Текст книги "Любовные доказательства"

Автор книги: Олеся Николаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– Вы полагаете?

– Нет никакого сомнения.

– Но ведь вы ее тетя, уместно ли?

– Конечно, ведь я здесь для нее хозяйка, и как я скажу, так и будет.

– Вы думаете – она согласится?

– Как это не согласится? А где же тогда ее благодарность? Ведь она жила у меня целый год.

– Да, – промямлил он, – но я думаю, благодарности здесь маловато… Все-таки такой шаг. Последует ли она вашему совету?

– Вот еще – совет. Я просто скажу – она так и сделает. А решать нам с вами.

– Но теперь молодые люди такие непокорные… Бог знает что у них на уме. Мы им кажемся старомодными, церемонными. Они нас воспринимают как стариков.

– Костик, ну зачем вы начали этот разговор? Чтобы намекнуть на некоторые обстоятельства возраста? Это несколько… бестактно.

– Боже упаси, вы для меня прекрасная молодая женщина. И все же – это факт.

Он опустил голову и помолчал. Но потом вдруг начал с каким-то приливом энергии:

– Людочка, я решил сделать жизненный шаг. Решение мое сознательное, ответственное. Квартирка у меня маленькая, плохенькая, зарплата никудышная, но сейчас есть разные возможности… Я смогу неплохо зарабатывать. С доплатой мою квартиру вполне можно обменять на что-то приличное.

– Что вы, Костик, зачем такие жертвы! Занимайтесь наукой. Живите у меня. Да хотя бы в той комнате, где Тата жила. А потом наши квартиры обменяем на большую… Можно в этом же районе.

– Боже мой, как это благородно! Но уместно ли так сразу и менять? Лучше уж все взвесить.

– А что взвешивать? Моя двухкомнатная и ваша однокомнатная – так это можно даже и четырехкомнатную квартиру найти.

– То есть вам комнату, мне комнату, Тате комнату и одна – общая, так?

– Нет, зачем Тате-то?

– А что – не надо? Ну и правильно, пусть с мужем в одной комнате живет. Получится так: комнату вам, комнату нам плюс гостиная и столовая.

– Кому это – нам? – подозрительно спросила Людочка.

– Да нам с Таткой…

– Так вы на ком жениться-то собрались?

– А вы подумали?

– А я подумала, – сурово сказала Людочка, – на Марине Павловне! Вот!

И Людочка вперила в нее испытующий взор.

Марина Павловна, впрочем, усмехнулась.

– Так что вопрос решился сам собой, – сказала Людочка, стараясь, чтобы получилось легко, – Тата переезжает к нему.

– Вот как, – проговорила Марина Павловна с усилием. – Вот как бывает.

Тело ее ломило, в голове шумело.

– Что с вами, Марина Павловна, да вы никак больны?

– Да нездоровится. Хотите, Людочка, коньячку? – вдруг неожиданно предложила она. – Это самое лучшее лекарство! Его врачи вместо микстуры теперь прописывают. Ну – чтоб этому Костику поменьше досталось, – она подмигнула.

– Не нравитесь вы мне что-то, – сказала Людочка. – Что там Борис Михайлович? Звонил?

– Да нет, он предупредил, что телефон там не ловит – место такое глухое, где-то в Тверской области. Пять часов езды. Так что нет связи, – объяснила Марина Павловна спокойно, но уже с некоторым оттенком неприязни: чего она не в свое дело лезет, интересно?..

Людочка сочувственно кивнула.

Выпили по рюмочке, закусили лимоном.

– Я вот, Людочка, пока вы с Костиком болтали, тут открытие сделала, – скромно призналась Марина Павловна. – Фирса-то никто не забывал!

– Как это не забывал? А «человека забыли» – это помните?

– Помнить-то помню, да вот послушайте.

Марина Павловна раскрыла книгу.

– Вот, извольте. Последнее действие. Покидают проданное имение. Все галдят, суетятся, ходят туда-сюда, выясняют отношения, напевают, пьют, произносят речи, прощаются, плачут, валяют дурака, мечтают вслух, разыгрывают сценки, обсуждают погоду, предаются воспоминаниям, обсуждают планы на будущее, возвращают долги, ищут галоши Пети Трофимова, за окном раздается «топор дровосека» – рубят вишневый сад. То есть в доме – шум, гам, тарарам, переполох, вы согласны?

– Да-да, безусловно.

– Аня спрашивает: Фирса отправили в больницу? Ей отвечают – мол, отправили уже… Так она опять спрашивает: отправили? Ей отвечают – что ж спрашивать-то по десять раз, отправили, еще утром. Теперь спрашивает Варя: отправили Фирса? Ей отвечают: отправили. Далее – Раневская спрашивает, признаваясь, что ее первая забота – это Фирс. Ну и ей снова отвечают – все, так сказать, под контролем.

Наконец, вся честная компания выкатывается – опять-таки с шумом, с треском. Дом заколачивают. Все – заколотили уже. Все ушли. Все тихо. И тут – откуда ни возьмись – на тебе, словно деус екс махина, – этот старикашка… Забыли его, видите ли! Ишь ты! Да сам, как видно, клюкнул, забился в щель и ни гугу. А тут все кричат: «Человека забыли! Человека забыли!»

Марина Павловна разгорячилась, да и коньяк оказал свое целительное действие – расширил сосуды.

– Да вы пейте, пейте, – плеснула она Людочке и подлила себе.

– Да, – вздохнула Людочка. – Это какое-то принципиально новое прочтение…

– Вот и я думаю. Знаете, поговорю-ка я с Костиком. Все это глупости – то, что он придумал. Никакой он не молодой человек, нечего ему на восемнадцатилетней молодке жениться. Алкоголик бывший – ему тонкий, внимательный уход нужен. Правильно ваш вчерашний гость сказал – надо его сдерживать, контролировать, может быть, даже и подавлять. Никакой демократии. А Тата ваша ему совершенно не подходит. Вертихвостка.

– Не согласна. Он – интеллектуал, невротик, у него в душе усталость и духота, так его на свежий провинциальный воздух потянуло. Знаете, это вроде как ваш Борис Михайлович с этой деревенской рыбалкой. Птичка, рыбка… Ладно, пойду я.

Марина Павловна напряглась: на что это она намекает: свежая деревенская рыбалка, птичка, рыбка? Что имеет в виду? Или знает что-то? А может, когда она ремонт после потопа певичкиного делала, ее как раз Жанна и консультировала по дизайну?

Да, вроде она приглашала тогда какого-то специалиста. И у нее в квартире все продумано: ниши там всякие, зеркала, увеличивающие объем… Знает, наверное, что-то про Жанну – общаются, может, подружились во время ремонта.

Стала названивать мужу. Но синтетический женский голос в мобилке строго сказал: «Вне действия сети».

Но зачем Буся, зная о том, что нет связи, взял эту мобилку с собой? Может быть, все-таки какая-то местная связь есть? Из Москвы ему не дозвониться, а из соседней избы – пожалуйста. Она нажала «повтор». «Вне действия сети», – подтвердили ей.

Нет, ну чем Людочка-то этому Костику плоха? И умна, и образована, и интеллигентна, и собой приятна, и выглядит никак уж не старше, чем он: лысый, алкоголик несчастный. Пусть Тату переселяют в Медведково, Костик тогда к Людочке, а потом действительно обменяют на трехкомнатную: зачем им четыре-то комнаты – на двоих? Можно даже на такую, как у Марины Павловны.

Да, вздохнула она, вот если Буся уйдет от меня к этой Жанне, как раз так и будут они разменивать: двухкомнатную, Людочкину, – им, а Костину – в Медведкове – ей. Наверняка у Жанны ничего нет своего, а Васину квартиру – что там менять? Барсучья нора и есть – распашонка двухкомнатная.

А может так: Людочка с Костиком – в их трехкомнатную, Буся с Жанной – в Людочкину двухкомнатную, Барсук – в Медведково, а уж она, Марина Павловна – тогда в Бутово. Там все-таки квартирка побольше, а у нее книги, рукописи…

Да, но зачем ей в Бутово? Лучше вот так все распределить: Людочка с Костиком – в их трехкомнатную, Бориса Михайловича с Жанной – в Барсучье Бутово, Барсука – в Медведково, а она, Марина Павловна, все-таки здесь, в этом элитном доме останется, в своей среде, опустится на два этажа в Людочкину квартиру с зеркалами и нишами… Это еще туда-сюда. А можно вообще совсем жесткую позицию тут занять: никуда она отсюда не поедет, с места не сдвинется. Скажет – ты от меня ушел? Ушел. Ну так и уходи. Не будет же он ее силой вытаскивать?

Нет, ну как так? Как так? Они тихо-мирно прожили тридцать лет, и вдруг он ее навеки покидает и выгоняет из дома! Одну! Может быть, даже в мороз. И вот она идет, обессиленная от слез, от страданий, от голода, приседает где-то возле сугроба, ее заносит снег, и она тихо засыпает. Навеки. Ее находят голодные собаки, рвут на ней шубу, потом чужие люди увозят в морг, долго не могут понять, чей этот труп…

Нет, она так просто не сдастся! Она будет бороться. Если не бороться, то вообще ничего не будет. Диссертацию не защитишь без борьбы. Ремонт тебе не сделают. В больницу не положат. Из квартиры выгонят. Забудут тебя, как Фирса.

Позвонила Людочке.

– Что случилось? – спросила та сонным голосом.

– Надо бороться за свою любовь, за свою жизнь, – только и сказала Марина Павловна. – Слушайте, купите срочно две путевки в Турцию – для себя и для Кости. А Тате своей, как вернется, – от ворот поворот.

– Ой, Марина Павловна, да не буду я за него бороться. Мне и так хорошо.

– Это гордость ваша, Людочка. Вы сами себя не знаете. Правильно ваш друг на дне рождения говорил. Познайте себя! Вы нужны Костику. Без вас он погибнет, сопьется с ней. Вы же будете в ответе.

И повесила трубку. Позвонила Бусе. «Вне зоны действия сети».

Представила – вдруг он вернется домой с рыбалки не один, а уже с ней? Она войдет вихляющей такой походочкой, как ходит эта певичка снизу, а он:

– Познакомься, Мариша, это Жанна.

А что Марина Павловна – ее действия? Теперь надо быть ко всему готовой, начеку.

Она их усаживает за стол, чинно подносит чаю, курабье подает. Давит на них обоих своей интеллигентностью, беззащитностью.

– Жасминового, может? Или с тмином, чтоб не пучило? А я тут открытие сделала…

Встанет перед ними, непричастная всей этой житейской мути, в глазах светится идея.

– А вы как? Большую рыбку поймали? – спросила Марина Павловна уже вслух, обращаясь к пустому стулу, за которым победно восседала незримая Жанна. – Что же вы молчите? Так что – большую рыбку? С квартирой, надеюсь? С академической выучкой? С персональным шофером? С хорошей зарплатой? Нет, вы скажите, скажите!

Марина Павловна даже топнула ногой от нетерпения. Оглядела в гневе комнату и остановила пылающий взгляд на высокой узкой корзинке, в которой стояли трости – Борис Михайлович их коллекционировал, привозя из разных стран. Она вынула одну – острую, испанскую, а потом еще одну – даже не трость, а палку, покрытую сверху каким-то плетением, – такими бедуины погоняют верблюдов – и несколько раз легонько стукнула ими себе по ногам.

– Бо-ольно! – взвизгнула она. – Так что уж вы, Жанночка, скажите! Вам, наверное, стыдно. Ну так и убирайтесь отсюда подобру-поздорову, – Марина Павловна вдруг заревела басом да так грозно, что испугалась сама. – А не то получите сейчас плетки! плетки! плетки! – и она ударила со всего размаха мягкое кресло с рваной обшивкой.

Наутро Марину Павловну разбудила Людочка.

– Знаете, я решила последовать вашему совету. Пошла и зарезервировала две путевки в Турцию. Сейчас Косте буду звонить. А Татка завтра приезжает. Я набралась храбрости и сказала, как вы меня и научили, что у меня поменялись жизненные планы и я выхожу замуж. Так что пусть ищет другую квартиру. Ох, она ругалась, она так ругалась! Она сказала: как – вы – выходите – замуж – что – в таком возрасте? Вам же помирать скоро, тетя Люда! Подумайте о своем ответе на Страшном суде! Представляете, какая она…

Марина Павловна продрала глаза и сразу взялась за мобилку. Опять ей ответили: «Вне зоны действия сети».

Ей стало тоскливо – да что это за сеть их такая, что она все время оказывается вне ее зоны? Жанна – в зоне, Барсук – в зоне, а она, законная супруга, жена, можно даже сказать, жена с заглавной буквы, где-то на задворках!

Нет, если Борис Михайлович и Жанна придут вместе прямо сюда, она ведь может их и перехитрить. Возьмет Бориса Михайловича церемонно под руку, подставит ему щеку, назовет «Бусей», а той скажет:

– Милостивая государыня, а ведь мы сегодня не принимаем.

Так всегда было принято в дворянских семьях.

И оттеснит ее бедром, бедром туда, за дверь, а потом – раз! – эту дверь и захлопнет. И все обойдется без кровопролития. Да, именно так – склонив скромную головку на бок и потеснив нежеланную гостью за порог, она с размаха захлопнет дверь, да еще и запрет на цепочку. И дело с концом. Марина Павловна на всякий случай подошла к двери и – превентивно – накинула надежную цепочку.

А вот если Марина Павловна выйдет в магазин, а когда вернется, обнаружит их уже здесь – Бориса Михайловича и эту Жанну. Что тогда? Ведь та уже проникнет в самые недра квартиры под видом своего дизайнерского интереса.

– Знаете, – скажет ей тогда Марина Павловна, – у меня, собственно, и у самой есть и вкус, и художественная фантазия. Я давно мечтала поколдовать ими над своей квартирой. Так что ваши усилия могут оказаться избыточными. Не буду вас задерживать.

Возьмет ее крепко за руку, чтобы та не вырвалась, и твердым шагом подведет к самой двери, а уж там – бочком ее, бочком, толчком, локотком да коленкою.

А если Борис Михайлович возражать станет, скажет, покашливая:

– Видишь ли, Мариша, мне нужно с тобой поговорить…

Ах, вот тогда ей все-таки придется взять палку и начать бить, бить ею эту Жанну, может быть, даже, не рассчитав удара, сломать ей что-нибудь. Ну, ничего – потом она скажет на суде, что, застав в своем доме незнакомую женщину, приняла ее за воровку. Потому что эта Жанна, по высшему счету, и есть именно что воровка!

Но тогда все примут именно Жанну за жертву, а Марину Павловну – за палача. Все ведь знакомые их и друзья-приятели – сплошь демократы. Какой-нибудь Марк Захаров или Толя Приставкин или даже сам Евтушенко осудят Марину Павловну за насилие, деспотизм, Жанну воспоют в вольнолюбивой поэме о любви или даже снимут о ней художественный фильм. Жанну будут жалеть и поддерживать, а Марину Павловну клеймить. Могут даже сказать, что Марина Павловна этой Жанне просто позавидовала – ее молодости, красоте, таланту. Сальери такой. Может быть, даже скажут – правильно ее Борис Михайлович бросил. Поделом, дескать. Так все обставят, что вроде как и нельзя было ему ее не бросить. Нет, надо действовать гибче.

Она опять набрала номер. В телефоне затрещало и высветилось: «поиск сети».

Марина Павловна почувствовала тошнотворную тревогу. А что если ей самой что-то такое этакое себе тут позволить, позвать к себе в гости кого-нибудь симпатичного, может быть, даже молодого человека. Они побеседуют, выпьют немного… Костика! Она же обещала Людочке с ним побеседовать.

Пока придумывала, кого бы еще к себе позвать, включила телевизор – там шла передача про пластическую хирургию. Можно, оказывается, полностью свой облик обновить. Можно весь жир повыкачивать, а можно – выпарить под высоким давлением в спецкамере с вертящейся центрифугой, как у космонавтов. Можно новые груди пришить, ноги вытянуть, а лицо, наоборот, натянуть, так что будет оно, как у детей, гладенькое.

А что если ей, Марине Павловне, пятидесяти лет от роду, превратиться в одночасье в длинноногую и поджарую 28-летнюю красотку? Борис Михайлович вернется, опираясь на свою дизайнершу, как на костыль, а его тут встречает совсем иной дизайн в лице его юной жены.

Полезла на антресоли, где у них с Бусей были спрятаны деньги на ремонт, пересчитала – десять тысяч. О, этого, наверное, на все хватит! А ремонт – ну что ремонт! Можно и дешевеньких каких-нибудь таджиков нанять, и украинцев – вон их сколько понаехало. И никакой тут особый дизайн не требуется. Просто чтобы все было чисто, интеллигентно. Позвонила в клинику.

Ее спросили – вас к кому – к хирургу Золотцеву или к хирургу Дурневу записать?

Она сказала: «Что за вопрос! Конечно, к Золотцеву».

Подумала – а ведь сколько проблем чеховских героинь могло бы решиться, если бы и в их времена вот так удаляли морщины и откачивали жир? Аркадина, Раневская – разве бы они так страдали? Разве путались бы у них под ногами эти неистребимые повсеместные балаболки Нины Заречные!

Позвонила Людочка:

– Нет, вы представляете, я так и думала – Костя никуда не хочет ехать! Отказывается. Говорит – денег у него нет. Я ему – да ничего, отдадите, когда сможете, а он – нет и все. Не могу же я ему сказать, что готова бесплатно его везти, – это же неприлично. Горят путевки.

– А где он сейчас? В институте? Давайте телефон.

Деловая женщина.

– Алло, Костик, Марина Павловна беспокоит. Вы тут ко мне не забежите на чашечку кофе? Я там же, где Людочка, только на четвертом. Вот и славно.

Через полчаса он уже стоял на пороге. Она провела его, посадила в кресло, которое накануне так славно отдубасила сразу обеими палками, поднесла кофе и поставила на стол коньяк.

– Я не пью, – сказал он.

– Ну, по чуть-чуть, – она капнула ему в рюмку. Начала издалека. Про Фирса, про Раневскую, а потом сразу быка за рога. – Мы тут с Борисом Михайловичем в Турцию собираемся. Ищем хорошую компанию. Вот уговорили Людочку, на вас рассчитываем.

– Так вы тоже едете? А я не могу. Пустой совсем. Никаких денег, никаких заделов на будущее. Увы.

– Я могу вам одолжить. Борис Михайлович, с тех пор, как он стал консультантом фирмы, неплохо зарабатывает.

Вдруг она ему весело подмигнула и поднесла к губам рюмку – ей стало казаться, что Костик вот-вот поддастся на ее уговоры, а уж победа Людочки над юной Татой представилась ей как символическая победа самой Марины Павловны над ненавистной Жанной.

Он тоже потянулся к рюмке.

– Да вы только так – губки помочите, – улыбнулась она. – На дне рождения же вы выпили – и ничего.

– Не сорвался. Ах, какой у вас великолепный коньяк, – наконец выдохнул он. – И я давно вам хотел сказать, Марина Павловна, вы – удивительная женщина. Уди-ви-тель-ная! Можно я налью еще чуть-чуть! Больно уж хорош.

– Наливайте, наливайте, он от всего помогает, даже от выпадения волос. Чудесное средство! Так что – в Турцию? Правда – нужен нам берег турецкий и Африка нам тоже нужна? А вам, Костя, все-таки пора свою жизнь устраивать. Женщина вам нужна взрослая, интеллигентная, самостоятельная, волевая. Да и состоятельная. Вы знаете, какой у Людочки богатый сын? У него в Америке целый бизнес. Он мать целиком и полностью содержит, так что она тратит, тратит, сколько пожелает, и у нее еще остается.

– За Турцию! – провозгласил он, и прекрасные глаза его увлажнились.

Марина Павловна тоже выпила, кураж ударил ей в голову, и ей вдруг померещилось, что она уже, уже сделала эту чудесную операцию у хирурга Золотцева и сидит теперь – прекрасная и юная перед этим милым молодым человеком, и они попивают коньячок и болтают ни о чем, о путешествиях, о морях и океанах, даже о любви…

– Да и вы ходили в дом, ходили… По кодексу дворянской чести вы просто обязаны были бы после этого…

– А где Борис Михайлович? – перебил ее Костик.

– А где-то там, в глухой деревне, – беспечно ответила она, – далеко, ничего оттуда не видно. А мы здесь его коньяк пьем…

И оба рассмеялись.

– Мне очень стыдно, но я бы еще – того, – Костик показал в сторону бутылки.

– Ах, не спрашивайте, сразу наливайте – и себе, и мне. Чудодейственный напиток!

На следующей рюмке Костика повело. Он вдруг наклонился, да так низко, что его голова оказалась ниже журнального столика, за которым они расположились. И оттуда он с живейшим интересом стал наблюдать за Мариной Павловной.

– Ну, вы что? Куда там подевались? – забеспокоились она, встав с кресла и шагнув к нему.

– А вы косолапите, – вдруг с грустью в голосе отметил Костик. Язык его заплетался. – Зачем нам все-таки эта Африка, Марина Павловна, а? Или все-таки ей – быть?

Стало понятно, что он опьянел и стал мягким – таким, что из него можно было теперь слепить все что угодно. Она позвонила Людочке:

– Он уже согласен на все – на Турцию, даже на Африку вот-вот согласится. Приходите!

Та тут же пришла. Однако, пока Марина Павловна открывала ей дверь, Костик взял бутылку и стал пить прямо из горлышка, так что когда Людочка приблизилась к столику, он уже был так пьян, так пьян, что перестал быть мягким, а как бы остекленел и при этом падал, падал и совсем бы свалился на пол, если бы его не поддержала на весу крепкая рука Марины Павловны.

– Перетащим его к вам, – предложила Марина Павловна, многозначительно глядя ей в глаза.

Они ухватили Костика за руки-ноги и вперли к Людочке, где он и заснул прямо на ковре.

– Сорвался! – горестно вздохнула Людочка. – Надо было женить его на Тате, и никаких проблем.

– Ну-ну, – грозно прервала ее Марина Павловна. – Я знаю, что делаю. А за любовь принято и пострадать…

Она подумала о себе – она же вот страдает. И тут же представила, как открывается дверь и в квартиру с полным правом входят за руки эти двое – муж ее и Жанна. И Марина Павловна берет палку и бьет, бьет по этим рукам, чтобы разорвать их сцепку, а потом просто бьет Жанну по голове, а Борис Михайлович кидается ее защищать, заламывет Марине Павловне руки, и тут уже они оба, повязанные единым грехом, наваливаются на нее сообща, связывают и залепляют рот скотчем, потому что ведь она обязательно будет кричать.

И она лежит вот так – связанная и безгласная, а они садятся пить чай и обсуждают, как им с ней разделаться окончательно, глумясь над ее чувствами… Это уже лучше. Потому что Борис Михайлович после такого может еще опомниться, ужаснуться, покаяться и открыть свои глаза на то, что же за чудовище эта Жанна!

Ох, а лучше бы он уж ее не приводил в дом, ушел бы к ней тихо – хоть куда, хоть к Васе в Бутово. Или пусть бы, как тот Мефистофель, – погуляет, погуляет, а все равно при жене.

Наутро встала пораньше, умылась, заспешила к хирургу Золотцеву на консультацию. В дверях подъезда столкнулась с певичкой – она только что высадилась из «мерседеса», и молодой бугай с толстой шеей помогал ей вытащить с заднего сиденья огромный букет. Но это были не розы, не гвоздики, не лилии, не тюльпаны – это были простые полевые цветы, какие так любил Борис Михайлович. Да, он всегда говорил, что самый изысканный букет можно составить из ромашек, васильков, лютиков… Певичка окатила Марину Павловну с головы до ног насмешливым взором и прямо-таки прыснула, остановив его на миг на ее обтягивающей сверх меры белой юбке.

– Смейся, смейся, – прошептала про себя Марина Павловна, ускоряя деловой шаг в сторону клиники.

«А что это, собственно, певичка с таким пристрастием ее оглядела? – мелькнуло у нее. – Ну да, юбка тесна, плохо сидит, с этим и сама Марина Павловна не поспорит. Но почему она так этому обрадовалась, словно в этом какая-то у нее корысть?».

Ей вдруг смутно припомнилось, что когда она выглянула в окно, провожая взглядом отъезжающую в деревню машину Буси, буквально тут же, следом за ней, снялся с места будто бы и этот самый серебряный «мерседес». Что, выходит, они на двух машинах туда рванули? А теперь она вернулась – дела, наверное, какие-то, концерты, а он ей с вечера набрал этот прекрасный букет. И вот она с ним высаживается и тут же сталкивается с Мариной Павловной. Она, конечно, смущена, поэтому и компенсирует это излишним высокомерием… Да, но при чем тут этот молодой человек? Или это вроде Гарика, – просто шофер? Или телохранитель?

Меж тем хирург Золотцев усадил перед собой Марину Павловну и принял разглядывать со всех сторон ее лицо, время от времени ощупывая шею и подбородок.

– Щитовидка? – кивнул он на вспухшую железу. – Плохо дело. Ничего такого вам категорически нельзя. Никто не рискнет. Но вы попробуйте щадящие методы: для лица – массаж, для тела – гимнастику.

– Точно невозможно, доктор? – почти со слезами спросила она. – Понимаете, я же все время на людях, у меня лекции, деловые встречи… Мне необходимо прекрасно выглядеть!

Он отрицательно замотал головой. Вот вам и Золотцев!

Теперь она обречена оставаться такой. Ноги… косолапые. На верхней губе – усики. Когда-то в юности это было очень пикантно. А ныне…

– Запишите меня на консультацию к Дурневу, – с обидой в голосе попросила Марина Павловна девушку-секретаря.

– Хирург Дурнев с тяжелым отравлением попал в больницу, – ответила та, как показалось Марине Павловне, со злобной насмешкой. Сговорились, что ли, они все издеваться над бедной женщиной!

А как Борис Михайлович мог познакомиться с певичкой? Да очень просто: поздоровался в лифте. Из вежливости, а она и уши развесила. А кроме того – вот у кого в свое время дизайнер поработал. Так это, наверное, и была Жанна. А потом заманила туда Бориса Михайловича – показать, на что способна. Он и подумал – какой она толковый дизайнер. Отсюда и идея, чтобы она консультировала их собственный ремонт!

Это потрясло Марину Павловну – так они все тут повязаны! И Людочка определенно что-то знает, но молчит. Думает, наверное, что если у нее с Костиком все сорвется, она начнет пробовать другой вариант. И сейчас прощупывает почву, изучает расстановку сил.

От расстройства зашла в магазин модной одежды, выбрала себе длинную юбку, броскую, с павлинами по подолу – не все же в обтягивающей все места белой ходить. А эта – дорогая юбка, немецкая, двести долларов. Там прямо в магазине сразу ее и надела.

«Мерседеса» у подъезда уже не было, зато на скамейке сидела Тата. Возле нее стояли два чемодана и мешок.

– А я как раз вас жду. Вы знаете, меня тетка… того, выгнала. На порог не пустила. Прямо в дверях все мои вещи передала и шварк дверью. Говорит, замуж выходит. Я, правда, не знаю, кому она нужна в таком возрасте, ну да ладно. Это все так неожиданно. Позвольте я у вас перекантуюсь пару дней, пока жилья не найду. Вам это в будущей жизни обязательно зачтется. К тому же, я слышала, ваш муж все равно уехал, а детей у вас нет… Вы не возьмете ли мой мешок, а то там лифт сломался?

Марина Павловна недовольно поджала губы, но мешок взяла.

– Да, но только до приезда Бориса Михайловича, – строго предупредила она.

А то еще поселится – не выгонишь. И потом – если предстояли эти тяжелые боевые действия с Жанной, так эта Тата – темная лошадка, еще неизвестно, как себя поведет, чью сторону займет. Где гарантии, что именно ее, Марины Павловны? С другой стороны, если будет в квартире Тата, то Людочка к ним уже не сунется. А это плюс.

Вдруг, проходя мимо Людочкиной двери, они услышали в квартире какой-то грохот и через несколько секунд – нечеловеческий вопль. Марина Павловна позвонила в дверь. Она тут же распахнулась, и на пороге возникла дрожащая от ужаса Людочка.

– Ой, Марина Павловна, вы не поверите – он ночью мои духи французские выпил, которые сам же мне на день рождения подарил. А потом в ванной заперся и там чего-то нахлебался – у меня в шкапике и дихлофос, и зубной элексир, и средство для прочистки труб. В общем, явно он какой-то отравы хватил и теперь все громит – зеркало, ванну, кажется, расколол. Громит, а потом сам кричит так нечеловечески тоскливо:

– Помогите!

– Помогите! – раздалось из ванной. Потом воцарилась пауза. Потом опять это душераздирающее:

– Помогите!

– Так это Костик у вас там в плену? – недобро ухмыльнулась Тата. – Вы за него, что ли, замуж собрались? Заперли его там, а меня не пустили? На измор берете?

– Да, дурно вы с ним обошлись, – вдруг поддакнула ей Марина Павловна, пощипывая свои окаянные усики. – Нельзя никого ни силком, ни подкупом, ни хитростью за себя тянуть, – назидательно добавила она. – Теперь расхлебывайте. Вызывайте психушку. Горячка это наверняка белая. Делириум.

Вдруг дверь ванной распахнулась, открывая страшную картину разгрома, на фоне которого стоял безумный Костик в белых трусах и вращал прекрасными глазами.

– Вяжите его, – скомандовала Марина Павловна.

Они кинулись на него, скрутили, повалили на пол, связали шелковыми индийскими шарфами и белым толстым шнурком. Он пробовал отбиваться ногами и один раз съездил-таки Марине Павловне по ее непоправимому лицу, но Тата уселась ему на ноги, и он затих.

Марина Павловна дождалась вместе с ними врачей и пошла было домой. Но тут Тата посмотрела победоносно на Людочку да так прямо и ляпнула врачам:

– Я его невеста. Я с вами поеду. Только вещи на другой этаж перетащу.

А Людочка только ей поддакнула и принялась дом убирать.

Марина же Павловна привычно глотнула коньячку, потому что, и это подтверждается, он есть самое верное средство от стрессов.

– Вот, уехал, – сказала она глухо и жалобно. – В деревне там, на лоне, свежем воздухе. А меня оставил наедине с таким злом. Это зло уже – девяносто восемь процентов целого мира заняло, мне эксперт говорил. С сумасшедшим послал бороться. А где, спрашивается, его мужское плечо?

В раздражении набрала номер: он опять был «вне зоны действия сети».

А интересно – откуда она взяла, что Буся заказывал путевки именно для себя и для нее? Где эти путевки? Он сказал что-то неопределенное – вроде как чуть ли не накануне вылета должны позвонить, и вот тогда надо будет поехать и получить эти путевки на руки. Странно как-то – заказывал две недели назад, а получать чуть ли не по дороге в аэропорт.

А может он – да, действительно их заказал, но где гарантии, что для Марины Павловны? Слишком большая вероятность, что он заказал их для себя с Жанной… Страшная эта догадка потрясла бедную женщину.

Она опять набрала номер, и опять ей ответил противный издевательский голос: «Вне зоны действия сети».

– Я тут как забытый Фирс! – закричала она что есть мочи и зарыдала.

«Фирс, фирс» зашуршало вокруг. В растерянности она оглянулась. Но в доме никого не было. Наверное, это сквозняк задел страницы валявшейся на полу газеты. Она подняла ее и перелистнула. Там шли объявления. У Марины Павловны разбежались глаза.

«Бабушка Любава. Ясновидица, целительница. Предскажет судьбу по древнерусской рукописной книге, старинным картам, линиям руки, снимет порчу, вернет мужа, соединит судьбы.

Настоящая древнерусская магия. Без обмана.

Гарантирую отвращение, ненависть мужа к любовнице в день обращения. Сильнейшая любовная магия. Настоящая колдунья Марика.

Старый колдун приворожит навеки.

Имею 40 ступеней посвящения. Гарантия. Гос. регистрация. Чеки.

Внимание! Решение ваших любовных проблем без поиска СЛОЖНЫХ ИКОН!

Вуду-приворот. Половая завязка.

Сербский пожизенный приворот.

Сильнейшая рассора между любовниками. В день обращения – навсегда.

Потомственная чародейка. Честная работа. Безгрешный приворот».

«Может, действительно поможет? – подумала Марина Павловна. – Не все же они мошенницы с мошенниками? Вот тут и с государственной регистрацией есть, и с лицензиями, и с чеками… Кого вот только выбрать? Жаль, фотографий их нет».

Решила выбирать по принципу территориальной близости к ее квартире. Ну вот – телефон начинается с 299 – это где-то здесь. И это именно то объявление, где написано про чеки. Марина Павловна набрала номер.

– Мне срочно, – сказала она.

– Через два часа вас устроит? Записывайте адрес.

Теперь-то она всем им задаст!

Чародейка вела прием в соседнем переулке. Это была огромная квартира – по всей видимости, составленная из двух или из трех, без вывески, но с видеокамерой над дверью, с крошечной прихожей. Опрятно одетая женщина, впустившая Марину Павловну и, по-видимому, говорившая с ней по телефону, ввела ее в одну из трех дверей, за которой оказалась очень прихотливо обставленная большая комната с несколькими диванами, креслами и журнальными столиками.