Текст книги "Сигги и Валька. Любовь и овцы"

Автор книги: Ольга Гусева

Соавторы: Елена Станиславова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

[1] Сигги, фактически, процитировал фрагмент из «Книги о занятии земли» (Landnámabók)

[2] Современная исландская форма имени Торвард (суффикс

– юр именительного падежа как бы восстанавливает суффикс

– R, существовавший в древнескандинавском языке). Однако при формирования отчества этот суффикс отпадает: Торвардюр, но Торвардссон.

[3] Древо щита – воин

[4] Пляска древ щита – битва

[5] Пламя рук – золото

[6] Лёд ладоней – серебро

[7] Огонь Эгира – золото

[8] Ивы огня Эгира – женщины

[9] Стали ясеня – мужчины, воины

[10] Соли звери – корабли

[11] Солнце струга – щит

День пятый

А наутро, проснувшись, как с тяжкого сна,

Валя в смутной тревоге… С чего бы она?

За окном вроде ярко пылает заря.

На часах семь утра. Солнце греет поля?

Вроде в это вот время уже белый день.

Сотрясается твердь, жуть вцепилась сильней.

Валя смотрит вокруг, на закрытую дверь…

И мужчина, что рядом, проснулся теперь.

И, взглянув за окно, не кивнув даже ей,

Он собрался и вышел, окликнул людей.

А потом уж сказал между делом: «Скорей».

Собирали овец… как-то мрачно притом,

Хоть и споро весьма. Он сказал, что по чём.

В двух словах – обо всём.

Никогда не стихает огонь под землёй,

Никогда не смолкает, как ветер, не тает.

Но бушующий ветер и пламя рекой,

Кто видал, никогда не сравняет.

Страшен поля пожар, всяк опасен огонь…

Но земля, вот сама она, только лишь слой,

Только тонкая грань, эфемерный покой.

Вскоре Сигги прослушал анонс новостей.

Обещали, что лава минует теперь.

Устремится на юг, может трубы задеть,

Без горячей воды… С электричеством ведь!

Лето кстати, и трубам с холодной водой

Тоже выстоять должно, хороший настрой.

Да, тревожно, но справиться можно с бедой.

Целый деньим алели вдали небеса

Прямо также и ярче, чем было с утра.

Вале было так страшно… «Поедем туда!»

И поехали глянуть, как лава текла.

А потом он спросил: «Тебе страшно ещё?»

Валя только кивнула, он обнял её,

И огонь его взгляда ожёг бытиё.

Был пронзительней страха пылающий взгляд.

Ветер, море, огонь – ей пригрезились в ряд.

И над горной грядой, над зелёной травой,

Над огнем, что всё лился своей чередой,

В вечной пляске борьбы и единства представ,

Жизнь и смерть отступили, ей вечность отдав.

И она отзывалась, единство признав.

Острое чувство тревоги заставило Вальку разомкнуть глаза. Не очень понимая, что происходит, она посмотрела на часы. Семь утра. Вылезла из уютного тепла общей постели, подошла к окну. Небо на востоке пламенело всеми оттенками алого и багряного. Идею о восходе солнца Валька сразу отбросила. Какой восход здесь в семь утра?

Валька почувствовала, как цепкие когти паники стискивают грудь. Каждый вдох становится для нее чуть ли не подвигом. Сердце глухо тукает по барабанным перепонкам. Вязкие щупальца тревоги всё сильнее липнут к ней и сворачиваются в тугой клубок где-то в области желудка.

Однако Валька сжала в кулаки леденеющие пальцы рук и усилием воли заставила себя справиться с приступом паники.

Сигги тоже проснулся, посмотрел на стоящую у окна Вальку, безмолвно вопрошающую его: «Что это?» Вскочил с кровати, распахнул окно. Валькины ноздри тут же уловили чужеродный привкус, определение которому она подобрать не могла. Лицо Сигги помрачнело, он на мгновение крепко прижал к себе Вальку, ткнулся губами ей в ухо: «Не бойся», а затем отстранился, одним движением натянул штаны и в два шага выскользнул из комнаты.

Завтрак под экстренные новости получился скомканным. Ни одного вопроса Валька так и не задала – телевизионная картинка с фонтанами лавы, огненными волнами растекающейся по обе стороны от трещины в поверхности земли, сказала ей достаточно. В голове у Вальки тут же возникла назойливая ассоциация с картиной Брюллова «Последний день Помпеи, которую она в детстве видела в Русском музее, когда ездила с родителями в Санкт-Петербург.

Сигги уже вышел во двор, и Валька видела, как они с Харальдюром обсуждают положение дел. Лица мужчин выражали озабоченность, однако признаков панической растерянности она не заметила. Скорее, их разговор был похож на рабочее совещание. Харальдюр показал рукой в сторону гор, а Сигги с сомнением покачал головой. Вскоре хозяин фермы вернулся в столовую, где Валька по-прежнему смотрела на телевизионный экран. То, что она видела, было одновременно и безумно красивым, и безумно страшным. Картинка сменилась, солидный полноватый мужчина[1] уверенным голосом что-то говорил, показывая на карту.

Затем его сменила светловолосая женщина средних лет с печатью высочайшего интеллекта на лице. Её голос был спокойнее, чем у предыдущего оратора. И глядя на эту женщину, хоть и не понимая ни одного слова, Валька ощутила, что её тревожный страх постепенно сменяется желанием действовать.

– Извержение началось полтора часа назад. В земле открылась трещина длиной три километра. Но, по мнению наших учёных, – Сигги взглядом показал на экран телевизора, – интенсивность извержения постепенно начинает снижаться. Кристин (Валька поняла, что Сигги имеет в виду интеллигентную светловолосую женщину, голос которой несколько рассеял её тревогу) считает, что потоки лавы в нашу сторону не потекут.

Последняя фраза Сигги принесла Вальке видимое облегчение, однако ненадолго, поскольку Сигги продолжал пересказывать новости:

– Но лава может залить дорогу или повредить инфраструктуру. Например, трубопровод из Свартсенги[2] (это название тут же врезалось Вальке в память). Тогда мы на несколько дней лишимся горячей воды и отопления. Но всё же летом это не критично. Насколько я понял, угрозы остаться без электричества и холодной воды нет. Кабель и холодный водопровод проложены в земле. Должны выстоять. Главное, чтобы магма не столкнулась с подземными водами, а Торвальдюр (Валька догадалась, что речь идёт о корпулентом учёном, выступавшем до Кристин) говорит, что это возможно. Тогда появятся ядовитые газы и пепел. Но тут всё будет зависеть от направления ветра.

Валька сосредоточено внимала самой длинной речи хозяина фермы за всё время их знакомства, а на экране тем временем полыхало бурное море лавы, захватывающее все более обширные участки земли. Однако Сигги эта картина, как ни странно, успокаивала:

– Видишь, лава не в нашу сторону течёт.

Вальке это было совсем не очевидно, но стоящему рядом мужчине она доверяла полностью. Его хладнокровие было заразительным. Сигги подошёл к кофемашине, сделал две чашки кофе, в одну добавил молока, захватил пару булочек с корицей, поставил всё это на стол, подошел к Вальке, которая не усидела за столом и сейчас стояла у окна столовой, безотрывно глядя на пламенеющее небо, и обнял её со спины. Его объятие было таким крепким, что у Вальки на мгновение перехватило дыхание.

– Не бойся, это уже седьмое извержение на полуострове за последние полгода, – сказал Сигги.

Его попытка успокоить была сродни тому, чтобы сказать: «Не бойся, это не хозяйский пёсик, а голодный волк». Но Вальке почему-то действительно стало спокойнее. Ведь шесть предыдущих извержений они как-то пережили.

Покончив со второй попыткой позавтракать, Сигги, Харальдюр, Ауста и Валька сели на осёдланных Харальдюром лошадей и поехали собирать овец. Случиться может всякое, никто не знает, как дальше будут развиваться события, возможно, придётся эвакуироваться с животными.

Эта работа заняла весь день до обеда. К тому времени ситуация с извержением более-менее прояснилась. Нельзя сказать, что опасность для обитателей фермы миновала, но она свелась к стандартной фразе: «Вы здесь находитесь на свой страх и риск», что, в принципе, в любой момент времени справедливо для всех жителей Исландии.

Небо на востоке по прежнему являло собой палитру, где цвет маренго[3] смешивался с оттенками алого и кармина[4]. Из очередного выпуска новостей выяснилось, что извержение локализовалось до двух кратеров, потоки лавы ни ферме, ни дороге не угрожают, а вот трубопровод, подающий геотермальную воду, в ближайшем будущем однозначно будет повреждён. Сигги решил, что это меньшее из зол.

После обеда, более скромного, чем обычно, хозяин фермы, очевидно, решил применить на практике подход «клин клином вышибают». За едой он просмотрел новостные порталы и внимательно изучил обстановку и прогнозы учёных, после чего невозмутимо спросил Вальку:

– Хочешь посмотреть на извержение?

– …?

– Думаю, что риск на самом деле минимален, но если тебе страшно…

Вальке было страшно, но, вместе с тем, и любопытно. Что и говорить, шанс увидеть извержение вулкана своими глазами не каждому в жизни выпадает. К тому же Сигги говорит, что это не опасно. И Валька сказала в ответ:

– Немного страшно, но я хочу.

– Не забудь телефон. Надеюсь, он заряжен, – сказал Сигги и пошел заводить машину.

Ехали около получаса, к тому времени стало очевидно, что буйство подземной стихии мало-помалу утихает. Фонтаны лавы потеряли свой напор и высоту, а затянутое тучами небо стало приобретать более свойственный ему цвет мартовского снега. Сигги остановил машину на небольшой каменистой площадке.

– Минут десять придётся идти пешком. Вот туда, – он махнул рукой на невысокую горку прямо по курсу.

* * *

От картины, открывшейся их взорам с кратера тысячелетней давности, местами покрытого зеленоватым мхом, у Вальки в зобу дыханье спёрло (строка из знаменитой басни здесь как нельзя лучше характеризовала её состояние). Поодаль, из трещины в земле выплёскивался невысокий фонтан лавы, которая бодрыми потоками стекала в низины по обе стороны от свежего кратера, которой уже начал образовываться вокруг трещины. Валька решила, что вулкан напоминает огнедышащего чешуйчатого дракона из сказок, который взмахивает крыльями, но не взлетает. Воздух слегка припахивал серой, но облако дыма, поднимающееся над вулканом, ветром относило в сторону, противоположную от «пункта наблюдения».

Сигги вытащил из рюкзака два небольших полимерных коврика, напомнивших Вальке те, что бабушка подкладывала под колени во время прополки грядок, и положил их на землю почти вплотную друг к другу. Сигги и Валька расположились на пологом склоне и стали наблюдать за буйством матушки-природы. Рука Сигги крепко обхватила Валькин бок, а голова Вальки удобно устроилась на плече Сигги.

Зрелище завораживало, и Валька бы затруднилась сказать, сколько времени они так просидели. От новорождённого лавового поля, пышущего огненными всполохами, шёл ощутимый поток тепла, ветер дул в спину, рядом сидел мужчина её мечты, который время от времени наклонялся, чтобы коснуться губами её лица, и Вальке грезилось, что они перенеслись в какой-то параллельный мир, о которых пишут в фантастических романах…

* * *

К позднему ужину вернулись на ферму, где в загоне скучали овцы и лошади, пережёвывая скошенную траву, которую задали им Харальдюр и Ауста. Собравшись в столовой, обитатели фермы посмотрели вечерний выпуск новостей, из которого стало ясно, что интенсивность извержения снизилась, и ожидается, что через пару дней оно подойдёт к концу.

Да, потоки лавы действительно залили дорогу, ведущую к Гриндавику, и повредили трубопровод – полуостров практически остался без отопления и горячей воды, но Вальке и Сигги этой ночью уж точно не было холодно. Утолив свою страсть, пылающую едва ли не жарче раскалённой магмы, они уснули, не разжимая объятий.

[1] Имеются в виду Торвальдюр Тордарсон, один из ведущих исландских вулканологов, и Кристин Йоунсдоттир, самый авторитетный исландский геофизик, специалист по природным катастрофам.

[2] Геотермальная электростанция и мощности, аккумулирующие и передающие по трубопроводу геотермальную воду для отопления и горячего водоснабжения полуострова Рейкьянес

[3] Серо-голубой цвет

[4] Натуральный пигмент для производства красителя ярко-красного цвета. Здесь: насыщенный красный цвет.

День шестой

Черный пепел укрыл часть травы на полях.

Для овечек такое поесть – прямо яд.

А они уж на травку так грустно глядят,

Всё же есть, очевидно, как прежде хотят.

Отвозили овец, чтоб подальше, туда,

От вулкана, и пепла, и смога.

Не сказать, чтобы очень далёкой была,

Но по-своему сложной дорога.

За три раза свезли, чтоб не слишком битком.

И не то, чтобы долго прошло – одним днём.

Валя тоже, чем только могла, помогла.

Помогала чем можно, но чтоб не мешать.

Жаль ей было овечек, но знала она,

Что они-то вернутся, а ей уезжать.

И когда уж овец отвезли и ягнят,

Валя вещи сложила и свитер взяла,

Шерстка свитера гладкой, пушистой была…

Отчего-то вдруг глазки заплакать хотят.

Она долго сидит в тишине и одна.

Может, даже не долго, но словно во сне.

Она, может, сидела бы так до утра,

Но решила другое позволить себе.

И пока Сигги занят был чем-то своим,

Валя чуть побродила по дому.

И нашла моток пряжи и спицы под ним,

И немалым моток тот был, к слову.

И тогда, не спросясь и без спросу решась,

Она шарф крупной вязкой связала.

Тёмно-серый, простой, но узор-то был свой,

Она искреннее так посчитала.

Позвонила подруга, сказала: «Представь!

Я тут классно-прекрасно кайфую!»

Валентина в ответ рассказала под стать:

«…по нему вот прям щас и тоскую…»

Завершив разговор парой фраз ни о чём,

Валя слёзы едва лишь сдержала.

Второпях и мечтах ни о чём/обо всём,

Шарфик серый она довязала.

И успела едва, получилось, ура!

Свой подарок взяла и сложила.

Вот местечко в кладовке для топора —

Точно там аккурат уместила.

Утром стало ясно, что прогнозы полнотелого вулканолога сбылись. Сила извержения существенно ослабла, лава изливалась только из двух кратеров, сформировавшихся на концах трещины, однако над средней её частью зависло тёмное облако газов и пепла – магма всё же встретилась с обширным подземным озером. Ветер сменился, и облако вулканических выбросов стало смещаться к юго-западу (то есть в сторону фермы). Об этом сказали в утренних новостях, но и без того оно было очевидно – достаточно посмотреть в окно.

Все окна в доме плотно закрыли, и мужчины, посовещавшись между собой и с Валькой, в которой уже признали настоящего специалиста, приняли решение, что весь скот есть смысл эвакуировать. Пепел, оседающий на траву, заключал в себе вещества, угрожающие здоровью и даже жизни животных.

Сигги позвонил фермеру, с которым состоял в родстве, и получил добро на перевозку скота в его владения, а затем десять минут ушло на то, чтобы договориться с логистической компанией о соответствующем транспортном средстве.

Выходило, что съездить придётся три раза – две ходки с овцами и ягнятами, а потом ещё следовало увезти корову и лошадей.

Валька, честно говоря, удивилась, насколько оперативно Сигги принимал и претворял в жизнь свои решения. Пусть его фермерский стаж был и невелик, но Вальке было совершенно очевидно, что этот человек нашёл своё место в жизни. Она опасалась, что её на весь день оставят с Аустой на ферме, но выяснилось, что Харальдюр поедет с водителем в кабине трака, а Валька – с Сигги в его машине.

В пути оба в основном молчали. Но Валька была рада уже оттого, что она просто сидит рядом с Сигги. Слова были не нужны, красноречивые взгляды, которыми они иногда обменивались, говорили больше любых слов.

* * *

Без животных ферма опустела. Вулкан по-прежнему выбрасывал потоки лавы, хоть и не так интенсивно, как утром, и над ним по-прежнему нависала чёрная туча пепла, газов и мелких частиц горных пород. Во дворе явственно ощущался запах серы, все окна в доме оставались закрытыми, да и проветривать помещения в отсутствии отопления было чревато – температура за окнами, по мнению Вальки, была далеко не летняя.

После позднего обеда (или очень раннего ужина) Сигги сказал, что ему нужно съездить по делам:

– Не скучай, Валька, вернусь часа через два. Можешь пока фильм по телевизору посмотреть, их у нас не дублируют, просто пишут исландские титры.

– Хорошо, – ответила Валька, изо всех сил стараясь, чтобы Сигги не услышал слёз, подступивших к её глазам.

Сигги уехал, а Валька некоторое время посидела в одиночестве на диване в столовой. Телевизор она включать не стала – новости шли на исландском, а желания смотреть голливудские фильмы у неё не возникло. Ей хотелось заняться чем-то полезным.

В доме стало ощутимо холоднее, Валька вытащила из шкафа пушистый бледно-зелёный свитер, который связала прошлой зимой, надела его, вышла в коридор и машинально открыла дверь в кладовку.

У стены стоял деревянный шкаф с ящиками, типа комода, а рядом – стеллаж с инструментами. Валька из любопытства выдвинула верхний ящик и обнаружила в нём несколько мотков шерсти ручного прядения, а под ними – разнокалиберные спицы для вязания. Решение связать Сигги тёплый шарф в качестве прощального подарка созрело мгновенно.

Она выбрала самый большой моток пряжи серого цвета и пару толстых деревянных спиц, отполированных до блестящей гладкости, очевидно, в результате долгого использования. Над рисунком думала недолго, вспомнила, каким ей бабушка шарфы вязала.

Работа продвигалась энергичными темпами, но тут вдруг затрезвонил телефон.

Нет, это не Сигги.

Аннеке.

Видимо, решила поделиться впечатлениями об отдыхе. Желание не отвечать на звонок Валька подавила, всё-таки ж подруга.

Минут пять Аннеке тараторила так, что слова было не вставить. Она взахлёб рассказывала о комфорте отеля, о нескольких бассейнах с морской водой, об экзотических блюдах «шведского стола», об экскурсиях к локальным достопримам, об одолевающих её местных поклонниках, о…

Валька слушала терпеливо и иногда вежливо поддакивала. Она была рада, что подруга так довольна отдыхом.

Наконец прозвучал вопрос:

– Тиина, что я всё о себе, да о себе, а как у тебя дела?

– Потрясающе! – честно ответила Валька. – Только вот поволновалась сегодня немного.

– Поволновалась? Из-за чего?

– Из-за овец. Отвозили их на дальнюю ферму.

– Овец? Зачем?

– Чтобы не отравились. Здесь пепел.

– Пепел? У вас что, пожар был???

– Нет. У нас извержение.

– Какое ещё извержение?

– Вулканическое. Это такая жуткая красота, ты даже не представляешь. Мы вчера ездили на него смотреть.

– Вы – это кто?

– Это Сигги и я.

– Какой ещё Сигги?

– Фермер, у которого я живу.

– Так-так-так. С этого места поподробнее. У которого или с которым? – Аннеке задала этот вопрос с лёгкой ехидцей.

– У которого… с которым… Аннеке, если бы ты знала, какой он… Как подумаю, что завтра уезжать…, – в трубке раздались Валькины всхлипывания, слеза выкатилась из её левого глаза, проехалась по щеке, капнула на полотно шарфа и растворилась в рыхлой шерсти.

– Ну, ты даешь, тихоня, – сказала Аннеке слегка потухшим голосом, и в этом голосе, недавно звеневшим от счастья, послышались нотки зависти.

– Аннеке, я, кажется, влюбилась.

– А он?

– А он – не знаю. Но он такой… такой… Он самый лучший… Но только завтра я от него уеду.

– Ну, что поделать, – пыталась успокоить подругу Аннеке, но в её тоне явно чувствовалась нехватка искреннего сочувствия.

На этом разговор увял, девушки сказали друг другу несколько ничего не значащих фраз и попрощались.

Валька вязала хорошо и быстро, практически вслепую. Растянув в руках полотно шарфа, она решила, что пора закругляться. Закрыла петли, свернула шарф и аккуратно пристроила его на стеллаже в кладовке, можно сказать, на самом видном месте, чуть подвинув в сторону топор.

И очень своевременно она это сделала. Вернулся Сигги. Из шоппера весёленькой расцветки выглядывали разные вкусности – приличных размеров плод манго с красным бочком, большая кисть крупного розового винограда, желтые кончики бананов.

– Ого, сколько всего, – удивлённо воскликнула Валька.

– Ночь длинная, съедим. Надеюсь, ты не собираешься проспать с вечера до утра?

Сигги улыбался, но на донышке серых омутов его глаз затаилось… Вальке хотелось верить, что это грусть из-за её предстоящего отъезда.

– Кстати, сегодня у нас на ужин национальное исландское блюдо. Называется свид, – сказал он как всегда спокойно.

И Ауста внесла в столовую поднос с двумя большими плоскими тарелками. А на каждой тарелке лежало такое… такой… такая жуткая половина запечённой бараньей головы[1] – даже с глазами и зубами – в обрамлении гарнира из картофельного пюре, отварной моркови и листьев свежего салата.

На мгновенье Вальке стало не по себе (как. это. можно. есть?).

Однако национальные традиции хозяев следует уважать, и Валька не подала виду, что "фирменное блюдо" её испугало. Да к тому же известно, что голод не тетка, а от тарелки с запечённой жутью исходил такой аромат, что Валькины слюнные железы немедленно приступили к интенсивной работе. И, чувствуя на себе испытующий взгляд Сигги, Валька решительно вооружилась ножом и вилкой.

– Никогда не ела такой аппетитной еды, – сказала она мужественно и провела остриём ножа по бараньей щеке, а потом взглянула в серые глаза Сигги.

И увидела в них такое…, что, пожалуй, согласилась бы вкушать баранью голову минимум раз в неделю.

После ужина Сигги потянулся за шоппером, из которого ранее торчали спелые фрукты, лежавшие сейчас на большом стеклянном блюде в центре стола. На самом дне сумки лежал небольшой блестящий пакет, крепко перевязанный сине-бело красной ленточкой в цвет исландского флага.

– Это тебе. Но сейчас не смотри. Потом, когда уедешь.

И Сигги протянул пакет Вальке. Валька приняла подарок в открытую ладонь. В пакете лежало что-то твёрдое наподобие коробочки. Даже двух.

– Спасибо, – выдохнула Валька, прижалась к Сигги и обвила его спину руками.

А потом приподняла голову, чтобы не выпустить наружу слёзы, застилающие глаза.

– Валька…

Больше Сигги ничего не сказал, его взгляд утонул в хризолитовой глубине Валькиных глаз, их губы слились, и к сладости этого поцелуя явно примешалась горечь предстоящей разлуки.

Проспать с вечера до утра им, безусловно, не удалось.

[1] Некоторые блюда исландской кухни могут вызвать изумление и даже отвращение. Однако их необычность обусловлена не какими-то экзотическими вкусовыми предпочтениями исландцев, а тем фактом, что на протяжение многих веков (начиная со зрелого Средневековья и заканчивая двадцатым веком) население страны находилось на грани выживания из-за ряда факторов, например, как то: крайне неблагоприятный климат, скудость естественных ресурсов острова и колониальная зависимость от Датской короны (в частности, экономический меркантилизм метрополии). Говоря по-простому, исландцы, чтобы выжить, столетиями ели «всё, что не приколочено» (хаукарль, т. е «тухлая гренландская акула» – из той же «оперы»).

День седьмой

Сигюрдюр обнаружил с утра уже шарфик,

Улыбнулся, и пламенем взгляд вновь ожил.

В телефоне случайно включился фонарик,

Он его погасил, и кладовку прикрыл.

От люпинов поля цвета ясного неба.

И, бесспорно, казалось бы, стоят похвал.

Но, однако же, овцам люпин – не пожива.

Сигюрдюр Валентине об этом сказал.

А ещё он поведал, что это цветенье,

Не даёт прорасти той, что нужно, траве.

Валя слушала это простое ученье,

Но краса бесполезная в радость душе…

Потому что душе на сегодня печально,

Она тоже, как эти люпины, увы…

Так, подумала Валя, пришло окончанье

Бесполезного, может, но счастья пути.

Ей представилось, скажет:

«А можешь остаться?»

И она не откажет…

Начнёт улыбаться…

Ничего не сказал он тогда на прощанье,

И она не сказала, смотрела светло.

А когда уж покинула зал ожиданья,

Объявляли что, мол, изверженье прошло.

Утром оба долго не решались расцепить объятия, но сделать это всё же пришлось.

Траву косить в эти дни было нельзя, поэтому Сигги пошёл отдать Харальдюру распоряжение по поводу ремонта крыши в овечьем загоне. На ходу он открыл кладовку, чтобы захватить кое-какой инструмент. Пушистый серый шарф из лопи[1] бросился ему в глаза раньше, чем кусачки. На этом стеллаже никогда не было никаких шарфов, к тому же узор вязки показался Сигги совсем незнакомым.

Сигги взял шарф в руки и, убедившись, что в коридоре никого нет, прижал его к лицу. Но вот хлопнула дверь, и он инстинктивно попытался затолкнуть Валькин подарок в боковой карман штанов. Шарф не влез, зато включился фонарик в телефоне. Тогда Сигги положил шарф в верхний ящик комода, закрыл кладовку и выключил фонарик, который был ему не нужен – его глаза светились лучше всякого фонарика.

За завтраком и Сигги, и Валька молчали. Всё понимающая Ауста суетилась около них больше обычного, но печали в её взгляде не было. Казалось, что она знает нечто, оставшееся за гранью видения молодых людей, сидевших за столом.

* * *

Всю дорогу в аэропорт Валька смотрела в окно, а Сигги – на дорогу. Погода решила напоследок порадовать Вальку – день был солнечный и почти безветренный. По обе стороны шоссе – до самых гор слева и до самого океана справа – простирались бескрайние поля цветущих люпинов, почти такие же голубые, как небо над ними.

– Какая красота, – не удержав переполнявшего её восторга, воскликнула Валька.

– Да красота, но бесполезная и даже вредная. Хотели как лучше, а получилось как всегда. Аляскинский люпин завезли к нам в 1945 году, хотели бороться с эрозией почв. Живёт до двадцати лет и может вырасти до метра с лишним в высоту. От одного корня может отходить до сотни стеблей. Каждое растение за сезон разбрасывает вокруг себя больше двух тысяч семян, и через год вся поверхность земли в радиусе трёх метров забита свежей порослью, ведь люпин усваивает азот из воздуха и тем самым удобряет почву. Что бы семенам не прорасти? В ущельях и на холмистой местности, вдоль рек и ручьев люпин распространяется ещё быстрее, – Сигги ухватился за спасительную лекцию об аляскинском люпине, чтобы не думать о Валькином отъезде (правда, она об этом, если и догадывалась, то наверняка не знала).

– Разве это плохо?

– Эти люпины размножаются со страшной силой и разрушают эндемичную экосистему. Аляскинский люпин – горький, потому что высокоалкалоидный, овцы его не едят, и это хорошо, хоть не травятся. А нормальная трава и мох из-за него не растёт. Да ещё он вытесняет вереск, отчего в Исландии уменьшилась популяция верескового шмеля, единственного представителя семейства пчелиных.

– И что делать?

– Предлагают скрестить горький аляскинский люпин с низкоалкалоидным сладким люпином. В результате переопыления должен постепенно размножиться гибрид, который будут активно поедать овцы – вот и решение проблемы.

– А это возможно?

– Не знаю. Пока что незаметно…

Так и доехали они до аэропорта, обсуждая «аляскинского волка»[2]. И бесполезность этой радующей глаз люпиновой рапсодии вливалась в элегический соль-минор Валькиных мыслей о неизбежном скором расставании.

А потом долго целовались в машине, не в силах оторваться друг от друга. А потом ещё в здании аэровокзала, не обращая внимания на толпы людей, снующих вокруг. Но настал момент, когда Вальке пришлось идти на досмотр и посадку…

Валька смотрела в серые глаза Сигги – в них всё явственнее проступала синева – и ждала, когда он скажет что-то важное.

Но он не сказал.

И она ушла, не обернувшись. И глаза её захотели наполниться солёной влагой.

* * *

В «накопителе» она нашла место, где можно было сесть и немного поплакать. Однако запас слёз у неё, видимо, временно истощился.

Из разговора сидящих рядом пассажиров Валька поняла, что извержение на Рейкьянесе закончилось. По этому поводу она облегчённо вздохнула.

Она вспомнила, как они вдвоём сидели на кратере вулкана, потухшего тысячу лет назад, и смотрели на огненные реки, растекающиеся по долине. Один вулкан умер, другой родился.

И в голове у Вальки чётко оформилась мысль, которую она до сих пор отгоняла. Очень может быть, что она улетает не одна, а с ростком новой жизни. Загнула пальцы, получилось не то в конце марта, не то в начале апреля. Эта мысль её не испугала, скорее, даже наоборот. Торвард, Тордис?

Тут Валькин взгляд упал на торчащий из сумки блестящий пакет, перевязанный ленточкой в цветах исландского флага.

Подарок Сигги.

«Он сказал открыть, когда уеду. Можно считать, что я уже уехала».

Валька дернула за ленточку – бантик развязался.

В пакете оказались две коробочки серебристого цвета – побольше и поменьше. В верхней коробочке, той, что поменьше, обнаружилась серебряная застёжка-фибула – такие она видела в музее викингов в Ньярдвике. Валька вытащила фибулу и приколола её на лацкан своего вязаного пиджака. Да, применение неправильное, но ей это было неважно.

Во второй коробочке, что побольше, на шёлковой подушечке цвета маренго лежал ладьевидный серебряный браслет. Валькины глаза тут же вспыхнули и высохли – забыть табличку с надписью «обручальный браслет» рядом с очень похожим музейным экспонатом она не могла. Сигги тогда ещё объяснил ей, что такие браслеты викинги дарили своим избранницам в знак обручения вместо современных колец.

Валька с замиранием сердца (да, на мгновение оно у неё действительно замерло) вынула браслет из коробочки и надела на левое запястье.

И тут её телефон разразился бодрым сигналом входящего звонка.

Сигги.

– Двух недель тебе хватит?

* * *

Ей мерещился взгляд его глаз на равнине,

Там, где волны огня попритихли уже…

И, ожёгшись, с восторгом подумалось ныне,

Что, быть может, в апреле, уже по весне…

И она не жалела, совсем не жалела.

Может, только тоска гложет-мучает сердце,

Но тоска ведь минует… и Валя не смела,

Перестать в это верить – как забыть это место.

Был звонок уже позже, как много он значит…

«Двух недель полагаю, на всё тебе хватит?»

[1] Шерсть исландской овцы

[2] В латыни слово «lupinus» происходит от слова «lupus» – «волк».