Текст книги "Калиостро. Великий маг или великий грешник"

Автор книги: Ольга Володарская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Буква Алеф выражает равновесное единство. Этот пантакль воспроизводился в различных формах в талисманах древней магии; однажды змея была заменена павлином Геры, павлином с царственной головой и многоцветным хвостом. Это эмблема дисперсии света, это птица Magnum Opus, Великого Делания, ее венчик сияет золотом. Позже вместо павлина изображался белый ягненок, молодой солнечный барашек, несущий крест. Как видно по руанским фрескам, павлин, баран и змея имели одинаковое иероглифическое значение – это пассивный принцип и это скипетр Геры. Крест и стрела обозначают активный принцип, волю, магическое действие, сгущение растворенного. Союз этих двух начал есть универсальный баланс. Великий Аркан, Великое Делание, равновесие Иакин и Боаз. Буквы L.P.D., сопровождающие эту фигуру, обозначают Свободу, Силу, Долг, а также Свет, Пропорцию, Сплоченность или Закон, Принцип, Право. Масоны изменили порядок букв на L.D.P. (Liberté de Penser) – свободу мысли. Для непосвященных эти буквы толковались как "Свобода Доступа " (Liberté de Passer). В сообщениях о преследовании Калиостро говорится, что его допрос вскрыл другое значение, латинское Lilia destrue pedibus: «Лилии попираются ногами». В поддержку этой версии можно привести масонскую медаль шестнадцатого или семнадцатого века, изображающую куст лилий, сраженных мечом, на котором написано: «Месть даст свой урожай».

Имя Ахарат, которое носил Калиостро, записанное каббалистически: АН, AR, АТ, означает тройной союз: АТ – союз принципа и начала; AR – союз жизни и вечности и АН – союз конца и абсолютного синтеза. Имя Альтотас (Althotas), или имя учителя Калиостро, состоит из слова Thot (имя бога Тота, или Гермеса) со слогами Аl или As, которые, если их читать каббалистически, составляют слово Sala, означающее "посланник". В сумме имя имеет значение «ТОТ, посланник египтян»".

Итак, магистр носит условно-аллегорическое имя, указывающее на его высокую степень посвящения, и имеет подтверждающую это печать. А настоящее свое имя и прошлое скрывает. Тем больше соблазн это прошлое расследовать.

Как уже сказано выше, первыми прошлым Калиостро заинтересовались французские власти во время процесса по делу об ожерелье в 1785–1786 годах. Основанием для отправки запроса в Палермо – предполагаемый родной город графа Калиостро – послужили полученные французской полицией анонимные письма. Данные, собранные по запросу в Палермо, совпали со сведениями, сообщенными из Палермо неким анонимом, отправившим в адрес парижской полиции два письма (от 22 июня и 2 ноября 1786 года), в которых сей аноним признавался в своем знакомстве с дядей Джузеппе, Антонио Браконьери, который и рассказал ему о юности племянника. А 16 июля 1786-го полиция получила анонимное письмо из Лондона, в нем говорилось о пребывании в Англии проходимца Бальзамо, а также о том, что в 1772 году оный Бальзамо прибыл в Париж, а в январе 1773 года обратился с просьбой к тогдашнему начальнику полиции Сартину заключить его жену в исправительную тюрьму Сент-Пелажи – за то, что она якобы изменила ему с неким Дюплесси. " Мадам Бальзамо арестовали и допросили. Отвечая на вопросы о своем происхождении, о своей жизни и о жизни мужа, она сообщила такие подробности, кои не позволяют сомневаться, что Жозеф Бальзамо является тем же самым лицом, кое с тех пор известно под именем Александра Калиостро". Эти подробности из письма анонима недвусмысленно указывают на то, что он явно почерпнул их из протокола допроса, а значит, получил доступ к секретным документам полиции и вообще имел к полиции самое прямое отношение. И полиция инициировала расследование происхождения и предыдущей биографии уроженца Палермо Жозефа (или по-итальянски Джузеппе) Бальзамо, известного как граф Алессандро Калиостро.

Первым составителем немифологической родословной Бальзамо стал правовед из Палермо адвокат Вивона, которому французское посольство поручило установить происхождение магистра. В апреле 1787 года прибывший на Сицилию Гете направился прямиком в Палермо к этому почтенному служителю закона, и затем, узнав от него необходимые сведения, навестил родственников Джузеппе Бальзамо – его престарелую мать, урожденную Феличе Браконьери, по мужу Бальзамо, и сестру Джованну Марию Капитуммино, вдову с тремя детьми, по-прежнему проживавших в Палермо. В этом городе автор "Фауста" испытал, по его словам, " необыкновенное приключение": разыскав семью Джузеппе Бальзамо, выдал себя за друга Калиостро, чтобы разведать, действительно ли Калиостро и Бальзамо – одно и то же лицо. В общем, однако, ни близкие, ни земляки Бальзамо, которые давно о нем позабыли, сами ничего толком не знали… Этот визит Гете весьма саркастически описал в своих «Путешествиях в Италию», а в пьесе «Великий Кофта» (1791) и вовсе представил графа Калиостро мошенником.

Гете утверждал, что Джузеппе Бальзамо родился и рос в квартале Альбергария, где селились в основном торговцы и ремесленники, в переулке Перчата (именуемом сегодня переулком Калиостро), зажатом между площадью Балларо и Порта ди Кастро. На площади с утра до вечера бурлил рынок, а рядом проходила улица, где во времена Бальзамо, по словам Гете, скапливалось «очень много соломы и пыли»,ибо лавочники сметали от своих лавок мусор и отбросы на середину улицы, где они и сохли вперемешку с соломой, ожидая, когда их разнесет внезапно налетевший из Африки, из раскаленных песков Аравии горячий южный ветер, по-латыни caldo austrum, откуда и пошло его сицилийское название cagliostro…

Джузеппе, как полагает де Вентавон, один из современных биографов Калиостро, считал, что его отец Пьетро Бальзамо является наследником знаменитой династии византийских императоров Комнинов (бывших в 1204–1461 годах правителями Трапезунда). Следовательно, он тоже мог претендовать на корону… Впрочем, узнав, что одного из его предков звали Маттео Мартелло, Джузеппе немедленно возвел свой род к Карлу Мартеллу, великому королю (а точнее, майордому) из французской королевской династии Меровингов. Другой биограф Калиостро, М. Авен, утверждает, что не только род Бальзамо имел благородные корни, но и род Браконьери, к которому принадлежала мать Джузеппе, имел отношение к сицилийской знати. Из знатных предков Браконьери чаще всего вспоминают Симоне, приобретшего в 1439 году баронское владение Пископо и ставшего кастеляном замка Кастрореале. На гербе новоиспеченного барона были изображены две алые собаки на серебряном поле и две алые звезды. Мужчины из благородного семейства Бальзамо исполняли на Сицилии официальные должности или становились мальтийскими рыцарями.

И.-В. Гете. Художник Й.-К. Штилер

Гете, а следом за ним и другие биографы магистра, обычно углубляются в историю его рода не дальше Маттео Мартелло: «Прадедом Джузеппе Бальзамо с материнской стороны был Маттео Мартелло. Имя его прабабки неизвестно. От этого брака произошли две дочери. Одна из них, Мария, в замужестве за Джузеппе Браконьери, была бабкой Джузеппе Багьзамо. Другая, по имени Винченца, вышла замуж за Джузеппе Калиостро, уроженца маленького местечка La Noara, находящегося в восьми милях от Мессины. Замечу здесь, что в Мессине проживают еще два литейщика того же имени. Эта двоюродная бабка стала впоследствии крестной матерью Джузеппе Бальзамо; он получил при крещении имя ее мужа, а в конце концов за границей принял и фамилию Калиостро, принадлежавшую его двоюродному деду. У четы Браконьери было трое детей: Феличита, Маттео и Антонио. Феличита вышла замуж за Пьетро Бальзамо, сына торговца лентами из Палермо Антонио Бальзамо, по-видимому происходившего из евреев. Пьетро Бальзамо, отец пользующегося печатной известностью Джузеппе, обанкротился и умер на сорок пятом году от рождения. Его вдова, которая жива и поныне, родила ему, кроме упомянутого Джузеппе, еще дочь Джованну Джузеппе Марию. Эта последняя вышла замуж за Джованни Батиста Капитуммино, который имел от нее троих детей и умер».

Автор вышедшей в журнале "Русская старина" (т. XII, 1875 г., январь) обширной статьи "Калиостро, его жизнь и пребывание в России", подписавшийся просто "В. Зотов", пишет: " Гораздо более верные сведения об авантюристе мы находим… в брошюре, появившейся в Риме в 1791 году, во время процесса Калиостро, и написанной иезуитом Марчеллем". Иезуит отец Марчелло именовал себя монсеньором Джованни Барбери и выступал на процессе в роли генерального обвинителя, разысканные папскими ищейками сведения и почерпнутые в ходе процесса материалы о жизни мага он выпустил в форме брошюры под названием «Compendio della vita е delle gesta di Giuseppe Balsamo denominate il conte di Cagliostro, Che si e estratto dal processo contro di lui formato in Roma. L’anno 1791 in Roma». "Факты, собранные Марчеллем, были такого рода, что их нельзя было опровергнуть", пишет Зотов, ибо " все эти проделки доказаны официальными протоколами". Но что это были за проделки, будет рассказано в следующей главе.

Глава третья
ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ БУДУЩЕГО ГРАФА

…знаменитый Адепт, настоящее имя которого, как утверждали (его враги), было Жозеф Бальзамо. Он был родом из Палермо и учился у какого-то таинственного чужеземца, о котором мало что известно. Его общепринятая история слишком хорошо известна, чтобы нуждаться в повторении, а настоящая никогда не была раскрыта.

Е.П. Блаватская. «Теософский словарь», статья «Граф Калиостро»

Джузеппе Бальзамо родился в Палермо предположительно 2 июня 1743 года, а 8 июня, на шестой день после рождения, его крестили в Палатинской часовне Норманнского дворца, личной часовне сицилийских королей и вице-королей. Записей о его рождении не сохранилось, есть только запись о крещении, а так как, согласно католическим правилам, младенца крестили по достижении им семи дней от роду, исходя из этого и высчитывается предположительная дата его рождения. При крещении мальчику дали имя Джузеппе, к которому прибавили также имена Джамбаттиста Винченцо (в честь крестного отца Джамбаттисты Бароне и крестной матери Винченцы Калиостро) Пьетро Антонио Маттео – в честь отца и дядьев со стороны матери. Впоследствии дата рождения и дата крещения по невнимательности или незнанию биографов слились воедино, поэтому сегодня в большинстве историй жизни Калиостро датой его рождения указывается именно 8 июня, то есть дата крещения.

В. Зотов пишет: "О детстве и молодости Калиостро мы имеем мало достоверных сведений, но они существуют и хранятся в архивах Ватикана, и это подает надежду, что они когда-нибудь будут обнародованы. В 1790 году, когда начался процесс авантюриста, схваченного в Риме, иезуиты употребили все свое влияние, чтобы добиться правды в его показаниях и собрать неопровержимые факты о его происхождении, поступках и пребывании в разных странах. Что они достигли своей цели, в этом не может быть ни малейшего сомнения, если мы вспомним, какими могущественными средствами обладал этот орден, каких преданных слуг имел он во всех государствах, во всех слоях общества. Но все подробности этого процесса, протоколы допросов, свидетельские показания – все это осталось тайною".

Тем не менее некоторые сведения о его детских и молодых годах были опубликованы в изданной отцом Марчелло брошюре, которая была переведена на все европейские языки. В ней отец-иезуит доказал, что настоящее имя Калиостро было Бальзамо. Кратко пересказывая труд отца Марчелло, В. Зотов продолжает: "Родился он в Палермо 8 июня 1743 года от бедных родителей: Пьетро Бальзамо и Феличии Браконьери. Отец его был мелкий купец, по смерти которого дядя мальчика с матерней стороны дал ему воспитание в семинарии Св. Роха, в Палермо. Молодой Джузеппе Бальзамо убегал не раз из этого училища. Тринадцати лет он был поручен генералу ордена Милосердных братьев, который определил его послушником в монастырь Кальтаджироне. Там он поступил помощником к аптекарю, у которого научился первым основаниям химии и медицины. Но в то же время он вел такую жизнь, что монахи часто были принуждены наказывать его. Тогда он бежал из монастыря в Палермо, где одно время занялся рисованием, что не мешало ему вести разгульную жизнь и участвовать во всех уличных драках и стычках с полицией. Он подделывал также театральные билеты и, живя у своего дяди, обокрал его на довольно значительную сумму. В двоюродную сестру его влюбился один синьор, и Джузеппе, передавая ей письма возлюбленного, уверял его, что она нуждается то в деньгах, то в часах, получал их для нее и присваивал себе. Занимаясь у одного нотариуса, он подделал завещание маркиза Мауриджи, лишив этим одно богоугодное заведение значительной суммы…

Несколько раз молодой Бальзамо судился, сидел в тюрьме, но был выпускаем, то по недостатку улик, то по ходатайству родных. Наконец он принужден был бежать из своего родного города за слишком дерзкую проделку с одним ювелиром, которого он обокрал, уверив его, что близ городских ворот зарыт клад. Бальзамо и другие его товарищи оделись чертями, избили и обобрали доверчивого простака".

А другие рассказчики дополняют историю с ювелиром и ростовщиком по имени Марано или Мурано новыми подробностями: Джузеппе Бальзамо втерся в доверие к золотых дел мастеру Марано и за хорошее вознаграждение сообщил ему, что в известном ему месте в окрестностях Палермо будто бы зарыт богатый заговоренный клад. Приведя легковерного ростовщика к пещере, где хранился клад, он с помощью чревовещания убедил ростовщика, что клад охраняет нечистый дух, одолеть его можно только одним способом: оставить перед входом в пещеру шестьдесят унций золота (1,7 кг). При помощи "древних" и загадочных заклинаний молодой человек "точно" определил местонахождение богатств, очертил на земле магический круг, предупредил, что, возможно, клад охраняется бесами, и предложил Марано копать, а сам удалился. Как только лопата вонзилась в землю, раздался дикий вой, и невесть откуда взявшиеся "бесы" набросились на ювелира и избили его до потери сознания. Но напуганный старик должен был еще час лежать неподвижно, а за это время его обидчиков и след простыл. Доковыляв до города, потерпевший обратился в полицию. Полицейские, как водится, в бесов не поверили – и Бальзамо пришлось покинуть Палермо, чтобы избежать тюрьмы. Эти рассказы о бурной юности Бальзамо ясно свидетельствуют о том, что он отличался пылким и необузданным нравом, богатой и разносторонне одаренной натурой, его энергия искала себе выхода, а природные способности лучше всего могли реализовываться в такой деятельности, которая не всегда выглядела благовидно.

С момента бегства из родного Палермо началась его карьера мелкого афериста. Он скитался по городам Италии, где, используя навыки рисовальщика, подделывал завещания и векселя, а с помощью полученных от отца-травника знаний по целительству и фармакологии и составлению всевозможных порошков, мазей, отваров, настоек и бальзамов из целебных трав изготавливал и продавал приворотные зелья, промышлял мошенничеством, продавая простакам чудесные амулеты. Затем его следы затерялись на три года, до 1766 года: возможно, в этот период одаренный разными талантами молодой человек и впрямь побывал на Ближнем Востоке и в Африке, где обрел наставника, названного им условным именем "Альтотас", и многому научился.

Но прежде чем отправиться странствовать на Восток, Бальзамо решил навестить свою двоюродную бабушку и крестную мать, жившую близ Мессины – Винченцу Калиостро, дочь Маттео Мартелло. Увы, она уже умерла, а наследство было поделено между родственниками. Тогда Бальзамо присвоил себе ее звучную фамилию и с этого времени стал называться Калиостро.

Новоиспеченный Калиостро и его наставник побывали в Египте. Там они выделывали окрашенные под золото ткани, пользовавшиеся большим спросом; Альтотас, по-видимому, обладал некоторыми познаниями в области химической технологии. В египетской Александрии Джузеппе близко сошелся с уличными факирами. Он овладел приемами гипноза, изучил магические формулы, научился довольно сложным фокусам, собрал коллекцию экзотических предметов. С Альтотасом он побывал в Мемфисе, Каире, посетил Мекку. Из Египта они перебрались на остров Родос, затем на Мальту, где, по одной из версий, назвавшегося своим настоящим именем Джузеппе Бальзамо принял сам гроссмейстер, португалец Пинто да Фонсека, известный своим увлечением алхимией. В одной из башен гроссмейстерского дворца Пинто оборудовал и оснастил лабораторию, куда допустил Бальзамо. Тесные отношения Калиостро с орденом и благосклонность его Великого магистра могут объясняться тем, что на протяжении веков многие члены семьи Бальзамо становились мальтийскими рыцарями. Но если, как впоследствии утверждала Папская курия, предками Калиостро со стороны отца были евреи, значит, среди них не могло быть мальтийцев, ибо для вступления в орден следовало доказать, что в роду на протяжении двухсот лет не было ни магометан, ни евреев… Однако в любом случае фамилия Бальзамо рыцарям, защищавшим крест, была известна, ибо фамилия эта была достаточно распространенной в Италии: среди дворянства насчитывалось по крайней мере шесть семейств Бальзамо, и три из них – на юге страны.

Поэтому вслед за одним из рационально мыслящих исследователей жизни графа Калиостро, убрав все чудесное из его собственного жизнеописания, вполне можно допустить, что Джузеппе, прибыв самостоятельно на Мальту, поступил в прислужники к рыцарям-мальтийцам и усердием и любознательностью сумел привлечь к себе внимание гроссмейстера, поселившего пытливого юношу рядом с собственной лабораторией и направившего его на путь познания арканов высшей мудрости. Бальзамо постигал теорию, к азам которой мог приобщиться еще подростком, будучи послушником в монастыре, и применял ее на практике, выступая подручным высокоученых мастеров в одной из лучших алхимических лабораторий того времени. На Мальте Бальзамо мог ознакомиться и с учением рыцарей Розы и Креста, иначе розенкрейцеров, о которых рассказывали столько чудесного, а наверняка не знал никто. Видимо, рвение молодого сицилийца принесло ему успех в постижении алхимических наук и благоволение главы Мальтийского ордена. Предполагается, что гроссмейстер Пинто даровал ему таинство посвящения в герметические философы, как именовали себя адепты Великого Делания. Новому адепту надлежало принять новое имя, и Джузеппе выбрал имя Алессандро и фамилию своей крестной – Калиостро. Утверждают, что одновременно с новым именем Джузеппе получил и титул графа, ибо гроссмейстер имел право даровать членам ордена дворянство за особые таланты или заслуги.

Узнав о намерении Бальзамо покинуть Мальту, гроссмейстер Пинто снабдил его деньгами и рекомендательными письмами, в частности к графу де Бретвилю, послу Мальты при Святейшем престоле, и римскому банкиру Беллони.

С Мальты Бальзамо прибыл в Неаполь (возможно, в сопровождении кавалера д’Аквино, князя Караманико, которому Пинто поручил опекать Джузеппе). Спустя много лет, когда инквизиция сделает все, чтобы очернить подсудимого Калиостро, она откопает еще несколько бросающих на него тень приключений из его бурной молодости. По дороге, в местечке Пиццо – если верить инквизиции – Бальзамо (один или с приятелем) был задержан по обвинению в похищении девицы. Но похищенную не нашли, и Бальзамо пришлось выпустить: улик против него не оказалось. Многие биографы считают, что в Неаполе Джузеппе встретил старого приятеля-сицилийца и, поддавшись на его уговоры, вместе с ним открыл игорный дом. Предприятие прогорело, владельцев арестовали, но вскоре отпустили, предписав оплатить судебные издержки. Однако Бальзамо ничего платить не стал и отправился в Рим.

В Риме он поселился в небогатом квартале, где часто останавливались бедные, но благородные паломники, и стал вести жизнь художника-рисовальщика, принимая закалы на копирование эстампов, гравюр и даже картин. Дохода подобная деятельность приносила немного, и Джузеппе взялся за старое: начал приторговывать "волшебным" товаром, предлагая прибывшим в город пилигримам не только картинки с видами города (выдавая копии за оригиналы), но и бальзамы и амулеты собственного изготовления. На вырученные деньги он кутил в веселых домах, наверстывая упущенные за время пребывания на Мальте плотские радости. Хозяйка дома свиданий, толстая неаполитанка, обратила внимание клиента на дочку соседа, юную голубоглазую Лоренцу Феличиани. М. Хотинский, ссылаясь на протоколы инквизиции, описывает ее внешность так: "У нее был средний стройный стан, белая кожа, черные волосы, круглое лицо, блестящие глаза и весьма приятная физиономия". Девушка была родом из почтенной и набожной римской семьи. Отец ее, Джузеппе Феличиани, медник (возможно, шорник, кузнец или каретник), имел собственную мастерскую, расположенную неподалеку от церкви Тринита деи Пеллегрини; мать, Паскуа Феличиани, была ревностной католичкой и запретила учить дочь грамоте, дабы у той не появился соблазн читать любовные записки.

Впрочем, о молодых годах будущей графини Калиостро сохранилось еще меньше сведений, нежели о ее супруге. Скорее всего, она действительно была щедро одарена от природы, но не имела ни благородного происхождения, ни образования. Выйдя замуж, она стала верной спутницей супруга и помощницей во всех его делах, хотя и все беды Калиостро произошли от Лоренцы. Теософ Елена Петровна Блаватская писала: "Главной причиной всех его жизненных трудностей был его брак с Лоренцой Феличиани, которая была орудием в руках иезуитов; и двумя меньшими причинами были его исключительно добрая натура и та слепая доверчивость, которую он проявлял в отношении своих друзей – некоторые из которых стали предателями и его ненавистными врагами. Никакое из тех преступлений, в которых его обвиняли, не привело к уменьшению его славы и к ухудшению его посмертной репутации; но все это произошло из-за его слабости к недостойной женщине и обладания тайнами природы, которые он не разгласил церкви".

В апреле 1768 года четырнадцатилетняя Лоренца Феличиани и двадцатипятилетний Джузеппе Бальзамо, рисовальщик пером, обвенчались в церкви Сан-Сальваторе ин Кампо.

Молодые супруги стали жить в доме родителей Лоренцы, но вскоре рассорились с родителями и съехали. Негодование благочестивых католиков Феличианн вызвали свободные взгляды их зятя на брак и супружескую верность, о которых им рассказала дочь. Супруг объяснил ей относительность понятий добродетели и супружеской чести и растолковал целесообразность умения пользоваться своими природными дарами и талантами. По его мнению выходило, что измена, если она предпринимается с ведома супруга и служит его интересам, не может считаться грехом и вполне приемлема как путь добывания средств к существованию, которых у молодых супругов было явно недостаточно, чтобы удовлетворить их запросы.

Лоренца обожала наряды, что требовало денег, небольшое приданое быстро утекло сквозь пальцы, и чтобы финансово обеспечить семью, молодожен Бальзамо завязал партнерские отношения с двумя своими ловкими земляками – отъявленными проходимцами: Оттавио Никастро (кончит свои дни на виселице) и маркизом Альятой (Agliata). Альята продемонстрировал новому знакомцу патент полковника прусской службы, подписанный якобы самим Фридрихом Великим, и отрекомендовался полномочным представителем прусского двора. Позже маркиз лично изготовил полковничий патент и для Бальзамо, где тот именовался полковником испанской службы графом Фениксом; похоже, именно с этим патентом Калиостро впоследствии отправится в Россию.

Альята использовал таланты Бальзамо-рисовальщика, чтобы подделывать патенты, банковские векселя, аккредитивы и рекомендательные письма от именитых лиц, чтобы с их помощью втираться в доверие богатых семейств. Такая жизнь не способствовала проживанию в одном месте, и они часто переезжали из города в город. Но компаньоны вскоре рассорились. В Лорето Никастро донес на своего приятеля, и маркиз спешно перебрался в Бергамо, куда Джузеппе и Лоренца последовали вместе с ним. Там Альята, которому угрожал арест, забрав все деньги супругов, скрылся, подбросив Бальзамо компрометирующие документы. Мужа выручила Лоренца, которая при обыске спрятала опасные бумаги за корсаж. Ничего не обнаружив, полиция вынуждена была отпустить супругов.

Лоренца Феличиани. Неизвестный художник

Блаватская, стремясь обелить Калиостро, пишет: " Эта его честность, которая делала его слепым по отношению к недостаткам тех, о ком он заботился, и заставила его поверить двум таким мошенникам, как маркиз Аглиато и Оттавио Никастро, и лежит в основе всех тех обвинений во лжи и мошенничестве, которые ныне расточаются в его адрес. И все грехи этих двух "героев " – впоследствии казненных за гигантские надувательства и убийство – ныне сваливают на Калиостро. Тем не менее, известно, что он и его жена (в 1770 году) остались без средств в результате бегства Аглиато со всеми их денежными сбережениями и были вынуждены просить милостыню во время своего пребывания в Пьемонте и Женеве".

Оставшись без гроша, Бальзамо решил отправиться в Галисию, к гробнице святого Иакова Компостельского – Сантьяго де Компостела. Ему было известно, что при дороге, ведущей к мощам святого, мальтийские рыцари держали гостиницы для паломников, где без всякой платы можно было получить кров и пищу. В. Зотов пишет об этом в своем очерке: «Так он покинул Италию и отправился с женою в Испанию, в одежде пилигримов, продавая по дороге священные амулеты, жизненные эликсиры, симпатические лекарства, бальзамы и тинктуры, возвращающие молодость и красоту, философский камень, превращающий в золото неблагородные металлы. Бальзамо продавал все, не исключая своей жены. Последняя торговля приносила ему более значительный доход. Это происходило в 1770 и 1771 году. Авантюристу было тогда 28 лет…».

С собой у Джузеппе имелась книга "Чудесные тайны" (" Secreti ammirabili") итальянского картографа и натуралиста XVI века Джироламо Рушелли, известного также под псевдонимом Алессио Пьемонтезе. Живым и доступным языком Пьемонтезе раскрывал читателям загадки природы, приводил рецепты целебных составов от всех болезней, рассказывал о свойствах минералов и веществ, об алхимических превращениях. Надо сказать, популярностью книга пользовалась необычайной, хотя наряду с простыми составами автор приводил немало составов экзотических, куда следовало добавить, к примеру, кровь удода или корешок мандрагоры. Долгое время Джузеппе не расставался с этой книгой, извлекая из нее полезные сведения как для составления бальзамов и эликсиров, так и для алхимических опытов.

На обратном пути, когда они прибыли в Экс-ан-Прованс и остановились в трактире "Три дельфина", их приметил проживавший в той же гостинице Джакомо Джироламо Казанова и впоследствии поведал об этой встрече в книге мемуаров "История моей жизни". Написанный уже после громкого процесса и осуждения Калиостро, рассказ этот изобилует неточностями, что подметили проницательные исследователи жизни Калиостро, да и вообще все, что выходило из-под пера знаменитого своими любовными приключениями авантюриста и при этом даровитого писателя, представляет собой щедро приукрашенную цветистым вымыслом полуправду, поэтому относиться к подобному "документальному свидетельству" следует с большой осторожностью. Может быть, никакой встречи Казановы с супругами Калиостро не было и вовсе, потому что хронологически тут неувязка: после своего турне в Испанию в 1768 году Казанова, как следует из его "Записок", три недели лечился в Экс-ан-Провансе в мае 1769 года, после чего уехал в Италию, где жил в Ливорно, Риме, Флоренции и Триесте, ожидая разрешения вернуться в родную Венецию, что ему было позволено только в 1774 году, а вояж четы Калиостро по Испании и затем Португалии относится, как мы видели раньше, к 1770–1771 годам. Разве только предположить, что, совершив из Италии пешее паломничество в Сантьяго де Компостела близ границы с Португалией, супруги Калиостро далее проследовали через всю Францию в находящийся близ Марселя Экс-ан-Прованс, далее в Авиньон, оттуда – кружным путем через Женеву и Пьемонт – в Турин и находящийся еще в нескольких сотнях километров Рим, а оттуда опять вернулись в Испанию, чтобы провести там несколько месяцев, и в Португалию? Другие исследователи предполагают, напротив, что Калиостро с женой не совершали никакого паломничества в Сантьяго де Компостела. Но, тем не менее, рассказ Казановы заслуживает того, чтобы его привести: " Однажды за обедом завели разговор о новоприбывших паломнике и паломнице, итальянцах, что шли пешкам из Галисии от святого Иакова, должно быть, знатных особах, ибо, вошед в город, они роздали нищим немало денег. Прелестная паломница, коей, сказывали, было лет восемнадцать, такая была уставшая, что сразу легла почивать".Казанова во главе «оравы»заинтригованных постояльцев поспешил нанести визит незнакомцам, в которых со своим превосходным знанием людей предполагал найти «фанатичных святош, а может, и пройдох»,и запечатлел их внешний облик так: " Паломница сидела в креслах с выражением крайней усталости на челе, привлекая взоры своею юностью, печальной красотой и распятием желтого металла, дюймов в шесть, что держала в руках. Она отложила его при нашем появлении и встала, чтобы радушно нас приветствовать. Паломник, возившийся с ракушками, прицепленными к ее черной клеенчатой накидке, не пошевелился; указав глазами на жену, он, казалось, предлагал забыть о его скромной особе. Выглядел он лет на пять-шесть старше ее, ростом мал, крепко сбит, лицо запоминающееся, исполненное отваги, наглости, насмешки, плутовства, тогда как на лице жены его, напротив, были написаны благородство, скромность, наивность, мягкость и стыдливость. Оба они с трудом изъяснялись по-французски и вздохнули облегченно, когда я заговорил по-итальянски. Она назвалась римлянкой, что я без того понял по красивому ее выговору, а его я принял за сицилийца, хоть он и уверял меня, что неаполитанец. Судя по паспорту, выданному в Риме, фамилия его была Бальзамо, она же звалась Серафина Феличиани и имени своего не переменяла. Читатель встретит спустя десять лет Бальзамо, превратившегося в Калиостро.

Она поведала, что возвращается в Рим вместе с мужем своим, довольная, что поклонилась святому Иакову Компостельскому и Деве дель Пилар; туда они шли пешком и так же возвращаются обратно, живя одним подаянием, тщетно надеясь нищетою своею заслужить перед Господом, ибо много грехов на душе ее. "Но напрасно я всегда прошу один только медный грош, – сказана она, – мне всегда подают серебро и злато, и потому мы понуждены во исполнение обета раздавать, вошед в город, все деньги нищим, ведь оставить их у себя – значит не верить в бесконечную милость Господню".