Текст книги "Луна над заливом"
Автор книги: Ольга Дашкевич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
Глава 20
Татьяна бездумно смотрела перед собой. События, произошедшие с нею за последние пару недель, напоминали карусель, хаотические кадры непрерывного боевика, и ей казалось, что прошла целая жизнь с тех пор, как она в последний раз спокойно ехала на работу в своем добропорядочном, размеренном и скучном Нью-Джерси.
Теперь в ее активе были погони, переодевания, убийства, спрятанные клады, сказочные богатства… И рыцари без страха и упрека.
Один из этих рыцарей спал сейчас на диване беспокойным сном – несмотря на пенициллин, температура еще держалась, и раненый выглядел не блестяще.
Второй – маленький смешной зубной врач, – сидел сейчас со своей многочисленной семьей где-то в горах, отправленный туда третьим. И этот третий, обеспечивший Татьяне и Георгию возможность скрыться из-под присмотра бандитов, был явным ФСБшником – это по всему чувствовалось: по выправке, по умелости, с которой он «снял» сторожа на лестничной площадке, по его осведомленности, по манере говорить, даже по глазам, пристально-серым и прохладным.
Да что притворяться перед собой – ее-то любимый Георгий тоже был оттуда! Во всяком случае – раньше был. Удивился он, по крайней мере, совершенно неподдельно, когда увидел над собой лицо соседа. Это должно говорить о том, что Георгий ни сном, ни духом не знал о настоящей акции ФСБ. Или не должно говорить? Или у них там, как всегда, правая рука не знает, что делает левая?.. На прямой вопрос Георгий ответил: да, служили вместе, воевали в Афганистане… А может, не служили, а служат? Возможно, Георгий со своим мифическим кладом играет роль подсадной утки, призванной расправиться с мафией, орудующей и в России, и в Америке, и вообще в любой точке земного шара?.. А ее, Татьяны, роль во всем этом… Какая? Какое место она занимает в планах бывших соотечественников? А бедный Ники?.. А Алик?.. Пешки, бессловесные пешки!..
Она сдержала слезы и тихо, чтобы не разбудить Георгия, прошла за кухонную загородку. Налила себе остывшего чаю, попробовала и выплеснула в раковину. Зажгла газ, поставила чайник. Привычные движения не отвлекали от мрачных мыслей. Татьяна закурила неизвестно какую по счету сигарету и стала ждать, когда закипит вода.
Здесь, в этом бункере, не было даже окон, и невозможность понять, светает снаружи, или все еще ночь, нервировала ее. Спать она не могла. Нервное напряжение последних дней не давало расслабиться. Оставалось смотреть в стену и предаваться невеселым размышлениям. Ники… Алик… Работа… Дом… Нормальная жизнь…
– Не мучайся, – раздался сзади негромкий голос.
Татьяна вздрогнула и обернулась. Даже раненый, Георгий сохранил способность передвигаться неслышно, как кошка.
– Тань… – Георгий сел на круглый кухонный табурет, слегка поморщившись от боли в боку. – Я понимаю, о чем ты сейчас думаешь. И, честно говоря, не знаю, как могу доказать тебе, что все правда: и клад, и бандиты… И то, что встретились мы случайно. И то, что я давно не служу, Тань. Очень давно не служу. Ушел после одной истории… когда-нибудь расскажу. Но, даже когда служил, не имел отношения к карательным службам нашего ведомства. Я был совсем по другой части.
– Шпионаж? – саркастически усмехнулась Татьяна, вспомнив, с какой легкостью он ориентировался в Нью-Йорке, как прекрасно владел английским, не скрывал, что не впервые в Америке.
– Да нет, я для этого рылом не вышел, – усмехнулся Георгий. – Шпионы, Тань, это белая кость, голубая кровь. А мы – так, пушечное мясо. Коммандос.
Он протянул руку и взял Татьяну за локоть.
– Иди сюда, Тань, – его глаза, чуть блестящие от лихорадки, смотрели на нее пристально и печально. Под глазами залегли темные тени, губы потрескались. – Я тебя люблю. Я тебе говорил? Люблю. И не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Сам не знаю, как это вышло, что мне до такой степени повезло – просто небывало повезло: сижу на песке, а мимо проходит женщина, о которой я мечтал всю жизнь! А? Такое бывает?..
Он уже говорил, уткнувшись лицом в ее шею, в теплые волосы за ухом, бормотал бредово, так что Татьяна не разбирала некоторых слов. Потом Георгий поднял голову, отстранил от себя Татьяну на расстояние вытянутых рук и, пристально глядя ей прямо в глубину зрачков, четко отделяя слова одно от другого, сказал:
– Что бы ни случилось, Таня. Что бы ни случилось. Ты должна знать: я тебя люблю. И хочу, чтобы ты была жива и здорова. Чтобы ты жила спокойно. Но не так, как ты жила до меня, а лучше! Веселее, полнее, красивее, интересней! Я мечтаю объездить с тобой весь мир. Европу. Индию. Японию. Ты была когда-нибудь в Японии?.. А в Африке?.. А еще есть Тибет, Танька, с его загадками! Мы могли бы поискать Шамбалу… Представляешь? А Агрентина, Танька? Вилла в Аргентине…
Он вздохнул и чуть улыбнулся.
– Слава Богу, что мне не надо идти на предательство, чтобы достичь всего этого. Я сам по себе, Тань. Сашка помог мне по старой дружбе – век ему этого не забуду. Он подставился ради меня… Это большое счастье, Тань, что есть люди, готовые ради нас пойти на многое. И не из-за выгоды, а по дружбе. Ты прости меня, я немного раскис – ничего, иногда бывает полезно побыть мягким, как подтаявшее масло. Зато потом мы оба будем крепче железа, правда, Тань?
Он снова притянул ее к себе и шепнул на ухо:
– Я все решил. Ну его, этот клад. Пусть лежит себе, где лежал. Может, когда-нибудь… лет через сто… кто-нибудь еще его найдет. Сейчас, наверное, просто не время. Клады – они знают, когда им пора появляться. Изумрудов, правда, жаль. Но ничего, Тань, я в Мексике тебе куплю еще древнее – что-нибудь ацтекское, да?
Татьяна отстранилась:
– В Мексике?..
– Ну да, – он кивнул. – В Мексике. Там очень легко затеряться, я-то знаю, бывал там…
– Подожди, – Татьяна высвободилась. – Ты все решил, да? За себя и за меня, да? Ты, вообще-то, уверен, что я этого хочу? Или надеешься на то, что у меня нет другого выхода? Меня же полиция ищет, и все такое… Мне деваться некуда – или за тобой, или в тюрьму на всю жизнь, да? Ловко.
– Тань! – Георгий поднял руку, точно защищаясь. – Ты все это логично сказала. Только неверно, потому что исходила из неверного посыла. Сашка мне шепнул кое-что напоследок. У полиции, Таня, нет к тебе больше никаких претензий, кроме нескольких вопросов – все-таки убийство произошло в твоей квартире. Ребята подсунули копам и убийцу – маньяка-психопата, и улики. Нет, ты не думай – это был настоящий маньяк-психопат, не какой-нибудь невинный бродяга! Ребята свое дело знают. Так что ты, Тань, совершенно свободна. Как птица. И можешь, если хочешь, вернуться домой. Я просто думал… я понимаю, это было слишком самоуверенно с моей стороны. Но – все. Все, Таня. У меня к тебе никаких претензий.
Георгий выпрямился, синие глаза похолодели.
Татьяна почувствовала, что сердце у нее дрогнуло. Облегчение от услышанного, сомнения, усталость, нервное напряжение, любовь, обида – все сразу навалилось на нее, и она сползла на пол и заплакала, как маленькая, прикрывая лицо руками.
Через мгновение Георгий был рядом, но не прижимал ее, не тискал, не баюкал – давал ей пространство и волю, чтобы выплакаться. Просто сидел рядом, и она чувствовала локтем и плечом его надежное тепло.
Закипел чайник. Георгий выключил его, не вставая, но Татьяна уже взяла себя в руки, поднялась, оторвала кусок бумажного полотенца, тщательно утерлась, держась спиной к Георгию, потом взглянула на него через плечо чуть припухшими глазами и слабо усмехнулась.
– Герой чертов. Супермен. Дай похищенной невинной барышне сигарету, что ли…
Она заварила в двух чашках пакетики «липтона», отнесла их к журнальному столику в комнате. Георгий подал ей прикуренную сигарету, и некоторое время они молча курили, ожидая, пока чуть остынет кипяток.
– А эти опалы, – нарушила, наконец, молчание Татьяна. – Их не твой Сашка подсунул?
– Да нет, что ты, – Георгий покачал головой. – Ты преувеличиваешь возможности отечественной службы безопасности. С этими опалами, я думаю, ясно. Просто ты, Танька, наверное, такая дура, что тебе Бог помогает. – Георгий усмехнулся и погладил ее руку. – Повезло тебе, вот и все. Этот рюкзачок, я думаю, принадлежал какому-нибудь бедолаге-латиносу, старателю – в Мексике, ты знаешь, эти опалы добывают… Он пришел в США через пустыню, путем всех нелегальных иммигрантов, а тут либо умер на улице, либо спился, а его тряпье подобрал какой-нибудь бродяга и сдал в лавку за гроши. Вот и досталось тебе, Тань, старательское богатство.
Татьяна обхватила ладонями горячую чашку.
– Я что-то читала или слышала об этих опаловых копях, – сказала она медленно. – Вроде бы, черные опалы приносят несчастье своим обладателям. Хотя, конечно, когда мы… будем в Мексике, эти опалы очень пригодятся.
Георгий протянул через стол руку и погладил ее по щеке. Татьянино «когда мы будем в Мексике» сказало ему главное – она останется с ним. Он убрал руку и сказал обыденным тоном:
– Тогда надо решать, что с ними делать. Можно попробовать здесь продать – я бы мог найти кое-кого из старых знакомых… Но наши «друзья» могут помешать. Можно уйти в Мексику и так, деньги у нас еще есть. А там положить их в банк под кредит. Как ты думаешь, Тань?
Татьяна пожала плечами.
– Я не знаю. Мне кажется, лучше не рисковать… Зачем нам продавать их здесь, выводить бандитов на след? Кто их знает, может, у них везде свои люди. Видишь, как я с Марком прокололась? Кто бы мог подумать!.. Марк!..
Она покачала головой и заключила:
– В общем, я бы не рисковала. А в Мексике, ты считаешь, нам дадут под них ссуду?
– Любую, – Георгий уверенно кивнул. – В твоем мешочке, Тань, камешков, по крайней мере, на миллион. Это по приблизительным прикидкам. Может, и больше. Но не меньше, это точно. Удачливый был старатель. А может, это был курьер. В общем, неважно, кто он был, важно, что оставил нам хорошее наследство. Надо выпить за упокой его души.
– Ты что? – вскинулась Татьяна. – А если он жив?
– Не думаю, – Георгий с сомнением пожал плечами. – Был бы жив – не потерял бы их. Такие вещи только вместе с головой теряют. Но ты права, конечно. Тогда давай просто так выпьем. И пойдем спать. Завтра нас ждут большие дела, Танька!
Глава 21
О покупке подержанного автомобиля Татьяна договорилась по телефону, им пришлось только подъехать и забрать старый кадиллак с откидным верхом – громоздкое сооружение пожарного цвета, излюбленную машину жителей среднего Запада. Автомобиль, на котором они добрались до конспиративной квартиры, Александр велел им оставить там, в глухой арке двора, поэтому до обшарпанного дилершипа им пришлось сначала идти пешком, а потом ехать на автобусе. К счастью, это происходило днем, но даже днем Татьяна еле сдерживалась, чтобы не оглядываться затравленно по сторонам, и изо всех сил старалась идти спокойно, завидев какого-нибудь громадного негра в живописных лохмотьях или группу подростков дикого вида. Все-таки этот район был, наверное, хуже Гарлема. Жили здесь не только цветные, но ни один нормальный человек никогда бы не поселился в этих местах. Татьяна боялась, что, в случае чего, раненый Георгий не сможет справиться с возникшими трудностями, и, вместо того, чтобы уехать в Мексику, они, в лучшем случае, окажутся в полицейском участке. А в худшем – в морге.
Но, к счастью, все обошлось. Доехав до дилершипа, они забрали свою громоздкую покупку.
Пока Георгий расплачивался с пожилым флегматичным латиноамериканцем, у Татьяны в спортивной сумке, купленной взамен рюкзака, запиликал телефон. Это была Ирина.
– Тань, ты жива? – спросила она заплаканным голосом. – Я уж боялась звонить… Думала – убили… Ты где?
– Да нигде, – улыбаясь про себя, ответила Татьяна. – Просто на улице стою. Кадиллак покупаю. – Она рассмеялась и спросила: – Ирка, ты можешь себе представить меня на красном кадиллаке?..
– Ну, ты даешь! – Ирина, похоже, не знала, как реагировать. – Ты чего веселая такая?.. Я бы на твоем месте уже инфаркт заработала… с чего это у тебя такое настроение? Замуж, что ли, выходишь за своего бандита? Так вас обоих, как я поняла, его дружки ищут, а тебя еще и полиция… Найдут, испортят вам весь медовый месяц…
Татьяна и в самом деле ощущала странную легкость в мыслях. Может, дело было в солнечном дне, может, в реакции на передышку после постоянных встрясок… Она пожала плечами, как будто подруга могла ее видеть, и сказала:
– Не найдут. Мы уезжаем.
– Как уезжаете? – ахнула Ирина. – Куда?!..
– В Мексику, – Татьяна еще раз обернулась: Георгий закончил разговор с хозяином и шел к ней. – Ладно, Ир, я тебя целую, потом еще позвоню, все расскажу подробно. Сейчас мне надо бежать. Пока.
Она отключила телефон, засунула его в сумку и повернулась к Георгию.
Настроение у обоих, когда они уселись на потрескавшиеся кожаные сиденья, необъяснимым образом скакнуло вверх. Они выехали из города, позавтракали в придорожном ресторанчике миль через сорок, и Татьяна, расхрабрившись, остановилась у магазина и купила синее облегающее платье, белые лодочки, синий шарф в белый горошек и солнечные очки в белой пластиковой оправе. Переодевшись тут же в примерочной, она выбросила в мусорный бачок ужасные джинсы, кофту и парусиновые тапочки, а потом пошла в мужской отдел и купила Георгию замшевую куртку – тонкую и мягкую, красивого бежевого цвета.
Когда она в таком виде уселась за руль, повязав волосы новым шарфом и надев очки, а Георгий, смеясь, набросил куртку, они оба стали совершенно похожи на персонажей старого наивного боевика.
Поначалу они еще оглядывались по сторонам, но, когда красный кадиллак, послушно ревя мотором, вынес их на хайвей, Татьяна откинула верх, а Георгий развалился на сиденье. Из окон обогнавшего их автобуса на них с интересом смотрели пассажиры.
– Это ничего, что мы так светимся? – прокричала Татьяна, перекрикивая свист обтекающего ветровое стекло ветра.
– В каком смысле – светимся? – с улыбкой ответил Георгий. – В прямом или переносном?
«И правда – медовый месяц, – подумала Татьяна, глядя на его профиль с твердым подбородком и прямым носом. – Ирка точно выразилась». Она откинулась на сиденье, позволив ветерку слегка трепать ее волосы, дергать небрежно повязанный шарф, и, глядя на расстилающуюся впереди ровную ленту дороги, сказала:
– А может, надо было на поезде поехать?.. Валялись бы сейчас в купе, за рулем сидеть не надо…
– Ага, – откликнулся Георгий, – и через границу на поезде… Нет, я теперь эту замечательную машину ни на что не променяю! Ты посмотри, какой красавец! Весь в хозяина, ты не находишь?
– Да? – Татьяна сделала вид, что обиделась. – Интересно, почему это – в хозяина? И почему – весь?.. Что за сексистские штучки, сударь? А может, это вовсе даже кобыла? И, может, она, как раз, вся в хозяйку?
– Нет, – уверенно качнул головой Георгий. – Это никакая не кобыла. Не оскорбляй боевого скакуна. Во-первых, он красный.
– Ну и что? – не поняла Татьяна.
– Как это что?.. Что за необразованность? Ты что, не помнишь знаменитую картину великого художника Петрова-Водкина «Купание красного коня»?.. Это безобразие.
– Что безобразие? Картина?
– Нет, твоя необразованность. Первым делом, когда мы доберемся до Европы, поведу тебя в музеи. А то так и останешься неграмотной домохозяйкой.
– Домохозяйкой?.. – Татьяна приподнялась на сиденье и с интересом посмотрела на него. – Это так ты себе представляешь мое будущее?.
– Конечно, – Георгий энергично кивнул. – Во-первых, мы с тобой богачи и работать нам необязательно. Нам следует отдыхать, валяться на золотом песке, созерцать красоты природы, путешествовать и любить друг друга.
– А во-вторых?
– Во-вторых, женщина с маленьким ребенком не должна работать.
– Постой!.. – Татьяна возмущенно уставилась на него и даже сняла солнечные очки. – С каким это маленьким ребенком? Ты что, рассчитываешь, что я в сорок лет, как последняя идиотка, рожу тебе ребенка?!
– Ну, зачем же – как последняя идиотка? – успокаивающе заметил Георгий. – Ты вполне, я думаю, способна родить ребенка как умная… И вообще, Танька, ну, что ты вскинулась, феминистка ты несчастная? Неужели тебе самой не хочется иметь пацана… или девчонку… Представляешь, мы могли бы вот так ехать по белу свету, а на заднем сиденье сидели бы двое-трое детишек, вопили бы, пели, дрались…
– Ах, уже двое-трое?! – возмутилась Татьяна. – И, кстати, о песнях! Ты мне обещал спеть эту песню Филатова… Помнишь?
Георгий тряхнул головой, взглянул на нее – синие глаза весело блеснули – и запел во весь голос, чтобы перекричать шум ветра, со всех сторон обтекающего красные бока машины:
– Мы шатались на Пасху!..
По Москве по церковной!..
Ты глядела в то у-у-утро!..
На меня одного!..
Помнишь, в лавке Гольдште-э-эйна!..
Я истратил целко-о-овый!..
Я купил тебе пр-р-ряник!..
В форме сердца мово!..
Татьяна рассмеялась. Волосы Георгия растрепались от сквозняка, он тоже смеялся и пел – его голос отлетал назад вместе с ветром, проносящиеся мимо автомобили на секунду-две перекрывали его своим шумом, потом он возникал опять:
– Музыканты играли
Невозможное танго,
И седой молдаванин
Нам вина подливал…
Помнишь, я наклонился
И шепнул тебе: «Танька!..» —
Вот и все, что в то утро
Я тебе…
Выстрела они не услышали.
Глава 22
За окном щебетала птица. Щебетала так беспечно, так знакомо, так живо, что Татьяне на мгновение показалось: ничего не случилось, все хорошо, ей десять лет, и сейчас зазвенит будильник, войдет мама и скажет: «Танюша, вставай, в школу опоздаешь!..»
Она почти улыбнулась сквозь пелену сна, боли, действия лекарств, и уже собиралась открыть глаза, когда мозг предательски вспомнил…
Татьяна стиснула зубы, чтобы не застонать, и разлепила склеившиеся влажные ресницы.
Помещение, в котором она находилась, было до отказа заполнено трубками, экранчиками, блеском стекла, никеля и хрома, перемешанным с бледной зеленоватой эмалью и белизной простыней. Кровать, слегка приподнятая в изголовье, позволяла видеть кусочек окна, небо за ним, тонкую ветку, чуть колеблемую ветром. Поворачивать голову Татьяна не могла – не позволял сковывающий шею и верхнюю часть спины гипсовый корсет, – но она могла повести глазами немного вбок, и тогда в поле ее зрения попадала тумбочка с телефоном и небольшой лампой, а также сидящий под лампой медвежонок, которого Татьяна купила накануне их отъезда… Накануне…
Лучше было не вспоминать. Она и не вспоминала. В лицо следователя, приходившего к ней… когда?.. день назад? два? неделю?.. неважно, – Татьяна смотрела бессмысленным взглядом, не отвечая ни на какие вопросы – даже об имени и фамилии. Ну, ее имя они быстро выяснили. Но Татьяна, когда к ней обращались по имени, ничем не показывала, что это имя ей знакомо.
– Как вас зовут?..
– Не помню.
– Где вы живете?
– Не знаю.
– Куда вы ехали?
– Не помню…
– Как звали вашего спутника?
– Не знаю.
Ей помогало то, что ее общее состояние после аварии было тяжелым: переломы, сотрясение мозга, тяжелые ушибы внутренних органов. Можно было не притворяться, что ей трудно говорить – говорить и в самом деле было трудно.
Воздух в палате был пропитан запахом лекарств. Татьяна подняла глаза на жидкость в капельнице: вначале это было нечто розовое, теперь – нечто прозрачное. Голова болела, взгляд с трудом сосредоточивался на окружающих предметах. Дальние – окно, ветку – рассматривать было легче. Ближние расплывались, в глазах появлялась противная резь, выступали слезы. Татьяна закрыла глаза и сразу увидела Георгия – живого, веселого. Он сидел на песке босиком, в пыльном измятом костюме, и протягивал ей на ладони ее часы…
– Вы уронили, леди…
Слеза тихонько скатилась из уголка ее глаза, соскользнула к виску, щекоча кожу. Когда Таня была маленькой, она часто плакала в постели от обиды или какого-нибудь детского страха, и тогда слезы, катящиеся по ее лицу, затекали в уши. «Ну, рева-корова, опять полные уши слез», – говорила тогда мама, присаживаясь рядом.
Татьяна чуть шевельнула пальцами, точно хотела нащупать мамину руку на краю кровати. Но пальцы ощутили только прохладу чужой, казенной простыни.
– Таня! – раздалось над ухом. – Ты плачешь, Таня?.. Таня, проснись!
Георгий пропал. Но голос, звавший ее, был знакомым. Ирка…
Татьяна не спешила открывать глаза. Перед ее мысленным взором стоял грязный двор дилершипа, ленивый хозяин, красный кадиллак с откидным верхом. И Иркин голос по телефону: «Уезжаете? Куда?» И свой ответ: «В Мексику… ты можешь представить себе меня на красном кадиллаке?..»
– Таня!.. Танька!.. – в голосе подруги зазвучали слезы.
Татьяна медленно открыла глаза. Лицо Ирины колыхалось перед ней светлым размытым пятном. Рука с алым маникюром комкала бумажный носовой платок. Рука выглядела отчетливей, чем лицо, – возможно, из-за яркого лака. Татьяна смотрела на длинные ухоженные ногти и молчала.
– Таня!.. – Иринино лицо склонилось ниже. – Танечка, ты меня слышишь?..
Татьяна с трудом перевела взгляд на это лицо, теперь видимое еще менее отчетливо, рябившее перед глазами, заставляющее зрачки сужаться, как от яркого света.
– Это я, – всхлипнула Ирка, – я это, Тань… Я, Ирина! Ты меня помнишь, правда?
Татьяна молчала. Ее глаза постепенно привыкали к мельтешению, и она уже отчетливо видела наполовину съеденную помаду на пухлой нижней губе, поплывшую от слез тушь. Это была ее Ирка, единственная родная душа. Она плакала, смахивая слезы платком, шмыгала мокрым носом, быстро-быстро гладила плечо подруги.
Острая жалость кольнула Татьяну в сердце. У нее больше никого не осталось – только зареванная Ирка, плачущая у ее кровати, верная подружка, болтливая, смешная, хорошенькая, как кукла, Ирка. Единственный человек на свете, который плачет о ней, которому она нужна… Татьяна прерывисто вздохнула, пересохшие губы слегка шевельнулись… В глазах Ирины появилась искра – радость, даже восторг, безумная надежда…
– Танька! Ты меня вспомнила? Ну, вспоминай, вспоминай, Тань! – она низко нагнулась над Татьяниным лицом, зашептала, почти прикасаясь губами: – Георгий! Помнишь?.. Георгий… Вы еще с ним вместе… Он еще клад нашел… Тань, ты помнишь клад? Клад, сокровища… Где они, ты помнишь? Он тебе сказал, Таня?
Татьяна едва сдержалась, чтобы не отпрянуть. К счастью, гипс, сковывавший все движения, не давал пошевелиться, и ее порыв отразился только в легком дрожании ресниц. Она закрыла глаза, чтобы не смотреть на Иркино лицо. И услышала, как та встала, раздраженно прошлась по тесной комнате, остановилась у окна.
Потом послышалось пиканье набираемого номера.
– Это я, – сказал голос Ирины через несколько секунд. – Да, здесь. Вся в гипсе. Нет, я тебе говорю, она ничего не помнит! Откуда я знаю? Врачи говорят – амнезия. Ну, откуда я знаю? У нее все переломано. Да… Может, и вспомнит, а может, и нет. Я пыталась! Не ори на меня. Я тебе говорю, что пыталась!.. Нет, я хорошо пыталась… Что-что… Лежит, как колода, вот что. Даже рта не раскрывает. Такое впечатление, что она разучилась понимать по-русски. Я ее с трудом узнала. Хорошо, я попробую еще раз. Да, позвоню.
Послышался щелчок отключаемой связи, легкие шаги приблизились к кровати.
– Таня, – послышался голос. – Тань… Открой глаза, Тань! Ты помнишь… Ники? Ники. Таня!
Слезы кипели под веками, жгли глаза. Только бы не выкатилась слезинка!.. Только бы Ирина не заметила… Ее лицо было так близко, что Татьяна ощущала ее дыхание, пахнущее мятной резинкой. Почему-то этот запах вызывал тошноту, и тошнота помогла справиться со слезами. Ирина отодвинулась с легким вздохом, и Татьяна с невыразимым облегчением услышала шаги медсестры и легкое шарканье доктора Джиффоне.
– Я уже ухожу, – поспешно сказала Ирина. – До свидания, доктор. До свидания, сестра. – И ее каблучки начали удаляться, слегка постукивая по линолеуму, как капельки, срывающиеся с сосулек.
Татьяна открыла глаза.
– Как дела? – спросил доктор, улыбаясь. Его черные, как угли, глаза приблизились. – Что-нибудь болит?
Татьяна качнула головой. Доктор быстро осмотрел ее и, кажется, остался доволен. Отдав несколько распоряжений сестре, он снова повернулся к Татьяне.
– Поправляйтесь, – сказал он жизнерадостно. – Я зайду завтра. С вами все будет в порядке, вы увидите.
Он кивнул на прощанье и двинулся к двери.
– Доктор…
Он обернулся на тихий голос своей пациентки.
– Да?
Татьяна сделала над собой усилие и попыталась улыбнуться. Губы совсем не слушались.
– Спасибо, доктор, – сказала она. – Можно вас попросить?
– Да-да?..
– Дайте мне, пожалуйста, моего Тедди… медведя… Я хочу держать его в руках.
– Конечно, конечно! – Доктор в два стремительных шага вернулся к кровати и осторожно вложил игрушку в пальцы Татьяны. – Детская привычка, ха?..
Он улыбнулся и, помахав ей на прощанье, вышел из комнаты.
Татьяна прикрыла глаза и прислушалась. Птица, умолкшая было, снова защебетала где-то совсем близко. Солнечный луч переместился ближе к кровати, упал на безжизненную руку, согрел кончики пальцев, сжимающих мягкое тельце игрушечного медвежонка, набитое полимерными шариками. Татьяна пошевелила пальцами, сжала их плотнее. Шарики массировали ладонь. Некоторые из них имели неправильную форму и на ощупь казались тверже.
