Текст книги "Пуля для тантриста. Экстремальный роман"

Автор книги: Ольга Коренева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

«Прислуга утверждает, что в день убийства на Веронике была та заколка. Но куда она подевалась? И что девушка делала в тот день в отеле? Возможно, она должна была с кем-то встретиться. Или заскочила проплатить мобильник? В фойе есть кассовые автоматы Что, если это странное убийство как-то связано с заколкой? Но не могла ж заколка просто испариться? К убитой никто близко не подходил… Да, кроме полицейских и гостиничной охраны…»

И тут он понял, что допустил прокол – он не допросил Хаббла. В ходе следствия его еще не задействовали. «Надо срочно разыскать парня. Как я мог упустить это? Возможно, Хаббл уже скрылся, если это он стрелял…» – от этой мысли Рэя Бэкстона прошиб горячий пот.

– А-а! – вскрикнула Ольга, и тут же поняла: пуля. Она просвистела всего в нескольких миллиметрах от левого плеча. Выстрел был как от шампанского. «Ненавижу чертову бутылку, когда выстреливает пробка. Терпеть не могу шампанское!» – промелькнула сердитая мысль.

Она мчалась под дождем по ночному Арбату… Вокруг – ни души, как назло ни прохожих, ни милиции, лишь машины вжикают мимо по той дороге, которая Арбат пересекает... Откуда палили, из машины, или где-то засел снайпер? Она не поняла. И подумала с ужасом: «Но в меня-то зачем, я-то здесь причем? С кем-то спутали? Или маньяк?»

Она резко свернула в переулок и хотела сунуться в подъезд. Не тут-то было! Второй выстрел прозвучал гулко, гильза лязгнула возле ботинка. Она метнулась за угол, добежала до переулка, поймала такси…

Не помня себя, влетела в квартиру, заперла дверь. И заварила крепкий чай. Потом позвонила в милицию. И услышала вялый голос дежурного:

– Напишите заявление, принесите.

– И что будете делать?

– Зарегистрируем, – последовал ответ.

«Значит, ничего. Ладно. Настрочу им заявление.

За что же меня, все-таки, хотят «мочить»? Я что-то сделала? Каким образом, когда? Надо во всем разобраться. Во всем: в событиях, в действиях, в чувствах. Может, все же, дело-то как раз во мне? Я что-то не то совершаю, или не так живу?

А что такого, живу как могу, как умею, никому не мешаю, никого не трогаю.»

Собравшись с духом, заставила себя успокоиться. Сначала надо поговорить с собой, ободрить себя, вспомнить все хорошее, саму себя похвалить.

Она переместилась в комнату и села напротив зеркала. Встряхнула пышными светлыми волосами, улыбнулась своему отражению. И сказала:

– Такое чувство, что я зависла во времени, как муха в паутине. Ну, меня это не беспокоит, даже нравится, хотя немножко обидно, когда говорят: «Неужели вы, такая еще молоденькая, уже и книгу написать ухитрились? И о чем вы можете написать?» или: «Вы так юны и так красивы, зачем вам эти книжки, вы можете неплохо заработать красотой, можете пристроиться замуж, кругом полно богачей».

Какая нелепость! Красота – не товар, и не параметры тела. Красота – это состояние души, духовная энергетика. Это – яркость и радужность внутреннего мира, но вообще-то внешняя красота – это иллюзия. Иногда она ослабевает, эта иллюзорность, иногда усиливается и кажется ирреальной: такое случается в полнолуние. И еще: не такая уж я юная. Просто зависла во времени. Осталась наивной и восторженной. Один мой читатель сказал, что я соткана из лунного и солнечного света, и что земная грязь не прилипает ко мне, потому что я лечу над землей – почти иду, но в то же время лечу. Он где-то прав, со стороны это странное и красивое зрелище, и непонятное, но никто не знает, как мне от этого больно, ведь я все земное пропускаю через свою душу и мысленно чищу землю от грязи, а это мучительно. Ну, да хватит философии…

Она встала, прошлась по комнате, рассматривая картины и фотографии на стенах. Все это закрывало старые пожелтелые обои, и создавало атмосферу какого-то диковинного музея. Она включила магнитолу, и, пританцовывая под попсовую песенку, заявила зеркалу:

– Ты же знаешь, чем я зарабатываю. Нет, разве? У-у. это большой секрет. Но тебе скажу: продаю свои авторские книги. Коллекционный тираж, экземпляры номерные. Читатели мои – настолько разные, что я просто диву даюсь, есть даже самые экзотические, к чтению не склонные люди. Ты, зеркальце мой свет, и представить не можешь… С кем только я не знакомилась, продавая свои книжки! Мир удивителен и непостижим...

Одной из моих читательниц оказалась стриптизерша, выступавшая по воскресным дням в Центральном Доме Художников (сокращенно ЦДХ) в программе «Арт-стриптиз-шоу». Иногда она угощала меня кофе с мороженым в вечернем баре (вход со стороны «Тахмана», там где дискотека) и рассказывала о себе и о трагичной судьбе своей подружки. Я об этом написала стихотворение «Песенка про стриптизершу», шутливый стишок:

А груди ее были словно ядра,

Что вышибают разум у мужчин.

К ней на стриптиз ходил один заядлый

Любитель женщин, молодой грузин.

Что ж, если Бог создал ее игрушкой

В руках у переменчивой судьбы.

Святая Магдалина, будь подружкой

Для бедной стриптизерши, помоги.

Когда в душе заплакали бураны,

Когда завыли ледяные псы,

Грузин ревнивый ножевую рану

Оставил ей на память о любви.

Она на снег, в своей пушистой шубке,

Упала, как на жертвенный алтарь.

Смеялось солнце, словно милой шутке,

И умирал непройденный январь.

Она выскользнула из одежды и швырнула свое голое тело прямо к мигающей разноцветными огнями рампе. В свете прожекторов тело ее казалось мраморно белым. Она прикрыла глаза и словно под гипнозом принялась раскачиваться в такт музыке, ее узкая талия гнулась будто под порывами ветра, груди ее прыгали вверх-вниз словно мячики. Она вскинула вверх руки и стала похожа на длинное тонкое деревце, попавшее в ураган, в самый эпицентр урагана. Она казалась так хрупка и беззащитна. Незримый вихрь развернул ее и бросил в конец сцены. Она заметалась под быстрые ритмы попсы, и вдруг остановилась, сделала несколько плавных движений, широко развернув колени, и резко села на шпагат. Она была звездой арт-стриптиз-шоу. Каждый ее номер был спонтанным взрывом фантазии, всплеском эмоций, выбросом энергетического сгустка. То, что творила она на сцене, резко отличалось от четко отработанных скучноватых номеров других артистов. Выступала она только сольно и всегда непредсказуемо. На стриптиз я забрела случайно, продавая в выставочном зале свои книжки. Забавно это было. Там же, в ЦДХ, давно, еще в 99-ом, я продавала книги в ночном баре, пряча их, словно наркотики, в широких карманах пиджака – это был нелегальный товар, ведь частная торговля там запрещалась. Представляешь, какая экзотика для завсегдатаев: ночной бар, злачное вроде бы место – и вдруг писательница с авторскими книжками, подписывает на память да еще и автограф ставит, вот это да! До такого можно додуматься только с крутой голодухи, шляться по таким местам – мое открытие. Иногда я брала с собой дочку.

Я подошла к столику, за которым сидели два крупных коротко стриженых парня и девушка.

– Здравствуйте, я провожу социологический опрос, – с широкой улыбкой обратилась я к девушке. Это был мой отработанный приемчик. – Скажите, вам нравится наш бар? – я по-хозяйски кивнула куда-то в пространство.

– Не-а, – зевнула девушка. – Скучно.

– Тоска, – поддакнул парень.

– Ну тогда я знаю, как вас развеселить.

Тут я, словно фокусник, выхватила из кармана свою книгу и загадочно расширила глаза. Я заулыбалась словно диск– жокей и сказала:

– Вот моя авторская книжка, ужасно веселая, занятные современные новеллы, короткие смешные романчики, с авторским пожеланием на удачу и с автографом, покупайте!

– Небось, долларов сто стоит? – вяло произнес парень.

– Нет, что вы, всего пятьдесят рублей, – резво чирикнула я. Парень вытащил деньги, я черканула авторские пожелания, девушка взяла книгу с таким видом, будто сейчас из-под обложки раздастся хохот и выскочит пластмассовый чертик на пружинке, раскрыла ее и, разочарованно разглядывая ровные ряды букв, спросила:

– Что это?

– Буквы, – радостно пояснила я.

– Что делать надо?

– Читать.

– А о чем тут написано? – продолжала любопытствовать девушка.

– А это, знаете, очень веселая история о нашей теперешней жизни, – хихикнула я и быстро удалилась, запихивая в карман деньги. В тот момент я чувствовала себя хулиганкой.

В этом баре я встретила свою давнюю приятельницу Лену с ее новым мужем. Знакомых у меня пруд пруди, вот только общаться с ними некогда, вечно решаю свои проблемы. Правда, иногда урывками работаю над рукописями, но редко. Поэтому книги мои пишутся годами. Эта, с прикольным названием «Не грусти, гад ползучий», создавалась в экстремальной ситуации и чудом была издана. Как всегда, я ночами отстукивала текст на своей старенькой пишущей машинке «Рейнметалл», кошки вздрагивали во сне, собака подергивала лапами, дочка в соседней комнате переворачивалась на продавленном диване, который жутко скрежетал пружинами, и, просыпаясь, бормотала:

– Ма, прекрати в конце-то концов... Сколько можно?

Экстремальная ситуация наступала потом.

Впрочем, я начала о баре, в котором встретила знакомую. Мы сидели за угловым столиком и отводили душу, рассказывая друг другу новости и просто болтая о всяком-разном.

– С упоением перечитываю твоего «Гада», – сказала Лена. – Моя настольная книга. Почему тираж маленький? Отнеси в издательство.

– Носила, – посетовала я. – Ты, небось, знаешь ситуацию: издают сейчас только бульварщину.

– Да, все прилавки ерундой завалены, читать нечего.

– Естественно. Издательствам выгодны книжки-однодневки, причем имена авторов предварительно «раскручиваются», ну, понимаешь: создаются дутые литературные авторитеты, и под них наспех строчатся романы, для чего обычно нанимают «литературных рабов» – голодных писателей среднего уровня. Вот так возникают серые бульварные романчики в ярких обложках. А настоящая литература выходит коллекционными тиражами за счет спонсоров, такие книги достать трудно, надо знать места.

– Не пойму, какой толк спонсорам бросать деньги на литературу? – удивилась Лена, – это же невыгодно.

– Дело не в выгоде, а в большем, – пояснила я. – Они так душу очищают, у них потом бизнес налаживается и жизнь улучшается.

– Они это понимают?

– Умные понимают. А глупые спонсорством не занимаются.

Я пригубила кофейный ликер, закусила шоколадкой и задумалась о своем романе. Назвала я его весьма символично: «Капкан на тень луны». Он был начат в 1990-ом, и сразу же придумалось название. Обычно назвать роман очень трудно. Мой роман удался. Дважды я носила его в издательства, где он был прочитан с интересом. Читали его по полгода, видимо, всей редакцией. Но печатать не стали – не коммерческий, слишком честен и хорош. Конкуренция «раскрученным» авторам. Я попыталась переделать его на бульварный – не весь, местами. Получилось занятно. Но по издательствам с тяжелой рукописью больше не потащилась. Зачем? Если судьба – книга увидит свет. На все воля Божья.

Когда меня застукали с моими «нелегальными книгами» в ЦДХ и выгнали, мы с дочкой переместились в Дом журналистов (ЦДЖ, Домжур, Гадюшник...). В Гадюшнике книжки расходились бойко, люди специально приходили, чтобы купить несколько экземпляров, я стала популярна. У меня появились знакомые среди музыкантов и политиков, завсегдатаев Домжура. Администрации это страшно не нравилось, ее это раздражало, такое всеобщее внимание к какой-то девчонке-писательнице и ее подружке-художнице, пигалице малолетней (это они мою дочку-старшеклассницу принимали за мою подружку), к этим двум выскочкам, которых еще и в ресторане угощают почитатели, эко дело... Особенно нас возненавидел бармен Слава, низкорослый толстячок в затемненных очках. Потерпев нас в гадюшных пенатах пару месяцев, он яростно выставил нас вон, предварительно избив мою дочку под радостные возгласы двух администраторш, стоявших на входе. Возможно, Слава был гей, а мы были для него как сорина в глазу. Для устрашения бармен помахал перед нами удостоверением сотрудника ФСБ. Мы не стали связываться с шестидесятилетним возможным геем, и ненадолго покинули Домжур, переместившись в ЦДРИ. В гадюшник мы наведываться стали в дежурство лояльного бармена Миши, ироничного невозмутимого мужчины. Точнее, не мы, а я, – дочка больше не сопровождала меня, так как после сотрясения мозга, которое она в тот раз получила и стойко перенесла на ногах (отказавшись идти к врачу), у нее начались сильные головные боли, впоследствии переросшие в тяжелую болезнь. В дальнейшем напряженная учеба в училище и работа интервьюером во ВЦИОМе, уличные социологические опросы на морозе, поквартирные опросы, и какие-то сложные подсчеты, которые ей приходилось делать, ведь она привыкла работать тщательно, полностью выкладываясь, все это окончательно подорвало ее здоровье и привело к осложнению болезни.. Все чуть не закончилось катастрофой. Но спасла сильная вера в Бога, святые мощи, и жизнь в монастыре. В монастырь она ушла навсегда… Но это было потом, потом, потом. А я пока рассказываю тебе, зеркало, ну да, тебе-тебе, мое отражение, я говорю о прошлом, чтобы все понять с этими выстрелами… Может, все из давнего тянется? В те дни события разворачивались так стремительно, что я не успевала опомниться.

Летом я продавала книги на Арбате, заглядывая в кафе – там их быстро раскупали. В одном бистро мой читатель купил сразу все книги, что были у меня с собой – три штуки. Я удивилась, зачем ему столько – ответил: для друзей. И пригласил за свой столик. Его сотовый небрежно лежал на раскрытом меню, рядом валялись ключи от машины. Я улыбнулась, он сравнил мою улыбку с чем-то космически-непостижимым, я ответила, что моя внешность явление чисто земного, генетического характера, и с любопытством заглянула в его глаза. Ответный взгляд вспыхнул, как новогодняя свеча с сюрпризом. Сергей был красив, на вид – не больше двадцати, светлоглазый, с престижным Канарским загаром. От моего пристально-любопытного взгляда смутился, смял сигарету неловко, отодвинул на край столика свой сотовый и отключил, стал листать мою книгу. По его лицу вдруг пробежала дымка чувственности.

Это была короткая, но фантастичная любовь. Мы ездили по самым престижным ресторанам и ночным клубам, гуляли по предрассветной Москве, а потом была безумно-возвышенная страсть, постельное белье из алого шелка, свечи зажжены на камине, сандаловые индийские палочки пускают в пространство призрачные струйки ароматного дыма. Сережа разлил по бокалам мой любимый шоколадный ликер. Мы пили на брудершафт и целовались по-особому, едва касаясь губ друг друга. К тому времени губы уже распухли и потрескались, а нежные прикосновения вновь будоражили... Когда я в изнеможенье рухнула на горячие влажные простыни, Сережа принялся целовать ступни моих ног, поднимаясь все выше и выше, вот губы его скользнули к лодыжкам, к голеням, к коленкам. Коленки он ласкал с особым неистовством, горячим дыханьем обдавая ямочки по бокам, влажно облизывая контуры коленных чашечек. Затем поднялся к бедрам. Во мне все пылало, голова шла кругом...

Белая луна, сияющее серебристым светом ночное небо за окном, облака словно овцы... Издали казалось, что это овцы... Отара кошек на столе вяло пощипывала лунную травку... Кошки были мягкие и пухлые, словно пуфики. Под столом сидел кошачий секъюрити Смокер – большой мохнатый пес непонятной породы. Хотя, почему же непонятной? Порода называлась канадский олмиз, и Смокер был единственным ее представителем, первым и последним, так как потомства не имел: от кошек он не размножался. Надо сказать, что отара состояла всего из двух кисок: персидской Джаськи (полное имя Джастис) и гладкой трехцветной Мадошки (Мадо), но места они занимали много, так как стол был мал, и кошки постоянно сталкивались. Мадошка, косясь на подружку, думала: «Сейчас я Джаську брысь со стола и фу ее лапой». Раньше кисок было больше, но почти все они растворились в лунном свете: ведь травка сначала дает энергию душе, а потом поглощает тело. А вы думаете, почему у животных, любящих ночь, светятся глаза? С людьми тоже случается... Да что там с людьми, тут даже с ночной тканью творится такое... Знаете, из чего соткана ночь? Думаете, из снов? Как бы не так. И, уж конечно, не из глюков.

Когда луна умирала, она отдала земле свою душу. Эта лунная душа – такие потемки, не приведи Господь. Поэтому на нашей планете жуткий бардак. А в полнолуние творится нечто, совсем не поддающееся логике. Да и не только в полнолуние. Хотя, что уж такого нелогичного в том, что Сережа уехал в Штаты – он прав, в нашей стране бессмысленно развивать бизнес. Конечно, ему там не до меня, забыл и все тут, с глаз долой – из сердца вон. А я умывалась соленым ливнем, глаза превратились в тучи, лицо – в портрет дождя, к губам прилипла шерсть – мои животные переживали за меня и дружно линяли. Раздавленная депрессией, я уже не в силах была тащиться продавать свои книжки. Правда, однажды я все же заставила себя пойти на Арбат. Там я встретила причудливую ма¬ленькую старушку с лицом Конфуция, она продавала за гроши старые газеты. Звали ее Мун Сонэй, что значит Луна Солнце. В день, когда он родилась, на небе маячили два светила сразу – Луна и Солнце, поэтому ее отец дал такое имя. Она рассказала мне уйму интересного про эту жизнь, и койчего про будущее. Про знаменитого писателя, который сначала был неизвестным голодным дворником, мел двор в Литинституте, жил в коморке, умер рано, и написал-то совсем немного, не успел, но потом оказалось, что он классик, прозу его перевели на все языки мира. Мы беседовали часа три. О самых разных явлениях. Похоже, что старушка была ясновидящей. Я подарила ей свою книгу, купила у нее старую газету, и мы попрощались как близкие родственницы. Уходила я с легкой и просветленной душой, мысленно поблагодарив Всевышнего и своего Ангела-Хранителя за эту чудесную встречу. С меня вдруг словно тяжелые цепи свалились, те самые, что на время приковали меня ко всему приземленному, и я больше ничего в жизни не хотела. Теперь мне не нужна ни любовь, ни деньги, ничто, исчезли все желания. Я была счастлива и свободна. В моей голове звучали стихи, они вплетались в нежнейшую мелодию, словно кто-то задумчиво перебирал струны арфы, и в этих стихах была вся моя жизнь…

Над восковыми стволами свечей ярко горели пирамидки пламени. Внизу теснился городок, кирпичные малоэтажки жались к огромным, словно фонарные столбы, свечам. В желтоватых бликах змеино вползала дорога в городок из леса, который густо рос вокруг, а вдали, из-за гор, светила самая яркая свеча. Над этим удивительным пейзажем сияло большое, словно луна в полнолуние, одухотворенное и задумчивое лицо большеглазой девушки с протянутой полусогнутой ладонью. Кто она, эта девушка? Святая ли, ясновидящая, пророчица, или хранительница городка? Кто же? Может, сама Богородица? Картина моей дочки висела против моей кровати в свите других ее картин, и смуглая задумчивая девушка за светлой рамой, словно за окном, смотрела мне прямо в душу. Я не могла отвести глаз. Девушка была настоящая. Это была вполне реальная богиня, а картина, как и все остальные картины, была просто окном в другой мир. На стене против моего ложа было пять окон в другие – разные – миры, и девушка-богиня знала это. И не только это. Она знала все и обо мне, о моих последних злоключениях – я прочла это в ее глазах. И спросила ее мысленно: «Если ты настоящая, ответь, почему я так мучилась, за что мне это?»

Девушка ответила вслух, у нее оказался приятный мелодичный голос. Она сказала:

–Зачем спрашивать? У тебя в шкафу есть книга:

«Будда. Конфуций. Жизнь и учение». Возьми и открой.

– Да листала я ее как-то, – отозвалась я. – Интересная книжка.

– Знаю, – сказала девушка. – Не листать, а читать надобно. Там ответ тебе.

– Да что ты, быть не может. Я ж ее смотрела.

– Память у тебя плохая, – покачала головой богиня. – Как раз нужное читала ты. Будда говорил: «Все горе и печаль, все страдания в мире происходят оттого, что человек слишком привязывается к чему-нибудь. Где нет привязанности, там нет и страдания... Наша жизнь – следствие наших мыслей, она рождается в нашем сердце, она творится нашей мыслью. Если человек говорит или действует с доброй мыслью, радость следует за ним, как тень, никогда не покидающая...»

Засыпая, я знала, что радость ко мне еще вернется. Просто я делала ошибки – слишком привязывалась. Больше не буду...

«Надо же, – подумала я уже во сне, – моя Людочка рисует живые картины! А лунными ночами варит для картин грунтовку по какому-то особому рецепту, который вычитала в книжке. Она считает, что те грунты, что есть в продаже, некачественные. Все великие художники прошлого сами готовили грунты для своих полотен, и у каждого был свой секрет. Вот отчего картины живые... А может, в них уходит частичка души художника...»

– Ага, – усмехнулась богиня, – прямо через грунт уходит и сквозь краску просвечивает...

Я рассмеялась над ее шутливой фразой и, смеясь, вошла в маленький городок за рамой. Но это мне снилось. Я шла по теплой песчаной дороге и удивлялась, как легко дышится, такой легкий и нежный воздух, и столько цветов кругом, столько радостных лиц, все прохожие мне улыбались приветливо. Над городком сияли огромные свечи, от них шло тепло, и я поняла, что здесь не бывает ни зимы, ни осени. Вечное лето. Иногда – теплый дождь.

Через несколько лет, когда жизнь моя наладилась, в смысле, стала относительно стабильной, я снова встретила Сергея, странно, что в ЦДЛ. Я тогда уже не продавала свои книги. Голодные годы канули, у меня был свой маленький доход. В тот вечер я сидела за столиком в нижнем буфете. Он подошел, делая вид, что мы незнакомы, но в глазах его была такая нежность, радость, и неуверенность, все сразу, такая радуга чувств! Он познакомился со мной по новой. Я приняла игру. Я догадалась, что ему пришлось прятаться, наверно, от киллеров, или по каким-то другим экстремальным причинам он исчез. Но рассказать не мог. Он много говорил о себе, но все одни байки, ничего важного. Он развлекал меня.

Значит, он искал меня, Сергей Азовцев. И нашел… Но почему сделал вид, что не узнал? Конспирация? И снова свалил за кордон. Правда, сказал, куда. Или врет? Неужели пуля «выскочила» с этой стороны? Нет, быть не может. Просто случайность. Просто кто-то пошутил, или открыл перестоявшее шампанское, и это была пробка. Две пробки. Взорвались две бутылки, бывает. Новый вид шампанского с лязгающими пробками…

Ольга подмигнула зеркалу, и допила остывший уже чай.

Эндэнэ взглянул на уснувшего в кресле Сергея, и закурил.

На этот раз он начинил кальян нэзэканом, особой травой, дающей прозрение. Он сидел на ковре, скрывающем кипарисовые плитки паркета, в позе йога. Короткий шелковый халат с широкими рукавами лилово переливался на его плечах. На скрещенных загорелых ногах с мускулистыми икрами играли блики от пламени большой свечи, которую он всегда возил с собой и зажигал во время медитаций с кальяном.

Мысленно он проследил путь бриллианта. Он нашел его и в прошлом, и в будущем. И понял. Это карма. Энад все равно попадет к Ольге. Что ни сделай, как не поверни ситуацию, камень все-таки окажется в России, в Москве, у нее. А она никогда не поймет его ценности, ей все равно, она ничего не смыслит ни в драгоценностях, ни в деньгах, обходится малым, ей ничего не надо, кроме творчества. К тому же она верующая, а это – особая категория людей. Тут ничего не поделаешь.

Но если ее не будет, тогда все меняется. Русло событий можно сместить. Что, если все перевернуть?

Надо изъять Ольгу, – понял он. – Вернуться в прошлое, и убрать ее совсем. И когда это звено выпадет, быстро заменить его другим.

Кого туда направить? В мыслях он перебрал все доступные кандидатуры. Он листал прошлое и настоящее словно книгу. Из будущего брать нельзя, знал он. Хорошо порывшись в прошлом, не нашел. Если только здесь посмотреть… Из русских никого подходящего, вот несколько мексиканцев, но нет, не годятся, их кармические нити не пересекаются с ней. Есть американец. Случайный спутник бриллианта. Обольститель. Не получит. Не знает, что Энад у него под самым носом. Сейчас камень спокойно бродит себе по Лас Косимасу, неузнанный и невидимый. Казалось бы, так просто взять, но не фига, здесь его отловить невозможно. Все уже запрограммировано свыше, и код этой программы никак нельзя взломать.

Эндэнэ глубоко втянул приторно-острый дымок кальяна, и прикрыл веки, похожие на два лепестка неземного цветка.

Американец Хаббл. Он сможет. Он уже бывал в России. Путешественник. Стрелок. Плэйбой. Отследить, когда он был в Москве, и перевести стрелки на Ольгу. Перекрестить их пути, и дать прицел. Надо создать прецедент… Как бы это сотворить? Сверхсложный ход… Или сверх ложный? Вернуться в прошлое, выйти на Хаббла, свести с Ольгой – ну так, возможно. Это не трудно, она в то время продавала свои книги, купить, познакомиться, пригласить в американское кафе, там в то время часто бывал Хаббл...

Эндэнэ расширил свои длинные узкие глаза, которые сейчас отливали бронзой, взгляд метнулся по стенам, остановился на пламени свечи, и застыл. Зато мысли его суматошно сновали по шкале времени и событий. В душе его происходила странная тусовка чувств. С одной стороны, он не хотел жертв. Он не был кровожаден. С другой – никак не мог найти иной способ решения проблемы. Его внутреннее «я» раздирали эмоции…

«Надо попробовать достать бриллиант здесь», – внезапно решил он. – «Хотя, по логике, это практически невозможно. В полиции уже вычислили, что камень – в заколке, и ее скоро найдут. Потому что эта дура Валентина непременно прицепит эту нелепость к своей пустой башке. А перехватить из-под носа у полиции весьма стремно. Правда, тут могут вмешаться и другие силы. Если произойдет утечка информации. А это весьма вероятно»…

Потоки солнца ласкали ее тело, она с наслаждением шла, но ей казалось, что она неторопливо летит вдоль авеню в своем новом золотистом платьице с большим разрезом сбоку, и ее ноги в сабо на пробчатой подошве словно не касалются земли. Блаженство и нега окутывали ее всю. Она только что вдосталь наплавалась в океане, потом вместе с Леней посидела в прибрежном баре и выпила несколько чудесных коктейлей, закусила устрицами. На десерт было манго. А теперь вот отправилась по магазинам. Леня застрял в игровых автоматах, и она с удовольствием шла одна. Валентина любила сама, без провожатых, делать покупки. Присутствие спутника ее всегда, отчего-то, тяготило.

Она вошла в магазинчик с яркой витриной. Молоденькая продавщица услужливо взглянула на нее. В здешних магазинах вообще посетителей было мало, чаще всего Валя оказывалась единственной. Ей нравилось пристальное внимание и обходительность здешних продавцов. Едва она подходила к прилавку и чем-то заинтересовывалась, как перед ней тут же выкладывался весь товар ее размера. Размер продавцы определяли на вскидку весьма точно. Ей давали консультацию, вели в примерочную. В первые годы своей заграничной жизни Валю очень смущало такое внимание, но потом привыкла. Она научилась неплохо произносить по-английски расхожие бытовые фразы, даже нужный прононс «слямзила» у американок. Ведь она от природы была способная в этом смысле. Болтовню, манеры, голос – все она автоматически копировала еще с детства, и поэтому легко вписывалась в любую «тусу». Поэтому в Москве ее принимали за москвичку, на западе – за американку.

Она с удовольствием рассматривала вещи, которые продавщица разложила перед ней на прилавке. На этот раз она выбрала льняное платьице из тонкой «жатой» ткани, переливающейся, словно мокрый шелк, нежно лилового тона. Довольно дорогое, но очень уж оно хорошо сидело на ее жилистом загорелом теле, очень уж шло к ее небольшим лиловатым глазам и к любимой губной помаде – розовато-лиловой с блеском, густым слоем лежащей на крупных губах. Услужливая продавщица тут же принесла бижутерию к этому наряду – треугольные полупрозрачные лиловые бусы, такой же браслет, и две сумки: большую пляжную, и маленькую круглую на длинной цепочке. Валя примерила на себя все, и задумалась. Искушение было велико. Она и так уже сняла порядочную сумму с кредитки Лени. Но ей хотелось все это, и обе сумки ей очень нравились, не знала, на чем остановить выбор, да еще продавщица притащила просто бесподобный купальник. Как быть? Раздираемая соблазном, она слегка отодвинула шторку примерочной, чтобы получше рассмотреть себя, сделала шаг назад, любуясь платьем и бижутерией, к которой, как ни странно, особенно подходила причудливая заколка, которую она теперь полюбила и стала носить. Да, она была хороша во всем этом, с пляжной сумкой через плечо. Но маленькая сумочка на цепочке тоже обалденно подходила под наряд. Она еще раз окинула себя восхищенным взглядом в зеркале, и тут увидела бритоголового мужчину, который пристально смотрел на нее поверх затемненных очков, словно целился ей в голову. Зеркало отражало его крепкую невысокую фигуру с квадратными плечами, его почти квадратную голову с коротким ежиком темных волос, что делало его похожим на стаффордширского терьера, застывшего в стойке. По крайней мере, так показалось Вале в этот момент. Нехорошее предчувствие шевельнулось и стало расползаться внутри нее холодным липким киселем, от этого сделалось противно и муторно. Захотелось поскорее уйти. Но уходить просто так было обидно. И она второпях сделала покупку, заплатив довольно большую сумму сразу за весь комплект, включая бижутерию, обе сумки, купальник, да еще босоножки, которые проворная продавщица принесла напоследок.

Валентина выскочила на улицу с большим прозрачным пакетом в руках, в котором лежали обновки. Она стремительно направилась к гостинице. Пробегая мимо супермаркета, она привычно глянула в зеркальную витрину, и… заметила того квадратного типа. Он быстро двигался следом. До гостиницы было всего полчаса ходу, но она с перепугу свернула на другую улицу, хотя это удлиняло путь. Мужчина тоже изменил курс движения. Улица была почти безлюдна. «Стаффордширский терьер» упорно шел следом, и расстояние между ними катастрофически сокращалось. Валентина прибавила шагу, обернулась. Мужчина двигался быстро и размашисто, слегка нагнув квадратную голову, и поглядывая на нее исподлобья.

Следователь Рэй Бэкстон закрыл сейф с документами, подошел к столу, плюхнулся в кожаное кресло, и закурил. Массивная стеклянная пепельница с горой окурков дымилась как вулкан. Душа Рэя тоже вулканизировала. Его люди сбились с ног в поисках Хаббла, который как сквозь землю провалился. Его искали везде и всюду. Только что полицейские вернулись с Каньона Эсмеральды, но и там никаких следов.

И Бэкстон все сильнее утверждался в мысли, что убийца именно Хаббл. Иначе с какой это стати ему исчезать из города?