355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ольга Велюханова » Алтарь (СИ) » Текст книги (страница 1)
Алтарь (СИ)
  • Текст добавлен: 8 ноября 2017, 19:30

Текст книги "Алтарь (СИ)"


Автор книги: Ольга Велюханова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Велюханова Ольга и Матвеева Ирина
Алтарь. главы 1-6


1. Встреча.

_______________________________________________________________

Был тёплый летний вечер. На темнеющем небе ещё не вспыхнули настоящие звёзды, зато в тени под кронами молодых деревьев опушки леса уже вспыхивали подвижные огоньки мелких светящихся насекомых, ползающих, летающих, прыгающих или статично сидящих в ожидании жертвы или пары. Щебет дневных птиц сменялся стрекотом, свистом и прочими голосами ночных созданий.

Пусть для кого-то это время означало, что нужно поскорее искать укрытие или возвращаться в свой дом с тяжёлой работы, но для других созданий дела обстояли иначе. Ночь – время для жизни, охоты, тёмных дел. Всё зависит от того кто ты и чего ты хочешь.

И, хотя беспечные светолюбивые создания ещё только отправлялись на покой, он встал рано и уже тихо и осторожно пробирался от нового городища нор, расположившегося в холме недалеко от реки, в сторону старого, расположенного лесу. Когда-то, в той его части, что тогда тоже была молодой и светлой, его предки усердно рыли норы. Рыли они их рядом друг с другом, вопреки прежним повадкам собственных предков и в угоду сотрудничеству и нераспадению выводков ради него. Но время шло, лес рос, густел и менялся и теперь их обширные старые заброшенные норы, спешно покинутые ими не столь, по меркам леса, были уже не на его краю.

Ветерок, приносивший палитру сложных запахов и звуков этого мира и этого вечера, где мог, ерошил барсучью шерсть наравне с высокой травой, но не везде на спине и боках он мог пробиться через чуждый покров.

Серебристо-чёрная с коричневатым оттенком и местами скорее чёрно-коричневая шкура разумного барсука сильнее отливала красным цветом в свете заходящего солнца. Солнечные лучи придавали розовато-золотистый оттенок и самой траве, и не совсем естественному дополнению на спине этого зверя. Впрочем, продолжаться это будет не долго, и скоро мир полностью погрузится в сиреневато-сине-серый теневой окрас, а после и в ночную серо-голубую тьму.

Но зверьку было не до всей этой красоты, и дело было не только в его неспособности увидеть её в полной мере наравне с теми, кто лучше различал цвета и обладал более острым зрением. Дело было и не в привычности к подобным зрелищам – просто он был занят, продолжая продвигаться вперёд, вслушиваясь и внюхиваясь в мир и искать. Иногда, представитель Семейства Куньих останавливался, чтобы сорвать или выкопать что-то на удивление ловкими сильными когтистыми лапами. Иногда он это тут же съедал, иногда – изгибался и засовывал находку в странные чужеродные дополнения на спине и боках.

Если бы не поясные и наспинные сумки – зверь бы выглядел естественнее, если бы он не убирал находки в них сам – можно было бы решить, что он является чьим-то питомцем, помогающим в переносе чего-то. Если бы зверь имел на себе хоть какую-то одежду и не передвигался на четырёх лапах – его поиски и самоличное убирание находок так же не казались бы столь странными обычному человеку, повези ему увидеть всё здесь происходящее.

Но барсуку было не важно: насколько странным показалось бы каким-то там чуждым существам это зрелище, тем более что их здесь не было, значить они не могли ему помешать. Здесь, далеко от большого каменного поселения странных голых двуногих, именуемого городом, не было давления чуждых жрецов и моралистов. Здесь признанных разумными существ не заставляли носить нелепую и неудобную, рассчитанную на человеческие пропорции и особенности движения, одежду из одной только странной прихоти властей, именуемой 'приличием' и 'цивилизованностью' и ходить, не опираясь на передние конечности. Однако более практичными вещами местные не отказывались пользоваться, столкнувшись с ними и осознав их нужность от нужды. Сейчас этот крупный взрослый самец барсука, нёс с собой несколько поясных и заспинных сумок и кое-что полезное в них. И так он был больше готов, и не только к сбору чего-то и к пополнению не только жировых запасов, чем его неразумные предки. Пусть, когда сумки будут полны, они сделают его тяжелее, больше и немного менее поворотливым, чем без них, пусть сумки могут порваться или зацепиться – для него это было не столь критично уже. Пусть их окрас немного отличается от его шкуры и немного мешает её осязать пространство остевыми волосками, пусть одевание их требовало особой сноровки и времени – оно того стоило, ведь это было выгоднее, чем таскать в зубах или желудке. Да и, в крайнем случае, он всегда мог их сбросить.

Оставаясь барсуком, он, как и его сородичи, был разумен и, меняясь, менялись они по-своему. Наблюдать, подмечать, собирать, учиться и использовать. Нет, конечно же, он и его сородичи не спешили принимать в свою жизнь всякие нововведения, особенно чуждые, не доказавшие свою полезность и не появившиеся в момент особой нужды. Но, получив разум, они осознали, что вместе не только меньше пищи и больше блох, мусора и ссор и выше риск кровосмешения. Поняли они и что вместе больше рабочих лап, чутких ушей и носов, сообразительных умов и острых зубов и когтей. Сумев перейти от парного сосуществования к большему сообществу из множества пар, они продолжали развиваться. Они смогли решить целый ряд проблем, возникших при этом. Эти звери перестали столь сильно бояться огня и других стихий, пусть и не спешили осваивать и подчинять их силы себе в угоду, как и не перешли на обработанную огнём пищу и от охоты и собирательства к выращиванию и разведению. Они научились делать силки, ловушки, ёмкости и улучшенные кладовые и тайники, научились эффективнее заготавливать запасы и лучше их хранить. Настолько лучше, что если выдастся голодный год или не всем повезёт собрать сбалансированный рацион, – запасы помогут продержаться всем, пусть и не позволят так же хорошо плодиться, как при наилучших условиях. Помогут эти запасы и в любой другой ситуации, требующей чего-то, уже недоступное в окружающем мире, на тот момент. Да и связь, когда находка станет питательнее или просто съедобнее, стала для них яснее.

Но этот барсук отличался и от своих сородичей. Он не только приспосабливался к этому миру и наблюдал за ближайшими соседями, изучая и запоминая. Наблюдая за мелкой и крупной живностью, в том числе двуногой, и видавшей во всех, кроме своих сородиче, либо демонов – либо животных. Но именно с ними этот зверь и был знаком куда ближе большинства своих живых сородичей, пусть и не совсем по своей воле. Родич росомахи потерялся когда-то во время сели, дошёл до города и вернулся, принеся с собой больше опыта и знаний. Правда, не все из этих знаний и навыков были полезны и нужны каждый день, большинство же – почти всегда бесполезны, особенно за пределами города. Что ещё он вынес из города? Имя и кое-какие вещи.

Расс... пусть в языке поз и запахов его имя звучало куда красивее и сложнее и имело сложный сакральный смысл – этот короткий простой по произношению слог тогда стал его именем для всех чужаков, соизволивших им поинтересоваться. Этот слог – всё, что могли произнести и записать глупые голые двуногие в его жетоне, когда он пришёл учиться грамоте и изучать их мир. И пусть толку ни от этого жетона, ни от много чего ещё в их жизни не было, а ближайшие двуногие соседи вряд ли бы обратили на него внимание – он у него всё же был и Расс думал, что и это однажды может пригодиться.

Зверь медленно продвигался к лесу, но, несмотря на мнимую медлительность и остановки на пути к основной цели, беспечным он не был. Чуткие маленькие уши и влажный нос непрестанно отслеживали обстановку. Иногда барсук останавливался, припадал ухом к земле или вставал на задние лапы. Он не столько осматривался в силу слабого зрения, сколько продолжал слушать и нюхать этот родной знакомый мир, увы, не столь безопасный, как хотелось бы и хранящий под спокойствием нечто очень неприятное, о чём зверь предпочёл бы не думать.

Каждый раз, когда серп луны становился тонким, словно ритуальное жертвенное серебряное лезвие (какая ирония была в этом сравнении), происходило это. И тогда ещё одна частица леса умирала, увядала и загнивала, как плоть, поражённую опасной инфекцией, слишком сильной для того, чтобы организм смог с ней совладать. И пусть процесс гибели леса не будет быстрым, пусть он обманчиво медленный, давая надежду на то, что у жителей леса достаточно времени, чтобы дождаться чудесного избавления от заразы. Но время – штука иллюзионная и вероломная. И невообразимо притворчивая.

И было бы не так страшно, если бы их лес просто гнил, как от болота, сменяя одну жизнь другой. Но он погибал безвозвратно и иногда порождал то, что разносило неминуемую смерть и болезнь за пределы мёртвой зоны. Почти все из тех, кто осмеливался перебороть инстинкт и зайти туда, не возвращались, а те, кто возвращался – гибли или того хуже. И некоторые из этих несчастных созданий бродили сейчас там, в их лесу, хватая живых, молодых и здоровых и унося обратно, к своему источнику.

Но какой был у зверя выбор? Именно в лесу росло и жило много необходимого и не имеющего замены в обозримом пространстве.

Прокормиться охотой, рыбалкой и собирательством с трудом, но можно и не заходя в лес, но лекарства требовали более богатого состава. В частности, светящиеся древесные грибы с давно забытым за ненадобностью, да и не особо интересовавшим, трудновыговариваемым людским названием и столь же трудновоспроизводимым для людей барсучьим обозначением. Сейчас они росли в этом лесу только возле их старого брошенного собрания логов. И эти грибы были нужны сейчас, чтобы вылечить кое-кого. Вылечить тех, кто не захворал бы, если бы их не согнали с их прошлого места и не изменили рацион так резко и кардинально.

Какой был для него смысл тратить силы на лечение других, рискуя собой, особенно когда большую часть простых лекарств каждый и сам знает? Всё было просто и логично. Разум сделал и их род, как более бережными к детям, старикам и больным – так и более социальными, отвечающими услугой на услугу. Эти звери стали более бережным к слабым сородичам, правда, были они таковы лишь в тех случаях, когда это не ставило под угрозу окружающих и до тех пор, пока от слабых особей был потенциальный толк. Фактом было и то, что за помощь можно было рассчитывать на ответные услуги, оказав их кому-то, когда было нужно, даже если тебя не просили официально и ни чего не обещали. Может и какую самку он, не самый лучший добытчик пищи и не самый сильный и крупный самец, способный предложить только сообразительность, память и знания да навыки, принесённые из чуждого им мира, заинтересует, наконец, достаточно, чтобы образовать пару. Образовать пару не просто потому, что других свободных самцов не осталось, тем более что. В конце концов, изменения мнения о тебе и отношения к тебе – тоже полезный ответ.

Но не только он занимался поисками на довольно опасной территории, понимая не только степень риска, но и необходимость своего занятия.

*_*_*

Некто в синей мантии, перетянутой чёрным поясом с бледно-голубым узором, так же брел по ночному лесу. Он тоже старался вслушиваться в окружающие его звуки, однако же, больше полагаясь на зрение, не только прекрасно помогавшее ориентироваться в ночи, но, также, способное улавливать некоторые следы, обычно не видные людскому глазу, в том числе отсветы малейших следов магии. Индивид с длинным, от середины раздвоенным хвостом остановился на одной из полян, осмотревшись бегло, дабы затем вновь продолжить свой путь, что случайным образом пересекался с путем жителя холма.

*_*_*

Лес и трава затрудняли обзор не хуже, чем безветрие и ветер не в твою сторону мешали уловить звуки и запахи первым, однако местный не хуже гостя знал: как следует держаться, чтобы не выдать себя и куда лучше знал местность.

Колосья травы полей становились всё реже и в роще быстро сменялись более тенелюбивыми травами в сочетании с кустами и кустиками. И идти сквозь частокол многолетних ветвей этих, не редко снабжённых колючками или им подобными сучками, кустов было бы слишком неосмотрительно. Слишком много шума от такого передвижения немаленького животного, несущего на себе столь легко цепляющуюся за всё ткань, а вот аккуратно проскальзывать между, обходить их и замирать, полагаясь на маскировку окраса – самое то. Опушка между полем и лесом – ещё не лес, здесь было достаточно места и для обзора и для кое-какого движения воздуха. Но, пока что, легкий ветерок заставлял барсука жаться к кустам и оврагам – лишь бы тот не дул ему в спину. Зверю оставалось только искать более удобную позицию и надеяться, что потоки воздуха смилостивятся и, всё же, донесут до него запах опасности раньше, чем случиться нечто непоправимое.

Откуда-то наветренной стороны раздался отрывистый хруст сухой ветки, сломавшейся под тяжестью чей-то ноги, опустившейся на "маленького врага тишины" по неосторожности своего хозяина.

Насторожившись от хруста, разумный зверь ненадолго притих и куда более насторожено направился в сторону источника звука, стараясь уйти из-под ветра, чтобы если не изучить чужой запах, то не дать ощутить свой тяжёлому и явно крупному созданию.

Несколько позже, приблизительно со стороны, откуда и доносился звук, на возвышение поднялся неизвестный в балахоне. Глубокий капюшон скрывал лик существа, и горящие во тьме под ним пятна только сгущали её. Два светящихся светло-фиолетовым цветом больших пятна, обрамленные такими же слабо светящимися, мелкими точками, – глаза существа. Не освещая, но намекая на некоторые черты лица, по почти незримым щекам создания стекали полосы того же сине-лилового света, начинаясь у пылающих очей. Всего линий было четыре – по паре под каждым из двух крупных 'подсолнухов' глаз зеркально. Незнакомец поправил висящую на его плече не очень большую кожаную суму с начертанными на ней знаками да осмотрелся.

Вот, слабое барсучье зрение различило всё же странную подвижную тень в сумраке и подозрительно отличающееся от хаотичных светляков застывшее в единой конфигурации, а потом и на одном месте инородное свечение. Зверь насторожился, пытаясь проанализировать, понять и принять решение. Что это? Враг? Еда? Что-то иное? Увы, но интуиция не подсказала ему ни чего более-менее точного, а осторожность и память о тварях мёртвой земли соревновались с любопытством. Решив, что, даже если это – опасная тварь, лучше будет изучить её и попытаться заманить подальше от городища и не привести за собой к нему, Расс двинулся к чужеродному объекту, заходя в уже ночном лесу с наветренной стороны знакомой ему возвышенности...

Разумный зверь постарался как можно аккуратнее приблизиться к этой странной, достаточно короткой и узкой, но относительно высокой, со светящимися точками, тени. Он вбирал запахи и звуки, стараясь не выдать себя и не пропустить опасность с других сторон, но уделил много внимания новому объекту. А понять он мог многое. Не самое лучшее зрение ещё не означало, что зверь не чуял магии. О нет, он её прекрасно чуял, всем своим звериным чутьём, во всех смыслах. Мало того, побывав среди более адекватных и разнообразных, чем ближайшие соседи, странных двуногих, этот барсук имел куда больше опыта для сравнения и выводов, как о том, что те звали магией, так и обо всём остальном, чем многие его сородичи. И мог он сделать вывод и о том, что, судя по силуэту, движениям, звуков, и странным колыханиям и звукам отдаленно знакомого искусственного покрова, к подобным голым прямоходящим двуногим существам относилось и вторгнувшееся в лес создание незнакомого вида.

Оставалось надеяться, что листва на ветвях кустарника достаточно скрывает его тело и приметный в полумраке, пока не превратившемся в почти полную темноту, да ещё и на тёмном фоне окружения, белый цвет полос на чёрно-белой морде, и он не привлечёт лишнего внимания.

Человекоподобное существо шевельнулось, поворачивая голову сначала в одну сторону, затем в другую, как будто бы выискивая в округе что-то или кого-то. От этого вполне можно было подумать, что, всё же, четвероногий ночной травник себя как-то умудрился выдать. Но, вопреки всем подобным думам, виновницами этих действий были случайность и привычка незнакомца. Он просто не рисковал полагаться на свои же слух и обоняние, мало отличающиеся от аналогичных человеческих чувств по чуткости и прочей качественности, а, в случае с обонянием, могли и уступать, периодически осматриваться по сторонам. В отличие от людей, чии чувства, обычно, были хуже, чем у большинства животных, и становились всё слабее с возрастом и от беспечной жизни в шумных, душных и светлых городах, как минимум его зрение было достойной компенсацией за слабость некоторых иных чувств.

И, по всем законам иронии и подлости этого мира, внимание наделённого весьма зоркими глазами незнакомца привлек именно куст, скрывавший своими ветвями и листьями Расса. Точнее, внимание странника привлекло то, что промеж листьев мелькало нечто контрастно-белое. И, хоть осторожность намекала и этому существу, что лучше бы не проверять: что там, ибо, при всех его защитных умениях, способностях и свойствах, путник попросту мог не успеть среагировать, но любопытство взяло вверх, заставляя фиолетовоглазого начать осторожно двигаться к кустарнику.

Зверь припал к земле, притих, постарался прогнать страх и задавить инстинктивно пришедшую на защиту от него и его причины злость, машинально сдавая назад. Всегда нужно мыслить трезво – он это знал, но он с трудом задавил желание рвануться в панике, когда при движении назад рюкзак потянуло вперёд.

Нет, стоило замереть и проанализировать ситуацию более-менее трезво, стало ясно, что ни кто его не схватил – он просто зацепился-таки сумкой за сук. И, пусть от шедшего к нему существа не несло именно их лесом, но оно не пахло, ни мёртвой поляной и её созданиями, ни злостью со страхом или иной причиной для немедленного нападения на зверя. Значило это то, что срываться с места и бежать прочь, по крайней мере, немедленно, было глупо – можно спровоцировать инстинкт охотника, если, конечно, он есть у чужака, и ненужные хлопоты. Но, всё же, лишь через несколько мгновений представитель местной фауны смог вспомнить кое-что и сопоставить это с тем, что с каждым шагом становилось более заметным – деталями облика чужака:

Стало ясно и для зверя, что, судя по повороту, движению, два больших светящихся пятна действительно соответствовали довольно большим глазам существа, а не какими-то просто фальшивыми пятнами. С каждым шагом существа всё яснее было, что оно имеет довольно короткую морду без каких-то дополнений и действительно чем-то похоже на двуногих бескрылых соседей. После сего, к нему пришла и определённая идея, что делать с этим чуждым явно полагающимся на зрение двуногим, пахнущим магией и, весьма не похожим на ближайших соседей по запаху, напоминающему нечто.

Да, можно напугать и шокировать, но и в случае агрессии, сбежать он, вероятно, сумеет, особенно если бросит сумки. Можно получить и иные негативные реакции, но он решил положиться на свою удачу и понадеяться, что светящееся существо окажется достаточно благоразумно для вменяемости. По его расчётам, второе было вероятнее, если, конечно, зверь правильно сопоставил схожесть нынешнего запаха с воспоминаниями. Ему оставалось только вспомнить давно неиспользовавшиеся навыки и факты...

Примерно к тому моменту, когда эти мысли проносились в голове у Расса, существо с врожденным частичным свечением подобралось уже достаточно близко, чтобы уже примерно понимать: перед ним какой-то зверь, зверь малознакомый во всех смыслах. Таких животных раньше и вживую видеть ему удавалось изредка, издали и лишь вдалеке от родных земель. Доступные ему рисунки с описаниями были не особо богаты на информацию, а со шкурами и чучелами ни местные бы не захотели его знакомить – ни сородичи не спешили поголовно знакомиться. Но и имеющегося опыта хватило, чтобы вспомнить, как именовали их люди.

Те из людей, кто ни когда не имел дела с дикими барсуками, обычно ошибочно считали их милыми безобидными смешными неуклюжими пушистыми зверьками, как, на свою беду, считали таковыми и многих других существ, чем-то напомнивших им детёнышей своего вида или игрушки. Те, кто имел, – столь же ошибочно считали их вредителями. Но вредным или бесполезным люди нередко считали вообще всё, что не смогли приручить и подчинить. Что же до барсуков, то, даже для сознания примитивных людей, они были не только кучка костей, мяса, большого количества ценного жира и носители не менее ценной, чем всё остальное, меховой шкуры. Барсук – довольно сильный зверь с острыми зубами на длинных челюстях и с внушительными когтями на сильных лапах, зверь, способный дать отпор натравливаемым на него охотничьим животным, особенно в тесных тёмных пространствах. Способен барсук и навредить не только более мелкому, но и более крупному агрессору, невзирая на то, что на крупных животных сами они ни когда не охотились и даже отбивали добычу у истинных хищников не так уж часто.

Создание неопределенно усмехнулось и подошло на шаг ближе, корпусом чуть подаваясь вперед, стараясь лучше разглядеть скрытное животное, подвергая себя как можно меньшему риску. Изучить, стараясь не сильно увеличить шанс спровоцировать нападение зверя на себя или не успеть уйти от атаки. Всё-таки, барсучьи зубы и когти были гораздо мощнее его когтей и зубов, особенно зубов.

Но, чтобы заметить какие-то отличия от других барсуков из других мест во внешнем облике, ауре и строении зверя, нужно было быть куда ближе и детальнее знакомым с этими животными, а желательно ещё и самого этого зверя изучить тщательнее. Мешало ли это страннику сделать общие наблюдения и выводы и сравнить с известным и знакомым, в том числе в строении и тоне ауры? Конечно же, нет.

Маленькие глазки зверя, казавшиеся человекам такими забавными и добродушными, смотрели на чужака сердито и с недоверием. Зверь не шумел, не выгибался, не надувался и не скалился, демонстрируя агрессию или желание отпугнуть. Отсутствие демонстративных страха – хороший признак, если не подозревать болезнь. Этот же барсук не тянул к нему с любопытством длинную узкую морду, не стремился обнюхать новый объект. Но зверь, не выказывая агрессии, животное не проявляло и явных признаков благорасположения и расслабленности. Притихший, застывший, барсук нарушал картину тихого страха не прижатыми, но, увы, очень маленькими и потому малозаметными ушами и примесью любопытства и странного напряжения в запахе, помимо ноток опасения, вместо запаха явного страха. Вот только его запах чужак разобрать не смог бы, даже если бы и захотел, как не мог он уловить и шум бешеного ритма сердца зверя. Но, вот влажный язык высунулся и облизнул чёрный толстокожий нос, зверь с силой вдохнул, раздуваясь, и, жмурясь и с силой выдыхая, издал набор громких звуков.

– Ммммт. Тф... теф... ТипфиччччихатутнннннАтфа? – выдав это, Расс открыл глаза, дабы не только слышать и чувствовать запах, но и видеть результат произведённого эффекта. Он был готов дать дёру, если чужак, не смотря ни на что, решит-таки напасть даже на говорящего зверя.

Произносить слова не очень пригодного, даже не для совсем звериного речевого аппарата, наиболее простого и общеизвестного языка прямоходящих двуногих для барсука было мучительно не просто. По сути, даже небольшие отличия в строении, в том числе головы и горла, и наличие давнего опыта и периодической практики в подражании этой речи не очень помогали барсуку облегчить произношение. Однако же, зверь знал, что, при желании разобрать его и звуки, с трудом складывающиеся в слова, было вполне возможно, на что он и рассчитывал. Он не знал, что это субъективно простое и запомнившееся наречье на деле может оказаться далеко не всем известным и понятным, а, тем более что кому-то оно может показаться довольно низким и жаргонным, а то и непристойным. Не пришло в голову и то, что странный двуногий тип может не страдать стереотипами в силу незнания, и шокового эффекта не получится. Но, в данной ситуации, зверю было не до подобных мыслей, хотя, наверное, следовало бы, ведь бесконечно везти не может.

Чужак резко отпрянул от неожиданно заговорившего зверя назад, а его прищуренные светло-фиолетовые глаза всего на пару мгновений распахнулись шире, после чего вернулись в свое нормальное состояние. Удивление и небольшой шок от столь неожиданного события прошли довольно быстро, уступив место досаде. Можно было бы и догадаться, что в месте, столь обогащённом магией, пусть даже и не самого приятного происхождения, могут попадаться не только члены гильдии, старающиеся изучить местные феномены или поживиться ценными материалами. В местах, подобных этому, часто могут попадаться различные 'магические' и 'мифические' существа. Создания, питающиеся, привлекаемые, изменённые или порожденные магией, хотя и не обязательно местной. Могут встречаться и животные, изменившиеся за долгое время проживания в подобных условиях, телом или душой. Магия в этом мире – сильнейший и известнейший мутаген с наименьшим фактором летальности мутаций и один из немногих факторов мутагенеза, способных вызвать быструю стойкую качественную мутацию не только тела, но и нематериальных структур.

– Моё внимание привлекли твои белые полосы, очень уж хорошо они были видны между листьями кустарника, – ответил, наконец, странник, поправляя наплечную суму и, между тем, пристально рассматривая Расса. – Вот я и решил проверить, что там.

Барсук был крупный, взрослый, размером с человеческого детёныша лет семи-восьми, явно холёный, и что-то не так было в тени под ветвями, там, где скрывалось остальное тело, но что из этого смог определить двуногий?

Зверь чувствовал, что чужак его явно не боялся и, испугавшись, как не убежал с визгом так и не кинулся драться. Он по-прежнему не проявлял вообще какой-то особой агрессии. Когда-то барсук с трудом, но запомнил когда-то, большеглазые плоскомордые двуногие в искусственной шкуре не считают агрессией смотреть на кого-то прямо, открыто и даже, иногда, сильно обнажать зубы и трогать кого-то, и теперь, вспомнив это, он старался не забывать и успокоить себя этой мыслью. От сердца у разумного барсука отлегло, но расслабляться и терять бдительность он не спешил. Впрочем, он встал и отряхнулся, при этом сумки и ветви зашуршали, а воткнувшаяся в одну из них сухая веточка обломилась-таки и больше не держала мешкообразные сооружения на спине.

– Почему ты здесь? – медленно, по-прежнему выжимая некоторые звуки слишком резко и громко, другие – произнося невнятно, а третьи – слишком долго тяня, но продолжил допрос наглый зверь. (И хоть говорил он лишь немногим внятнее прежнего, но что мы, дорогой читатель, постараемся не воспроизводить его дефекты речи отныне и в дальнейшем, дабы не мучить и не путать ни себя – ни тебя). Зверь же, будто подтверждая свою наглость, уже не стесняясь, водил носом, принюхиваясь к окружающему пространству, новому знакомому и его вещам, и, не дав ответить на первый вопрос, добавил, – Заблудился?

От этого незнакомца исходил стойкий запах того, что люди относили к магии. Особенно сильно разило от сумки, точнее от того, что в ней, по всей видимости, хранилось. Откуда этот хвостатый двуногий путешественник был, сказать было не так-то и просто – он уже пропах лесом, а на фоне последнего запаха ещё маячило и несколько других, более слабых тонов.

– Нет. Я странствую, занимаюсь поисками. Этот лес – одно из тех мест, которые мне впервые приходится посещать, – покачал головой пару раз моргнувший белым третьим веком носитель закрытой одежды, не без интереса смотря на сумки разумного барсука.

Путник подметил, что немногие из этих мешков выделялись пробившимися через шов, горловину или сам материал кончиками частей растений, собранных в этом лесу или просто застрявшими их частями.

С точки зрения Расса, на странно одержимого жаждой наживы или идеей субъекта, готового начать искать логово говорящих зверей, чужак не был похож. Местный житель не нашёл в поведении нового знакомого и признаков лжи или некоего злого умысла или иного помысла, грозящего какими-то неприятностями. Наличие в чужом запахе лишь слабого интереса и отсутствие неприятной обеспокоенности в новом знакомом, да и в себе самом тоже было неплохим признаком. Это всё обнадёживало, но стойкий запах магии, исходящий от чужака, настораживал разумного зверя и не нравился последнему, несмотря на то, что это был иной запах, нежели тот, что шёл от страшной бродячей мёртвой угрозы и иных знакомых неприятностей.

Гиблые (Твари) из Гиблого (Места) – так можно перевести один из вариантов, наименования, дарованного этими разумными животными жути, порождавшейся из живых существ поселившейся в центре их леса мёртвой разрастающейся язвой. 'Гиблое' от понятия, близкого к 'погибель', несколько большего, чем просто смерть. Ведь не знали его сородичи прежде понятия 'нежить', слов 'кадавр и упырь' соответственно, тоже не знали, а слов 'зомби' и 'лич' вообще не было в этом мире. Не было слов, хотя понятия, в разных мирах и в разное время описывавшиеся, в том числе и этими словами, были в нем известны в разной степени в своё время некоторым лицам и в некоторых местах.

Чужак не проявлял агрессии или страха, не особо мешал и не казался вкусным и вообще лёгкой добычей, не смотря на то, что и слишком опасным не выглядел. Рассу можно было бы его и в покое оставить, особенно помня о собственных проблемах. Проблем у него хватало и без возни с чужеродным непонятным существом. Дабы не усугублять, зверь мог бы избавиться от чужака или, при неудаче, доставить ему проблем, но сильный запах магии от чужака и его поведение убедили четвероногого, что чужак может пригодится, пускай и проблем доставит может.

– Смерти ищешь? – совсем по-человечьи фыркнул зверь и даже издал подозрительный тихий писк, окончательно выбираясь из кустов, но так и оставаясь стоять на всех четырёх лапах.

– Артефакты, – усмехнулся двуногий. В знак своей честности, искатель запустил в свою сумку пятипалую руку со слегка удлиненными, по сравнению с людскими, пальцами. Существо извлекло из своей сумы округлый предмет, похожий на прозрачный кусок мутноватого кварца. В центре будто подёрнутого туманной дымкой кристалла мерно сиял, то плавно усиливаясь – то слабея, желтоватый свет. – А смерть мне ни к чему.

Расс на миг задумался, вспоминая, анализируя и сопоставляя то, что ему было очевидно. Очевидно, с его точки зрения, было то, что, если он сейчас скажет этому странному чужаку: куда тому лучше не ходить – тот, вероятно, именно туда и пойдёт. Одним глупцом станет меньше – не беда, но вот те штуки, что он тащил с собой... им, явно, было не место в лесу. В то же время, если пропахший магией субъект продолжит бродить здесь – он и без указания направления может попасться гиблым или сам забрести в Гиблое Место. Может ли этот человекообразный оказаться в достаточной мере пригодным для борьбы с гиблыми существами, чтобы выжить в лесу, а то и для выяснения причины и решения проблемы – зверь не знал и не мог, пока что, сделать вывод. Спешить проверять на практике возможности 'искателя артефактов', подвергая риску свои и чужие безопасность, здоровье и жизни, а то и рискуя ухудшить ситуацию, барсуку как-то тоже не хотелось.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю