Текст книги "Люди огня"
Автор книги: Олег Волховский
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 46 страниц)
Мы ехали по пыльной дороге по направлению к Газни. Джип Дауда, в котором находились и я с Марком, сопровождали еще два джипа и бронетранспортер с «родственниками».
Марию мы так и не нашли. Ни живой, ни мертвой. Впрочем, я сомневался, может ли умереть принявший причастие смерти.
Двое суток мы занимались последствиями землетрясения. Улететь мы все равно не могли, так как вертолеты накрылись в буквальном смысле слова – весьма толстым слоем земли. Я не брезговал никакой работой, в том числе помощью врачу, единственному на все племя. А так как я не медик, помощь моя в основном заключалась в подсобной работе. Сначала врач смотрел на меня с удивлением, но потом смирился. Зато не смирился Дауд.
– Ты же уважаемый человек! Как ты можешь этим заниматься!
Я обратил внимание на отношение остальных членов племени. Брезгливое удивление. Ничего себе! Я надеялся достичь противоположного результата. Ладно, будем знать. Надеюсь, я еще не окончательно уронил свое достоинство в их глазах.
– Найми слугу, – уговаривал Дауд. – Я тебе хорошего порекомендую. И недорого.
– Подумаю.
Эммануил на нас пока не вышел, хотя вычислить наше местопребывание не составляло труда. Значит, не до того.
Связь не работала: ни сотовые телефоны, ни обычные. Можно было постараться связаться с Господом самим, но как сказать ему об исчезновении Марии?
Выход предложил Дауд. Скорее суррогат выхода.
– Я хотел бы посоветоваться со своим пиром [100]100
Пир– учитель у суфиев, личный наставник ученика мурида (араб.).
[Закрыть], – заявил он.
– Ты что, суфий? [101]101
Суфий, или дервиш – приверженец суфизма, мистического.
[Закрыть] – удивился я.
– Да, мурид.
– О, Господи!
– Не всякий мурид – член движения Муридан.
Газни оказался пыльным восточным городишком, хуже Иерусалима. Зелени почти нет, вокруг те же безрадостные рыжие горы, что и возле Кабула. Окраины бедные. Множество развалин. Город несколько раз переходил из рук в руки и только два дня назад был отвоеван Даудовым племенем, по коему поводу и был пир.
Мы проехали несколько приличных домов – современных, но с местным колоритом, белых с многочисленными арками – и оказались в историческом центре, производившем впечатление термитника: высокий холм, глинобитные дома с кривыми стенами по склонам и цитадель на вершине.
Даудов пир обретался в мечети недалеко от «термитника». Мечеть была много лучше исторического центра: голубые расписанные ворота и такие же минареты. Она напоминала шлем, окруженный четырьмя копьями, врытыми в землю остриями вверх.
Пир жил не совсем в мечети, а в помещении при мечети, называемой ханака, по-нашему монастырь. Впрочем, учителя Дауда мы увидели гораздо раньше. Точнее, сначала мы увидели облако пыли и услышали отдаленный гул.
Дауд приказал шоферу остановить джип и вышел из машины. Все последовали его примеру. К нам приближалась процессия…
Дервиши. Все в темно-синих шерстяных плащах, сшитых из кусочков. Лоскутные одеяла. Растянулись по дороге метров на двести. Я прикинул. Не менее четырехсот человек.
– Ху! Ху! Ху! – громко, с каждым шагом.
– Что они имеют в виду? – спросил я у Дауда.
– Творят зикр. Поминание Бога. «Ху» означает «Он», то есть Аллах.
Ах да! У меня это вызывало совершенно другие ассоциации.
– Ха! – выкрикнула процессия и остановилась.
– «Ха» – это последняя буква слова «Аллах», – прокомментировал Дауд.
Перед нами оказался хвост процессии. Четверо дервишей несли открытый паланкин, в котором восседал старец с белой бородой и белыми волосами, напоминавший ветхозаветного пророка. Носилки почтительно опустили на землю.
– Ишк! – сказал старец по-арабски.
«Любовь».
– Барака, я Шахим! – ответил Дауд.
«Будь благословен, о, мой царь!»
И припал к ногам старца.
– Я выехал к тебе навстречу, – пояснил пир.
Интересно, откуда он знал, учитывая сложности со связью. Но Дауд не удивился.
– Это мой муршид [102]102
Муршид– учитель.
[Закрыть] Санаи, Абу-л-Маджд Мадждуд ибн Адам.
Имя мне ничего не говорило, но, судя по выражению, с которым его произнес Дауд, это был очень крутой пир. На меня в упор смотрели глаза бессмертного.
– Ханака – гнездо для птицы чистоты, это – розовый сад удовольствия и цветник верности, – проговорил пир. – Добро пожаловать!
Мы вошли. Ханака живо напомнила мне римские храмы константиновского стиля с неизменным внутренним двором, окруженным колоннадой. Здесь тоже был внутренний двор и тонкие колонны, поддерживающие арки – как разрезанные пополам маковки церквей. За арками находились кельи дервишей. Дверей не имелось, только занавески на входе.
Нам выделили по келье. Пока мы с Марком осваивались на новом месте, Дауд пошел беседовать со своим наставником. Потом и нас позвали в общую комнату.
Санаи и Дауд сидели на полу. Перед ними на полу же была расстелена скатерть. Один из молодых муридов подавал чай.
Я не знал, как надо правильным образом приветствовать пира человеку, не являющемуся его учеником, и сдержанно поклонился. Санаи пригласил нас к столу.
– Мой учитель сказал, что Мария жива, – проговорил Дауд. – И она где-то здесь. Мы должны найти ее.
Я перевел взгляд на Санаи.
– Почему вы так думаете?
– Это не тот вопрос, который вы хотели задать.
Я посмотрел ему в глаза, точнее, он заставил меня посмотреть.
– Кто такие «люди огня»? – спросил я.
– Вот это тот вопрос. Я мог бы ответить «джинны», но это не было бы тем ответом. Сатана похвалялся, что создан из пламени, потому и отказался пасть ниц перед Адамом, сотворенным из глины. Потому что это ширк – поклоняться кому-нибудь, кроме Бога. Сатана оказался более последовательным монотеистом, чем сам Бог.
Идите, учитесь у Сатаны служению:
Выбирайте одну киблу
И не поклоняйтесь ничему иному.
[103]103
Кибла– направление на Мекку.
[Закрыть]
Сатана был первым истинным суфием, первым и лучшим из влюбленных в Аллаха. Аттар [104]104
Аттар– иранский суфий (конецXII– началоXIIIв.), автор поэмы «Беседа птиц», аллегорического произведения о мистическом пути души.
[Закрыть] писал от его лица:
«Для меня в тысячу раз дороже быть проклятым Тобою, нежели отвернуться от Тебя и обратиться к чему-либо другому».
– Он ошибался?
Мне было не по себе. Санаи отвечал не на слова, а на мысли. Образ Люцифера всегда казался мне загадкой. Как могло лучшее из творений Божиих оказаться и самым злым?
– Ошибался. Потому что ширк невозможен, многобожие – только иллюзия. Нельзя поклоняться ничему, кроме Аллаха, потому что все Аллах. Сатана не смог увидеть в человеке Бога.
– Значит, все равно, чему поклоняться?
Шейх улыбнулся.
– Неверность и вера – обе бредут по Твоему Пути, говоря:
«Он один, у Него нет сотоварища!»
– Значит, все равно, кому служить?
– Цель человека в том, чтобы явить Богу его образ, чтобы тот мог лицезреть себя со стороны. А значит, все поступки человека угодны Богу.
– И Эммануил?
– Более чем. Мухаммад – хранитель Божественной милости, Иблис [105]105
Иблис(Иблис аш-Шайтан) – Сатана. В исламе также повелитель джиннов.
[Закрыть] – хранитель Божественного гнева. И это лишь один из путей. Его сердце было гнездом симурга любви. И Мансур ал-Халладж писал от его лица: «Мой бунт провозглашает Твою святость!»
Я вышел на свежий воздух, под крупные осенние звезды. Я задыхался. Они оба, Дауд и Санаи, все прекрасно понимали и тем не менее выбрали. Выбрали Господа. Моего Господа.
Ночью я не спал. Зажег свечу в своей келье. Думал. А ближе к утру раздались далекие выстрелы.
Очередь. Еще одна.
Взрывы.
Я вышел на улицу, заглянул к Марку. Он спал.
Решился заглянуть к Дауду. Келья была пуста.
Шум приближался.
Телевизора в келье не было, радио тоже. Пришлось до утра мучиться неизвестностью.
Перед рассветом явился Дауд с группой родственников. Все запыленные, усталые и злые. Молча направились в общую комнату.
Не прошло и получаса, как в ворота забарабанили. Точнее, дали изо всей силы раза три. Я решил, что кувалдой. Выяснилось, что ошибся. Прикладом автомата.
Пир Санаи подошел к воротам, встал в окружении своих учеников. Один из младших муридов открыл ворота. Там стояла рота автоматчиков – все в чалмах со свисающими свободными концами, как у Дауда, и серых длинных балахонах. Я понял: Муридан.
– Повелитель правоверных маулана [106]106
Маулана– наш господин (араб.).
[Закрыть] Наби почтительно просит у шейха Санаи позволения обыскать ханаку.
– «Повелитель правоверных»? – с иронией переспросил пир.
Студиозусы замялись.
– Маулана Наби провозглашен халифом позавчера в Кандагаре. Вместо мученика веры муллы Абу Талиба.
Понятно. По всей видимости, Муридан жив, а я уже нет.
– Здесь нет ничего для вас интересного, – сказал Санаи.
– Мы ищем шпионов Эммануила.
– И никого.
Зачем эти церемонии? Автоматы навскидку и вперед!
И тут я понял. Они боялись Санаи. Очень боялись.
– Просим нас извинить, уважаемый шейх.
И они ушли. Ни с чем. Не сделав ни одного выстрела.
До полудня мы проторчали в ханаке. Выходить было опасно, но под лежачий камень вода не течет. Надо было что-то делать.
В полдень дервиши творили намаз. Я переждал, пока Дауд закончит, и позвал его в свою келью. Марк уже был у меня.
Мы решились выйти в город. Главную проблему здесь составляла наша с Марком безбородость. По этому признаку нас отловят сразу.
– Интересно, здесь есть театр? – задумчиво спросил я.
Дауд встал, отодвинул занавеску и позвал:
– Али!
На зов явился простоватый пуштун, который всегда таскался за Даудом. Впрочем, я не особенно обращал на него внимание по причине его бессловесности.
– Узнай, есть ли здесь театр.
Али исчез.
– А вообще может быть?
Я плохо себе представлял, как ислам относится к театральному искусству. Хотя есть же у них традиция книжной миниатюры. В свое время это тоже явилось для меня откровением.
– Может, – ответил Дауд. – Театр в принципе не противоречит шариату. По этому вопросу даже была особая фетва [107]107
Фетва(араб, «решение, заключение») – официальное решение, выносимое духовным общинным авторитетом на основе шариата по поводу какого-либо религиозно-правового вопроса.
[Закрыть]. Но Муридан закрыл все театры.
– А как же фетва?
– У них свои фетвы. Национальный театр в Кабуле уже несколько лет не работает.
Театр был. Но был скорее мертв, чем жив: разгромлен, разграблен, заброшен. В короткий период междуцарствия ничего не успели восстановить.
Дауд приказал Али поискать в развалинах нужный нам реквизит. Нашлось две бороды (черная и рыжая) и роскошные, почему-то тоже рыжие усищи. Последние (и последнюю) на всякий случай перекрасили тушью в более распространенный здесь черный цвет. Усы подрезали.
– Только бы не было дождя, – заметил я.
Все-таки в чадре есть свои преимущества: не надо прибегать к таким ухищрениям. Но Дауд наотрез отказался переодеваться женщиной и на нас посмотрел с таким презрением, что мы тоже оставили эту идею.
Перед закатом раздался крик муэдзина. Дервиши расстелили молитвенные коврики, разулись и заорали: «Аллах акбар!» – начался намаз.
После заката дервиши совершили намаз еще раз.
А через некоторое время – еще раз.
На утро был назначен наш выход.
Я проснулся от крика «Аллах акбар!» – после рассвета дервиши тоже творили намаз. Колоритно, конечно, но сколько ж можно! Я плюнул и перевернулся на другой бок.
Тогда дервиши начали громкий зикр.
Я смирился и встал.
После зикра Санаи вызвал меня и Марка в общую комнату.
– Я знаю, что вы собираетесь предпринять, – сказал он. – Это опасно.
Мы промолчали. Как будто мы не знали!
Вошел молодой мурид, благоговейно неся два синих лоскутных одеяла, которые суфии носят вместо плащей.
– Это вас защитит, – сказал Санаи. – Хирку [108]108
Хирка– плащ дервиша (суфия).
[Закрыть] дают не сразу и не всем, но те, кто с Махди, заслуживают её. Суфий должен дать клятву покорности учителю, но я от вас этого не требую. Вы уже дали клятву вашему Учителю и вряд ли смените его на другого.
Мы облачились в лоскутные одеяла и вышли во двор. Там нас встретил Дауд, тоже в лоскутном одеяле.
Кем это мы заделались? Почетными муридами?
Я надвинул капюшон. Может быть, удастся обойтись без накладной бороды? Посмотрел на свое отражение в бассейне для омовения. Нет, не удастся. Пришлось гримироваться.
У подножия «термитника» находилось несколько мечетей, сохранившихся еще со времен великих визирей династии Абассидов. Тонкие росписи минаретов и ворот. Людей и животных изображать было нельзя, и весь народный талант ушел на изобретение узоров.
После этого великолепия лезть в глинобитный лабиринт не очень хотелось, но мы полезли. Без цитадели «экскурсия» казалась неполной.
Здесь стояли многочисленные посты движения Муридан. Воинственные вьюноши в длинных балахонах (как только воюют в такой неудобной одежде) и с автоматами. Но к «дервишам» относились с почтением и не любопытствовали.
– Петр, посмотри, – тихо сказал Марк. – Сейчас что-то начнется.
Я не сразу понял, что его насторожило. Огляделся, стараясь делать это не слишком явно.
Один из муридов ближайшего к нам поста говорил по рации. Другой, через пятьдесят метров, тоже.
Через минуту двое студиозусов с автоматами отделились от общей группы и решительно направились к нам. Сердце у меня екнуло. В ханаке я видел, как Марк прятал пистолет под хирку.
– Святые мужи, не могли бы вы проследовать за нами? – звучало очень вежливо, но я не обманывался.
– Чем мы можем помочь воинам Аллаха? – Дауд взял на себя роль переговорщика. И правильно, он лучше знает местные обычаи.
– Сейчас на стадионе имени Ахмед-шаха должно восторжествовать правосудие. Не могли бы уважаемые суфии присутствовать при этом и показать добрый пример народу?
Народ не очень хотел следовать доброму примеру. Его насильно сгоняли к месту казни. И далеко не так вежливо, как нас.
А мы не стали спорить, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. При таких обстоятельствах лучше промолчать.
Стадион имени короля Ахмед-шаха был по европейским меркам небольшим, но вполне стандартным. Поднимающиеся ряды кресел и беговая дорожка по периметру. В центре в землю были врыты три столба и стояла деревянная болванка. Я предположил, что плаха.
И не ошибся.
Вывели двух мужиков, донельзя испуганных. Объявили, что они воры. Потащили к плахе. Молодой мурид взял топор и отрубил вору кисть руки. Рану прижгли раскаленным металлом. Запахло паленым мясом.
Схватили второго. И тут я заметил, что он уже без руки. Объявили, что он рецидивист и уже был ранее пойман на воровстве.
Он бился и кричал. Ему отрубили ногу по щиколотку.
Я повернулся к Дауду и тихо спросил:
– Это по шариату?
– Нет! Никогда такого не было! Мусульманские законы милосердны.
Я потом рассказал об этом Эммануилу. Он расхохотался.
– «Если кто-нибудь приведен к имаму по обвинению в воровстве и против него будут представлены доказательства в совершении им такового, причем стоимость украденного в виде вещей будет равна десяти дирхамам или же украдены просто десять дирхамов чеканной монетой, то пусть ему отрубят руку у сгиба, а если он вновь после этого украдет десять дихрамов или что-либо равноценное, то ему следует отрубить левую ногу». Относительно того места, в котором следует отрубить ногу, среди сподвижников Мухаммада существовали разногласия: одни говорили, что нога отрубается в суставе, а другие, что она отрубается в подъеме. «Так и ты придерживайся того из этих мнений, какого пожелаешь, ибо я уповаю, что в этом тебе предоставлена свобода действий», – Эммануил цитировал с каким-то даже упоением. – Это Абу Юсуф, – пояснил он. – Ученик основателя ханафитского мазхаба Абу Ханифы. Так что шариат, Пьетрос. Самый что ни на есть шариат.
– Основателя чего? – переспросил я.
– Мазхаба, Пьетрос, правовой школы.
Понятно, христианство – религия философская, и разделение идет по вопросу о том, например, обладал ли Христос человеческой природой или только божественной. Ислам – религия правовая и разделяется по вопросу о том, что, до какого места и в. каких случаях следует отрубать. Ну, кроме, конечно, основного вопроса всех религий – вопроса о власти.
– Одна женщина из племени курайш [109]109
К племени курайш принадлежал Мухаммад.
[Закрыть] украла одеяло из дома Мухаммада, и люди стали говорить, что он собирается отрубить ей руку. Они ужаснулись этому и стали просить за нее. Мухаммад отказал. «Клянусь тем, в чьих руках находится моя душа, если бы Фатима – дочь Мухаммада, содеяла нечто такое, что содеяла эта женщина, то Мухаммад, безусловно, отрубил бы ей руку». Это хадис [110]110
Xадис– предание о словах и поступках Мухаммада.
[Закрыть] восходящий к Аише. Даже диких аравийских кочевников возмущала подобная жестокость.
– Зачем же им было дано такое откровение?
Эммануил тонко улыбнулся.
– Не я его давал. Ты знаешь.
Да, я знаю, но впервые Эммануил заявил об этом так откровенно. И вовремя. Все равно он мой Господь, даже если сын того лучшего из ангелов, что был сотворен первым и наделен всеми добродетелями, кроме одной – смирения. У меня ее тоже не было.
Но пока я сидел на стадионе, смотрел на кровь, стекающую по плахе, и вдыхал запах жженой плоти. Муриды притащили еще троих осужденных, двух мужчин и женщину в чадре. Привязали к столбам. Прочитали приговор. Шпионы. Я понял, что будут расстреливать.
Один из муридов поднял автомат. Я заметил, что у них не было палача – исполнением приговоров занимались все по очереди. Да, отправление правосудия – долг каждого мусульманина. «Джихад руки» [111]111
«Джихад руки» – наказание преступников и правонарушителей.
[Закрыть]. Точнее, топора и автомата.
Раздался залп. Двое мужчин справа и слева от женщины осели сразу, а она подняла голову и выпрямилась, несмотря на дыры от пуль в чадре.
Муриды замерли пораженные. На миг. Потом дали ещё залп. И она расхохоталась.
– Джинния! – выкрикнул кто-то из зрителей.
– Джинния! – подхватил стадион.
– Мария, – тихо сказал я.
Но Марк услышал и выхватил пистолет. Ближайший к нам мурид упал как подкошенный. Из-под хирки Дауда возник короткий автомат (не иначе как израильского производства). Принц положил еще троих членов Муридана. Они просто не успели опомниться.
А потом стадион накрыло тенью.
Я посмотрел вверх. Над нами плыла Дварака.
Раздались крики и снова выстрелы. Стадион был окружен. Наверху, на последних рядах, стояли пуштуны, от муридов, в общем-то, ничем не отличавшиеся, но державшие их под прицелом. Я понял: племя.
Через пять минут все было кончено.
– Мы выполнили твой приказ, Дауд-хан!
Принц важно кивнул.
Дварака плыла в сторону Кандагара. И нам туда же.
Но сначала Дауд потащил нас в ханаку благодарить пира за помощь и покровительство.
Санаи подозрительно посмотрел на Марию.
– Говорят, она джинния?
– Джинны тоже принимали ислам, – вступился принц.
– Она служит Махди так же, как и мы, – поддержал Марк.
– Ну что ж, одна праведная женщина стоит ста грешных мужчин, – сказал пир и впустил нас.
Торопиться не стали. Решили переночевать в ханаке. После вечернего намаза собрались у меня.
Мария много курила.
– Как тебя угораздило? – спросил я.
– Да для этих любая одинокая женщина, как бельмо на глазу. К тому же я не мусульманка. Раскусили.
– А как ты сюда добралась?
– Автостопом.
– Что?
– Нормально. Наврала, что я вдова и еду на могилу мужа. Подвозили только так. Жалели. Один даже предложил стать его четвертой женой – по примеру пророка. Это у них такая благотворительность. Давка, я просила тебя найти мне работу. Где работа?
По-моему, «Давку» передернуло от обращения.
– Это не так-то просто. Муридан запретил женщинам работать в СМИ. Сейчас, конечно, ситуация изменилась…
– Ладно, хватит базарить, – вмешался Марк. – Мария, мы завтра выезжаем в Кандагар. Ты с нами?
– Хм, куда ж денешься… С вами.
Дорога в Кандагар была столь же безлесной и рыжей, как все здесь. Впечатление дополняло осеннее запустение. Зато ясно, небо чистое, только над горами маячат небольшие белые облачка.
По дороге Дауд пытался заручиться моей поддержкой перед лицом Эммануила.
– Ты попросишь за меня, брат? Мы же ее спасли.
Сомневаюсь, нуждалась ли Мария в спасении. Давка пожал мне руку двумя руками, при этом он смотрел мне прямо в глаза.
– Петр, сделай это ради меня.
Я кивнул. Забавно, что принц меня о чем-то просит.
Мы преодолели не менее полдороги до Кандагара, когда услышали позади отдаленный гул.
Я обернулся. Над дорогой поднимались столбы темного дыма.
– Дауд, что это?
– Смерчи?
Это было только предположение, принц не знал.
– Надо бы свернуть с дороги, – добавил он.
Легко сказать! Слева рыжая гора, а справа обрыв. Мы прибавили скорость. Не помогло. Столбы увеличились в размерах, и под дымом засияло пламя.
Али – слуга Дауда, как я теперь понял, – тоже обернулся и во все глаза смотрел на огненные столбы.
– Джинны! – прошептал он.
Я усмехнулся:
– Вот человек, не испорченный европейским образованием.
Но, честно говоря, было не до шуток. Правда, горы сменило каменистое плато, и мы съехали с дороги. Нас начало нещадно трясти.
Столбы двигались уже вровень с нами. В основном по дороге, но захватывая метров по десять придорожного полотна слева и справа от нее.
Я стал считать: десять, двадцать… Бесполезно! Появлялись все новые. На нас пахнуло жаром.
Войско огня.
Войско? С огненными столбами начала происходить еще одна метоморфоза: они уменьшались в размерах и обретали плоть. По дороге действительно двигалось войско. Войско рослых воинов в алых одеждах и черных старинных доспехах с круглыми щитами на спине. С пиками и кривыми саблями. Они шли на Кандагар.
– Джинны, – повторил Али. – Я же говорил.
– Старомодное у них вооружение, – попытался сострить я.
– Ага, – мрачно сказал Марк. – Живой напалм.
Войско джиннов спускалось с гор и обтекало нас несколькими огненными реками. Нас не тронули. Только обветрело и обгорело лицо, словно на жарком южном солнце.
Джинны вошли в Кандагар, и Муридан исчез как-то сам собой, почти бесшумно и бездымно, только успев напоследок вякнуть по TV, что войско джиннов – войско Иблиса.
А Эммануил откровенно любовался,
– Как тебе мое новое войско, Пьетрос?
– Колоритно. А желания они исполняют?
– Только те, что не противоречат моим.
Не знаю, остались ли у меня желания.
Просить за Дауда не пришлось. Эммануил зла не держал.
– Маша несколько переволновалась, – сказал он. – Вы тут ни при чем. А Давку можешь успокоить, будет он падишахом.
Ах, вот оно в чем дело! Но, насколько я знал, Даудов дядя был еще жив и обретался в славном городе Риме.
– Жив, Пьетрос. Ну и что? Никогда не стоит восстанавливать у власти свергнутых правителей. Свергнутый правитель, как падшая женщина. Пусть сидит себе в своей Италии. Я заплатил ему отступные – немного, Пьетрос, какой-то миллион солидов. Но он обещал поддержать Давку на Лойе Джирге. Мне нравится этот мальчик. Несколько импульсивен, но здесь все такие. Бывает хуже.
Я вспомнил «Давку» в национальной одежде: белая чалма со свободным концом, свисающим до пят, и кинжал за поясом. Давка-удавка! Интересно, знает ли он, как его за глаза называет Эммануил?
Коронация Дауда состоялась в Кабуле непосредственно накануне рамазана и прошла вполне спокойно. Даудхан имел репутацию щедрого шейха, а это здесь ценилось чуть ли не выше всего. Так что народ в основном не возражал, а если кто и возражал, не смел пикнуть.
И тогда же открыли театры. В Национальном театре Кабула играли свеженаписанную пьесу по мотивам предыдущих событий. В конце спектакля на сцене появлялась женщина в свадебном платье, символизирующая собой мир. По сравнению с европейскими постановками эта показалась мне явной кустарщиной.
Так закончились наши афганские похождения. Наш путь лежал в Исфахан.
Правившая в Иране последние четыреста лет Сефевидская династия поддерживала шию (то есть партию) Фатимы, дочери пророка, и по сему поводу называлась шиитской. И это была проблема. Эммануил не имел ничего против того, чтобы жениться и на Фатиме. Только как это воспримет Аиша? Ее шия была больше. Ситуация осложнялась тем, что в Иране появился некий проповедник, тоже объявивший себя Махди. И, по слухам, Фатима с ним встречалась.
Рамазан решили переждать. В Афганистан должна была подтянуться армия. Давка не возражал. Ха! Попробовал бы он возразить!
Рамазан перевернул мои представления о посте. Да, это сложно, выдержать целый день без еды и питья, особенно в жарком климате, зато после заката начинается веселье. Улицы городов украшены иллюминацией и полны народа: все ходят друг другу в гости. И обжираются так, что на неделю хватит.
Мы ходили в гости к Дауду, а Дауд – к нам, то есть ко мне или к Марку. Иногда ночные приемы устраивал Эммануил, и тогда мы все собирались у него. Хозяйками были Аиша и Мария. Хун-сянь стояла у дверей на пару с одним из джиннов.
Честно говоря, принимать у себя Дауда (а он каждый раз приводил с собой половину племени) было для меня обременительно, и я выпросил у Эммануила одного из джиннов. Джинн был мусульманином, происходил с севера Афганистана и звался Нурали абд-ар-Рахман. Из него получился неплохой мастер банкетов. По совместительству я использовал его как консультанта по исламу.
– Рамазан милосерден, – говорил мне Дауд на прощание.
– Аллах еще милосерднее, – неизменно отвечал я.
На время рамазана Дварака приземлилась вблизи Кандагара и ночами сияла, как полная луна. Местное население бродило по ее улицам, мимо белых дворцов, охраняемых джиннами и китайскими сянями, и только цокало языками. Даосских бессмертных представили мусульманам как особого рода джиннов, что, вообще говоря, неверно. Сяни – люди, ставшие бессмертными, и природа их другая.
В начале поста было лунное затмение. А через две недели – солнечное. Полное, с сияющим ореолом вокруг темного диска. С тьмой в середине дня. Говорили, что это знак явления Махди.
На третий день после праздника разговения Дварака поднялась в воздух и медленно поплыла дальше на запад, к Исфахану. Но первым пересекло границу Персии войско джиннов.
Приближалось Рождество.
Мы не встретили сопротивления. Сефевиды были слабы. Умирающая династия, Последний шах тем не менее пытался изображать пира. У меня было для него письмо от Санаи.