Текст книги "Не покидай Мэнгроув Плейс (СИ)"

Автор книги: Олеся Луконина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

  – Дедушка собирался нанять плотников, чтобы соорудить здесь стеллажи. Но не успел. Я перенёс архив сюда из его спальни, когда с ним случился удар, и срочно понадобилось освободить место для проживания сиделки, – сдержанно поясняет Стив, поднявшись вместе с детективами по деревянной, поскрипывающей под ногами лестнице и отперев небольшую дверь.

  Все они проходят в неё гуськом, пригнувшись, и только потом выпрямляются.

  Солнце бьёт в пропылённые окна, и Лу жмурится, как кошка, озираясь по сторонам. Воздух тут затхлый, пыль, поднятая вошедшими, кружится в солнечных лучах.

  – Так что все старые бумаги в этом секретере, – заключает Стив.

  Приземистый потрескавшийся секретер тоже выглядит музейным экспонатом – на гнутых ножках, со скрипучими дверцами, с тремя вместительными ящиками под лакированной столешницей. Лак изрядно облупился – очевидно, эта мебель не реставрировалась никогда.

  – Мы можем прямо здесь просмотреть бумаги? – вполголоса спрашивает Зак, и Стив кивает в подтверждение:

  – Даю вам карт-бланш. Устраивайтесь, как вам удобно. Простите, я не могу задерживаться, дела. Да и не думаю, что вы найдёте тут что-то, имеющие отношение к происходящему в этом доме. Происходящему именно сейчас, а не в глубокой древности.

  – Кто знает, – невозмутимо замечает Зак, придвигая к секретеру два стула с изогнутыми спинками и сиденьями, обтянутыми белыми, но пыльными чехлами.

  Когда звук шагов молодого Монтгомери затихает внизу, Лу открывает дверцы секретера и начинает одну за другой, извлекать оттуда пластиковые и картонные папки с бумагами. Зак стопками раскладывает их на банкетках. Отдельно хранятся письма, расписки, счета. И самые старые из них обнаруживаются в верхнем ящике.

  Через пару часов Зак констатирует, устало выпрямившись и потирая затекшую спину:

  – Бумаги в идеальном состоянии.

  – И их не так много, к счастью. Дедуля Монтгомери – настоящий педант, как и ты, босс, – весело замечает Лу, присев на крышку сундука с очередной папкой в руках. – Тут вся летопись семейства. Даже мыши ни одной бумажки не погрызли. И янки не сожгли. Поразительно.

  – Янки ничего не сожгли, – флегматично объясняет Зак, усевшись на стул, – потому что Тейлор Монтгомери, тогдашний хозяин Мэнгроув Плейс, был на их стороне, только и всего. Его сельскохозяйственный бизнес развернулся так споро в связи с отсутствием конкуренции со стороны пострадавших от войны соседей.

  Лу длинно присвистывает.

  – Ну ни хрена ж себе! Ренегат? Ты уверен?

  – У тебя бумаги в руках, читай, – советует Зак, и Лу углубляется в чтение, рассеянно передавая ему просмотренные папки.

  – Похоже, ты прав, босс, – наконец объявляет она, подняв голову. – Тейлор Монтгомери действительно стал ренегатом. Но почему? В интересах бизнеса? Или... Стоп! – она возбуждённо вскакивает с сундука, сжимая в руках оставшиеся бумаги. – Господи Боже! Да он же и был тем самым скотом, то есть добропорядочным владельцем и любовником загубленной Квартеронки!

  – Абсолютно верно, – спокойно подтверждает Зак, складывая канцелярские книги аккуратной стопкой на краю столешницы. – Это случилось незадолго до Гражданской войны. Тейлор Монтгомери как раз вступил в права наследника, судя по этим документам. Его отец умер. Всё сходится.

  – Да брось, – скептически отмахивается Лу, начиная привычно расхаживать взад и вперёд по перечёркнутым солнечными лучами половицам. – Из-за женщины? Какой-то рабыни?

  – Из-за того, что эта женщина покончила с собой практически у него на глазах, – бесстрастно уточняет Зак. – Не исключено, что он всё-таки её любил.

  – Рабыню, которую сам же приказал выпороть за дерзость и назойливость? -недоверчиво кривится Лу. – М-да, должно быть, она произвела на него неизгладимое впечатление, повиснув на перилах его парадной лестницы. Хороший способ на веки вечные остаться в памяти любовника, пусть даже со свёрнутой набок шеей.

  – Ты цинична, – сухо замечает Зак, заглядывая в тонкую красную папку, где лежит всего один пожелтевший от времени листок, запаянный в полиэтилен. – А, вот это более чем любопытно. Обрати внимание, расписка, полученная от работорговца, некоего Генри Фитцджеральда. За Сару Мэй, квартеронку, девятнадцати лет от роду, Тейлор Монтгомери уплатил восемьсот семьдесят пять долларов. Огромные деньги по тем временам. Она, наверное, была настоящей красавицей.

  – Пятьдесят восьмой год, – зачарованно бормочет Лу, выхватив у него расписку. – Бумажка лежит отдельно от других. Почему? Тейлор Монтгомери перечитывал её по ночам, обливаясь слезами раскаяния? А потом его внук, то есть старик Роджер, медитировал на сей раритет?

  Зак невольно морщится:

  – Лу, ты засранка.

  – Угу, и циничная притом, как мы уже выяснили. А ты чёртов романтик, веришь в вечную любовь, и под Рождество втихаря пересматриваешь «Унесённых ветром», – не остаётся Лу в долгу. – Это позорище, босс.

  «Откуда она знает?» – с досадой думает Зак, чувствуя, что краснеет под насмешливым взглядом её ярких глаз, и торопливо уточняет:

  – Ладно, что полезного мы выяснили, придя сюда и не расчихавшись от пыли?

  – Что Роджер Монтгомери зачем-то отложил расписку о покупке пресловутой Квартеронки в отдельную папку, – раздумчиво произносит Лу. – Это, впрочем, вполне согласуется с рассказами его кухарки и внучки: дедушка, мол, буквально помешался на этой Саре Мэй и то и дело выходил поохотиться за нею. Стоп! – снова восклицает она, хотя Зак не успел ещё и слова вымолвить. – Слушай! А не приходится ли она, грешным делом, бабушкой старому Роджеру? Вот это был бы финт! Хотя нет, – тут же разочарованно обрывает она себя, – девушка же умерла ещё до войны с конфедератами, а Тейлор...

  – Женился и дождался появления на свет своего сына Чарльза, ставшего отцом Роджера Монтгомери, уже после войны, – неспешно подытоживает Зак. – Женился, кстати, на дочери такого же ренегата, как сам, с уцелевшей от разграбления плантацией. Твоя версия куда романтичнее, спасибо.

  – Вполне себе циничная версия, – пожимает плечами Лу и, не дожидаясь, пока Зак разложит последние просмотренные ими папки по ящикам и полкам секретера, подходит к ближайшему платяному шкафу и распахивает заскрипевшую дверцу. – Вау! Ты только глянь!

  Глаза её вспыхивают. Она торопливо выхватывает из глубины пропахшего нафталином шкафа висящие на плечиках платья в чехлах и бережно укладывает их на банкетку, где только что лежали бумаги.

  – Боже милостивый, – стонет она. – Я сейчас умру!

  Шафраново-жёлтое шифоновое платье с множеством рюшей на груди. Сиреневое с глубоким вырезом. Бирюзовое с маленьким шлейфом. Лу освобождает их из чехлов, будто выпускает на волю ярких тропических птиц. Сладко пахнет уже не нафталином, а какими-то цветочными духами. Жасмином.

  – Чёрт меня возьми, какое шикарное старьё! – Лу возбуждённо поворачивается к Заку, наблюдающему за ней с любопытством. – Этим платьицам полста лет, бьюсь об заклад. Ты обрати внимание на рюши! Мода тридцатых. Всё возвращается. Интересно, кому они принадлежали?

  – Покойной супруге Роджера Монтгомери, я полагаю, Элизабет. Она умерла в тридцать девятом году. Хочешь примерить? – с улыбкой осведомляется Зак.

  Его вдруг посещает странное, но сильное желание увидеть Лу не в слаксах и рубашке навыпуск, как сейчас, – в связи с расследованием та вообще перешла на одежду в стиле унисекс, – а в этих шикарных и вызывающе женственных нарядах.

  Он внезапно вспоминает, как она выглядела в ослепительно белом платье на выпускном балу в средней школе имени Уильяма Гаррисона. Королева!

  Но Лу только с сожалением вздыхает, повертев жёлтое платье в руках и приложив его к груди:

  – Боюсь, по швам расползётся, – она снова заглядывает в недра шкафа, аккуратно перебирая остальные платья. – Боже, да тут целый музей истории моды. Музей старья, – следующая фраза доносится уже из глубины соседнего шкафа. – А туфель-то, туфель! Но... ничего из прошлого века. Сплошь тридцатые. Наверное, прабабушкины платья просто не сохранились. Жаль.

  – Возможно, они лежат где-то в другом месте? – предполагает Зак. – И возможно, кто-то уже нашёл это место.

  – Нашёл и наряжается Квартеронкой? – Лу мгновенно подхватывает его мысль. – Но Квартеронка, согласно показаниям всех её видевших, появляется в том наряде, в каком умерла – в нижней сорочке. И если на то пошло, здесь только один человек способен в точности изобразить пресловутый призрак – экономка Шерри, так упорно отрицавшая его существование. Молодая, стройная и смуглая. Миссис Конни для этого... гм... полновата, кухарка Долли – старовата. Сиделка мисс Кинселла и старовата, и полновата. Белинда Монтгомери – бледновата, хотя и её не стоит списывать со счетов – пытаясь заинтересовать дедушку, она вполне могла пойти на такой финт – загримироваться. Кто ещё? Стив Монтгомери и Виктор даже глубокой ночью не сойдут за юную темнокожую девушку. – она фыркает, представив себе подобную картину. – И ещё у Виктора усы!

  – Он прикрывает их вуалью? – предполагает Зак, тоже развеселившись. – Кто у нас остаётся? Майк Уильямс молод, темнокож, но слишком крепко сложен, спортивен и навряд ли захочет ночами напролёт разгуливать в женской сорочке. Хотя Бог знает. Вот ты бы отлично изобразила Квартеронку, Лу Эмбер Филипс, особенно если бы попридержала свой длинный язык, молча и таинственно скользя во мраке.

  Несколько мгновений они смотрят друг на друга.

  – Тебе лишь бы меня заткнуть, – ворчит наконец Лу. – Кстати! А ведь усы Виктора вполне могут оказаться накладными.

  – Чёрт, – выдыхает Зак, на миг оторопев. – Это идея!

  – Но, насколько мне известно, он уже лет пять носит усы, – тут же добавляет Лу, похлопав босса по плечу. – Тогда ещё не было повода для подобного маскарада. И вообще... Квартеронка, согласно легенде, маячит в доме со времён своей гибели. А теперь её взапуски принялись изображать домочадцы Монтгомери? Зачем, если она и так тут?

  – То есть ты намекаешь на то, что призрак – он и есть призрак, – Зак устало снимает очки и потирает переносицу двумя пальцами. – В этом доме происходит слишком много странностей. Послушай, хочу тебя спросить насчёт Виктора...

  Но Лу вдруг поднимает руку, напряжённо прислушиваясь, и полушёпотом говорит:

  – Сюда кто-то идёт.

  * * *

  Чернокожие, ступив на эту землю, принесли с собою своих богов. Своих духов, которых они назвали – Лоа.

  Эшу, Папа Легба, самый могущественный из Лоа, предстаёт перед людьми в обличье нищего негра. Его костлявое тело едва прикрывают лохмотья, на губах играет хитрая улыбка. Он зовётся Стражем Перекрёстков, Он решает, кого пропустить из мира духов в мир живых, а кого – нет. Его боятся и приносят ему щедрые дары, ублажая его, потому что, рассердившись, он отсылает не угодившего ему туда, откуда уже не бывает возврата.

  И он искушает каждого встречного – искушает выбором иной судьбы, заставляя колебаться, бесконечно сомневаться и менять решения.

  Он смеётся над людьми, но никогда над ними не плачет.

  Эшу, Страж Перекрёстков.

  * * *

  Теперь и Зак слышит осторожные шаги на лестнице, а Лу, недолго думая, распахивает чердачную дверь, вмиг очутившись на пороге, и высовывается наружу.

  – И кто же это у нас тут? – весело восклицает она. – Юный мистер Джеральд и юная леди Саманта! Какая встреча! Тоже интересуетесь семейными архивами? Похвально, похвально. Можете сделать отличный проект для своей школы, когда наконец в неё отправитесь. Назовёте его «Наша родословная» или как-нибудь попышнее, ваша мама вам это подскажет, не сомневаюсь. Мне вот такая честь не светила в связи с полным отсутствием родословной.

  Близнецы, застигнутые врасплох, сперва в замешательстве пятятся, но потом, решившись, проскакивают в распахнутую дверь, пока Лу произносит свой монолог.

  Очутившись на вожделенном чердаке, они с любопытством стреляют глазами по сторонам, хотя стоят смирно. Но при виде огромного старинного сундука Сэмми исподтишка толкает брата локтем.

  – Пиратские сокровища, верно? – заговорщическим шепотом возвещает Лу, от которой это не укрылось. -Так и тянет туда заглянуть, хотя у нас с вашим дядей была договорённость только на просмотр архивов. Давайте?

  – Да-а! – раздаётся в ответ дружный восторженный вопль.

  – Змея-искусительница, – себе под нос комментирует Зак, пока близнецы наперегонки устремляются к сундуку и, откинув тяжёлую крышку, ныряют внутрь.

  Зак отлично помнит себя в их возрасте – такого же избалованного отпрыска богатой семьи, изнывающего от безделья. Уже тогда он отчаянно хотел, чтобы его любили и ценили не за деньги или респектабельность Пембертонов, а ради него самого.

  А потом в его жизни возникла Лу Филипс, и скуку как рукой сняло.

  Зак смотрит на Лу, которая немедля присоединяется к близнецам и помогает им извлекать из недр сундука на свет божий всякие занимательные предметы. Она и сама восторженно присвистывает, ахает и наконец поворачивается к Заку с нетерпеливым возгласом:

  – Ну чего ты там застыл, босс? Помогай!

  На полированные поверхности столов и секретера водружаются упакованные в прозрачную плёнку экспонаты: пара оленьих рогов с отбитыми кончиками, скалящая жёлтые изогнутые клыки медвежья голова на лакированной дощечке, взъерошенное чучело какой-то хищной птицы и прочие раритеты, пропахшие нафталином. От этого запаха близнецы начинают неистово чихать, и Зак, пошарив в кармане, выдаёт им свежий носовой платок, один на двоих, хотя у него тоже немилосердно свербит в носу.

  И вот сундук совершенно пустеет.

  – Это серебряные? – быстро спрашивает Джерри, тыча пальцем в сторону двух почерневших от времени вычурных подсвечников.

  – Очевидно, – поднимает брови Лу. – А что?

  – А распятия нету, – огорчённо тянет Саманта, и Лу тотчас поворачивается к ней:

  – Вы что, ребятки, решили осчастливить местный музей? Или церковь? Серебряные подсвечники и распятие? Хм... Сразу вспомнилось, каково мне пришлось на сеансе «Экзорциста», под моим креслом откуда-то взялась лужа, – она деланно вздыхает.

  Зак только крякает, а Саманта неловко прыскает и сквозь смех бормочет:

  – Это не для дьявола, а для вампира... ой!

  Она прикусывает нижнюю губу, умоляюще глянув на сердито засопевшего брата.

  – Для кого конкретно? – живо уточняет Лу. – Ну же, колитесь. Мы никому не скажем, честное индейское! Правда, мистер Пембертон?

  Она ободряюще подмигивает детям, но тем уже не до смеха, их курносые физиономии уныло вытягиваются.

  – Мы просто хотим проверить кое-что, – наконец неохотно признаётся Джерри, переминаясь с ноги на ногу и ковыряя пальцем олений рог. – Здесь есть один человек, который ведёт себя... странно.

  – Я? – фыркает Лу, усаживаясь на край сундука и скрещивая руки на груди.

  – Вы странная, конечно, но не настолько, – выпаливает Саманта, не утерпев. – А вот дядя Вик...

  – А что не так с дядей Виком? – безразлично роняет Зак, подавляя улыбку.

  – Он никогда не выходит на солнце! – драматическим шёпотом возвещает Саманта, получившая возможность наконец-то поделиться своими выводами. – Ест у себя в комнате! Пьёт только красное вино!

  – Бутылки привёз с собой! – подхватывает Джерри. – Мы у Майка выспросили!

  – Это даже может быть кровь! – глаза Саманты округляются, как плошки.

  – Стоп-стоп! – Лу протестующе выставляет вперёд ладони. – Вы слишком увлекаетесь сочинениями Брэма Стокера.

  – А кто это? – интересуется Джерри, и Саманта страдальчески стонет:

  – Дже-ер!

  – Итак, – перехватывает инициативу Зак, – прекратите охоту за своим дядюшкой, у него наверняка есть причины для... хм... экстравагантного поведения. Каждый человек стремится чем-то выделиться, – говоря это, он уже не смотрит на Лу.

  – Или, наоборот, замаскироваться, – а вот Лу как раз глазеет на него в упор, и весьма ехидно, зараза.

  Зак только хмыкает, а его компаньонка распоряжается:

  – Ладно, хватит болтать. Кладите всё обратно в сундук, и пошли.

  Заперев за собой чердачную дверь, они начинают спускаться вниз, и тут Лу спохватывается:

  – Мы не видели там альбомов с фотографиями, а они непременно должны где-то быть. Где?

  – Они у дяди Стива в кабинете! – живо докладывает Джерри. – Мама нам показывала.

  – Интересно было посмотреть? – небрежно осведомляется Лу.

  – Не-а, не очень, – вместо брата отзывается Саманта. – Фотки такие толстые и совсем выцвели. И мы там никого не знаем. Старьё!

  Зак, идущий первым, внезапно чертыхается и, нагнувшись, хватает за шкирку возмущённо тявкнувшего енота.

  – Без тебя никак не обойтись, приятель, верно?

  Вывернувшись у него из рук, Феликс блестит глазами и торопится вниз по ступенькам.

  – Так вот, я не прочь бы взглянуть на эти старые, толстые, выцветшие фотки, – невозмутимо продолжает Лу. – Чую, там непременно обнаружится что-нибудь любопытное.

  – Квартеронка? – ахает Джерри, и Зак ворчит:

  – Не морочь детям головы, Лу Филипс. Конечно же, нет. Но я бы тоже хотел взглянуть на эти фотографии. Для полноты картины. Для... А, чёрт!

  Он снова спотыкается об енота, запутавшегося у него в ногах.

  – Феликс пытается тебе что-то сообщить, босс, – объявляет Лу, но Зак только отмахивается.

  – Теперь ты мне морочишь голову. Уймись.

  Из-за угла на них неотрывно смотрят чьи-то тёмные сверкающие глаза. И только они замечают, как Лу быстро подбирает что-то со ступеньки и прячет в карман.

  * * *

  В кабинете Стива, принадлежавшем когда-то Роджеру Монтгомери, – высокие, под потолок, старинные книжные шкафы. И портрет над каминной полкой в тяжёлой раме – не кого-то из предков, а генерала Гранта, полководца северян, как с некоторым удивлением определяет Зак. Ветер перебирает светлые полоски жалюзи, снаружи долетает медовый аромат цветущей бугенвиллии.

  А у Стива на коленях и рядом, на низком столике, разложены массивные фотоальбомы, которые он открывает один за другим.

  – Бабушка, Мэри-Луиза, – коротко сообщает он, переворачивая очередную страницу переплетённого в кожу увесистого альбома, где все фотографии прикрыты папиросной бумагой. – Я её не знал. Она умерла молодой, и дедушка больше не женился.

  На пожелтевшей карточке – смеющееся личико совсем юной девушки. На голове у неё круглая шляпка, шею обвивает длинная нитка жемчуга, в руках – букет. Зак узнаёт место, где она стоит – это верхняя галерея дома, свет падает на лицо девушки сквозь стекло. Вернее, сквозь витраж, трудно различимый на чёрно-белой фотографии.

  – Витраж, – задумчиво констатирует Лу.

  – Ну да, теперь его там нет, – объясняет Стив, сообразив, что конкретно имеет в виду помощница детектива. – Собственно, его уже не было, когда мы с Линдой поселились в Мэнгроув Плейс. Дедушка проводил лишь косметический ремонт особняка, просто поменяли стёкла в рамах. Он желал, чтобы особняк оставался таким же, как в его детстве... ну или в юности. Кстати, вот и дедушка с тётей Кристи, то есть со своей кузиной. Здесь ей лет шестнадцать, ему – немного за двадцать.

  Зак подмечает лишь отдалённое сходство молодого Роджера Монтгомери с той мумией, которая сейчас возлежит на кровати в спальне наверху. Но даже на этой фотографии губы у Роджера поджаты и не улыбаются, глаза, посаженные глубоко в глазницах, смотрят холодно. Кузина Кристи, ныне покойница, улыбается застенчиво и кокетливо. Длинные ресницы опущены, в руках – кружевной зонтик от солнца.

  – Это фото сделано ещё до женитьбы дедушки, – рассеянно роняет Стив.

  – Хм... – бормочет Лу себе под нос. – Косметический ремонт? Выходит, особняк сохранился в первозданном виде со времён Гражданской войны?

  – Ну что вы! – разводит руками Стив. – Конечно же, нет. Мэнгроув Плейс перестраивался сразу после войны – ещё прапрадедушкой Тейлором, а потом вторично – его сыном Чарльзом. Как раз когда дедушка был ребёнком. Вот в том виде он его и сохранил. А сад и цветник перед домом менялись неоднократно.

  – Зачем Тейлор и Чарльз перестраивали дом? – быстро спрашивает Лу, хмуря брови. – Ведь особняк во время войны не пострадал.

  Стив снова с сожалением разводит руками:

  – Мне это неизвестно.

  – Во всяком случае... – подумав, начинает Лу.

  Но её прерывает громкий крик, доносящийся снаружи, из-под раскрытого окна кабинета. Кричит Майкл, сын экономки:

  – Мама! Мистер Стив! Тут мистер Вик, вроде как мёртвый! Мама!

  Стив резко вскакивает, роняя альбомы, которые с шумом разлетаются по паркету. Лу, отшвырнув стул, тоже бросается к двери.

  Все звуки снаружи перекрывает отчаянный двухголосый визг близнецов:

  – Это не мы! Это не мы!

  И рыдания Саманты.

  * * *

  Дева-мать, дева-воительница со шрамом на щеке.

  Со смуглой, как земля, обожжённой солнцем кожей.

  Её голову покрывает накидка, её глаза пронзительны и печальны.

  У её груди – ребёнок, но это вовсе не младенец Иисус.

  Она не кроткая Мадонна.

  Она защищает женщин.

  Преданных, брошенных, униженных, презираемых всеми.

  Она – Эрзули Дантор, богиня-Лоа, воплощение Праматери-Земли, покровительница одиноких матерей, которых некому защитить, кроме неё.

  Вы видите: она стоит, темнокожая, увенчанная короной, – стоит, сурово сдвинув брови и прижимая к груди дитя.

  Её взгляд остёр, как нож в её руке.

  Она отомстит мужчинам.

  * * *

  Виктор Леруа лежит на самом солнцепёке возле увитой бордовой бугенвиллией старинной беседки-ротонды – лежит навзничь, раскинув руки. И лицо его, и грудь, почти не прикрытая расстёгнутой рубашкой, пылают так же болезненно-ярко, как бугенвиллия над его головой.

  – Отравление? Солнечный удар? – Лу торопливо нащупывает пульс у него на шее и тут же выдыхает с громадным облегчением: – Сердце бьётся. Он жив. Тихо, вы, засранцы! – это она уже ревущим взахлёб близнецам.

  – Слава Богу! – в один голос восклицают подоспевшие Стив и Зак.

  Стив оборачивается к Майку, который нервно переминается с ноги на ногу:

  – Кто-нибудь позвонил «девять-один-один»?

  – Я, – негромко сообщает запыхавшаяся Шерри, появляясь из-за угла беседки.

  – Убери отсюда детей, – сердито приказывает ей Стив, а близнецы сквозь слёзы возмущённо вопят:

  – Нет! Нет! Пожалуйста!

  Тем временем, не обращая ни малейшего внимания на суматоху вокруг, Лу осторожно и методично обследует распростёртое на траве беспомощное тело – ощупывает, вертит, рассматривает и даже, наклонившись к самому лицу Виктора, нюхает его губы под чёрными усами.

  – Пока мы получим результаты обследования, куча времени пройдёт, а кое-что можно узнать уже сейчас, – деловито поясняет она, распрямившись и встретившись взглядом с ошарашенным её манипуляциями Стивом. – Давайте-ка перенесём его в беседку, там тень. А ты, парень, – велит она Майку, – притащи холодной воды, самой холодной, какую найдёшь. Цыц, рёвы! – снова гаркает она близнецам.

  Майк бегом приносит к беседке синий пластиковый тазик, в котором плавают кубики льда, – очевидно, он вытряхнул их из холодильника. Одобрительно кивнув, Лу выплёскивает воду прямо на голову и на грудь Виктора, уложенного на деревянный пол беседки. Тот вздрагивает, но век не размыкает. Вода блестит у него на коже, постепенно теряющей свой страшный багровый оттенок.

  Лу снова разворачивается к Майку:

  – Неси ещё!

  – Бедолага получит двустороннюю пневмонию от твоего лечения, – ворчит Зак, присаживаясь рядом на корточки. – И воспаление среднего уха. Вот-вот прибудет «скорая». Оставь его.

  – Нихрена! – ликующе провозглашает Лу. – Моё лечение работает, значит, и диагноз правильный.

  – Какой? – не выдерживает Стив. – Какой диагноз?

  – А вот, – Лу важно поднимает палец, явно наслаждаясь всеобщим вниманием, но ответить толком не успевает – вернувшийся Майк врывается в беседку с криком:

  – Мисс Софи! Сиделка!

  Его смуглое лицо кажется пепельным от испуга.

  – Умерла? – быстро спрашивает Лу, вскакивая на ноги.

  – Нет! – Майк неистово мотает головой. – Но она зовёт всех, говорит, что старому хозяину очень плохо!

  Тоскливо и длинно выругавшись, Стив проворно выбегает из беседки.

  – Оказывается, молодому хозяину знакомы подобные выражения, – озадаченно комментирует Лу и смотрит на Зака. – Слушай, я, конечно, не член этой милейшей семьи, но я тоже хочу сейчас там быть.

  – Я останусь тут, – кивает Зак, – подожду «скорую». Не беспокойся, иди.

  – Вы со мной, дьяволята? Это же ваш прадедушка, ну или прадядюшка, – Лу переводит испытующий взгляд на близнецов, но те, хоть и зарёваны, и растеряны, соображают быстро.

  – Не-а, – решительно объявляет Джерри за себя и за сестру. – Мы лучше здесь... мы поможем! Присмотрим за дядей Виком.

  – Вдруг он всё-таки вампир! – выпаливает Саманта, и Джерри досадливо и привычно пихает её кулаком в бок.

  – Прадедушка никогда нас не любил, – насупившись, бормочет он. – Никогда даже с нами не разговаривал. И вообще он страшный.

  Лу устремляется к особняку, с немалым облегчением слыша на подъездной дороге сирену приближающейся машины парамедиков. Она надеется, что в случае чего они окажут помощь и старику Монтгомери.

  * * *

  В спальне Роджера, куда заглядывает Лу, царит тишина, нарушаемая лишь мучительным звуком хриплого дыхания старика на постели да нервным всхлипыванием Конни Чемберс, которая стоит у самой кровати.

  Иссохшее лицо Роджера более чем когда-либо похоже на лицо мумии, и даже странно, что именно из груди этой мумии вырываются такие громкие вздохи, почти рычание.

  Конни вдруг пытается взять за руку угрюмо застывшую рядом Белинду, но та, окинув её изумлённым и рассерженным взглядом, отдёргивает руку и отступает на шаг.

  Сиделка, Софи Кинселла, скорбной статуей высится у изголовья постели. На сей раз она опрятно одета, волосы её спрятаны под белоснежной косынкой, на столике рядом – никаких чайных чашек и радиоприёмников. Лу вдруг приходит в голову некий резонный вопрос, и она даже досадливо цокает языком, забывшись на миг.

  Стив Монтгомери, стоящий ближе других к двери, удивлённо косится на неё, и тогда Лу уже безо всяких церемоний манит его к себе, требуя выйти в коридор.

  – Во-первых, прибыла «скорая», и вы можете попросить парамедиков транспортировать мистера Монтгомери в больницу вместе с Виктором, – говорит Лу, едва дождавшись, пока Стив выйдет из спальни и захлопнет за собой дверь. -Кстати, почему сиделка вдруг решила, что с вашим дедушкой что-то неладно? Изменилось дыхание?

  Стив утвердительно кивает, никак не реагируя на информацию о приезде «скорой», и тогда Лу продолжает:

  – Во-вторых, есть нечто, заинтересовавшее меня ещё во время первого визита к мистеру Роджеру. Почему в его спальне не установлено хоть какое-то медицинское оборудование, позволяющее отслеживать его состояние? Например...

  – Я знаю, о чём вы, – перебивает её Стив, не дав договорить. – Таково было распоряжение деда. Не продлевать его жизнь искусственно. Не подключать его к какой бы то ни было медицинской аппаратуре. Но, конечно, обеспечив при этом достойный уход. Так что никаких парамедиков. Если дедушке суждено умереть сегодня, он умрёт.

  – Если вы такой сторонник естественности, – бросает Лу, неожиданно разозлившись, – уберите от него и капельницу с физраствором. И потом, сиделка ведь его кормит, тоже искусственно – через зонд, я полагаю. Разве это не означает насильственного продления жизни? Вы нелогичны. Простите, – спохватывается она, заметив, что губы Стива искажает горькая усмешка. – Это не моё дело. Зак всегда говорит, что я бесцеремоннее попугая.

  – Не стоит извиняться, мисс Филипс, – всё так же сухо отвечает Стив. – Ваши вопросы вполне резонны. Но мне нечего добавить. Я, как мог, старался исполнить распоряжения дедушки, не пытаясь максимально продлить его жизнь, но и не умерщвляя его. Пойдёмте, посмотрим, что там с Виктором. Не думаю, что дедушка умрёт в ближайшие полчаса.

  Лу молча кивает в знак понимания.

  «Чужая душа – потёмки, как и чужая семья», – думает она устало. Выросшая у своей одинокой тётки, она понятия не имеет, хочется ли ей жить в такой семье, как у Монтгомери. С родословной. С особняком на болоте. С настоящей историей. С толпой родственников.

  Но кто-то же их здесь убивает.

  Одного за другим.

  Она запускает руку в карман, тщательно ощупывая то, что подобрала на лестнице. Она не успела тогда это рассмотреть, но сразу поняла, что это кукла.

  Крохотная тряпичная кукла, утыканная булавками.

  * * *

  Вечером запах болотных испарений кажется густым и горячим, как суп из креветок и бамии. Лу, стоя под занавесью мангровых ветвей, рассеянно подбрасывает на ладони завалявшийся в карманах мелкий мусор – скрепки, огрызки карандашей, орешки – и так же рассеянно кидает то орех, то скрепку в грязь у берега.

  Кукла перекочевала к Заку за борт пиджака, на сей раз упакованная, как надо: в пластик, но Зак сомневается, что это поможет обнаружить на ней чёткие отпечатки пальцев.

  – Навряд ли такое проделали близнецы, хотя чёрт знает, – мрачно высказалась Лу, отдавая ему свою находку. – Ведь это же их мать.

  Маленькая копия миссис Чемберс, с блестящей чёрной чёлкой на лбу и глазами-пуговками навыкате, «одета» в кусок лилового капронового чулка. Две булавки проткнули ей голову, и одна – сердце.

  Да уж, навряд ли это проделали её дети.

  Зак всё-таки надеется, что где-нибудь – на кукольном тельце или на булавках – найдётся хоть один подлежащий идентификации отпечаток. «Майк или Шерри? Кухарка? – снова и снова думает он почти в отчаянии. – Только вудуистских ритуалов нам тут и не хватало!»

  Лу в ответ на такое его предположение сверкнула глазами и отрубила: «Майк, Шерри и Долли – цветные, в этом всё дело, не так ли, босс?», и Зак прикусил язык, крайне удручённый.

  – Засоряешь экосистему, – не выдержав, укоряет он, чуть поёжившись. Ему здесь, как всегда, не по себе: кажется, что в тине кто-то притаился, а раздающийся время от времени печальный крик козодоя нагоняет острую тоску. – Почему нельзя было всё обсудить у меня в комнате?

  Ещё ему слышится из подступающей темноты какой-то зловещий хруст и эхо давешних воплей несчастной лягушки.

  – Городской ты фраер, – через силу ухмыляется Лу в ответ на упрёк босса. – Диванный эколог. Ладно, ладно, не фырчи. Просто меня не отпускает ощущение, что в доме нас всё время кто-то подслушивает.

  – Кто и каким образом? – быстро спрашивает Зак, но Лу досадливо дёргает плечом:

  – Понятия не имею. Квартеронка, возможно.

  – Не мели ерунды, – Зак снова начинает раздражаться, но берёт себя в руки. Версия с Квартеронкой не выдерживает никакой критики, пора перевести обсуждение в рациональное русло. – Итак, что у нас есть вечером этого трудного дня? Виктор очнулся и уверяет, что ничего не помнит – раз. У всех Монтгомери, кроме Стива, который был с нами в кабинете, нет внятного алиби на момент этого покушения, так же, как и у прислуги, – два. Кроме того, либо нам, либо детишкам Чемберс намеренно подбросили куколку, указывающую на то, что их мать вот-вот станет жертвой обряда вуду. Прелестно. Но сейчас я хочу выяснить только одно: как ты сообразила, что именно стряслось с Виктором? Даже оставив в стороне твой зашкаливающий «ай-кью», как ты догадалась?