Текст книги "Сокровище троллей"
Автор книги: Ольга Голотвина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Не испугалась. Не завизжала. Глянула недовольно, но твердо и прямо: дескать, что еще за явление?
А у Литисая разом прошло головокружение, так он был потрясен.
Он налетел – сердцем – как на меч, на тот самый лазурно-зеленоватый взгляд, что с прошлого лета приходил в его сны.
* * *
Мостик был невзрачный, деревянный, с невысокими перильцами – но река под ним текла из тех, что шутить не любят. Нурзарна, приток Тагизарны, нрав имела подлый, изобиловала омутами и холодными ключами, и мало находилось желающих купаться в ее быстрых, сильных струях.
Поэтому у Литисая оборвалось сердце, когда он увидел метнувшуюся через перила фигурку…
Сперва-то он и внимания толком не обратил на рыжеволосую девицу, стоявшую на мостике в окружении стайки уличных мальчишек. Скользнул глазами и подумал мельком: мол, ребятня не зря тут крутится. Одни барышню разговорами отвлекают, а другие, надо полагать, кошелек с пояса срезают… кстати, а что делает приличного вида барышня на Светлячковых Выселках? Конечно, это не мерзкие трущобы, о которых Литисай знал лишь понаслышке (и не жалел об этом), но все же не место для дамских увеселительных прогулок, да еще в одиночку.
Подумал – и выбросил эту мысль из головы. И без того было о чем поразмыслить: о вчерашней пирушке в «Гнезде аиста», которую устроил знакомый десятник стражи. И о странной истории про старинный пергамент, которую десятник рассказал спьяну.
«Приют филина! – ухмыльнулся про себя Литисай. – Лисий ошейник!»
И почти прошел мимо мостика. Уже краем глаза увидел, как брызнула во все стороны ребятня, а барышня вдруг легла грудью на перила, с мужской ловкостью перебросила через перила ноги и кинулась вниз.
В Роду Хасчар не водилось тупых идиотов, которые от потрясения застывают на месте и хлопают глазами. Удивлялся Литисай уже на бегу.
Простучал каблуками по доскам мостика, перегнулся через перила… Хвала Безликим, она держалась! Юбка пузырем по воде, рыжие волосы – как диковинный цветок. Но любоваться Литисай не стал. Перемахнул через перила – и вниз!
В несколько мощных гребков добрался до девушки, которая неплохо держалась на воде, хотя гребла почему-то одной рукой. До берега было недалеко, но сильное течение утащило обоих от моста. Литисай помог девушке выбраться на прибрежные валуны – и только тогда понял, что левой рукой она прижимает к себе щенка. Лопоухого такого щенка, невнятной породы, мокрого, дрожащего и насмерть перепуганного.
– Я бы его сама вытащила! – заявила девушка, гордо вскинув остренький подбородок. – Но все равно спасибо, господин мой.
А потом оба сохли, стоя на нагретых солнцем валунах, – не идти же мокрыми по городу! Девушка сбросила туфельки, вылила из них воду. Литисай деликатно отвернулся, отжимая рукава рубахи.
Девушка не назвала своего имени (что Литисая не удивило – но сам он представился по всей форме). Зато рассказала, как очутилась в этих краях. Оказывается, утром она увидела в окно большой – в четыре фургона! – бродячий цирк, с музыкой проезжавший по улице. Загорелась, кинулась к отцу: хочу посмотреть! И получила отказ: неподходящее зрелище для барышни. Возможно, несколько дней капризов и уговоров заставили бы отца отступить, как не раз бывало. Но на представление хотелось именно сегодня, и начиналось оно, как кричал размалеванный зазывала, в полдень. А потому решительная дочь непослушного отца сбежала из дому черным ходом, прихватив кошелек с мелочью.
И заблудилась в городе, где прожила несколько лет, но знала только соседние улицы.
Как очутилась у этой речушки – толком не помнит. Здесь, на мостике, и встретила гадких, злых мальчишек, которые пришли сюда, чтобы утопить щенка.
Барышня тут же забыла про цирк и принялась уговаривать мальчишек отдать щенка ей. Но мелкое демонское отродье только смеялось и приплясывало вокруг. Наконец она сообразила дать им денег, взялась за кошелек… вернее, за то место, где недавно был кошелек, а теперь болтались перерезанные завязки.
Тут мальчишки разбежались, а паршивец, что держал щенка, швырнул бедное животное через перила. Ну и она – следом… а как же иначе? Она умеет плавать, а там погибает щенок! Маленький! Живой! С такими глазками… с такими ушками… глупо, да?
Нет, Литисаю не показался глупым поступок девушки. Он сам любил животных – и теперь с удовольствием рассказал милой незнакомке про давний Поединок Чести с одним скотом, который у него на глазах зверски стегал хлыстом свою лошадь только за то, что она чего-то испугалась, заплясала и сбросила хозяина. Друзья тогда уговаривали: откажись от поединка, ты же неправ, это ведь его лошадь… И хотя Литисай вышел из схватки победителем и оставил противнику на память хороший такой шрам, дразнили потом не противника, а его, Литисая. Называли «защитником невинно страдающих кобыл» и другими идиотскими прозвищами.
Девушка выслушала историю с восхищением, Литисая полностью поняла и заявила кровожадно: «Я бы вообще таких убивала!» В устах той, которая только что прыгнула в воду ради спасения мелкой дворняжки, эти грозные слова звучали комично и мило.
Потом Литисай рассказывал о войне… ну, хвастался, не без того… а как не расхвастаешься под этим восхитительным зеленовато-синим взором?
Когда одежда более-менее высохла, оба покинули негостеприимный берег и, не прерывая беседы, двинулись куда глаза глядят. Щенок угрелся на руках девушки, перестал трястись и внимательно слушал, приподняв ухо.
Литисай терялся в догадках: кто она? Платье богатое, речь не простонародная – а манера держаться до того простая и естественная, словно Литисай ей брат или давний друг. Никакого жеманства.
Молодому человеку хотелось спросить имя девушки, но он сдерживался. И пожалел о своей учтивости, когда незнакомка вдруг остановилась и сказала серьезно:
– Я узнала эту улицу, отсюда сумею найти дорогу домой. Надеюсь, мой господин не пойдет за мной следом? Еще раз спасибо за всё.
Свернула за угол – и исчезла из глаз.
Но не из сердца Литисая.
* * *
– Я… госпожа не узнаёт меня?
– Не узнаю, – ответила девушка со спокойной, чуть насмешливой вежливостью. – А должна?
– Мы встречались. Летом, в Джангаше.
– О-о! Вряд ли. – Насмешливая нотка звенела все заметнее. А взгляд чудесных глаз скользнул вниз, на жуткие «тюлени». И тут же взор красавицы вернулся на лицо гостя, сияя уже неприкрытым весельем.
Кажется, Литисая приняли за прислужника.
Молодой человек почувствовал, что у него пылают уши. Взгляд вниз, взгляд вверх – как мало, оказывается, нужно, чтобы унизить человека!
– Позволю себе представиться, – веско и чопорно произнес он. – Литисай Звонкая Стрела из Рода Хасчар. Дарнигар этой крепости. В настоящее время замещаю Хранителя, так что светлая госпожа и ее спутники у меня в гостях. Надеюсь, вас приняли достойно?
На мгновение красавица смешалась, но затем гордо вздернула остренький подбородок (это движение бедняге Литисаю по ночам снилось!) и ответила без смущения:
– О да, благодарю моего господина. Прошу простить мою невежливость. Я не могла предположить, что здешним гарнизоном командует человек столь юного возраста… и… – Взгляд злой девчонки вновь устремился на войлочные «тюлени».
Извинения оказались еще более обидными, чем неуважительная встреча. И опять, как в тот раз, она не назвала своего имени!
Ну как разговаривать с этой невозможной девицей? Напомнить о купании в Нурзарне? Спросить, как поживает лопоухий щенок?
Ничего подобного молодой дарнигар не сделал. У него, знаете ли, была гордость.
«Она не могла забыть меня так быстро, мы же не просто на улице столкнулись! Не узнаёт – значит, не хочет. Ну и ладно!»
– Отлично, светлая госпожа. Увидимся в трапезной.
Звенящая в его словах ирония проняла высокомерную красавицу не больше, чем чириканье воробья проняло бы придорожный валун.
– Если вам встретится моя служанка, не сочтите за труд, поторопите эту копушу. Буду весьма признательна.
Вроде и учтиво, ни к чему не придерешься… а словно лицом о дверной косяк парня приложила.
– Всенепременнейше, госпожа моя! – ядовито выдохнул Литисай, вложив в это «всенепременнейше», невесть как выползшее на язык, всю глубину своего разочарования и всю горечь оскорбления.
Он вышел, аккуратно притворив за собой дверь – не хлопнул, с чего бы? Ну не хочет барышня вспоминать тот глупый летний случай. Ну, стыдится своего чудачества: прыгнуть в реку, спасая дворняжку… А тут появляется свидетель этого нелепого поступка.
Все правильно. А что у дурня Литисая тяжко на душе – так это его, дурня, дело. Никто не виноват, что выдумал он добрую и отважную девушку с чарующе непосредственными манерами.
Искал по всему Джангашу… Теперь можно не искать. Вот и славно. А мечта… что – мечта? Без мечты в жизни спокойнее. Особенно если торчишь в Болотной крепости посреди глухого леса.
Пойти, что ли, к себе да переодеться, чтобы не дать красивой злючке новый повод для насмешек…
Но тут снизу донесся лай.
«Лазутчик в трапезной! Надо кому-нибудь сказать, чтоб выставили его во двор… нет, там буран, лучше запереть паршивца в моей комнате».
В другое время Литисай не стал бы возражать против того, чтобы его любимец крутился возле стола во время трапезы. Еще и кусочки повкуснее ему бы кидал. Но рыжая вредина наверняка скажет что-нибудь про очаровательно простые нравы провинции. А значит – убрать Лазутчика, убрать!..
Обычно в шаутее полно народу, но сейчас, как назло, на лестнице никого. Чем орать на всю башню, лучше спуститься самому… Ах, ноги болят? И спина ноет? Значит, как раз полезно пройтись. Еще отец говорил…
Но назидательные и, несомненно, мудрые слова покойного отца разом вылетели из головы молодого дарнигара – так потрясло его увиденное в трапезной.
Две девушки со смехом тормошили пятнистого Лазутчика, а тот отгавкивался, делая вид, что ужасно злится и сейчас разорвет обеих в клочья. Что, мол, за шалости с воинским псом при исполнении обязанностей?!
Одну из девушек, смуглую, с черными косами, Литисай едва заметил – так потрясла его вторая, стоявшая к нему спиной.
Эти медные пряди, рассыпавшиеся по коричневому сукну дорожного мужского костюма…
Лазутчик вырвался из веселых женских ручек и дисциплинированно помчался к вошедшему командиру.
Обе девушки обернулись к двери.
Та, что с черными волосами, пискнула:
– Ой, мне бежать надо! Ой, влетит!
Подхватила котелок с водой, стоявший на лавке, и мимо Литисая бросилась из трапезной – вверх по лестнице.
Литисай почти не заметил ее исчезновения, потому что на него глядели лазурно-синие огромные глаза.
– Я… Мы… – Голос незнакомки подрагивал от радостного смятения. – Мы встречались… Если господин помнит…
Тугодумом Литисай не был. Раз девушка не могла незаметно опередить его на узкой лестнице…
Сложив в уме один и один, Литисай широко улыбнулся и ответил:
– Конечно, помню! А как поживает лопоухий утопленник?
Девушка просияла так, что у дарнигара чуть сердце не остановилось:
– Он негодяй и предатель! Спасла его я, а он прилип к кухарке! Ходит за нею по пятам, спит у порога кухни. Продался за мясные обрезки! Толстый такой стал, шерсть лоснится…
Тут взгляд ее скользнул вниз – но не на войлочные «тюлени», а на перевязанные руки Литисая.
– Ох… – она перестала улыбаться. – Ожоги?
– Нет, так… пустяки.
– Мой господин служит в крепости – или, как мы, проездом здесь?
Дарнигар представился – и на этот раз был выслушан с должным уважением.
«Но она все-таки не назвала себя! Опять! Да чтоб меня Болотная Госпожа в головастика превратила, если я позволю ей и дальше оставаться незнакомкой!»
– Я только что перемолвился несколькими словами с сестрой госпожи – там, наверху… вы ведь сестры?
– Конечно. Близнецы.
– Могу ли я узнать имена тех, кого моя крепость имеет счастье принимать в своих стенах?
– Ох, прошу простить мою неучтивость! Меня зовут Аймара Белый Вечер из Рода Винниграй. А там, наверху, моя сестра Маринга Вечерняя Рыбка. И еще с нами служанка и кучер.
– Как, а охрана? Такие опасные места…
– Вы не знаете нашего кучера.
Ее небрежный тон убедил Литисая.
– Надеюсь, ваш путь недолог… вероятно, к родственникам изволите ехать?
– К жениху.
Душа Литисая ахнула и ледяным комом обрушилась куда-то вниз. Но тут же подала голос слабенькая надежда: «Одна едет к жениху, другая ее сопровождает…»
– И чей же, прошу прощения, это жених? Моей госпожи или ее сестры?
Нахальный Лазутчик встал на задние лапы и просительно тявкнул. Почесывая пса за ухом, девушка ответила рассеянно:
– Ну, как получится…
* * *
– …И вдруг в полночь собаки завыли по всей деревне. Воют, ровно смерть свою увидели, с цепей рвутся, хрипят. Всю деревню перебудили, этим и спасли хозяевам жизнь. Проснулись люди, выбежали из домов – тут уж и бабы заголосили, и детишки заревели. А мужики бросились скотину из хлевов выпускать. Потому как берег, прежде твердый да каменистый, вдруг стал топким, что твое болото. Людей еще кое-как держит, а дома пошли проседать, уходить в землю…
Смуглый косоглазый парень (Подранок уже знал, что его кличут Бурьяном) прервал рассказ и приложился к кружке.
За стенами выл буран. Время от времени кто-нибудь из разбойников, выскочив за дверь по нужде, возвращался в снегу с головы до ног и сообщал, что ужас как метет, что у стен сугробы до крыши, но дверь, хвала Безликим, не завалило. Никто этому не удивлялся, ибо мело со стороны ущелья – единственного входа в ложбину, а обе избы стояли «отвернувшись» от ущелья.
Подранок подумал, что, наверное, поставить так избы додумалась умница атаманша.
Сейчас Уанаи с ними не было. Вчера, после того как Подранок был радостно принят в отряд, ксуури заявила, что оставляет своих оболтусов на Сивого, а сама пробежится до крепости Шевистур и поинтересуется, что там да как. Вернется завтра…
Подранок поинтересовался у разбойников, далеко ли этот самый Шевистур. Ему объяснили. Подранок сдержался, не присвистнул – но оценил небрежное «пробегусь».
Единственное, о чем он еще спросил, – успеет ли ксуури вернуться до метели. На что ему ответили: атаманше, мол, по гнилой колоде любая метель.
Здешние парни были убеждены, что метель, встретившись с их атаманшей, отвесит парадный придворный поклон и учтиво обойдет стороной отчаянную чужеземку.
И сейчас никто в отряде не беспокоился об атаманше – ну ни одна душа! Продрыхли ночь на еловом лапнике, густо застелившем пол, утром накидали запасенных с вечера дровишек в обмазанный глиной очаг, вытащили из сугроба у двери кусок мяса, состряпали пожрать и приготовились пережидать непогоду. Кто снова завалился спать, кто точил нож, кто латал рубаху, а кто слушал байку, которую рассказывал косоглазый Бурьян.
– Люди от ужаса орут, пытаются хоть что-то из барахлишка спасти. Скот мычит. Где коров из коровника не успели выпустить, там они сами двери повышибали и носятся по дворам. Но страшнее всего на реку глянуть. Тихая такая речушка была, текла себе под высоким берегом – а тут поднялась вровень с кручей. И гуляет по ней такая волна – словно зверь разинул пасть и вот-вот деревню сожрет. Ну, народ добро свое побросал – и бегом… а дома тонут, сараи под землю уходят, заборы падают…
– Чего только люди не брешут… – лениво перебил рассказчика Гвоздь.
– А ты не здешний, так и не влезай, – оборвал придиру Гипаш.
– Можно подумать, ты здешний! – возмутился Гвоздь. – Можно подумать, мы оба не грайанцы!
– Мне тесть рассказывал, – не уступал Гипаш. – Он мальчишкой видел, как деревня гибла. А люди перебрались дальше и новую деревню поставили – вот нынешние Топоры и есть!
– И с которой чарки тебе тесть такое бренчал?
– Бренчала твоя мамаша, когда папаше твоему объясняла, в кого ты такой дурень уродился! А мой тесть – мужик головастый, – вступился Гипаш за честь семьи.
– А если головастый, чего за тебя дочку выдал? Такое от большого ума не сделаешь!
– А ты…
– А ты…
Назревала драка. Разбойники, предвкушая потеху, подались к стенам, освобождая место для набычившихся, готовых броситься друг на друга противников.
Но потасовка была загублена на корню, как урожай под крепким градом.
От двери ударило холодом. Через порог шагнула Уанаи. Вся в снегу, как зимняя фея из сказки. За ее спиной досадливо завывала обескураженная вьюга: надо же, добыча ушла!
– Что, цветочки-подснежники? – спросила ксуури, сбрасывая меховую куртку. – Заскучали в тепле? Захотелось кулаками помахать?
Цветочки-подснежники дружно заверили атаманшу, что ни о чем таком и не думали. Сидят, винцо пьют, байки слушают…
Старик Сивый поднялся навстречу ксуури:
– Давай к огню, дочка. Набегалась? А я тебе медку припас. Приглядываю, чтоб эти обормоты не сожрали.
И вытащил из-под перевернутого бочонка, на котором сидел, миску с кусками сотового меда.
– Вот спасибо, – улыбнулась ксуури. – Когда пробежишься как следует, тело просит сладкого. – Лизнула розовым язычком кусок сот и добавила: – А у здешнего пасечника чудесный мед. Такой ароматный!
Несколько парней степенно, с явной гордостью местных жителей, подтвердили: да, у старого Авипреша духовитый мед, даже на Лисьих холмах такого пчелы не носят. Вот только жаль, что дерет старик за него втридорога!
Подранок негромко спросил у сидящего рядом Гвоздя:
– А им не по дырявой бочке, сколько этот самый Авипреш за мед просит? Наш брат разбойник за товар не платит, разве что зуботычиной.
– Это кому другому, – отозвался Гвоздь. – А старику Авипрешу выложишь столько, сколько запросит, и торговаться не будешь. Богатый старик. Медом торгует, воском, целебные снадобья из меда и трав варит, за них столичные лекари серебро отсчитывают.
– И такой человек до сих пор не платит дань лесной братии? – изумился Подранок. – Вы что здесь, так уважаете старость? Или у этого пасечника охрана свирепая?
– Охрана, – серьезно кивнул Гвоздь. – Авипреш с лесовиками дружбу водит, а нам в лесу еще жить да жить.
Подранок перестал ухмыляться. Да, лесовики – народ мстительный и вредный. Но если уж с кем-то подружатся…
Уанаи отвлеклась от миски с медом и сообщила:
– В крепости пережидают непогоду приезжие из столицы. Кто такие – не знаю, но возок богатый и охраны нет.
Разбойники откликнулись заинтересованным гулом. Подранок улыбнулся и откинулся на еловый лапник, заложив руки за голову.
Он готов был поставить оба меча против обглоданной кости, что окажется в числе тех, кого ксуури пошлет побеседовать с проезжими из Джангаша. А как же иначе? Атаманша должна проверить новичка в придорожной работе.
* * *
Буря ушла дальше, вволю натешившись на побережье Тагизарны и возжелав других земель, еще не тронутых ее тяжелыми снежными стопами, не исхлестанных ее белым подолом, не слышавших ее буйного, безумного пения.
И в прорыв меж серых облаков, хмурых, но не грозных, выглянуло солнце.
Маленький Нурнаш, сынишка хозяина, с восторженным визгом валялся в сугробах. Дождик на крыше дома весело размахивал лопатой: сбрасывал снег. Внизу Хиторш куда менее весело разгребал снежный завал у ворот.
Он-то первым и заметил подъезжающего к постоялому двору всадника на вороной кобыле. Высокий полноватый мужчина закутался в плащ с беличьей опушкой. И шапка на нем была тоже беличья. Справа к его седлу была приторочена дорожная сума, слева – плетеная корзина с крышкой.
Хиторш отвесил гостю поклон, а тот, не заезжая в ворота, велел кликнуть хозяина.
Подошедшему Кринашу приезжий сообщил, что зовут его Эшуаф Сухой Тополь из Семейства Сайвавенчи. Он известный дрессировщик Подгорных Тварей – профессия редкая и уважаемая. Сейчас направляется в Джангаш и хотел бы заночевать в «Посохе чародея». Но при нем его питомец, а известно, что на двор к Кринашу ни одна Подгорная Тварь не зайдет без хозяйского дозволения. Так даст ли почтенный Кринаш такое дозволение – или ему, Эшуафу, ехать в «Жареный петух»?
Кринаш озадаченно сощурился и потребовал показать тварюшку.
Гость без спора снял с корзины крышку и вытащил бурое животное размером с крупную кошку.
Тварь, висящая в хозяйской пятерне, походила на сшитый из шкуры мешок, из которого смешно торчали во все стороны шесть тонких лап. Существо покорно позволяло держать себя на весу и казалось дохлым. Но когда Эшуаф опустил тварь на крышку от корзины, она твердо встала на ножки. По шкуре побежали складки, она то натягивалась, то опадала. Словно в буром волосяном мешке был наглухо зашит кто-то юркий – и тыкался изнутри в стены своей тюрьмы, пробуя их на прочность.
– Это мой питомец, – сообщил Эшуаф. – Я называю его Пузатик. Он смышленый и проворный. Умеет прыгать сквозь обруч, подбрасывать и ловить мелкие предметы. Знает и другие забавные трюки, которые доставили удовольствие многим высокородным господам. Мы с Пузатиком не какие-нибудь уличные комедианты, мы давали представления даже в королевских дворцах – в Грайане, Гурлиане, да и в столице Силурана побывали, еще при короле Нурторе.
Кринаш потребовал ручательства, что зверушка безопасна. А то вдруг она кусается или, храни Безымянные, кровь пьет!
– Чем ему кусаться? – оскорбился Эшуаф, снова подняв Пузатика за складку шкуры. – Где ты видишь зубы? Или хотя бы пасть?
Ни зубов, ни вообще пасти у зверушки действительно не наблюдалось.
– А как же оно ест? – удивилась подошедшая вместе с мужем Дагерта.
– И что оно ест? – гнул свое подозрительный Кринаш.
– А это, почтенные хозяева, моя забота. Что я дам, то Пузатик и будет есть. А уж была бы еда, а рот найдется.
Сомнения Кринаша разрешились, когда молодой постоялец, Намиэл из Рода Жервил, сообщил, что слыхал про укротителя. Тогда Кринаш дал гостю дозволение въехать во двор. Эшуаф снял с седла дорожную суму и корзину (в которую вновь посадил своего питомца), и Хиторш повел вороную кобылу на конюшню.
– Я устал, хозяйка, – сказал новый постоялец, поднимаясь на крыльцо. – Мне бы лечь поскорее.
В корзине протестующе завозился Пузатик.
– Лопать хочешь? – усмехнулся его хозяин. – Подождешь, пока я высплюсь. Жрать ты всегда горазд.
– Как же господин не боится в одиночку по нашим краям путешествовать? – поинтересовалась Дагерта. – Тролли, разбойники, звери…
– Жена дело говорит, – подхватил Кринаш. – А мне еще любопытно: как господин в буран-то ехал?
– Буран я в лесу переждал, – объяснил гость, задержавшись на крыльце. – В избушке зверолова. А тролли и прочие дорожные радости… знаешь, хозяин, мне всегда везет.
С этими словами он вошел в дом.
И тут же снежный козырек, до которого еще не успел добраться Дождик с лопатой, обрушился на крыльцо. Как раз на то место, где только что стоял, беседуя с хозяевами, Эшуаф. И теперь эта маленькая лавина упала на идущею следом Намиэла.
Юноша помянул Болотную Госпожу со всей ее квакающей родней, вытряхивая снег из волос и из-за шиворота. Потом обиженно глянул на дверь, за которой скрылся Эшуаф.
– Везет тебе, да? – сказал он негромко. – А вот я – неудачник.
* * *
Плетеные широкие снегоступы не тонули в наметенных бурей сугробах. Дождик прибавил бы шагу, но рядом шла старая женщина. Впрочем, Гульда оказалась довольно легка на ногу. Хоть и кряхтела, пыхтела и бранила весь свет, но от парня не отставала.
Дождик поправил за спиной берестяной короб – гостинцы для пасечника, к которому Кринаш велел зайти по пути. Вспомнив, как заботливо хозяйка укладывала в короб лепешки с запеченными в них ломтями ветчины, вяленую речную рыбу и козий сыр с сушеными травами (который, как похвасталась Недотепка, умеет делать только Дагерта), юноша спросил:
– А этот пасечник, Авипреш, – он хозяевам родня?
– Больше чем родня. Их сынишка, Нурнаш, в два года чуть от лихорадки не сгорел. Авипреш мальчугана выходил. Он снадобья варит – травы и мед.
– Так он еще и знахарь?
– Нет, сам не лечит, зелья проезжим купцам продает, а те – городским лекарям.
– А он молодой или старый, пасечник-то?
– Тебе в деды годится.
– Ох, да каково же старому человеку жить далеко от деревни! Нет, я понимаю, пасека всегда на отшибе… но неужели он там совсем один?
– Один. И ни живой души поблизости. Даже звери сюда не ходят. И пастухи скотину не пасут. Возле Безымянки никого и ловчий не найдет, а живет здесь только Авипреш.
Дождику бы вцепиться в слово «Безымянка» и пристать к бабке с вопросами. Но его отвлекло то, что он увидел впереди меж сосен.
– Говоришь, никого и ловчий не найдет? А что там за люди – вон, глянь…
– Ах, те… Тоже мне люди. Это разбойники.
Дождик остановился, словно провалился по колено в сугроб. Как всякий, кому приходится бродить по дорогам, он знал: его могут схватить и продать в рабство. Это незаконно, но кому что потом докажешь?
А бабка не оробела. Замахала рукой, властно крикнула:
– Эй, парни!
Разбойники переглянулись, молча свернули со своего пути, направились к старухе и Дождику. Юноша струхнул, но виду не показал. Только сосчитал в уме недобрых путников. «Восемь морд. Не бежать, все равно догонят…»
Один из восьмерых, коренастый седой разбойник, учтиво поклонившись, сказал:
– Здорова будь, бабушка! Зачем звала?
– Да вот подумала: идут мимо люди добрые… – Голос Гульды налился противными вымогательскими нотками. – Дай, думаю, спрошу: не найдется ли у них медяка для старушки – сирой, убогой, голодной?..
От бабкиного нахальства Дождик чуть в снег не уселся. Сроду он не видел, чтоб нищий прохожего едва ли не свистом подзывал!
Того же мнения держался и невысокий остролицый разбойник с двумя мечами за спиной. Он сплюнул себе под ноги и спросил восхищенно:
– Это в здешних краях такие побирушки наглые?
На остролицего зашикали. А седой разбойник сказал ему строго:
– Ты здесь чужой, не знаешь никого толком, так и помалкивай.
Снял со своего пояса тощий матерчатый кошель, да не под ноги старухе бросил, а в ладонь положил, с уважением:
– Это тебе, бабушка, от нас всех. Уж прости, что мало: откуда у нас деньги, у бедолаг лесных? Не серчай, не поминай черным словом.
– За что черным словом-то? – удивилась старуха. Нашла взглядом косоглазого смуглого парня. – А, Бурьян! Не простыл после купания?
Лицо у разбойника стало таким злющим, словно парня посадили голым задом в крапиву. Но он сдержался, не сказал ни слова.
– Вот и славно, – обрадовалась Гульда. – Слыхала я, что зимой купаться полезно, умнеют от этого… А что, господа мои, все ли хорошо у хозяюшки вашей, госпожи Уанаи?
– Да что с нею сделается? – усмехнулся седой разбойник.
– Соскучилась я, надо бы ее проведать… А что, господа мои, если зайду навестить – не прогоните старушку? Может, даже кусок сухой лепешки дадите?
Разбойники в меру своих актерских способностей изобразили дружелюбие. Просияли, заулыбались, загалдели наперебой: мол, о чем разговор! Заходи, бабушка! И встретим, и приветим, и угощенье грудой навалим – знай лопай, хоть тресни!
Чужак с двумя мечами наблюдал за этой комедией с откровенным недоумением.
Наконец Гульда милостиво распрощалась с разбойниками, те двинулись дальше.
Чуткий Дождик услышал, как один из парней шепнул другому:
– Не будет сегодня ни пути, ни дела. Бабка Гульда дорогу перешла!
* * *
Челивис не отпускал от себя ни на шаг молодого Намиэла. Прямо-таки вцепился в мальчишку. Потому что не хотел столкнуться один на один со своим «слугой» Дабуншем и услышать прямой вопрос: «Чего, харя шулерская, не идешь сокровища искать?»
Не шел, потому что не хотелось. Настроения не было. Конечно, неплохо бы прогуляться, подышать свежим воздухом… но ведь сзади будет уныло тащиться Дабунш, следя за каждым шагом. Придется напускать на себя загадочный вид и нести всякий вздор о своем понимании текста и приметах на местности…
Унизительно и противно.
Лучше уж лениво перебрасываться костяшками с белобрысым юным толстячком, ведя скучноватую, но приятную на отдыхе болтовню.
– Мой господин сказал, что у него две невесты. Как же такое может быть? У нас ведь не Наррабан, где мужчины берут себе по две жены.
Намиэл испуганно вскинул перед собой пухлые ладошки в ритуальном жесте, отвращающем беду:
– Ой, не надо так говорить! Отец моих невест, дядя Джалибур, часто шутил: «Зря мы с тобой, старина Вайсуэл, бросили якорь в Джангаше. Нам бы в Наррабане осесть! Выдал бы я своих девчонок за твоего увальня – и не пришлось бы дробить богатство!» Это, конечно, страшнее было бы… Но и сейчас сложно. Папа велел срочно выбирать, на какой из двух сестер я женюсь.
«Мне бы твои заботы, молокосос!» – позавидовал Челивис богатому наследнику. А вслух сказал сочувственно:
– Ну, выбрать ту, что красивее…
– Они близнецы. И не такие уж красивые. Рыжие! – Намиэл передернулся.
Челивис считал, что рыжеволосая женщина – это чудо красоты, сотворенное Хозяйкой Зла на пагубу мужскую. Но спорить не стал. Посоветовал дружелюбно:
– Так взять ту, что норовом посмирнее.
– Ха! Они меня все детство лупили. И между собой дрались. Как начнут, бывало, выяснять, которая за меня замуж выйдет, когда вырастет…
– Такой завидный жених? – ухмыльнулся Челивис.
Намиэл уловил насмешку и обиделся.
– А что, нет? Я наследник Вайсуэла Теплой Перчатки из рода Жервил. А дядюшка Джалибур сказал, что завещает все, что у него есть, той из дочерей, которая выйдет за меня. Второй дочке даст богатое приданое, но деньгами. А все имущество – моей жене.
Игрок присвистнул.
– Барышни, похоже, крепко уважают деньги?
– Деньги? – переспросил Намиэл. – Это не очень. Им друг дружке уступить обидно. Дядюшка Джалибур им покупал одинаковые игрушки, а толку-то… Обе вцепятся в одну куклу и кричат: «Моя!..» И тянут к себе, пока пополам не разорвут. А точно такая же кукла рядом валяется…
Он помолчал, отодвинул от себя коробку с костяшками.
– А деньги… нет, они не жадные. Аймара один раз даже сняла с себя серьги и отдала нищенке. Маринга потом ее ругала.
Челивис при случае мог подать нищему, памятуя о том, что сам дважды оказывался в полном безденежье, едва с голоду не помер. Но всему есть предел – и игрок подумал, что из двух незнакомых ему сестер Маринга определенно умнее.
– Я их с детства боялся, – разоткровенничался Намиэл. – А лет пять назад вышла история… так теперь и вовсе…
– Что за история? – заинтересовался Челивис.
– Мне тогда двенадцать лет было, близняшкам – по тринадцать, – начал Намиэл. – Мы втроем жили в поместье дядюшки Джалибура. И слуга – новый, недавно нанятый – подбил нас удрать потихоньку в охотничий домик. То есть мы потом поняли, что подбил… сначала-то думали, что это мы сами такие шустрые и неуловимые – помотаем всем нервы и гордо вернемся… Мы ж не знали, что один гад хотел купить у отца и дядюшки Джалибура верфи, а те не соглашались продавать. Вот этот гад и решил на них нажать…
Челивис понимающе кивнул. История занимала его все больше. Он словно наяву видел охотничий домик. За столом устроились двое мужчин с неприятными мордами. Они явно поджидали здесь добычу уже давно: на столе холодное мясо, лепешки, кувшин с вином. Самозваные хозяева домика с удовольствием жрут.
