Текст книги "Шаман (СИ)"

Автор книги: Ольга Дашкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Нэнси опустилась прямо на ковролин посреди гостиной, с отвращением разглядывая свои сморщенные от воды ладони и пятки.

– Больше никогда в жизни не захочу купаться, – объявила она мрачно. – Даже ванну, блин, принимать буду только раз в неделю. А лучше – раз в месяц.

Я разулась и молча ушла искать ванную: мне надо было отжать мокрое платье. У меня болели ноги и спина: несмотря на жару, вода, в которой мы бродили все это время, была довольно холодной, от нее мышцы сводило судорогой и колотил противный мелкий озноб. К тому же, все тело у меня было в синяках, видимо, от ударов о стенку в подвале и столкновений с обломками. Поколебавшись, я взяла из шкафчика чистое полотенце и растерлась с ног до головы.

– Вера, ты в порядке?.. – Антон легонько постучал в дверь ванной.

– Да, – ответила я, помедлив, и быстро завернулась в полотенце. – Входи.

Он вошел, посмотрел мне в лицо, потом молча снял очки и, не глядя, положил их на край умывальника.

Он был мокрый, горячий, и, когда он обнял меня, мне захотелось то ли заплакать, то ли засмеяться. Я целовала его и, вроде бы, смеялась, но скорее, все-таки, плакала. И не верила, что все это происходит со мной – этот затопленный город, эта чужая квартира, этот чужой мальчик, воевавший в Ираке и едва не погибший в мирное время в мирной стране. Я так целовала его, как никогда в жизни никого не целовала. По-моему, он испугался, что я, наконец, рехнулась от выпавших на нашу долю испытаний. Его рот был на вкус как горячее молоко с медом, которым меня поили в детстве во время бесконечных простуд. И дрожал он так же, как я в детском температурном ознобе.

Я целовала его и не могла оторваться.

– Верочка! – Нэнси нетерпеливо распахнула дверь и остановилась на пороге. – Тьфу на вас!.. Нашли время. Иди сюда, я тут обнаружила некоторое количество разных шмоток, нам же надо на себя что-нибудь надеть!..

Она была в одних трусиках, а свою роскошную грудь стыдливо прикрывала какой-то розовой тряпкой. Впрочем, это выглядело не более целомудренно, чем картинки в «Плейбое». Если бы тут каким-то чудом оказался тамошний фотограф, он бы душу продал за снимки мокрой, измученной, бледной Нэнси в прозрачных беленьких трусиках.

Я подняла с пола упавшее полотенце и замоталась в него. Антон надел очки и прислонился плечом к стене. Наверное, мы выглядели, как нашкодившие подростки. Нэнси подняла бровь, хотела что-то сказать, но удержалась. Я выскользнула из ванной, точно гимназистка, которую директриса застукала в классе с учителем музыки. Нэнси фыркнула, но снова ничего не сказала, и затолкала меня в спальню, где в стенном шкафу висело на плечиках разное хозяйское барахло. Иван уже переоделся во фланелевый спортивный костюм – штаны были ему коротки, а толстовка широка. Он сидел в кресле в гостиной и выглядел бледновато. Глеб тоже, ворча, облачился в трикотажные шаровары и майку с изображением Луи Армстронга и теперь старательно развешивал на стульях свои джинсы и рубаху в надежде, что они просохнут. Мы с Нэнси, стыдливо порывшись в шкафу, выбрали себе майки и лосины – Нэнси ее лосины были коротки, мне мои пришлось слегка подвернуть. А размер бесформенных длинных маек не имел значеиия.

– Ну, ты красотка, – съязвила Нэнси, критически оглядев меня. – Надеюсь, хозяйка не обидится, что мы разорили ее парадный гардеробчик.

– На себя посмотри, – устало огрызнулась я и села на пол, на мягкий сухой ковролин. – Знаешь, чего я сейчас больше всего хочу?..

– Спать, – уверенно ответила она. – Я и сама просто с ног валюсь…

В дверях спальни появился Антон. Он снял майку и разулся, но оставался в своих насквозь промокших джинсах. В руках у него была непочатая бутылка виски, а на шее на серебряной цепочке висело что-то вроде ключика. Я сначала подумала, что это крест, но это и был ключик. Как у Буратино. Не знаю, какую дверцу он отпирал.

– Надо выпить, – пояснил Антон. – А то заболеем.

– Мы уже один раз выпили, – напомнила Нэнси. – И чем это кончилось?.. – Потом она горестно вздохнула, опустилась на пол рядом со мной и сказала: – Ну, надо так надо. Наливай.

– Иван, – негромко позвал Антон. – Глеб!.. Принесите стаканы, там, на кухне я видел.

– Ты бы переоделся, – посоветовала я. – В сухое… вон там, в шкафу…

Он не шевельнулся. Я встала, подошла к шкафу и, не глядя, вытащила еще один дурацкий спортивный костюм.

– Иди в ванную, Тош, – сказала я тихо, не глядя на него. – Нельзя сидеть в мокрых джинсах. Высохнут – наденешь.

– Я знаю, – произнес он рассеянно, явно думая о другом. – Девчонки… Сейчас мы отдохнем… а потом нам надо будет уходить отсюда.

– Почему? – Нэнси приподнялась на локте. Иван и Глеб со стаканами в руках молча стояли в дверях и смотрели на нас. – Почему мы не можем подождать спасателей здесь?

– Потому что тут нет воды, – с трудом сказал Антон, глядя в пол. – Я смотрел. В холодильнике только одна бутылка сельтерской. Начатая… А без воды мы долго не протянем.

– Тошка, не тупи, – Иван нахмурился. – Спасатели с минуты на минуту появятся. Куда двигаться, да еще с девчонками? Ты в окна выглядывал? Я выглянул. Там не только дохлые собаки плавают, но и дохлые ниггеры. В количестве больше трех. И змеи, ты же знаешь. Миссисипи пришла в город. На чем ты будешь выгребаться отсюда? Вплавь?

– Плавсредство можно соорудить, это не проблема, – сказал Антон твердо. – На, открой виски… У меня резон один: спасатели могут не прибыть или прибыть слишком поздно. Пока у нас есть силы, надо пытаться спасать себя самим. Это азбука выживания.

Иван привычным жестом бармена откупорил бутылку и плеснул в каждый стакан по одинаковой порции.

– Не знаю я, как насчет азбуки, но, кроме надувного матраца в качестве плотика, мне в голову ничего не приходит. А надувной матрац нас пятерых не выдержит. Вот разве что кому-то из нас поплавать на нем по окрестностям, поискать воды…

– Кстати, да! – оживился Глеб. – Вообще, надо оглядеться, пошарить тут вокруг…

– Помародерствовать не терпится? – съехидничала Нэнси, которая не могла простить Глебу сцену у кассы сувенирной лавки.

– Анютка, не заводись, – Иван обнял ее за плечи. – Пей вот лучше. И молчи, пока джигиты разговаривают.

Нэнси фыркнула и стряхнула его руку, но затихла.

Мне вдруг пришла в голову одна мысль.

– Эй, – сказала я нерешительно, – скажите… этот дом, в котором мы сейчас находимся… это же роу-хаус?..

Все замолчали и уставились на меня.

– А ведь точно… – протянул Иван.

– Не понял, – Глеб переводил глаза с одного на другого. – Что такое роу-хаус?

– Когда мы сюда шли… в бар… я смотрела на эти домики, – пояснила я с некоторой неловкостью, – и вспомнила иллюстрацию к первой сказке про Нарнию. Там девочка и мальчик проходят целый квартал по чердакам – потому что дома прилеплены друг к другу, каждый имеет общую стену с другим. Это и называется роу-хаус.

– Чердаки тут вряд ли есть, хоть дома и старые, – усомнился Иван. – Но вообще, ты молодец. Тошка, что скажешь?

– Да, Вера молодец, – сказал Антон, и я чуть не растаяла от радости, что он меня похвалил. – Можно попробовать по крышам. Здесь ведь, в основном, магазины, Иван?..

– Квартиры, если есть, только наверху, – кивнул Иван. – Здесь не всякому по карману поселиться. Можем проверить, остался ли где-нибудь в них народ, и заодно воду поищем. Магазины нам в этом смысле без пользы – они тут специфические: сувениры, модные тряпки, серебро, музыкальные инструменты… А нам нужна вода. Это – только в супермаркетах, аптеках и гросери. Не помню, есть ли что-то такое в нашем квартале. Но сдается мне, что нет. В любом случае, я сейчас с места точно не двинусь. Сил нет.

– Интересно, начались уже спасательные работы? – задумчиво спросила Нэнси, вытягиваясь на ковре. – Вот Бушу задачка! Наводнение, да еще такое… – Она зевнула. – Анекдот вспомнила. Рамсфильд докладывает Бушу: вчера в Ираке были убиты три бразилиан солджерс…

Я покосилась на Антона – он и бровью не повел.

– Буш хватается за голову, – продолжала Нэнси. – Кошмар!.. Катастрофа!.. весь кабинет смотрит на него во все глаза… тут он поднимает голову и спрашивает: «Кто-нибудь скажет мне, бразиллион – это сколько?»

Глеб хохотнул, у остальных, кажется, не было сил. Хотя анекдот был смешной.

Хлебнув по паре глотков виски, не только мы с Нэнси, но и парни начали откровенно клевать носами. Дело кончилось тем, что Глеб, сидевший на диване, так на нем и уснул: вот только что разговаривал – и пожалуйста, уже похрапывает, приоткрыв рот. Нэнси со стоном переползла с ковра на хозяйскую кровать, Иван побрел за ней. Лично мне никуда двигаться не хотелось – на ковролине было не жестко, да и сил встать у меня не было. Я свернулась клубочком и подложила под голову локоть.

– Приподнимись чуть-чуть, Вера.

Антон подсунул мне под щеку маленькую диванную подушку, я благодарно вздохнула и закрыла глаза. Его рука обняла меня совершенно по-братски, теплое дыхание согревало затылок, и я уснула почти мгновенно, как будто меня выключили.

Глава 10

Нас разбудил какой-то знакомый звук. Гудение и стрекот, как будто где-то недалеко в небе строчили на швейной машинке. Антон шевельнулся рядом со мной и приподнялся на локте.

– Тош, – прошептала я. – Это что… вертолет?

– Да. Патрульный. – Он сразу сел. – Надо ему посигналить.

Он вскочил, бросился к окну, поднял фрамугу и высунулся наружу. Я топталась за его спиной, пытаясь разглядеть в вечернем небе вертолет. Над мутными водами Миссисипи расстилался кровавый закат. Обломки веток, куски деревянной обшивки, мусор, какие-то непонятные предметы плавали на поверхности воды – я старалась не присматриваться, чтобы опять не наткнуться глазами на труп. Вертолет кружил не слишком высоко над нами.

– Эй!.. – Антон махал руками, стараясь привлечь внимание патруля.

Из спальни выскочила встрепанная Нэнси, мгновенно поняла, что происходит, стремительно унеслась назад и вернулась с наволочкой, сдернутой с подушки.

– Пусти! – она оттолкнула меня с дороги, подняла раму на соседнем окне, тоже высунулась и начала размахивать белой тряпкой, пронзительно крича: – Эй, мы тут!.. Тут!.. Посмотри же сюда, мать твою, слепая тетеря!.. Э-э-эй!..Алё!.. Ослепли вы там, что ли?! Мы же тут, сюда смотри!..

Иван и Глеб уже стояли рядом с нами, толкаясь плечами у окна в попытках увидеть вестника спасения. Гул вертолета начал удаляться. Он становился все тише, потом совсем растаял. Антон молча влез обратно в комнату и отошел от окна. Нэнси еще немного поорала русские и английские проклятия вперемешку со страстными мольбами и тоже утихла.

Наверное, на нас было жалко смотреть в эту минуту. Вот только что надежда выбраться кружила прямо тут, над нашими головами, а потом исчезла вместе с вертолетом. Мы даже не знали, заметили нас или нет… И все же событие вернуло нам некоторое присутствие духа: мы теперь были уверены, что город патрулируют, и спасатели, вероятно, уже начали свою работу. Однако невеселые мысли все же крутились в головах. Мы не представляли себе ни масштаба разрушений, ни степени затопления города. Мы не могли также знать, какое количество жителей успело эвакуироваться. А что, если город пуст?..

Я села рядом с Антоном и потихоньку сжала его пальцы.

– Иван, поищи-ка приемник, – сказал он, сдвинув брови. – Вдруг есть. Неплохо бы послушать, что вообще происходит. А я на крышу – посмотрю, что там и как. Глеб, пойдешь со мной?

– Погодите, я кофе сделаю, – сказала Нэнси мрачно. – Я тут на кухне видела растворимый…

– А воду ты горящим сердцем нагреешь? – вздохнул Иван. – Электричества-то нет. И газа. Водички попьем, не буржуи.

– Воду можно на свечке нагреть! – Нэнси не хотела расставаться с мыслью о кофе. – Там и надо-то один стакан, просто заварю покрепче, всем по глотку хватит…

– Давай, – кивнул Антон. – И надо что-то перекусить, а то долго не продержимся.

Мы с Нэнси отправились на кухню. Еды там было, прямо скажем, не густо. Замороженная пицца в холодильнике превратилась в раскисшее месиво, яйца и молоко в откупоренной пластиковой бутылке протухли, но в шкафчиках нашлись два початых пакета с хлопьями «Келлогс», несколько сухих хлебцев, печенье, банка консервированной кукурузы и банка тунца. Это, конечно, были кошкины слезы для пятерых взрослых людей, но хоть что-то… Тем более, что есть – то ли от жары, то ли от потрясения – пока не особенно хотелось. Нэнси нашла маленькую кастрюльку и зажгла толстенную подарочную свечу, которую хозяева держали, видимо, для красоты и ни разу не зажигали. Вода на свечке отказывалась нагреваться, но Нэнси терпеливо держала кастрюльку над огнем и добилась-таки успеха: вода не закипела, но достаточно нагрелась для того, чтобы мы могли растворить в ней кофейные гранулы.

Разлив крохотные порции кофе по маленьким чашечкам, найденным в буфете, мы триумфально внесли его в гостиную вместе с подносом, на котором стояли пять пластиковых мисок с хлопьями. Особого энтузиазма этот завтрак ни у кого не вызвал, но был съеден весь, кофе вообще прошел на ура. После завтрака мы выкурили оставшиеся в найденной пачке сигареты, и Иван отправился по квартире на поиски приемника, а Глеб с Антоном вылезли в окно, выходящее на задний двор – там была железная пожарная лестница на крышу. Мы же с Нэнси уселись на полу в гостиной, как две бесполезные никчемные идиотки, и стали коротать время, прислушиваясь к шагам над головой. Шаги были не очень громкие, раньше дома строились на совесть, так что прислушиваться приходилось изо всех сил. Потом они совсем затихли, и я немедленно начала умирать от беспокойства. Проницательная Нэнси посмотрела на меня и закатила глаза:

– Ну, почему ты такая?..

– Какая?

– За-ви-си-ма-я, – произнесла Нэнси по слогам и наставительно добавила: – Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей. К мужчинам это тоже относится. Если ты будешь этак по нему убиваться, ему быстро надоест, и он тебя бросит. Каждому человеку требуется личное пространство. А ты постоянно за него цепляешься.

Я подумала, что она права, и расстроилась.

– Что же мне делать?

– Вести себя как испанская принцесса! – отрезала Нэнси. – Или как современная француженка. Знаешь, – она таинственно понизила голос, – я где-то читала, что француженки потому такие, блин, свободные, независимые и сексуальные, что не носят нижнего белья. Вот прикинь, она идет по улице и знает про себя, что на ней под платьем ничего нет. От этого у нее и походка меняется, и взгляд становится не таким, как у нас, лапотных, а насмешливым и загадочным. Они смотрят с превосходством, Вера! Мужики на это клюют.

Я с сомнением посмотрела на свои лосины и майку.

– Не хочу я ходить без нижнего белья, это негигиенично.

– А чего ты хочешь?

– Курить, – ответила я, не задумываясь. – Но сигарет все равно нет.

– Курить я тоже хочу, – Нэнси вздохнула. – Иван!.. Ты что-нибудь нашел?

– Ничего я не нашел, – Иван вошел в гостиную и обрушился на диван, далеко вытянув свои длинные ноги. – Нашел, правда, фонарик, может, пригодится. Еще спички для камина. Надеялся сигареты найти, но, похоже, эти хозяева вели исключительно здоровый образ жизни.

– Вдруг Тошка с Глебом отыщут там где-нибудь целый блок… – начала я мечтательно. – Мы бы тогда…

И тут вдали послышались выстрелы.

Мы вскочили.

– Мураками какой-то, блин, – растерянно сказала Нэнси. – «Когда в человека стреляют, из него течет кровь»…

Я молча бросилась к окну, выходящему на пожарную лестницу. Я боюсь не только воды, но и высоты, поэтому, честно, не помню, как оказалась на крыше. Что я ожидала там увидеть? Истекающего кровью Антона?.. Бандитов? Полицейских? Солдат?.. На крыше никого не было, но двумя пролетами дальше голова Глеба появилась в окне.

– Что там такое? – спросила голова. – А? Стреляют?.. Кто в кого?

– Где Тошка? – вместо ответа спросила я, боясь посмотреть вниз, уверенная, что сразу свалюсь.

Голова Глеба скрылась и вместо нее появилось озабоченное лицо Антона.

– Вера, какого черта ты вылезла на крышу?

– Я испугалась, – пробормотала я. – Нэнси сказала: когда в человека стреляют, из него течет кровь…

Моя нога скользнула по черепице, я покачнулась.

– Стоять! – крикнул Антон и стремительно, как змея, выбросил свое гибкое тело из окна на лестницу. – Не шевелись. Вера. Вера. Вера. Не шевелись. Я уже иду к тебе.

Я стиснула зубы изо всех сил, как будто это могло удержать меня от падения. Мне хотелось зажмуриться, но зажмуриться тоже было страшно. Антон был уже рядом, его руки обхватили меня надежно и крепко.

– Дурочка, – сказал он мне в ухо. – Чтобы кровь текла, мало стрельнуть. Надо еще попасть.

Глава 11

– Ну, я упаковку к окну подтащил. Пора Ивана позвать, – озабоченно сказал Глеб, высовываясь из окна. – Хватит целоваться. Свалитесь же. А тут высоко, и внизу всякая мерзость плавает. Иван!.. Давай наверх!.. Встанем по цепочке… А то мы замучаемся туда-сюда ползать.

– Я тут, – Иван уже лез по ржавым железным ступенькам.

– Мы нашли воду, – пояснил ему Антон. – И немного консервов. Надо перетаскать все это…

Унылый крик заставил нас вздрогнуть. Глеб чуть не вывалился из окна.

– Что там такое?..

Антон обернулся, всматриваясь в вереницу крыш. Там, на одной из них, в следующем ряду домов, отделенном от нашего провалом узенького переулка, метался силуэт.

– Вера, давай назад, в квартиру. Мне надо – туда. Он кричит, слышишь?

– Нет! Я с тобой.

– Я пойду быстро. Ты можешь свалиться.

– Я с тобой!

Он посмотрел на меня и нахмурился.

– Вера, не тормози. Я кому сказал? Не хочешь обратно – оставайся здесь. Только не двигайся, а лучше сядь. Не связывай мне руки, о’кей?

Он рассердился, и я испугалась его недовольства больше, чем высоты, потопа, выстрелов и перспективы остаться одной. Поэтому поспешно села, прислонившись к каминной трубе.

– Вот умница, – он кивнул и сразу побежал по крыше, легко, как кот, даже не глядя под ноги. Иван устремился следом, балансируя руками, точно канатоходец. Глеб, выбравшись из окна, пошел за ними, более осторожно, но тоже достаточно быстро.

В странной тишине затопленных кварталов звуки раздавались отчетливо, и я даже могла разобрать слова. Впрочем, мужчина, метавшийся по крыше, почти ничего не говорил – он просто выл, воздевая к небу руки.

– Ууууу!.. Оооооо!.. Пить! Воды!.. Помогите!.. Оу-оу-оу!.. Кто-нибуууудь!… На помоооощь!..

– Мы сейчас, – Антон успокаивающе помахал ему. – Держитесь, сэр. Все будет хорошо. Мы здесь. Глеб, принеси бутылку воды. Сэр, послушайте…

Глеб вернулся и снова полез в окно. Я слышала, как он чертыхается.

– Придурки… два дня прошло… чего метаться-то? Не помирает ведь пока…

Он появился меньше чем через минуту, держа за горлышко большую пластиковую бутылку с водой. Карабкаться по железной лестнице с этой бутылкой ему было неудобно, и я, превозмогая страх, встала на шатких ногах, скрючилась на краю и приняла у него ношу. Бутылка была скользкая, я ее чуть не уронила, но все же удержала, и отдала Глебу, когда он выбрался наверх.

– Вера! Что там у вас? – из «нашего» окна опасно высунулась Нэнси. – Кто это вопит?

Я махнула рукой в сторону соседних домов.

– Потерпевший. Такой же, как мы.

– А чего орет-то? Затопило?

– Пить хочет.

Нэнси вылезла на лестницу и теперь карабкалась ко мне, ловко, точно всю жизнь только этим и занималась. Вылезла, деловито отряхнулась, подала мне руку, и мы вместе осторожно пошли по крыше туда, где наши парни возились на краю, стараясь приспособить какую-то длинную и даже на вид ненадежную доску в качестве мостков с крыши на крышу. Не знаю, где они ее взяли.

– Эй, вы чего? – Нэнси подняла брови. – Да лучше веревку найти, привязать бутылку и кинуть ему. Или так перебросьте… Охота голову сломать, что ли?

– Оу-оу-оуууууу!.. Воды!.. На помощь! Люди!..

– Сэр, успокойтесь!.. Некогда веревку искать. Он свалится – совсем обалдел, кажется. И бутылку точно не поймает.

Антон с сомнением смотрел на заламывающего руки мужчину. Это был белый американец, рыхлый, в одних трусах. Ему было, наверное, около сорока лет. Его розовый живот трясся над спущенной резинкой красно-синих клетчатых «боксеров», белые от ужаса глаза красноречиво свидетельствовали о приступе паники, мешающей соображать и контролировать собственные действия. По его лицу тек пот, толстые щеки подергивались.

– Я пошел, – Антон взял в руки бутылку и ступил на колеблющуюся доску.

Страдалец внезапно замолчал и уставился на него.

– Вода, сэр, – Антон поднял бутылку повыше. – Я несу вам воду. Потерпите. Я сейчас. Я уже иду. Не волнуйтесь.

– Осторожно, Тошка, – вдруг сказал Иван. – Он мне не нравится…

Мужчина молча повернулся, нырнул в чердачное окно и через минуту появился с ружьем. Мы замерли.

– Эй! – негодующе закричала Нэнси. – Ты что, мать твою, охренел?!..

– Тошка, назад! – Иван, сильно побледнев, подался к другу. Но тот был уже почти на середине доски.

– Сэр, – держа бутылку с водой в правой руке, он выставил левую ладонью вперед. – Сэр, я не собираюсь вас трогать. Я только хочу передать вам воду.

– Убирайтесь! – завизжал спасаемый так, что у нас зазвенело в ушах. – Прочь с моей территории! Это частное владение! Частное владение! Полиция! Воры! – Он подбежал к краю крыши и в истерике пнул доску.

Я перестала дышать, когда Тошка покачнулся и взмахнул руками, чтобы удержать равновесие. Нэнси впилась ногтями в мое плечо. Бутылка с водой, точно в замедленной съемке, полетела вниз, в желтоватую жижу, полную мусора и обломков.

– Идиот!!! – Заорал Иван, бросаясь к краю. – Кому нужно твое владение, кретин! Убери пушку, сволочь!..

И тогда идиот начал стрелять.

Я даже не успела увидеть, что происходит. Доска сорвалась, но Антон каким-то несусветным чудом пролетел буквально по воздуху и упал грудью на край крыши прежде, чем опора исчезла из-под его ног. Я сразу бросилась к нему, шлепнулась на колени рядом и краем уха услышала, как тихо и удивленно ахнул Глеб, стоявший справа от меня. Когда я обернулась, он уже падал, спиной вперед, в мутные волны внизу. Я вскочила и в растерянности шагнула к краю крыши, как будто собиралась поймать Глеба за руки. На его лице застыло крайнее изумление. Он падал плашмя, раскинув руки и ноги. Прямо посреди груди на рубахе расплывалось кровавое пятно. Безумец прекратил стрельбу и скрылся в чердачном окне, трусливо волоча за собой свое ружье. Нэнси жутко закричала, и ее крик повторило эхо в пустых домах Французского квартала, некогда прекрасной архитектурной сказки, сохранявшейся в неприкосновенности с восемнадцатого века. Этот крик отдавался у меня в ушах, когда я смотрела вниз, тупо ожидая развязки. Вода сомкнулась над лицом Глеба, но через несколько страшных мгновений – а может, лет, – он снова появился на поверхности. Теперь его лицо было совершенно спокойно, глаза чуть приоткрыты. Он лежал на спине, слегка покачиваясь, как деревяшка, и потревоженные обломки вокруг него крутились и тыкались в раскинутые руки и ноги. Желтая вода медленно алела и снова становилась желтой, кровавые разводы появлялись и исчезали в ней… Он плавал там, как дохлая рыба, в окружении дохлой рыбы, пластиковых тазов, обрывков газет и пальмовых листьев. Зубы у меня неожиданно застучали. Я смотрела на Глеба, не в силах поверить своим глазам. Потом обернулась к Антону. Он уже выбрался на крышу и теперь стоял за моей спиной и молчал, на посеревших скулах ходуном ходили желваки.

– Тош, – сказала я и показала пальцем вниз, на Глеба. – Это… что такое?

– Мураками, – сказала Нэнси странным надтреснутым голосом и засмеялась. – Мураками-мураками-мураками-мураками…

Иван схватил ее в охапку и прижал к себе. Она вырывалась и продолжала смеяться, плечи у нее тряслись, она топала ногами, мотала головой и все выкрикивала имя модного японского писателя семидесятых годов, которого в наше время так полюбили читать в переводе Мити Коваленина хорошие московские девочки с претензией на интеллектуальность. Я даже вспомнила название книжки, которая принесла ему известность в России: «Охота на овец».

Глава 12

В эту ночь Антон любил меня так, точно хотел во мне укрыться от окружающего нас безысходного кошмара. И от чувства вины – я видела, что в смерти Глеба он винит себя. Я же ощущала себя гнездом и птицей одновременно, – это я-то, никчемная, не приносящая никакой объективной пользы в обстоятельствах, в которые мы попали, это я – зависимая, неумелая, трусливая обуза. Я гладила его волосы, его гладкую влажную спину, целовала пальцы, лоб, глаза, подбородок, грудь, то шептала нежности, то надолго замолкала, почти не дыша, а из хозяйской спальни неслись неистовые стоны Нэнси, рычание Ивана, стук кроватной спинки в стену. Иван и Нэнси тоже спасались от страшного затопленного города, вони разлагающихся трупов людей и животных, болотного смрада, тьмы и кладбищенской тишины, изредка прерываемой отдаленными выстрелами или звуком работающего мотора – где-то в затопленных улицах, похоже, плавали на лодках люди. Мы не знали, были это спасатели, полицейские или уцелевшие жители. Мы не пытались кричать и звать – после того, что случилось с Глебом, нам нужно было прийти в себя, чтобы на что-то решиться.

В принципе, немедленная смерть от жажды нам больше не грозила: в соседнем доме нашелся запас воды – целая упаковка пластиковых бутылок, и какие-то консервы. Днем мы молча и тихо, как муравьи, перетаскали все это в квартиру, потом парни надолго ушли и вернулись с несколькими блоками сигарет. Где они их взяли, мы не спрашивали.

Зато теперь мы могли курить.

Когда их не было, я хотела подняться на крышу, чтобы посмотреть, куда они подевались, но навстречу мне по лестнице спускался Антон, и он затолкал меня в окно так грубо, что я чуть не свалилась. Он поспешно поймал меня, прижал к себе и хрипло сказал в ухо:

– Прости… Тебе не надо туда. Там Глеб… мы его… вытащили. Положили на крышу – не гнить же ему в воде. Может, спасатели с вертолета заметят…

Я прижалась к нему и немножко помочила слезами его потную грязную майку. Но, когда мы вернулись в квартиру, я больше не плакала.

Нэнси после своей истерики наглухо замолчала и только мотала головой, когда Иван пытался заставить ее поесть. Они с Антоном влили в нее чуть ли не стакан виски, я тоже выпила довольно много, но совершенно ничего не почувствовала. Мы сидели на ковре в гостиной в кружок, дымили сигаретами и молчали, – отощавшие, немытые, со слипшимися волосами, в нелепой одежде. В глазах у Антона покачивался мрак. Иван смотрел в пол. Едкий дым, смешиваясь с запахом застоявшейся воды, плавал по комнате, и само это слово – «плавал» – вызывало у меня отвращение.

Ночью, когда Антон, наконец, заснул, я тихо встала и подошла к окну. Духота была невыносимой. Луна отражалась маслянистым блеском в темной воде. По этой воде, там, где в ней было меньше мусора, временами скользили, извиваясь, светящиеся узкие дорожки: это были змеи. Судьба, точно специально, подсовывала мне то, чего я всю жизнь боялась до одури: потоп, змей, крутые крыши, безлюдье и зловещую мертвую тишину. Было непонятно, как мне до сих пор удалось не свихнулась от ужаса. Передернув плечами, я отошла от окна и села на пол, машинально нашаривая на ковре пачку сигарет.

– Вера…

Я придвинулась к нему.

– Я тут. Ты что?.. У тебя что-нибудь болит?

Серебряный ключик рыбкой сверкнул в лунном луче у него на груди.

– Нет.

– Хочешь сигаретку?

– Нет.

Я дотронулась ладонью до его лба – лоб был влажный и холодный. Лицо в полумраке выглядело странно беззащитным и очень юным.

– Чшшшш, – прошептала я, захлебнувшись нежностью и жалостью, – я тут, тут. Спи.

– Вера, – он притянул меня к себе. – Я хочу тебе кое-что сказать.

Что-то в его тоне заставило мое сердце рухнуть в желудок.

– Ты… женат? – пробормотала я ему в плечо.

– Что?.. Да ну, чушь какая. Не женат и не собираюсь, боже упаси.

– А тогда что?

Между прочим, я обиделась. «Боже упаси», видите ли. Можно подумать, что я напрашивалась ему в жены. Я сделала попытку освободиться, но его жесткая ладонь придавила мой затылок.

– Вера. Я в Ираке убивал людей.

Он продолжал держать меня, не давая поднять голову, точно боялся увидеть выражение моего лица. Я шевельнулась, и он сразу выпустил меня.

Перевернувшись на спину и глядя в потолок, я сказала:

– Мой отец проходил срочную службу в Афганистане. Мог бы откосить, наверное: я тогда уже родилась. Но не стал. Он тоже убивал людей. Но лучше него я человека не встречала.

Антон помолчал, потом сказал:

– Дай сигаретку.

Я дотянулась до пачки, прикурила себе и ему.

– Он… в России?

– Он умер.

– Прости.

– Да ну, что ты. Это давно было.

Я не стала ему говорить, что мой отец застрелился, когда мне исполнилось восемнадцать лет.

Мы докурили, повернулись друг к другу и начали целоваться – нежно, бережно, потом все более ожесточенно, точно хотели сломать, съесть, выпить друг друга. Мои пальцы впились в его спину, я застонала первой – жалобно, точно прося пощады, – и я ее получила: потолок улетел далеко-далеко, мы стали птицами и рыбами, наша кровь смешалась, наши кости сплавились, наши голоса…

– Тошка, вы спать сегодня дадите? – недовольный голос Ивана из спальни вернул меня с небес на землю. – Половой агрессор, блин. Сколько можно?..

Нэнси что-то сонно пробормотала.

– Стенки тонкие, – виновато сказал Антон.

– Нет, просто орете громко, – сварливо ответил Иван и заскрипел кроватью. – И так дышать нечем, еще вы тут… Прикройтесь, я выйду покурить.

– Подышать, ага, – Антон натянул на нас простыню и пожаловался: – Жарко. Пить хочется.

Он был весь мокрый, как мышь. Я нащупала на полу длинную хозяйкину майку, встала и пошла на кухню за водой. Когда я вернулась, они курили, Иван в одних трусах, Тошка в простыне. Серый гнилой рассвет сочился в окна. Сигаретный дым выползал наружу длинными космами. Я подала Антону бутылку и смотрела, как он пьет: аккуратно и совсем немного, как будто растягивая каждый глоток.

– Ну, чего ты? Попей нормально, – сказала я, когда он вернул мне бутылку.

– Мне хватит. Воду надо экономить.

– У нас же ее много!

– У нас ее не так уж много, Вера.

– Ты что, думаешь, мы век тут будем сидеть?

– Век – не век… давайте спать. Завтра подумаем, как выбраться. Не хотелось бы предстать перед спасателями в виде распухших трупов. Нам-то будет уже все равно, конечно…

– Куда выбираться? – Хмуро спросил Иван. – Тут нигде сухого места нет.

– Где-нибудь да есть. Ну, и потом… Мы с тобой – ладно. А девчонки? В туалет нормально сходить негде. Одичаем же. Не может быть, чтобы в городе почти никого не осталось. Я думаю, где-то все же пипл сконцентрирован, в каком-нибудь временном укрытии. И воду туда подвозят, и лекарства, и вообще… А здесь, ты же видишь, болото. Жара. Вода кругом. Еще день, и дохлятина начнет так вонять, что мы от одного запаха загнемся. Вон, у Веры синяки не проходят. Ей бы лёд приложить хотя бы.