое непростительное опоздание!

Дипломатическая война между Петербургом и Стокгольмом продолжалась ещё более года, одновременно с войной настоящей. 7 августа 1743 года в Або был подписан мирный договор. Кроме прочего, он решил, наконец, вопрос о наследнике. От имени Петра Фёдоровича русская сторона передала его права дяде-регенту Адольфу Фридриху, который и стал шведским королём. Сам великий князь подписал отказ от всяких притязаний на корону северной соседки.

Отныне он принадлежал только России. Так считали в Петербурге. Но сам мальчик думал, что принадлежит Голштинии, и именно её называл домом. Разубедить его оказалось невозможно.