Текст книги "Карафуто"

Автор книги: Олесь Донченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

ХАГИМУРА

Когда унялась первая горячая, безотчетная радость неожиданной встречи, начались бесконечные торопливые вопросы и рассказы. Выслушав сына, Иван Иванович рассказал свои приключения. Они мало отличались от приключений Володи. Дорошуку удалось поймать на волнах и надеть на себя спасательный круг. К нему подплыл Хотта, и они старались не терять друг друга из виду, хоть это было чрезвычайно трудно. Буруны несли их просто на скалы. Тогда оба решили любой ценой достичь земли.

Хотта поймал доску от шлюпки, и, пользуясь ею как щитом, они поплыли вперед. Иван Иванович счастливо избежал встречи с острым камнем, ему лишь очень поранило ногу. Хотту же ударило головой о скалу. Геолог едва успел подхватить его мертвое тело и вытянуть на берег.

Труп Хотты лежал здесь же рядом, вперив в небо стеклянные, застывшие глаза.

Иван Иванович покачнулся. Бледность покрыла его лицо.

– Что с тобой, отец? – встрепенулся Володя.

– Ничего, сынок, – прошептал Дорошук. – Потерял много крови… И потом… Есть хочу и пить… пить…

Прошлой ночью геолог лежал без сознания, поэтому не слышал, как кричал Володя. Пришел в себя только на рассвете. Перевязал рану на ноге и, ковыляя, отправился осматривать землю, на которую попал. Но, ощущая, что теряет последние силы, Иван Иванович возвратился к мертвому Хотте.

Володя встал. Он видел, что отцу надо немедленно что-то поесть. Юноша рассказал о Бухте крабов. Долго размышлять не приходилось. Он оставил отца одного и подался вдоль берега. Войдя по колени в воду, он ловко схватил одного большого краба и выбросил на сухое место. Потом второго и третьего. Остальные крабы быстро разбежались.

Володя возвратился с добычей. Он боялся, что отец не станет есть сырое мясо крабов. Оно было желтоватое и противное на вид. Но парень ошибся. Иван Иванович закрыл двумя пальцами нос, чтобы не чувствовать запаха, и начал есть так, будто принимал клещевину. Глядя на него, начал есть и Володя. Он почувствовал, как с каждым куском проглоченного мяса восстанавливались силы и кровь начинала быстрее пульсировать в жилах.

– Замечательное меню! – улыбнулся Иван Иванович. – Честное слово, впредь я даже нос закрывать не буду, так как этот запах начинает мне нравиться. Просто замечательное, вкусное и нежное мясо, которое немного отдает морем и водорослями.

– Кроме того, чуток воняет моллюсками, – прибавил Володя. – Класс брюхоногих, кажется…

В памяти возникла Инга.

– Класс брюхоногих, группа моллюсков, – повторил юноша.

– Ты хорошо помнишь зоологию, – сказал Иван Иванович.

Володя покраснел.

Ковыляя и опираясь на сына, геолог взобрался на вершину холма, откуда неподалеку виднелась полоса неизвестной земли. Долго он стоял молча, вглядываясь в далекий берег. Потом сказал:

– Это Сахалин. Мне кажется, что я даже вижу нефтяные вышки. Вопрос в том, кому принадлежит эта земля. Наш ли это Сахалин, или Карафуто?

– Голова или японский хвост?

– Именно это я и хочу узнать, сынок…

Его голубые глаза остановились на Володе. Юноша прочитал в них глубокую любовь и скрытую тревогу.

– Если бы у нас была радиостанция, Володя! Эх, мы бы не сокрушались! А сейчас одно, что надо делать, это сигналить. Надо, чтобы робинзонов сняли с этого безлюдного острова.

Дорошук, как всегда, старался шутить, но скрытая тревога брезжила в близоруких глазах, и это ясно видел Володя. И тревога эта, вероятно, была именно за него, за Володю.

Иван Иванович начал махать рубашкой, как флагом, ему помогал сын. Оба устали, но никаких сигналов в ответ не получили.

– Есть ли там кто-то живой? – вырвалось у геолога. – Похоже, что жителей тех осадистых домиков выморила чума. Нас никто не видит. Это очень вероятно. Если бы у нас были спички или увеличительное стекло, мы бы разожгли костер…

– И если бы еще была вода!

Солнце начало склоняться на запад. Надо было снова думать о пище. Ловить крабов теперь пошли вдвоем: отец и сын.

– Если это место носит название Бухта крабов, – сказал Иван Иванович, – то я оставляю за собой право дать название этому островку.

– Ну, конечно, это должно быть…

– Остров Спасения, сынок.

Оба долго бродили по воде, но не нашли ни одного краба. Володя был расстроен. Что, если придется ждать на этом островки еще несколько дней? Не грозит ли им обоим голодная смерть?

И, словно отвечая на опасения сына, Дорошук воскликнул:

– Нет, это же будет бессмыслица – помереть от голода, имея перед глазами человеческое жилье! Они хоть и далеко, но…

Он не закончил и начал пристально смотреть на волны. В скором времени и Володя увидел то, что заинтересовало отца. На воде качался зеленый мяч.

Через минуту игрушка была в Володиных руках.

– Надо думать, это с «Сибиряка», – задумчиво произнес Иван Иванович.

Геолог спрятал мяч в карман, и скоро оба о нем забыли.

Стараясь не думать про скучного голодного червячка в желудке, глотая слюну, отец и сын возвратились к Хотти. Надо было похоронить погибшего. О том, чтобы копать могилу в земле, нечего было и думать – под рукой не было не то что лопаты, а даже какой-то железки. Решили похоронить Хотту под камнем. Но Володя случайно глянул на море и быстро дернул отца за рукав:

– Отец, смотри!

К острову подплывала небольшая лодка. В зеленой полумгле она почти сливалась с морем, но можно было легко заметить, что в ней сидит человек. Дорошук схватил сына за руку и потащил за скалу.

– Лучше пока что не выдавать своего присутствия, – тихо сказал он. – Не думаю, что этот человек приехал на наши сигналы.

И в самом деле, неизвестный вел себя довольно подозрительно. Он часто и, как казалось, испуганно оглядывался, пригибал голову и торопливо работал одним веслом. Присмотревшись, можно было заметить, что это даже не весло, а обломок доски. Человек был без головного убора, и, когда вышел на берег, Володя с отцом увидели, что это японец.

Не выходя из-за скалы, оба внимательно следили за каждым движением неизвестного. Его первой заботой было хорошо запрятать лодку. Он вытянул ее на суходол и потащил за камень. Но здесь чуть не споткнулся о тело Хотти. Наверное, японец увидел и следы людей на песке возле мертвого, так как вдруг остановился и испуганно посмотрел вокруг. Его глаза быстро рыскали по скалам и камням, он будто нюхал носом воздух. Оставив лодчонку, притих за камнем и уже оттуда начал внимательно и осторожно осматривать каждый кустик и каждую скалу.

– Выйдем, отец, – прошептал Володя. – Он боится нас, а мы его.

– Его вид, мягко говоря, не угрожающий. Ты прав, мы напрасно играемся в прятки.

С этими словами Иван Иванович вышел из-за скалы. Увидев незнакомых людей, японец спрятал голову за большой камень, но Володя, опередив отца, громко поприветствовал его на японском языке.

Убедившись, что его заметили, незнакомец встал. Был он низенький и худой, с синяком под глазом и кровавой раной на лбу. Босой, в солдатской изодранной куртке и штанах защитного цвета с подозрительными пятнами, он оставлял впечатление человека, который только что вырвался из смертельной потасовки или едва спасся от страшного бедствия.

Иван Иванович и Володя приложили немало усилий, чтобы успокоить неизвестного. Он все время со страхом посматривал на море и далекую полосу земли, откуда, определенно, убежал. Только со временем по его отрывистым словам Володя понял, что это японский солдат, который действительно убежал из-под стражи.

Узнав, что перед ним люди из Советского Союза, беглец ужасно обрадовался:

– Больсевик? Совето уруси? – лопотал он, взволнованный встречей.

Как умел, Володя рассказал ему о гибели советского парохода. Беглец грустно качал головой и вдруг, будто что-то вспомнив, бросился к своей лодке. Он достал резиновый мешок с водой, рис и рыбу, положил все это на камень и пригласил к «столу» своих новых знакомых.

Иван Иванович и Володя поочередно припали к воде. Хотя она разила резиной и была очень теплой, но в тот миг обоим показалось, что лучшего напитка они никогда не пробовали.

Солдат ощущал полнейшее доверие и начал быстро рассказывать, помогая себе жестами. Володя понял, что солдата зовут Хагимура, что он бросился со штыком на офицера и ждал суда. Один из товарищей помог Хагимуре бежать, приготовив для него лодку.

Не успел беглец закончить, как глянул на море и побледнел. Издали к островку спешил белый катер. В скором времени стало слышно, как тарахтит его мотор. Хотя уже спустились сумерки, но можно было рассмотреть, что на катере полно людей.

Хагимура быстро наклонился и начал собирать камни. Он понял, что едут за ним, и решил живым не сдаваться. Другого оружия, кроме камней, у него не было.

Здесь Володя вдруг вспомнил о своей пещере. Лучшего укрытия нельзя было найти. Он коротко объяснил это Хагимуре и велел ему бежать следом. В скором времени юноша возвратился к отцу уже один.

– Они его не найдут, – сказал взволнованно, тяжело дыша. – Но он не хочет выпускать из рук камень. Если найдут, будет защищаться…

– Правильно, – ответил отец. – За нападение на офицера его все равно присудят к смертной казни. Лучшее уж умереть, сражаясь до последнего вздоха.

Тем временем, умело обходя прибрежные скалы, катер причалил к островку. На берег сошло с десяток вооруженных людей. Они, вероятно, были убеждены, что беглец спрятался именно здесь, на этом острове, так как сразу же, рассыпавшись цепью, пошли вперед.

– Нам ничего не угрожает, Володя, – сказал Иван Иванович. – Японцы узнают, кто мы, и, наверное, через несколько дней отправят нас во Владивосток. Итак, мы приобретем новых знакомых в лице самураев, а тебе, сынок, случается замечательная возможность проверить свои знания японского языка…

Володя не отвечал. Полицаи натолкнулись на труп Хотти. Они быстро убедились, что это не Хагимура. Офицер полиции в черном мундире отдал короткий приказ, и солдаты с винтовками и полицаи с револьверами в руках снова двинулись вперед. Они быстро осмотрели лодку Хагимури и здесь увидели Дорошука с Володей, которые вышли навстречу.

Взметнулись вверх винтовки. Солдаты окружили геолога с его сыном и, выполняя приказ офицера, быстро обыскали обоих. Нашли они только паспорт и еще зеленый мяч в кармане Ивана Ивановича…

Геолог старался объяснить, что он – советский ученый с погибшего парохода «Сибиряк».

Офицер понял.

– «Сибиряк», «Сибиряк», – повторил он и на ломанном русском языке начал спрашивать о босом человеке, который убежал из тюрьмы на лодке и теперь находится на этом островки.

– Вы должны были видеть этого преступника, – настаивал офицер.

Володя и Дорошук покачали головами, отрицая сказанное.

– Никакого преступника мы не видели, – сказал Володя.

Офицер с подозрением посмотрел на юношу и что-то пробормотал сквозь зубы. Володя понял, что это было что-то похожее на предложение:

– Я не очень вам верю и еще вообще неизвестно, что вы за люди…

Солдаты тщательно обыскали каждую скалу. Вдруг вдали прозвучал выстрел. И в скором времени Володя увидел Хагимуру в окружении полицаев. Руки у него были скручены на спине и связанные ремнем. Маленький и суматошный полицай подал офицеру белый платочек. Володя чуть не заплакал – это был тот самый платочек, который он повесил у входа в пещеру и забыл снять. Он и указал полицаям место, где прятался беглец.

Хагимура глянул печальными глазами на Володю, на Ивана Ивановича и произнес:

– Прощайте… Теперь я потерял свою голову…

ЗАВТРАК У САМУРАЯ

Геолог теперь знал наверняка, что он с сыном попал на Карафуто. Была уже ночь, когда катер причалил к пристани. Над морем дрожал белый тонкий серп молодой луны. От недалекой тайги повеяло крепким духом сосны.

Ивана Ивановича и Володю вели широкой улицей большого поселка. К сосновому аромату примешивался тяжелый запах нефти. Вероятно, где-то недалеко был нефтяной промысел. Иногда кричал маленький паровоз и шмыгал, казалось, совсем близко, вот за этими темными, из сосновых бревен, домиками.

Полицаи четко чеканили шаг, и Дорошук впервые ощутил себя пленным.

– Что же за задача у этих часовых? – обратился он к офицеру. – Неужели охранять нас от диких зверей и злых бандитов?

Офицер не понял иронии и ответил:

– Дикие звери далеко, а бандитов стреляем.

Ивана Ивановича с Володей привели в довольно опрятную комнату без признаков мебели. От стен разило сосновой живицей, пол был укрыт желтыми циновками. Полицай принес большую чашку черной китайской сои, воды в синем стеклянном кувшине и бросил в уголок охапку ароматных стружек.

– Ну, вот, сынок, – прищурил близорукие глаза Дорошук, – мы имеем замечательный вегетарианский ужин и мягкую постель. Ты не помнишь, к какому семейству принадлежит соя? – старался он пошутить.

– К бобовым, отец.

– Совершенно верно.

Иван Иванович улыбающимися глазами глянул на сына, который с большим аппетитом жевал «бобовые».

– Надо отдать сое должное, что ты уже и начал делать…

– Меня, отец, беспокоит это обращение…

– Ты хотел бы омаров или шпротов?

– Да нет, я говорю о другом.

– Понимаю. Ты хочешь поскорее отведать более экзотические кушанья, например, морскую капусту или морского червяка – трепангу, которую китайцы называют «хай-шен»? Но этого добра можно отведать и в нашем Владивостоке.

– Нет, нет, отец, совсем не то! Ты же прекрасно понимаешь. Я вполне серьезно. Те дежурные, полицаи… Мы словно арестованные. Да к тому же нас, кажется, заперли.

– Это можно проверить.

Иван Иванович подошел к двери и толкнул ее. Раз, второй. Что-то щелкнуло, будто в замке повернулся ключ или стукнул железный крюк, дверь отворились, и солдат со штыком встал на пороге, заслоняя дорогу.

– Все в порядке, – сказал геолог, отступая назад. – Я только хотел пожелать вам доброй ночи.

Дежурный, ничего не ответив, прислонил ладонь себе ко рту в знак того, что разговаривать запрещено.

– Ну, конечно, – сел рядом с сыном на груду стружек Иван Иванович. – Разговаривать нельзя, слушать – тоже. Но здесь возникает для полицейской власти тяжелая дилемма. Чтобы часовой не слушал большевистскую агитацию заключенных, ему необходимо залепить уши воском. Но с залепленными ушами он не услышит, как эти заключенные убегут.

– Отец, ты все шутишь?

– Неужели ты хочешь, чтобы я плакал?

В этот миг погасла электрическая лампочка.

– Нам сигнализируют, – сказал Дорошук, – что время спать. Жаль, что я при свете не успел перевязать себе ногу. А впрочем… И так подсохнет. Соленая морская вода – замечательная дезинфекция.

Ночью Володя проснулся, нему сделалось страшно, как маленькому ребенку, которому приснился страшный сон.

– Отец, – позвал тихо юноша. – Отец! А что сейчас делают дома? Что – мама?..

Отец не ответил, его тихое, спокойное дыхание сонного утомленного человека успокоило Володю. Он лег и снова заснул уже крепким юношеским сном.

Утром кто-то осторожно постучал в дверь. Вошел вчерашний офицер в полной полицейской амуниции – черный мундир, такая же фуражка с ремнем, застегнутым под подбородком, на боку черная кобура револьвера и сабля. Блестя черными крагами, он прошел на середину комнаты и встал смирно, приветствуя Ивана Ивановича, который никак не мог понять, откуда этот почет от японского полицая.

Действительно, офицера нельзя было узнать. Перед геологом стоял совсем другой человек – почтительный, вежливый, готовый, казалось, предупредить каждое движение ученого.

Дорошук глянул на сына прищуренными хитроватыми глазами, в которых можно было прочитать: «Я еще не знаю, каким ветром повеяло, но что за разительные перемены!»

– Нацуаки Хирата! – назвал себя офицер. – Гомень кудасай – извините, но я имею честь разговаривать с господином Дорошуком, известным ученым?

Ужасно коверкая русский язык, он объяснил, что о господине ученом уже известно губернатору, который велел, мол, считать господина Дорошука и его сына гостями на Карафуто.

– А сейчас, – офицер в улыбке раздвинул до ушей сомовий рот, – сейчас начальник полицейского управления господин Инаба Куронума ждет уважаемых гостей у себя дома…

Полицай принес воды для умывания и белое полотенце. Иван Иванович и Володя умылись, а на пороге уже стоял почтительно согнувшийся втрое цирюльник, льстиво причмокивая губами. Он быстро побрил геолога и спрыснул хорошим, тонким одеколоном.

Офицер вежливо показал на дверь.

– Ну, что ж, пошли, сынок, – весело сказал Дорошук. – Ничего не поделаешь, приглашают!

Дом начальника полицейского управления был недалеко, почти рядом. Деревянное строение господина Инаби Куронуми было огорожено колючей проволокой, и у входа дежурил полицай.

– Начальника полиции самураи держат под суровым надзором, чтобы не бросался на людей, – прошептал сыну Дорошук.

Володя улыбнулся и с этой улыбкой вошел с отцом в большую комнату, которая, казалось, была битком набита шелковыми ширмами, голубых и зеленых, желтых и красных расцветок. Начальник полицейского управления, вероятно, любил яркие цвета.

Володя осмотрелся и увидел, что офицер исчез. Из-за ширмы вышел хозяин, как оказалось, сам господин Инаба Куронума. Он был в темно-сером кимоно с черным поясом, в таби – японских чулках с отдельным большим пальцем.

Лицом господин Инаба Куронума был похож на самураев, каких Володя видел на карикатурах. У начальника полицейского управления был голый череп с пучком волос впереди, короткие ощетиненные усы, брови, взламывающиеся на лбу двумя острыми углами. На толстом носу сидели огромные роговые очки.

Господин Инаба Куронума невольно глянул на ноги своих гостей, и геолог сразу догадался, в чем дело.

– Надо снять ботинки, – тронул он Володю за плечо.

– Но у меня, отец, рваные носки.

– Ничего, разувайся. Мы – путешественники, господин полицай простит.

Володя снял ботинки вслед за отцом и поставил у порога.

– Извините, такой обычай у нас, японцев, – поклонился Инаба Куронума. – И еще, извините, я не знаю русского языка.

Все это перевел высокий долговязый субъект. Закрученные вверх рыжие усики, оловянные глаза и красный курносый нос – это лица очень напоминало Ивану Ивановичу лихой памяти царских казачьих офицеров. Переводчик неслышно вышел из-за ширмы, был он, как и хозяин, в таби.

– Прошу господина геолога Дорошука и его сына к столу, – проговорил господин Инаба Куронума.

Все сели на шелковые подушки с золотистой бахромой.

Низенький столик, высотой в четверть метра, покрытый черным блестящим лаком, был заставлен тарелками и чашками всех цветов. Вошел старый морщинистый слуга и положил на стол деревянные палочки, с помощью которых японцы едят. А возле тарелок Володи и Дорошука оставил, кроме того, ложки и пару вилок.

Кушаний было много, начиная от мелко наструганной сырой рыбы с тертой редькой и острой овощной подливкой и кончая рисом, жареным рябчиком, сладким картофелем – сацумаимо и японскими персиками – момо. Желтовато-зеленый чай пили без сахара.

Переводчик, похожий на тигра в своем полосатом джемпере, вместо чая, все время прикладывался к чашке, куда не забывал подливать подогретой саке – водки из риса. Но дело свое знал и, хотя нос его от саке сделался совсем фиолетовым, переводил, по мнению Володи, довольно точно.

– Дозо, дозо, пожалуйста, – вежливо упрашивал господин Инаба Куронума. – Замечательная саке. Я знаю, что русские чаще употребляют водку, чем вино. И имеют основание. Оставим вино французам.

Он делал вид, что уже пьяный и что ему ужасно весело. Он даже запел шутливую детскую песенку:

 
«Моси, моси, каме йо,
Каме сан, йо…»
 

Долговязый старательно переводил:

 
«Слушай, слушай, черепаха,
Слушай, наша госпожа…»
 

Но по тому, как Инаба Куронума посматривал на гостей сквозь блестящие стеклышки очков, Иван Иванович понимал, то господин хозяин вполне трезвый.

 
«Моси, моси, каме йо…»
 

Острые углы черных тонких бровей начальника полицейского управления то прыгали вверх, то вдруг опускались вниз, будто танцевали старинный самурайский танец.

Дорошук чувствовал себя неловко и напряженно. Он хорошо знал, чем дышат японские самураи, чтобы принимать это угощение и почет как проявление дружбы и искренности.

– Извините, я закурю, – взял бамбуковую трубку хозяин. – Очень жаль, что японский табак уступает турецкому. Я люблю потреблять все свое, японские товары. У меня на службе кое-что на европейский лад, но дома…

Он обвел вокруг руками, указал на ширмы, на циновки из волокон бамбука, на какемоно – вышитую на шелку картину, на позолоченную статуэтку Будды с лотосом.

– Все – Япония… Я очень люблю Карафуто. Это – колония. Так я смотрю на остров. Сердце Японии на юге, сердце Японии – Токио… Но мне приказали: отправляйся на Карафуто – и я поехал. Так как я солдат, я служу императору.

Он вдруг поднял руку вверх и воскликнул трижды:

– Банзай! Банзай! Банзай!

– Банзай! – воскликнул и переводчик, наливая в чашку саке.

– Золотая хризантема, имеющая шестнадцать лепестков[4]4
  Золотая хризантема – императорский герб Японии.


[Закрыть] – это мой девиз! – громко продолжал Куронума.

Слуга принес чешуйчатые ананасы и желтые бананы.

– Япония не забывает нас в этом захолустье, – указал пальцем на плоды начальник полиции. – Ананасы получил с Формози тидзи – губернатор и прислал мне в подарок. Мое правительство умеет уважать людей… Если бы у нас был такой выдающийся геолог, как вы, господин Дорошук…

Иван Иванович насторожился.

– … он жил бы в Токио… О, Токио! Дворец императора! Каждый японец трепещет от счастливого восторга, проходя мимо серых стен и башен, из-за которых выглядывают островерхие крыши с головами драконов…

– Вы думаете, господин Куронума, что они трепещут в самом деле только от восторга? – скромно спросил Иван Иванович.

– О, да! Дворец похож на крепость, под толстыми стенами вырыт широкий ров с черной водой…

– Чудесно представляю.

– Вы можете жалеть, что не были в Японии. Ведь не были – я угадал?

– Не был.

– Почему вы не едите ананасы? Если бы такой выдающийся ученый был подданным императорской Японии… Он жил бы, как тидзи. Уверяю вас. И это очень легко сделать. Пусть ваша рука лишь напишет несколько слов…

– Послушайте, вы, кажется, предлагаете мне переменить гражданство? Или может, я не так понял?

– Это не только мое собственное предложение… Вышестоящие органы…

– Черрт! Начальник полиции осмелился такое предложить? Предать родину?!..

– Господин Инаба Куронума просит не оскорбляться, – протянул руку к ананасу переводчик. – Он вас очень уважает. Вы человек высокообразованный… И прибавлю от себя, господин геолог, что родина – это условность.

Дорошук вздрогнул. Володя видел, как правое веко у отца задергалось – признак сдерживаемого гнева.

– Конечно – условность для человека, которого народ выгнал за границу… И который продает свою пропитую честь кому угодно.

Переводчик побледнел.

– Надеюсь, что это не в мой адрес, – прохрипел он, – и не в адрес господина Куронуми. Примите во внимание, что имеете дело со штабс-капитаном Лихолетовым…

– Так бы и сказали. А я все думаю, где я вас видел?

– Вы… меня когда-то встречали?

– Не вас, но таких, как вы.

Куронума, пуская синий дым из трубки, ближе придвинулся к геологу и быстро заговорил. Штабс-капитан Лихолетов перевел:

– Господин Инаба Куронума говорит, что он родом из Вакаями, которая славится самураями и апельсиновыми садами. Итак, господин начальник полицейского управления чудесно понимает, что такое родина. Но и на родине можно быть пасынком.

– Это господин Куронума говорит о себе?

Лихолетов быстро перевел и прибавил на японском языке несколько предложений. Володя понял, что штабс-капитан советовал начальнику не панькаться дальше и просто приступить к делу.

С деланной улыбкой, которая, определенно, должна была означать чрезвычайно товарищеские и дружеские чувства, Куронума положил короткую руку на плечо Дорошуку.

– Давайте говорить откровенно. Я имею некоторые полномочия, – промолвил он.

– А именно?

– А именно… предложить уважаемому ученому Дорошуку принять японское подданство.

Сдерживая негодования и гнев, Иван Иванович ответил:

– Обычай вежливых людей велит отвечать любезностью на любезность. Господин Инаба Куронума предлагает мне японское подданство, но я никак не могу предложить ему принять подданство моей страны. Я не имею на это полномочий.

Начальник полицейского управления резким движением отодвинул тарелку.

– Господин Куронума говорит, – перевел его быструю речь штабс-капитан, – что его отец и дед похоронены в Шиба-парке в Токио, среди могил прославленных героев и князей Японии…

– Передайте господину Куронуми мое сочувствие по поводу их смерти…

– …и что медный король Японии Фурукава – дальний родственник господину Куронуми. Итак, господину начальнику полицейского управления нет надобности менять подданство…

Оба – и Куронума, и штабс-капитан – замолкли, ожидая ответа. Трубка в Куронуми погасла, пучок волос на голом черепе стал мокрым и прилип ко лбу.

– Мой отец и мой дед, – ответил внешне вполне спокойно Иван Иванович, – похоронены не в Шиба-парке и медный король Японии Фурукава не приходится мне ни близким, ни дальним родственником. И все-таки я не имею никакого намерения менять подданство и высказываю негодование от такого предложения… Я требую немедленно отправить меня с сыном в СССР!

Капитан Лихолетов тихонько свистнул:

– В СССР… Т-тю, батенька…

Куронума понял, чего от него хотят.

– Возвратиться в СССР – это зависит сейчас целиком от уважаемого господина геолога. Так его слово относительно изменения подданства – последнее слово?

– Скажите ему… Куронуми, что я сейчас покину его дом… Я не разрешу себя обижать.

Иван Иванович сделал резкое движение, имея намерение встать. Но Лихолетов его задержал:

– Минутку. Подождите. Без разрешения господина Куронуми вы ничего не можете покинуть.

– Что такое? Как? – схватился геолог. – Володя, пойдем отсюда немедленно!

– Минутку! – встал из-за стола Лихолетов. – Вы никуда не можете пойти без нашего разрешения.

Иван Иванович окаменел. Красные пятна проступили на его похудевшем лице с острыми скулами.

– Что это значит? Мы – пленники, что ли? На каком основании?

Инаба Куронума, не вставая с подушки, выпрямился и, чертя пальцем в воздухе иероглифы, медленно проговорил несколько предложений. Лихолетов, жмуря глаза, как кот, который предчувствует счастливую охоту, перевел:

– Господин Инаба Куронума просит геолога Дорошука не забывать, что здесь не пустыня, и не тайга, и не горные отроги… Господин Дорошук находится на японской территории. И в особенности господин Куронума рекомендует не забывать тех обстоятельств, что в Советском Союзе убеждены в гибели «Сибиряка» и всех, кто на нем был.

– И что?..

– И никто не знает, где теперь находится господин Дорошук, и никакой помощи ему ниоткуда ждать не приходится.

Иван Иванович глянул на сына. Володя стоял возле отца с пятнами румянца на щеках, в его зрачках горели сухие огоньки, нижняя губа была крепко прикушена.

– Слышишь, Володя?

Володя молча кивнул головой.

Дверь бесшумно отворилась, и в комнату вошел уже знакомый геологу офицер Хирата. Он сказал несколько слов начальнику полицейского управления. Володя понял, что речь шла о каких-то отобранных вещах. Инаба Куронума что-то приказал, и Хирата, вытянув из кармана платок, складной нож и зеленый мяч, положил все перед начальником полиции. Это были вещи, отобранные во время обыска у Дорошука и Володи.

И здесь случилось что-то непонятное. Господин Инаба Куронума, как ошпаренный, сорвался с места. С ужасом глядя на мяч, он отчаянно замахал руками и быстро что-то приказал Хирате. Тот мигом схватил мяч и выбежал из комнаты.

Ни Дорошук, ни Володя ничего не поняли. Но штабс-капитан тоже был обеспокоен. Он отворил настежь окно и, повернувшись к Ивану Ивановича, резко спросил:

– Где вы его взяли?

– Вы говорите про…

– Я говорю о мяче!..