Текст книги "Пуля для тантриста. Экстремальный роман"

Автор книги: Ольга Коренева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

– Ты ошибался, тантрист, смерти не существует. Есть лишь несколько иная форма жизни. А мне без тела легче, я теперь всегда там, где хочу быть, я очень быстро перемещаюсь. И еще я поняла…

– Что ты поняла? – перебил ее Макарий.

– Я поняла, что люблю тебя, дурачок. Хорошо, что на свете есть Небо, море звезд и дожди с облаками. Хорошо что на небе есть Солнце, и земля, и Цветы под ногами! Хорошо, что есть чувства и разум, и любовь, мой чудак, между нами. Жаль, что только не сразу, увы, можем все объяснить мы словами!

– Ты что, стихами заговорила? – удивился он.

– С тобой, Андрюша, не только стихами заговоришь, а чем угодно, ты меня просто поражаешь!

– Одного понять не могу, почему ты не там, куда попадают души умерших.

– Да потому, что туда не все души попадают, – ответила она. – Я выбрала тебя, мне с тобой интереснее, и я тебя очень сильно люблю.

– Тогда оставь меня в покое и не искушай, – ответствовал Макарий. – Здесь моя ниша, здесь я обрел себя, и посвятил жизнь Господу нашему. Успокойся уже.

– Не, не успокоюсь, пока ты не вернешься в наше родное измерение, – заявила она. – Не дело это, по чужим мирам шастать. Ты ж не здешний.

– Здешний я, какой же еще, – сказал Макарий. – А ты есть бесовское наваждение, внушаешь мне что-то, чего, уверен, никогда и не было.

– Вспомни получше.

– Знаю я вас, бесов, вы можете такой морок на человека навести, вспомнится то, чего и не бывало вовсе! – воскликнул Макарий. – Сгинь, сгинь, нечистая сила!

– Дурачок, одно слово, ду-ра-чок, – глубоко вздохнула она и легко вспорхнула с бревна. – Ну ладно, пока, до встречи, миленький мой!

Она махнула ему рукой на прощанье, и исчезла.

Макарий вытер рукавом пот со лба, и отдышался. Сердце колотилось в бешеном ритме. По всему телу выступила испарина, так, что нижнее белье прилипло. Неприятное и странное чувство мешало собраться с мыслями. Он не мог сосредоточенно помолиться. Ему было не по себе. «Почему я не спросил, кто ее убил?» – прорвалась внезапная мысль, но он тут же смял ее и выкинул прочь. Как можно убить того, кого нет? И не было никогда. Никакой другой жизни, никакого убийства, ничего. Ничего не было!

Он поднял взгляд к небесам, таким глубоким и спокойным, потом посмотрел на свисающие к земле длинные сосновые ветви с густой иссиня зеленой хвоей. Сквозь них просвечивал берег, река, мельтешащий народ.

Вдруг на берегу что-то разладилось. Люди остановились, вглядываясь куда-то, замахали руками, закричали, и бросились бежать в разные стороны. Макарий различил слова:

– Вепри, спасайся!

– Стадо пьяных вепрей, берегись!

Мимо Макария пронеслось несколько человек, сбиваясь в кучу и спотыкаясь. Кто-то крикнул ему:

– Беги! Вепри нажрались пьяного зерна и мчатся сюда, все сметая!

Макарий вскочил как ужаленный и, не разбирая дороги, побежал вглубь леса куда-то. Он почти летел, не чуя под собой ног. В висках что-то гулко стучало, или это гналось за ним стадо и земля дрожала, он не понял. Впереди блеснуло озеро. Ноги сами несли его вперед.

«Это же Ведьмин пруд, страшное место! Надо остановиться!» – мелькнула мысль. Но остановиться он уже не мог.

Всплеск, каскады брызг, вода, сквозь которую он летел и летел, мягкое зеркало, сквозь которое он прошел как нож через масло, и снова водные глубины, только теперь он не погружался, а поднимался, и наконец вынырнул, теряя сознание…

– Ну вот ты и вернулся в свое измерение, приветик, – услышал он женский голос, и увидел склоненное над собой лицо Жанны. – С возвращеньем, милый! Скажи спасибо, что я вытянула тебя из воды, а то нахлебался бы. Хорошо, что возле берега вынырнул.

Он смотрел на нее, вытаращив глаза, и ничего не мог понять.

– Сейчас сюда припрутся те типы. Они тебя отслеживали через чип, который вшит под кожу. Ничего-ничего, все наладится. Ты быстро адаптируешься, вот увидишь. Это же твой мир. На, держи на память, – сказала она, сунув ему в ладонь маленький кусочек металла. – Это пуля, она предназначалась тебе, тантрист. Ну так, на память.

Она повернулась и быстро пошла, постепенно растворяясь в воздухе.

Он жутко испугался, услышав нарастающий гул сверху. В небе появились сверкающие серебром драконы. Они увеличивались в размерах, становились огромными, приближаясь. Над спинами вращались круги. В следующий миг из подсознанья всплыло слово: «Вертолеты». И пошел поток почти забытой информации. Макарий не знал, что и думать. Все в голове смешалось, сознание замутилось, и он стал проваливаться в рыхлый туман сонливости. Он чувствовал, как его кладут на носилки, несут, втаскивают в узкий проем, как вокруг суетятся врачи. Его ощупывали, прослушивали, присоединяла к телу какие-то приборы. Он ощутил взлет вертолета и мягкое покачивание. Наступило успокоение, словно он покачивался в колыбели, и вокруг суетилась родня. Будто он снова младенец. Окутанный этим нежным, блаженным чувством, он уснул.

Потом было огромное помещение, залы с непонятной техникой. Он постепенно что-то вспоминал. Компьютеры, факсы, аппокорионы, все эти забытые слова и понятия снова возвращались к нему. С ним работали врачи, психологи, но сознание его упорно отвергало эту технократическую цивилизацию. Он просил отпустить его назад. Ему твердили, что это невозможно, и что он нужен для очень важного эксперимента. Ему рассказали, что на спутнике Сатурна обнаружены запасы нефти и газа в 20 раз больше земных, но туда уже навострились американцы. Они формируют экипаж. Доводят до совершенства очередной «Шаттл». Но здесь, в России, созрел план попасть на спутник Сатурна первыми, и без всякой техники. Именно туда теперь хотят переместить его, Андрея. Но он от всего открещивался, он называл себя отцом Макарием, и твердил, что все их слова суть морок и наваждение.

И его оставили в покое, «дозревать». Решили, что он должен приспособиться, принять эту жизнь. Его водили на коллективные занятия, на сеансы гипноза. Но Макарий был словно камень. В своей комнате он подолгу молился.

Однажды с ним разговорилась маленькая брюнеточка. Он понял, что она воспринимает его как священника. Попросила выслушать. И заговорила:

– Вот, батюшка, так вышло, не знаю даже. А потом мне сон приснился такой.

Бог знает, какой год. В мире война. Война с вампирами.

Днём вампиры – простые люди, такие же, как все, днём, даже, если все знают, что проходящий мимо парень или девушка – вампир, никто не осмелится на убийство. А ночью начинается кровопролитие. Люди, в отличие от вампиров, поделены на два лагеря – воины и гуманисты, стреляющие дротиками с вакциной, от которых вампир становится человеком, но после этого большинство кончает с жизнью, не видя смысла существовать.

Днём я училась, ходила на концерты, а лишь наступала ночь, я вместе со всеми надевала форму, и в отличие от большинства моих знакомых, брала револьвер с дротиками.

Вампиры меня, как и остальных из моего отряда, ненавидели сильнее воинов, для них стать нормальным было хуже смерти.

Очередное сражение. У меня кончились дротики, я побежала на базу, но меня взяли в плен. Хотели выведать нашу стратегию. Меня пытали двое – высокий черноволосый парень и девушка с длинными вьющимися тёмно-русыми волосами. Я не сдавалась. Меня исполосовали когтями. Я истекала кровью. Потом мне выстрелили в живот, я упала, но осталась жива.

Вампиров два вида – кровососы и падальщики, отличить их невозможно, разница только в том, чья кровь служит им обедом – живых людей или трупов.

Выхода не было – я притворилась мёртвой. Ко мне кто-то подошёл проверить, бьётся ли ещё сердце, а оно бешено колотилось, словно желало выпрыгнуть из груди. Почему -то вердикт был МЕРТВА. Я удивилась, где это видано, чтоб вампир не смог понять, жива ли жертва?

Я лежала так долго, как могла. Потом, подумав, что палачи ушли, я встала и открыла глаза (именно в таком порядке). Я ошиблась. В комнате кроме меня было двое. Девушка-вампир и парень высокий, в плаще, надетом поверх белой водолазки, кончики его белокурых волос были в крови, самое кошмарное было то, что я его любила (по сну). Выражение лица красавца говорило, что он здесь главный, спорить с ним – всё равно, что подписать смертный приговор (жалко я не запомнила самого лица, только ощущение)

Тереция (вампирша) предприняла попытку вынуть из-за пояса кинжал, но посмотрев на брата, почему-то остановилась. Меня куда-то повели. Я шла и чувствовала, как жизнь покидает моё тело. Я продолжала идти. Всё, подумала я, конец, я замедляла и замедляла шаги, остановилась. Вот уже поравнялась с идущим сзади парнем. Он тоже остановился. Всё, больше нет сил, совсем. Я хотела только одного – попрощаться. Я поцеловала любимого в одну щёку, потом в другую, а затем в страстном порыве я нарушила главный запрет, поцеловала его в губы. Он ответил на мой поцелуй, который, как мне показалось, длился вечно. Я оторвалась от губ и сказала: "Я больше не чувствую боли"

Вампирша тихо прошептала: "Твоя рана заросла – ты теперь одна из нас"

И я не чувствовала больше ничего, ни боли, ни любви, ничего. Даже отвращения, которое было раньше, когда я думала о том, как живут вампиры, больше не было. Я стала холодной, такой же, как они...

После этой мысли я проснулась. Было очень странное ощущение. Казалось, что всё было на самом деле, сон был очень правдоподобный.

Он выслушал девушку, и перекрестил. Потом прочитал над ней псалом 90-ый. И сказал:

– Вечный закон Жизни: что ты сама думаешь и чувствуешь, то ты сама же и облекаешь в форму. Где твоя мысль, там и ты сама, ибо ты – твое собственное сознание, и над чем размышляешь, тем и становишься.

С этими словами он написал ей молитвы, которые нужно читать перед сном и утром.

После этого случая к нему началось настоящее паломничество. Ночью к нему тайком пробиралась на исповедь «паства». И он старался помочь, чем мог. Мужчина лет пятидесяти спрашивал о повторяющихся ситуациях в нашем и в параллельных мирах, он не мог понять, почему одни и те же события могут происходить с совершенно разными людьми там и здесь, причем эти события словно копируют друг друга. Макарий ответил, что это – бесовское наваждение.

Однажды к нему пришла высокая плечистая шатенка с крупными чертами лица. Она принялась рассказывать свою историю.

– Я убила подругу, батюшка, из ревности. Был мой день рожденья, а потом Олег повез ее домой, все были выпивши.. – она расплакалась. – На обратном пути он попал в аварию… Насмерть…. Из-за нее… Если бы он тогда не повез ее… Я потом примчалась к ней, я не могла, не могла больше… Я ее ножом… в сердце… И убежала…

Потом она вдруг успокоилась, и принялась рассказывать:

– Сначала был не Олег. Был Илья. Заявление в ЗАГС мы подали одновременно с моими документами в институт. Я просто потеряла голову: Илья был красив, как ангел, и талантлив, как бог. Он рисовал картины, и его друзья прочили ему большое будущее.

Но жизнь распорядилась иначе: год проходил за годом, я закончила аспирантуру, защитила кандидатскую, а большое будущее не наступало. Илья все обдумывал какой-то «гениальный сюжет», продолжая торговать акварельками на вернисаже. Нельзя сказать, что это приносило доход, – по сути, мы жили на мою зарплату.

Однажды Илья впал в депрессию: за три месяца он не продал ни одной работы, после чего потерял всякий интерес к живописи.

Им завладела идея побывать на Афоне: кто-то из друзей-художников подсказал, что там, на Святой горе, указанной Богородицей, можно обрести утраченный дар, вернуть вдохновение. Кое-как мы наскребли денег на дорогу, и Илья улетел в Грецию. Через неделю пришло от него письмо: он писал, что обустроился в одном из монастырей, «подвизавшись на живописном послушании». И еще сообщил, что там изумительная природа.

Отпуск за свой счет шеф подписал мне без лишних вопросов. Подруга из турфирмы всучила горящую путевку в Салоники. «Оттуда ходит автобус на Афонский полуостров, до Уранополиса, – объяснила она, показывая фотографию каменной башни на морском берегу. – Дальше этого города тебя не пустят: это кордон, за которым начинаются мужские монастыри. Пребывание женщин на Святой горе запрещено».

Утром следующего дня я ступила на греческую землю. «Жду тебя в Уранополисе, у башни», – лихорадочно строчила я телеграмму в аэропорту Салоников, умоляя Бога, чтобы мои слова, наконец, пробили все кордоны и дошли до мужа. Автобус на Афон отправлялся с минуты на минуту.

Каждое утро я ходила к башне и смотрела на мутный морской горизонт – словно жена рыбака, не желающая принять страшную правду. Монахи, отбывающие на лодках в сторону этого горизонта, в этот неведомый, запретный для меня рай, глядели недобро и осуждающе. Будто само мое присутствие нарушало их покой и благость.

В номере гостиницы, где я остановилась, висел образок Богородицы. Не обученная молитвам, я спрашивала – зачем Она отняла у меня мужа. «Зачем, Мария?» – шептала я в лицо, полное скорби и смирения. Но Мария молчала, словно была какая-то высшая сила – выше всех обстоятельств и выше Нее Самой.

Отпуск заканчивался. На исходе второй недели я зашла в часовню и поставила свечу – за здравие раба Божия Илии. А потом села в автобус и поехала в аэропорт. Афонская гора тонула в вечернем облаке – и вместе с ней, казалось, исчезала моя душа...

Моим соседом оказался Олег, тридцатипятилетний археолог из Москвы. За несколько часов, проведенных в дороге, ему удалось отогнать от меня самые кромешные мысли. Рассказал о своих родителях, о работе. О том, что недавно получил грант и хотел бы поехать в Лондон – писать книгу о Византии. «Византия здесь, а лучшие книги о ней в библиотеке Британского музея, – улыбнулся попутчик. – Парадоксы истории». И еще как бы шутя добавил, что для такой командировки ему желательно обзавестись женой. Вся жизнь уходит на любимую науку, а любимой женщины не нашел. «Она должна быть умной и непременно красивой, – сказал он уже более серьезно. – Вот такая, как вы, Ирина... А скажите, вы замужем?»

Я смотрела в его карие с поволокой глаза, и мне становилось спокойно, уютно и радостно. Мне с ним стало вдруг так хорошо, и ему – я чувствовала это – тоже… Мы влюбились друг в друга… С тех пор мы прожили вместе восемь лет. Я так и не рассказала ему, почему я тогда оказалась в Греции, о своем первом браке, о прошлой жизни. Да и была ли у меня прошлая жизнь? Мы так любили друг друга!!! И в тот ужасный вечер, в мой день рожденья, лучше бы я его не отмечала, лучше бы не приглашала к себе Жанку, это Жанка виновата в трагедии!!!

– Вашу подругу звали Жанна? А как фамилия?

– Белянчикова, – выдавила, рыдая, девушка.

«Так вот кто ее убил!!!» – вонзилась в душу мысль, и он до боли сжал в кармане деревянные шарики четок.

Время шло. В исследовательском центре ничего не смогли с ним сделать, решили, что он сошел с ума, и отпустили с миром. И он стал жить как мог. Ездил паломником по мужским монастырям, потом был там трудником, принял послушание. Прошел несколько духовных иерархий, стал священником в одном из московских храмов. Приобрел известность среди мирян, у него многие окормлялись.

***

Пуля вжикнула возле самого виска и вмазалась в не застывший еще бетон. Варенников шарахнулся в сторону. Вторая пуля прошила пластиковое ведро с краской. Густая алая струйка стала растекаться, подобно крови. Александр пошатнулся, захолонуло сердце. На миг он чуть не потерял сознание, но страх обострил реакцию. Он быстро спрятался за нагромождение бетонных плит. Его спасением оказалось стройка. Решил сократить путь, пройти сквозь строительную площадку, благо что рабочий день закончился и не было на стройке ни души, никто его не тормознул. Скрываясь за кучами стройматериалов, он начал пятиться, свернул в какие-то вырытые катакомбы, и внезапно сверзся вниз. Несколько секунд полета, удар. Упал на спину. Боли не ощутил. Сердце бешено колотилось где-то в висках. Понял – его «заказали». Но кто и за что? Неужели за его книгу, за тот детективный роман, в котором он «убил» Совлатова. Но он же не знал, что Совлатов – глава местной мафии, «крестный отец», он просто выбрал фамилию наугад, красивая звучная фамилия, понравилась, только и всего. И вообще, странно, что роман попался на глаза, да еще был прочитан, и обидел… Нет, не может быть, тут что-то другое.

Стрелять перестали. В наступившей паузе слышно было, что кто-то бродит по стройке.

«Меня ищут», – ужаснулся Варенников.

Совсем близко, наверху, что-то глухо стукнуло, послышался звук падающих досок и досадливый мат. Матерились уже почти возле ямы. Александр съежился и забился в угол. Холодная жидкая глина вязко заползала в самую душу…

Что было потом, он помнил словно в бреду. Как среди глухой ночи выбирался из ямы, как метался по стройке, потерял очки, прятался за какие-то выступы, отсиживался в бочке. Его уже давно перестали преследовать, а он все сидел в бочке, дожидаясь рассвета. Наконец, выкарабкался, его мальчишечья фигурка, вся в известке, глине, краске, выглядела весьма причудливо. Близоруко щурясь и спотыкаясь, он петлял по переулкам, вздрагивал от каждого громкого звука. Он был похож на спятившего бомжа. Домой добрался лишь к вечеру. По пыльной квартире прогуливался сквозняк. Александр выдул полбутылки коньяка, допил водку, и уснул в ванне.

Две следующие недели он пил. Его небольшой бар опустел сразу, пришлось бегать в соседний магазинчик, а в углу возле компьютера росла гора бутылок и консервных банок. Потом – провал в памяти, будто мозги обокрали. Очнулся на каком-то банкете в Московской писательской организации, отмечали юбилей Гусева, там он еще поддал, потом все поехали на дачу к Ольге, его тоже погрузили в машину. Эта Ольга, красивая блондинка, пишущая экстремальные детективы и эротические стихи, открытая и веселая натура, свела с ума всю мужскую половину Союза Писателей. Поговаривали даже, что у нее связь с самим Рамизом Совлатовым. Но Варенников в этом сильно сомневался, слишком уж она независимая, чтобы иметь с кем-то связь. Пожалуй, способна лишь на легкий флирт, хотя жизнь ее обросла немыслимыми мифами. Варенников был давно и безнадежно влюблен, пугался этих мифов, но частенько подумывал, как же к ней подступиться. И тут вдруг повезло. Его полубесчувственное тело везут на дачу к Ольге! Счастье привалило так внезапно… Наверно, Бог скинул ему с небес компенсацию за пережитый ужас...

Очухался в очередной раз он на широкой деревянной лавке где-то на веранде. Тело болело так, словно его, как Христа, прибили гвоздями к этой лавке, а голова и вовсе отсутствовала. Вокруг ходили, сидели, что-то пили, курили кальян, и говорили-говорили-говорили… Все пространство было туго набито словами, фразами, звуками, каким-то щебетаньем…

– А ведь Христос родился на четыре года раньше, чем это принято считать. И, следовательно, распят был…

– … Да, да, да, не в 33, а в 37.

– Роковое число, возраст гибели лучших поэтов, числовой код катастроф, тридцать седьмой год…

– Это у тебя от погоды такой настрой. Да Бог с ним, не думай…

– Бог, модное ныне словечко, Бог! А кто знает, что есть Бог?

– Козырь в политической игре…– прозвучал женский голос

– Не скажи…У американских индейцев тоже был свой Бог – Великий Дух. Впрочем, Бог есть, и есть его посланцы, но кто ж знает подлинное его имя и все такое. Известно только, что Бог – откуда-то сверху, а команду себе вербует на Земле. Кто он, как знать? Высший сверхразум, космический сгусток какой-то суперэнергии? Постичь его невозможно, да и зачем постигать?

– А как же Библия, заветы, молитвы? А посты? – возразил женский голос.

– Ну какие там еще заветы, он на мелочевку не разменивается. Смешно прямо, сверхразум и какие-то там человечьи правила, молитвы с целью мелкого подхалимажа и попрошайничества, что-то вроде заклинаний, система диеты с названием «пост», и так далее. Наверно, Богу все же важнее что-то более существенное: биоэнергетика души? Хотя, и это, возможно, зависит от питания, и тогда посты вовсе не ерунда, и помыслы наши тоже. И все наши насилия над собственной душой и волей во имя веры, значит, имеют смысл. Во имя веры.

– Да чего ты напрягаешься, – пошел в наступление женский голос. – Даже смешно, честное слово. Хочешь верить – верь. Желаешь – молись. Выбери себе религию по вкусу – и в путь. «И каждому воздастся по вере его». Аминь. И все проблемы. Чего тут философствовать-то. Я, например, верю в Христа. А что, молодой, симпатичный, и не бабник. Принципиальный, с характером, то что надо. Это м о й мужчина! Святые угодники мне тоже нравятся. Ну и все остальные тоже. Сильные личности. Еще мне нравится носить изящный крестик на серебряной цепочке, красить яйца на Пасху, и гадать в Крещенье. Также я верю в переселение душ, и надеюсь в следующем рождении появиться в семье какого-нибудь австралийского миллиардера.

– Ну и дождь! Во ливануло!

– Это что. Вот на прошлой неделе было похлеще, такой ураган, чуть окна не повышибало! Это был Бог дождей, страстный, как любовь! – взвился другой женский голос.

– Ольга в своем репертуаре.

– Нет, правда же!

Ольга прошлась по веранде и села на скамейку возле Варенникова. У него ёкнуло в сердце и где-то ниже пояса.

– It was super! – продолжала она, чуть откинув голову. – Look: The window бухнуло и распахнулось от удара ветра, like after explosion… Тугая струя воздуха рванула шторы. Они взвились и судорожно забились о стены… Что-то крутилось в бурлящей вспыхивающей тьме за окнами, металось среди молний… Это было еще в Москве, на прошлой неделе, я же сказала. Я высунулась на балкон, чуть приотворив дверь. Порыв ветра накрыл меня с головой, отшвырнул внутрь комнаты, и яростно треснул дверью по корпусу телевизора. В комнате было все не так. Летали рукописи и газеты, раскиданные сквозняком, по полу ползли журналы. На стене трепетала карта мира, и раскачивались тяжелые картины в рамах.

– Ну это уже целая поэма в прозе, – перебили ее. – Знаем-знаем, ты талантливая.

– А Сашко-то наш оклемался, – кивнули на Варенникова. – Оля, это ты на него благотворно действуешь.

Александр потянулся, сел и произнес: « Да». Ему предложили кальян, и он с удовольствием сделал несколько долгих затяжек. Вода в кальяне бурлила, угольки дымились, сладкий дым отдавал малиной и морошкой. «Это запах Ольги», – подумал он. Раньше она носила очень короткие юбки, но сегодня была в джинсах. Варенников отметил про себя, что она слегка поправилась, и это ей шло. Украдкой он то и дело посматривал на нее. Ему страстно хотелось высказать ей все, что накопилось в душе, хотелось трогать ее длинные пушистые светлые волосы, смотреть не отрываясь на ее пухлые красиво изогнутые губы, уголки которых то слегка опускались, то взлетали вверх. Но он не мог, он не смел.

И даже не понял, как сделал это. Он э т о сделал! На глазах у всех он вытащил ее в сад, и там, среди высоченных кустов смородины и малины, возле облепихи и жимолости, он…

Он поведал ей свою детективную историю. Он втянул ее в это! ЕЕ! САМУ ОЛЬГУ!

Она любила всякие приколы. И прикололась. Ведь она ему не поверила. Но притворилась такой простодушно-доверчивой, такой наивной, и посоветовала …

Такое посоветовала! И он послушал.

И она взялась за дело. Но было это уже потом, после выходных, когда гости разъехались.

Ее тряпки, ее косметика, и парик ее подружки Ирэны, и вот Александр превращен в Александру. Теперь его звали Шурочкой. Он сам себя не узнавал, из зеркала выглядывала хрупкая рыженькая девушка в очках, с длинными накрашенными ресничками и розовыми губками. Шурочка была хороша.

Потом Ольга и Ирэна учили его двигаться по-женски, это было трудно. Впрочем, у многих женщин нынче мужская походка, да и одежда у них «унисекс»: те же джинсы, майки, свитера, кроссы. Варенников все же научился ходить немножко по-другому, ну не так уж чтобы сильно по-женски, а средне, нейтрально. Вполне современная дамочка вышла. Хорошенькая, и вместе с тем обычная, каких много.

Теперь смело можно было возвращаться в Москву, никакой киллер его не распознает. Да. И соседи тоже.

Но все оказалось не так просто.

В Москву возвращались все вместе. В метро расстались. Александру было как-то не по себе в новом обличье. Но ничего не поделаешь, надо привыкать, и он старательно, во всю силу своего творческого пыла, своего недюжинного таланта, пытался вообразить себя женщиной. О чем думают женщины, как они мыслят? Пока добирался до дома, перебирал все возможные варианты женского восприятия. Но куда мужчине до тонкостей женской души, куда уж там! Им не понять… Варенников только воображал, что понимает. Он зашел в парфюмерный магазинчик, долго рассматривал косметику, купил компактную пудру и лак для ногтей, вышел. Остановился возле ювелирного, примерил колечко с топазом и цепочку. Но не купил, дорого. Я бы тоже не купила, хотя очень хочется, у меня нет золотой цепочки, никто не дарит, тоже мне, бой-френды хреновы, ну и пусть, на самом деле мне не нужны всякие там бирюльки, я их просто не ношу. Ладно, это так, вырвалось. Возле дома на рынке он купил себе сетчатые чулки с широкой ажурной резинкой, черные. Ему понравилось делать такие покупки. «Не так уж и плохо быть дамочкой», – подумал он, расплачиваясь за сумочку на длинной ручке.

Возле квартиры он вдруг спохватился, что нет ключа. Долго шарил по пакетам. Наконец, сообразил, что они в кармане джинсов. Просто сверху было надето модное платьице, которое носят с брюками.

Наконец, он дома. Сразу прошел на кухню, достал недопитую бутылку «кавевека», и ему полегчало. Потом он спал. Долго. Пока в голове не улеглось. Пока душа не угомонилась. И он подумал о том, что надо сходить в храм к отцу Макарию, исповедоваться, причаститься, попросить совета и духовной помощи. Но мысль эта тут же испарилась, и он снова впал в забытье.

Проснулся среди ночи, и потянуло на свежий воздух. Вышел. Тепло, красиво, огни реклам, редкие веселые парочки то тут, то там всплывают. Вышел на проспект, прошелся, свернул в переулок. Взглянул не звезды, на яркую полную луну. Затянулся.

Кто-то неслышно подошел сзади, обнял за талию, шепнул:

– Девушка, почему одна?

Варенников резко обернулся. Его лапал высокий плотный кавказец. Не успел он ахнуть, как стали душить и стягивать джинсы.

– Я люблю, когда сзади, – сиплый шепот обжег ухо, дыхание было горячее и тяжелое… Кавказец был не один, еще какой-то тип присоседился.

На Варенникова словно столбняк нашел, но через минуту он пришел в себя и стал яростно брыкаться…

«Надо бежать в храм к отцу Макарию», – промчалась мысль, – давно там не был, вот и началось… Надо срочно в храм…»

Ну не хочу я писать об этом. И не буду. И как он потом снова из Шурочки вернулся в Александра, тоже не хочу. Просто пережил все, и опять самим собой стал. Но через пару дней охота на него возобновилась. Стреляли теперь из «джипа». Промазали. Пришлось бедняге прятаться в заштатном городишке с названием Дберь. Обычный грязный нищий городишка, с безработицей, пьянкой и малолетними проститутками.

Снял там Варенников комнату у старушки. И сел писать детектив. Но его опять затянула пьянка. Спьяну и произошло переселение душ. А случилось это так. Спал себе Александр на травке после очередной попойки, как вдруг на него словно с неба низвергнулась гора металла. Это «джип» слетел в кювет и вмазался в дерево, под которым посапывал себе наш писатель. Дверцу машины вышибло, и прямо на Александра упал московский бизнесмен. В этот миг их души и поменялись телами.

Очнулись оба в местной больнице. И ничего не смогли понять.

С этого момента жизнь и судьба нашего писателя резко переменилась. Дело в том, что душа Варенникова, меняя тело, зацепила клочок еще чьей-то души, случайно пролетавшей мимо, и началась в его теле такая катавасия, что он долго потом не мог очухаться и разобраться в самом себе.

Но постепенно все в нем утихомирилось, новые неведомые ему друзья стали объявляться и разъяснять, кто он есть, перевезли его в престижную московскую клинику, лучшие профессора трудились над восстановлением его памяти, и он, наконец, вписался в свой новый образ. Ему понравился имидж бизнесмена. К новой роли он подошел с творческой радостью и азартом. И стал яростно наслаждаться жизнью, полностью забыв о киллере, и обо всем плохом. Единственное, чего он не мог забыть, это – Центральный Дом Литераторов и буфет в подвальчике, нередко он объявлялся там, но никто его не узнавал. Там он по-новой познакомился с Ольгой. Правда, звался он уже Сергеем. И очень ей понравился. Она сразу стала называть его – Сержиком, Сергунчиком, Сергуночком.

– Люди слишком привыкли к жизни, и боятся смерти. А смерть, это всего лишь увлекательное путешествие в другую реальность, – проворчал киллер и спустил курок.

Пуля просвистела мимо. Вторая тоже. И когда убийца разрядил в него всю обойму, время увязло в самом себе…

– Те, кого я люблю, не погибают от всякой ерунды, от какой-то глупой пули… – сказала Ольга. – Больше в тебя стрелять не будут, мой милый спивающийся бизнесмен, успешно пропивающий свой бизнес. Теперь ты никому не нужен, кроме меня, Сергунчик.

«Я не Сергей, я Саша Варенников», – хотелось крикнуть, но он вовремя прикусил язык. Нет, он Сергей отныне и навсегда, красивый и успешный молодой мужчина, такой, именно такой, на какого она «запала», ей ведь такие нравятся…

Постель – просторная, с высокой резной спинкой, посреди комнаты. Ее они шутя называют «арабский станок». Алые простыни с изображением пантер сбились и взмокли от их тел. Втроем они разметались на смятом белье, а за окном – зной, асфальт плавится, середина июля! А они, истомленные ласками и всем чем только можно, фруктами и коктейлями на журнальном столике, которые вперемешку со свежими «Пентхаусами» и «Плейбоями» и солнцем, они – тихо беседуют…

– … А у меня еще покруче было, – рассказывает не спеша Сержик. – Я вот тоже летом проезжал через сельскую местность, духота тоже, искупаться бы… Вау! Река за кустами! Припарковался в удобном месте, тишь, безлюдье, ни души кругом. Разделся до гола и – в воду.

– Без трусов?

– Без единой нитки. Даже крест снял.

– Рисковый ты.

– А я такой. Духота, ну представляешь, перед грозой, небо заволакивает, от земли жар идет, вода наэлектризована, я – нырь! Теплая водица, прямо ванна, только легкая и нежная как шелк, тело таскает. Ныряю и возбуждаюсь. Накупался, подплыл к берегу, и тут началось! Выныривает голая девица, встает в полный рост, и спокойненько идет к берегу, ничуть не смущаясь, словно меня и нет. Я от неожиданности вскрикнул: «Ой, мамочка, русалка!», и давай прикрывать ладонями свои места, а она – хохотать. Дачницей оказалась, москвичкой. Вытерла меня полотенцем, веселится, острит… Тут как грохнет над головой, как громыхнет, гроза разразилась, а мы вдруг так понравились друг дружке, что завалились на траву и сексом занялись. Грохот, молния, а у нас – самый кайф, ну так завелись, не остановиться. Катаемся по траве, совсем ошалели. И вот, когда я был сверху, а мое мужское естество – внутри, когда я превратился в сгусток сладострастия и душа моя упорхнула за пределы Галактики, в этот самый сокровенный миг, вдруг… Вдруг меня ка-ак саданет молния прямо в кундалини, о-о-ой! Боль, кайф, неистовый оргазм, Вселенная брызнула осколками и выплеснулась вулканическим семенем страсти!..