Текст книги "Пуля для тантриста. Экстремальный роман"

Автор книги: Ольга Коренева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

С упоением освободился от противогаза и спецодежды. Взглянул вокруг и… застыл в изумлении. Все цвело. Цвели кактусы! Большие ярчайшие цветы невероятных тонов покрывали игольчатые тела. Ну прямо авангард с Арбата! Курьера кольнуло воспоминание о ссоре. «Черт те что, может, Лена права, Тупой я, интеллект хромает? Ну нет, уж так, как они, и я смогу. Авангард, так авангард. Первый химик-авангардист к работе приступил!»

Он быстро приволок из лаборатории реактивы и, забыв надеть противогаз, принялся суматошно поливать кактусы. С упоением работал полтора часа. Устал. Присел на порог, отер пот, огляделся. Красота! Растения, тщательно орошенные, блестят и странно пахнут – не химическим средством, а по-другому, очень тонкий и настойчивый аромат, непонятный, неземной…От этого голова заболела и стало подташнивать, горло горько драло… Крупный кактус возле перегородки был похож на девичью фигурку в цветковой шляпке. Она была будто в игольчатом комбинезоне. Курьер взял керамическый горшок с растением и бережно спустился с ним во двор…

Дома, пристраивая на балконе чудной кактус, он подумал, что комары из подвала поднимутся в теплицу и прекрасно там оклимаются, еще, чего доброго, мутировать начнут от воздействия неизученного реактива. Он же смешивал все подряд, что под руку попадало. Это была совсем не та химия, которой обрабатывали подвал, там все было проверенное, созданное зав. лабом. А он, курьер, состряпал спонтанный реактив, да ведь вообще могло произойти что угодно, могла получиться взрывчатая смесь, и тогда хана всему! До него только сейчас дошло, что он натворил. Слава Богу, не взлетели на воздух… Но что-то может случиться. А может, и нет…

Отринув мысли, он занялся уборкой балкона, поставил там в угол кактус, потом перестирал накопившиеся майки, трусы и носки, замочил джинсы, принял душ. Потом, усталый, бухнулся в постель, уснул. Просто канул в сон, как в бездну. Без снов. Намертво. Так спят только в юности. А возможно, и в старости, не знаю, не дожила пока (тьфу-тьфу-тьфу, чтоб быть мне вечно юной и живой. Аминь.)

Вдруг среди ночи что-то внезапно разбудило его… Вздрогнул, разлепил веки, ошалело вглядываясь в темь.

Рядом с ним, на краю постели, кто-то сидел. Рука курьера потянулась к ночнику.

– Не надо! – женский голос властно остановил его.

Лунный свет просочился сквозь сбитую ветром штору и слабо осветил ладную девичью фигурку. Александр-Сержик поперхнулся от неожиданности. Слова застряли в горле.

Девушка была без одежды, совсем нагая, но в шляпе какой-то странной.

– Ну, здравствуй, мой похититель, – певуче произнесла она.

У курьера пересохло во рту, язык прилип к гортани. Хотел ответить, но лишь промычал и закашлялся.

А девушка, чуть помедлив, сказала:

– Так что же это, умыкнул меня, оторвал от родных и близких, а теперь не признаешь даже? Как это расценить? Не думай, я не упрекаю. С тобой все ясно: молодой, горячий, не совладал с чувством. Вы, существа, живущие в большом аквариуме, постоянно подвергаетесь коррозии, влиянию времени и пространства, странные вы. Мне вас жаль. На родине я рассматривала вас сверху сквозь стекло. Любопытно, вроде ящериц бесхвостых на задних лапах. И без конца болтаете.

Девушка придвинулась к Александру, обдав его густым цветочным духом. У него голова кругом пошла. Зажмурился.

– Но ты мне нравишься. Так что я не в претензии, – добавила она.

Курьер протер глаза и сел в постели. И в тот же миг упал плашмя под тяжестью девушки, прыгнувшей на него. Она была горячая и колкая, будто вся – с кончиков ступней до самой шляпки – сплошь покрытии мелкими иголочками… Колкая и прекрасная… Никогда еще ему не было так хорошо…Казалось, внизу живота вспыхнул бенгальский огонь, осыпая все его сущность искрами жгучего блаженства…

Лунный свет истаял, утонул в океане темноты. Александр, стиснутый колючей девушкой, опрокинулся на смятое одеяло. Незнакомка вдруг оттолкнула его, но тут же стала целовать быстро и обволакивающе, словно на доли секунд он проваливался в вакуум… Потом что-то жгуче и шквально прокатилось по его смуглым плечам, шее, губам, груди, животу… Раскаленные песчинки блаженства сожгли тело, вывернули и скрутили в тугую пружину его чувства, всю его мужскую суть, растворили и выплеснули его душу внутрь неведомого существа… Настойчивый запах неведомых цветов преследовал его во сне…

Утром девушки в комнате не оказалось. Александр обыскал всю квартиру – тщетно. Никаких следов. «Это был сон», – решил он.

Когда принимал душ, заметил, что тело сплошь покрыто мелкими красными точками кровоточащими ранками, будто спал с ежом. «Ни фига себе! Во сны снятся!» – удивился он.

День проскочил как обычно. На работу идти не надо было в связи с «санитарной неделей», так как НИИ основательно протравили и ждали результатов. И он отправился с другом в Тверскую область кататься на байдарке. А когда вернулся, в квартире что-то изменилось. Сам воздух был другой. Следы генеральной уборки, свежесть, цветочный дух.

«Что за фигня?!» – удивился он. – «Или это был не сон неделю назад? Бред какой-то»… Сердце екнуло.

Девушка пришла ночью. На этот раз все было по-другому. Он был в ней так, будто его вывернули наизнанку и подключили к высоковольтной линии. Его трясло, вся его мужская суть искрила, мозги замкнуло, замыкание было в душе, в сознании, в сердце… Девушка смеялась и сыпала колючими шутками, которые отскакивали от его помутившегося разума… А под утро он стал одинок и измучен... Лишь холодная, нежилая какая-то чистота и цветочный запах, и колючка на полу впилась в его босую ступню…

Целый день промаялся, слоняясь из угла в угол, его словно отравили. Повалился на постель, проспал до ночи, до встречи с ней… И опять, и опять… Потом она вскочила так неожиданно, что он ничего не понял, легкая и тонкая, скользнула в сторону балкона, как тень исчезла в проеме двери…

Потом была работа в НИИ, как всегда, но не как всегда – ему все стало по фигу, он ждал ночи… Он мучился… Он хотел знать о ней все… Но не получалось… Женщина-мираж... Она не отвечала на его вопросы, только мучила… Каждый раз с наступлением вечера Александр, дрожа от нетерпенья, решал: «Ну теперь уж точно добьюсь ответа, ну я ей устрою, если не будет отвечать, ну вот теперь она не отвертится у меня…» А под утро, истомленный и счастливый, думал: «А, в сущности, зачем? К чему ставить точки над «и»? Мало ли, кем она может оказаться? Потянет за собой проблемы… Нет, лучше уж не ворошить… Не хотела сказать сразу, и не надо. Может, у нее на то есть причины…»

Он ни разу не видел ее при дневном свете. Теперь она приходила без шляпы.

Потом начались холода. Алик перенес свой кактус с балкона в квартиру, поставил на кухонный подоконник. Он отметил с удовлетворением, что растение вписалось в интерьер причудливо и живо, размером оно стало почти с человека, большой цветок отцвел и осыпался, изменилась и окраска: стала зеленовато-матовая, русалочья, потусторонняя, иголочки превратились в чуть жестковатые ворсинки, лишь на месте цветка они были длиннее и толще.

«Потрясающий эффект химио-авангардизма», – подумал Александр, и в пылу восторга поцеловал цветочный горшок. – «Ну я прямо Пигмалион! Во даю! Знай наших!»

Дождь размыл средневековье и просочился в дыры, проеденные – словно молью – химическим туманом, в котором тусовались обломки рухнувшей причинно-следственной связи… Средневековый храм болтался по улице, как некая дрянь в проруби, и скручивался в речную ракушку. Нарисованная на асфальте баба была не пуританка, а путанка с ошалелым взглядом, и в лохмах ее запутался сломанный крест… Окно сквозь зеленые пальцы герани украдкой заглядывало в глаза – цвета шоколада с примесью хны – горевшие на небритом лице мужчины… Коллектив НИИ изготовил коньяк и отмечал в лаборатории исчезновение насекомых. Комары спасались наверху, на крыше, в теплице, и, подыхая, сыпали серую крупу яичек в горшки с кактусами. В горячем химическом мареве теплицы жила комариная кладка, зрело непостижимое поколение комаров-мутантов, крупных, диспропорциональных и жизнестойких… Они алчно пожирали малые растения и спонтанно скрещивались с мутирующими большими… Одиноко шумели первые кактумары – гибриды кактусов и комаров, колючие растения-насекомые, кровососы, летающие хищники. Первое, незрелое поколение копошилось в керамических горшках, лакало остатки реактивов в банках, забытых курьером, сосало сок старых погибших кактусов. Но генетическая память о вкусе крови уже пробуждалась… Дни свернулись в спираль и вворачивались в пространство, сквозь которое, дребезжа и качая вагонами, тянулась гирлянда трамваев. Коллектив НИИ на сей раз изготовил альмандиновый спирт и стал отмечать юбилей, распахнув окна в очередное лето, никто не желал уходить в отпуск. И молодой курьер тоже. Сейчас он помчался домой, чтобы привести себя в порядок после беготни по жаркой пыльной Москве… Вошел в подъезд своей пятиэтажки, поднялся в квартиру, побрился, переоделся, распахнул балконную дверь, вынес туда – на самый солнцепек – свой чудо-кактус, и увидел за шиферной перегородкой соседа Жору. Жора – тридцатилетний девственник, закомплексованный и общающийся только с мужчинами, был добродушен, неповоротлив, на его круглом лице с пухлыми девичьими щечками почти не было подбородка, узкая полоска рта с блеклыми губами была тоже малозаметна, зато выделялись круглые желтые глаза, что придавало ему сходство с большой совой. В мужской компании он чувствовал себя легко и непринужденно. А женщин побаивался. Александр в душе посмеивался над ним.

– Что это у вас за скульптура, Саша? – спросил Жора, перегибаясь через перегородку и разглядывая растение. – Афродита в цветочном горшке?

– Это кактус, – улыбнулся курьер.

– Да что вы! Он прекрасен!

Александр спешил. Он быстро вернулся в комнату, провел расческой по волосам, и выскочил из квартиры.

К празднованию слегка опоздал. Все уже сидели за столами, сдвинутыми буквой «Т». Шампанское, шипя и пенясь, лезло из бокалов, оно была ярко оранжевое. К розовой скатерти липли красные икринки. Салат – словно луг в снегу – утопал в майонезе. Деликатесы переливались и таяли на сервизных тарелках. Наступал черед более крепких напитков и горячих мясных блюд. В стеклянных графинах нежно посверкивал спирт. Александр сел на свободное место рядом с лаборанткой Леночкой, раскрасневшейся от вина, с особенно блестящими сегодня глазами, с розовой лентой вокруг головы.

– А я специально для тебя место заняла, – доверительно сообщила Леночка, кокетливо повела плечиком, и вдруг…

– И-и-и!..– издала она отчаянный визг и вскочила ногами на стул, лицо ее перекосилось от ужаса.

Вмиг оборвался шум застолья, и все обернулись в сторону лаборантки, перепугано утаптывающей каблучками сиденье стула. Она уже не визжала, звук застрял в горле.

Все посмотрели туда, куда уперлась взглядом девушка. Александр тоже взглянул, и, вытаращив глаза, вскочил. На пирующий коллектив пикировали зловещие насекомые величиной с крупные кактусы. Это и были кактусы. Правда, они очень смахивали на гигантских комаров. Налитые, мощные, с игольчатым покровом и большим жалом, они выбирали жертву, целились, лениво взмахивая скошенными, как у «Боинга», крыльями.

Первой жертвой стала пухленькая Леночка. Вскрикнув, девушка упала замертво.

Научный коллектив взревел, словно взбесившееся стадо. И лавиной, все сметая, покатился по вмиг перевернутым столам и разбросанным стульям, по растекающимся и размазанным яствам… Все превратилось в хаос, в котором мелькали перепуганные землистые лица… В дверях забурлил людской водоворот… Стали сигать из окон… Александр бросился на пол, откатился к стене, сработал армейский инстинкт. Вжался в бетонное перекрытие боком, накрыл голову руками… Быть раздавленным и размазанным как салат по паркету – противнее, чем смерть от кактумаров…

Он помнил только, как выскочил через запасной выход, про который все в панике забыли, как добрался до дома, как свалился на тахту и впал в забытье, как отлеживался сутки… Но все это было словно в тумане… будто и не с ним… Потом он выполз на балкон. Отдышался, слегка успокоился. Надо привести в порядок мысли, полить кактус…

Но кактуса не оказалось. Горшок сиротливо скучал в углу. На влажной еще от вчерашнего обильного полива земле был отпечаток маленькой ступни.

«Чертовщина… Похоже, у кактуса выросли ноги, и он ушел… Продолжение того кошмара? Или я пьян?...»

Блекло-оранжевая муть затянула балкон, за перилами которого зернисто пучилось небо, головной болью вползая в горячий коричневый глаз на пятке сознанья…

Предательская бодрость. Ненужная темнота. В эту ночь незнакомка не пожелала явиться. Долго ворочался, ждал, вставал и бродил по квартире, слонялся из угла в угол, зажигал и гасил свет, томился…

С улицы донесся женский смех, и голос соседа Жоры. Да не с улицы, пожалуй. Нет, это с соседского балкона.

Александр неслышно вышел, встал возле перил, там где перегородка, стал всматриваться. И увидел. Да это же…

Там, на соседском балконе стояла молоденькая девушка с короткой прической, с русалочьей кожей, с точеной фигуркой. Рядом с ней сосед-девственник Жора подставлял луне глупо-счастливое лицо… А может, уже и не девственник… Девушка перегнулась через балконную перегородку и, глядя на Александра, произнесла:

– Приветик! Ты все хотел знать мое имя. Так вот, меня зовут Леда. А теперь тащи-ка свой ликер, которым поливал меня. Разопьем уж.

От промелькнувшей догадки свело скулы, жесткая лапа ревности сжала душу. Но он выдержал это…

Всю ночь смаковали стимулятор «Авангард» в Жориной квартире. Задуревший и размягший душой курьер преподнес Леде забытый Леночкой халат и бижутерию. В мешковатом халате и аляповатых клипсах Леда казалась удивительной и пикантной. «Моя Галатея», – нежно плескались мысли, разгораясь и жарко опутывая душу, со дна которой поднималась злость на нелепое присутствие Жоры, на неприятный химический вкус напитка, на утро, неотвратимо вползающее в дом с распахнутого балкона…

Маслянистые лучи солнца заискрились на выпуклых боках канистры с «ликером», и сломались в бокалах. С тяжелым гудением в квартиру влетели кактумары. Сбили на пол канистру. Облепили лужу под ногами…

– Вас они не тронут, – зевнув, сказала Леда.

– Почему?

– Ну это уж моя забота. – Она потерла ладонью нос и чихнула. – Сквозняк здесь у вас…

Пространство вздувалось на сквозняке будто легкие шторы, раздвигалось и съеживалось, оно было подвижнее лабораторной ртути под нагревом… Воздух накалился, растягиваясь, как гармонь, он становился то разреженным, то загустевшем… Химическим маревом подернулось все вокруг… Зазвонил телефон… Никто не шелохнулся. Телефон раздражал. Курьер пнул под столом хмельного кактумара, ластившегося к ногам, и бросил в сторону Жоры жесткий комок слов:

– А ты, кретин, не понимаешь, что происходит?

– А что происходит? – спросил Жора, осоловело улыбаясь.

Синими папоротниками раскачивались комнатные цветы в горшках… Синеватые блики играли на узком лице Леды, чем-то сейчас похожей на Леночку. Может быть, просто именем: Леда, Лена. Все они твари еще те, – подумалось Александру. – От них всегда проблемы...

По полу пробежала какая-то химера вроде сороконожки и вскарабкалась на кресло. Это был большой пупок в венчике щупальц. Он жадно вцепился в подлокотник и принялся грызть, смачно чавкая. Жора налил жидкость из канистры, которая прыгала по полу, как лягушка. Воздух клубился, розовато сверкая краями и позванивая долгими гранями. Александр потрогал граненый воздух и посмотрел вверх – там за люстру зацепилась волосатая пятка с глазом посередке. Глаз целеустремленно и хозяйственно уставился на стол. Александр подмигнул ему. Сквозь комнату промчался, дребезжа вагонами, трамвай, и исчез за балконом. Пятка по-кошачьи запрыгнула в вагон и помахала курьеру ресницами. Пупок успел откусить от трамвая дугу и, жуя, поволок ее за шкаф. Паркет шипел и пузырился, как прокисший рассол, вымывая прежнюю лаконичную и будничную быстроходно-трамвайную жизнь, предательски простую. Абсурд бытия забродил и вытек из отжатого, будто мокрое полотенце, пространства… Внизу, под этажами квартиры, сухо трещал воздух, дымилась земля, начиналась Вечность…

Но не началась… Все вернулось на свои места, и все стерлось из памяти оставшихся в живых, все сначала, только на год раньше… – в игру вступили Великий Шаман и Мировое Шаманское Сообщество… Все вернулось… Но кое-что осталось. Осталось – не простое. Это Великий Шаман вял себе…

Александр вынырнул из прошлого, из своих юношеских воспоминаний. Его сознание включилось со скоростью компьютера «Интел» старого образца. То есть – не сразу. Компьютер глючило как от вируса, случайно залетевшего из инета…

– Хэлло, – обернулся к нему Эндэнэ, слегка поворачивая руль. – Радуйся, мы оторвались от тех придурков, пришлось сигануть сквозь портал. Мы переместились во времени, чуть-чуть, но этого достаточно.

– Вперед или назад? – голос прозвучал неожиданно сипло. – В смысле, кто я теперь, снова Александр Варенников, или Сержик, то есть, Сергей?

Эндэнэ ухмыльнулся и промолчал.

«Почему он молчит?» – подумал Александр, и неприятное сдавливающее чувство стало расползаться по внутренностям. – «Почему ухмыляется? Кто я, вдруг баба какая, или придурок с совиной рожей типа Жоры?»

Он сел и вытянулся, пытаясь рассмотреть себя в зеркале заднего вида. Но компьютер его сознания основательно «завис».

Потом он осознал, что кем же ему быть, как ни тем, кто он есть.

За окном была ночь, светящаяся от огней реклам, витрин, фонарей, несущихся навстречу, прекрасная летняя ночь огромного города. Автомобиль мягко катил среди этого великолепия, и творческая душа Варенникова, упакованная в чужую оболочку, закайфовала. Он уже ни о чем не думал, полностью уйдя в созерцательность. Он жалел лишь, что не художник, что не может нарисовать все это. Художникам проще, – думал он, – у них гораздо больше возможностей, краски можно смешивать, фигуры рисовать как хочешь, а у писателей лишь слова, которых мало, фразами тонкие ощущения не передашь, и особенное настроение тоже рассказать невозможно…

Машина припарковалась у высотки на Садовом.

– Выходим, – сказал Эндэнэ, выключил зажигание и пробежал быстрыми пальцами по клавишам кода.

Александр неловко вылез из машины, потоптался, разминая затекшие ноги, и двинулся следом за приятелем. Вошли в просторный подъезд с цветами в горшках и охранником в вахтерской комнатке с телевизором. Поднялись на тринадцатый этаж. Эндэнэ отпер стальную дверь квартиры. Зажег свет в коридоре.

– Проходи.

Это было какое-то ковровое царство. Ковры были на полу, на стенах, на потолке. Как в юрте. Квартира-юрта. Тут не было люстр, торшеров, ламп. Только – подсвечники и канделябры. И всюду – лампадки. Странный интерьер. Прошли в комнату с камином. Александра удивило, что камин горел, а на столе, покрытом накрахмаленной цветастой скатертью, стоял поднос с горячими сырными тостами и двумя бокалами с белым вином.

– У тебя здесь кто-то есть? – спросил он.

– Никого. Живу затворником, – отозвался Эндэнэ.

– Но тут для нас уже постарались? – кивнул он на стол.

– Да нет, это так, само.

– Что, волшебная палочка, или слово знаешь?

– Вроде того…

– Понятно. Прислуга поработала, – догадался Александр. – Ты звонил из машины, кажется.

– Угу. Кажется. Бери, угощайся…

После ужина Александр спал, долго и сладостно. Снилось что-то радужное, из детства. Проснулся отдохнувший, в прекрасном расположении духа. Лежал с закрытыми глазами, шевелиться не хотелось. Потом лениво приподнял веки, и увидал посреди комнаты, на ковре, друга, сидящего в позе лотос. Он был погружен в медитацию. Его плоское скуластое лицо, разрез глаз нездешний, как у древнего атланта, лунный цвет кожи, все это, если присмотреться, несколько отличало его от обычного азиата. А ведь форма скул тоже иная, – заметил Александр.

Вскоре Эндэнэ вынырнул из медитативного состояния, и предложил позавтракать свежей дыней и арабским кофе. Все опять было приготовлено кем-то невидимым. Варенников, как ни старался, так и не уловил момента появления еды. Дыня была необычайно сочная и ароматная, кофе – бесподобный.

– Кстати, поговорим о делах, – сказал Эндэнэ. – Ты, конечно, не помнишь, да и не можешь помнить наш прошлый ход. Так вот. Мы с тобой поимели хорошие бабки.

– Помню, – неожиданно сказал Александр, и не узнал собственного голоса. В памяти всплывали отрывочные фрагменты, но так, словно то был и он, и не он в то же время. Связав все мысленно, он понял, что за дельце они провернули. Дельце на шесть миллионов зеленых. Ну да, была стрельба, охранника грохнули и двух телохранителей. Еще Кольку по кличке Беда уложили, попал под пулю, бедолага. Свой был парень, все тихо сокрушались. А вся заморочка была в латуни. Под шумок купили в воинской части несколько тонн гильз, уже обрезанных с концов и без патронов. Сделка произошла на границе, там орудовали свои люди. Товар продали немцам. Те расплатились налом и быстро погрузили все на самолет. Но потом, когда собрались «крутануть» полученные бабки, оказалась подстава.

– Ну вспомнил, значит, – усмехнулся Эндэнэ. – Только в то время сущность у тебя была другая. Ты был Сергей. И ныне тоже. Запомни. Ты не Александр, ты Сергей. На тебе его оболочка.

– Она меня звала Сержиком, – вздохнул Варенников.

– Да забудь о ней, – резко произнес Эндэнэ. – Она не одного тебя как-то называла. Не верь красивым блондинкам.

– Да мне она и не нужна, – пробормотал Варенников. – Мне нужна моя жизнь, моя собственная судьба, и мое тело.

– Ты все получишь, и в придачу кучу бабок. Но надо их вернуть, – последнюю фразу Эндэнэ произнес с упором.

– А это сложно? – Варенников почесал затылок. – Что сделать-то надо?

– А ничего. Бабки были вложены в голубой бриллиант, очень редкий. И у этого камня есть имя: Энад.

– Странная кликуха. Что это слово означает? – спросил Варенников. Он слушал вполуха и отреагировал больше для приличия, чем ради любопытства. Он был поглощен тем, что пытался почувствовать себя Сергеем, которого он никогда не знал. Нет, теперь знал, но знал его словно изнутри. Он помнил какие-то моменты его жизни, некоторые его ощущения, в памяти всплывали путешествия, экзотические страны, сауны, массажные кабинеты, какие-то голые тайки скользили тренированными ягодицами и сильными ладонями по его расслабленному от кайфа телу, потом на морском берегу его натирали глиной… События тасовались подобно картам в руках шулера, и он чувствовал, что его поглощает этот Сергей и растворяет в себе. Ему стало страшно.

Все это время Эндэнэ пристально глядел ему в глаза и тихим низким голосом вещал про баксы, про бриллиант…

– Да, конечно. Я Сергей, – произнес Варенников словно сомнамбула. – Не Александр. Сергей.

Он механически поставил подпись на бумаге с печатями, которую протянул ему друг.

– Ну вот, теперь мы партнеры по бизнесу, – с видимым удовольствием сказал Эндэнэ, глубоко и гибко потянулся, и продолжил:

– Я подготовил загранпаспорта. Для нас с тобой. Завтра отправляемся путешествовать. По закордонному миру. С длительной остановкой в одном курортном городочке.

– И насколько длительной? – заинтересовался Сергей.

– А настолько, пока не надыбаем Энад. Тебе придется полностью пропитаться той закордонной жизнью, говорить как они, думать как они, чувствовать как они, разбираться в их жизни полностью и копаться в ней, как курица в навозе.

– Что я, агент ФБР, что ли?

– Ты должен быть совершеннее любого агента. Судя по всему, бриллиант – в личном сейфе его доверенного лица. Не то мужчины, не то бабы. Оно, в смысле лицо, весьма осторожно. К нему трудно проложить ходы. Но ты, хоть и Сергей, почему-то не помнишь, кто это. Я прошерстил анналы твоей памяти. Не нашел. Информация закодирована, я так думаю. Я нашел личную жизнь каких-то американок, мексиканца, полицейского в твоей-его башке, но нет ничего про бриллиант. Пусто. Может, вспомнишь на местности, как говорится. А сейчас давай-ка прокатимся по магазинам и закупимся к путешествию…

Вероника Мэйсон с трудом очнулась от тяжелого сна. Ей снилась младшая сестра, Леонида. Детство, они с Лео плескаются в морской воде, и вдруг – шторм, и огромная волна уносит сестренку вглубь океана…

Лео всегда была импульсивна и прямолинейна, из детства это просочилось в ее взрослую жизнь. На каком-то курорте она вдруг познакомилась с русским, его звали, кажется, Сергей, у него был бизнес, вроде, полукриминальный какой-то, на родине. Она вложила часть своего состояния в безумную идею Сергея – в покупку бриллианта Энад. Его чуть не грохнули из-за этого камня, и она взялась надежно спрятать драгоценность. Из-за этого покинула Нью-Йорк, и переехала сюда, в этот маленький курортный городок, где жила и работала Вероника. Как Лео могла вот так, безоглядно, влюбиться в какого-то Сергея, гадала Вероника. Видимо, зов крови, ведь и у них были русские корни, прабабушка по маминой линии была русской княгиней. Конечно, она очень – очень рада, что сестра теперь рядом. Хотя за последние годы они как-то отдалились друг от дружки, стали почти чужими. Но теперь, возможно, все переменится. Все тот же зов крови должен сработать. Хотя, бывает, что и не срабатывает. Не у всех все гладко в жизни.

Она открыла глаза. Рядом лежал смуглый молодой мужчина. Как, кто? Ну да, она вчера крепко выпила в баре, она танцевала как безумная, кто-то ее обнимал… Но уж до такого напиться! Этого с ней еще не бывало. Может, ей подсыпали что-то в виски? Зачем? Кому она нужна? Нет, нет, просто тяпнула лишнего… Да, сейчас она припомнила, ее целовали, шептали на ухо, она, смеясь, отвечала, потом они катались в кабриолете по ночному городу, купались в море, обнаженные, лежали на ночном пляже, курили травку и хохотали, как два придурка, хохотали и хохотали от неуемного восторга и ощущения счастья… А сейчас она не помнит даже его имени…

Она высвободила из-под одеяла руку и погладила его густые темные кудри. Стала его разглядывать. Узкое лицо, широкий подбородок, темные брови чуть подняты вверх, мускулистые руки закинуты за голову. У правого локтя сбоку татуировка – парящая в небе хищная птица.

Ну и кошка же ты, – сказала она себе. – Встретилась в баре с совершенно незнакомым парнем, и вот уже он в твоей постели. А что вытворяла на пляже, и подумать совестно!

Хаббл, – вспомнила она вдруг. – Его зовут Хаббл! Как можно позабыть его имя после всего?!

И она осторожно погладила его татуировку.

Мужчина открыл глаза, блестящие зрачки и радужка цвета свежей чайной заварки удивили ее, и отчего-то она смутилась.

– Не подумай плохо, я вообще в такой ситуации впервые, – произнесла она тихо.

– Не сомневаюсь, – ответил он и улыбнулся.

«Ему лет тридцать, не больше», – определила Вероника.

– Похоже, в ваших местах не слишком богато с развлечениями, – сказал Хаббл.

– Какие уж тут развлечения, – отозвалась она. – Лас-Косимас не Лас-Вегас. Но все же это не Богом забытое место. Здесь, все-таки, курорт. Так ты здесь недавно?

– Вторую неделю. Ты работаешь дизайнером? – поинтересовался Хаббл. – Интерьер бара, это ведь твоя идея?

– О, я уже столько успела тебе наболтать? – удивилась она.

Да, хорошее вино развязывает язык, – подумала Вероника.

В последнее время ее тянуло к выпивке, видимо, сказывались далекие русские гены. Сестра тоже неплохо относилась к винам и коктейлям.

Эти мысли были ей неприятны, и она встряхнула головой, словно пыталась вытряхнуть их напрочь, отчего длинные каштановые волосы рассыпались, упав на плечи и лицо. Она не стала их смахивать, просто потянулась к пепельнице, где лежал недокуренный «косяк» с марихуаной, щелкнула зажигалкой, и с наслаждением медленно втянула дым.

– Не кури больше эту дрянь, – сказал Хаббл.

– А мне нравится, – ответила она, и, снова затянувшись, рассмеялась.

– Смотри, «подсядешь», потом перейдешь на иглу, и все, конец тебе придет.

– Да я уже давно этим балуюсь, и ничего, – игриво сказала она, села и спустила с постели ноги. – Мы с тобой курили это на пляже ночью вместе, забыл что ли? Или мы, по-твоему, что-то другое курили?

Она откинула простыню, которой прикрывалась, и потянулась, глубоко прогнувшись. Он скользнул взглядом по ее тугому плотному телу с узкой талией и крутыми боками, по широким бедрам. Она нравилась ему все больше. Большая грудь с длинными торчащими вверх сосками с тоненьким венчиком темных волосинок особенно возбуждала его. Ему нравилось ее рассматривать, и она видела это. Она повернулась к нему и, поддразнивая, показала кончик языка, потом быстро провела им по губам.

– Ах так, вот ты какая! – весело воскликнул он. – Так я тебя проучу! – он схватил ее за плечи и швырнул на постель. – Я возьмусь за твое воспитание!

Она почувствовала жгучий вкус его шальных поцелуев…

Тело молодой женщины было найдено вечером. Она лежала возле крыльца своего дома, неестественно выгнувшись. Пуля застряла в солнечном сплетении. В спутанных волосах торчал тонкий стебель колючего растения. Блузка намокла от крови и дождя и прилипла к телу.

Возле полицейской машины собралась группа зевак.

– Огнестрельное ранение, один единственный выстрел, – сказал полицейский напарнику.

– Да, вижу, – отозвался тот.

– Могу поручиться, она умерла мгновенно.

– Похоже, что так, – поддакнул напарник, и достал пачку сигарет.

Полицейский нагнулся и осмотрел тело.

– Ограбления не было, – бросил он, заметив золотую цепочку. – Может, сводили счеты? Убийство на личной почве?

– Давненько у нас не случалось подобных штук, – сказал напарник, и выпустил из губ колечко дыма. – Что творится, не пойму.

Зеваки все прибывали. Пожилая афро-американка в бейсболке, крутившаяся возле полицейских, проворчала:

– Что тут не понять, все ясно, русские приперлись на отдых. Позавчера два типа в отель вселились. Теперь замучаетесь трупы собирать. Я уж знаю, не первый год в отелях работаю.

– Вы что-нибудь видели? – обернулся к ней полицейский.

– Я знаю убитую, – ответила она

– Ваше имя?

– Мэгги Малз.

– Откуда вы знаете убитую?

– Я соседка ее. А ее звать, то есть, звали, Лео. Леонида Мэйсон. У нее еще сестра есть. Тоже здесь где-то живет. В нашем городе.

– Хорошо. – Полицейский протянул ей визитную карточку. – Придете в участок для дачи показаний. Расскажете все, что знаете.

В это время еще трое полицейских вышли из дома.

– Ну что там? – крикнул им помощник.

– Следы борьбы. Все перевернуто. Что-то искали. Ее убили дома. И вынесли во двор.

– Не логично.

– А в преступлениях вообще мало логики.

– Ты смотри, на теле следы от веревок, – склонился над убитой эксперт. – И синяки. Из нее выбивали информацию…